Поэт становится народным не тогда, когда его приняли в Союз писателей, присвоили звание или нацепили орден на грудь (повесили на шею), а когда его начинает цитировать народ, когда творчество поэта перестает принадлежать ему и воспринимается как уличный фольклор. Помните из детства:
— Яму копал?
— Копал.
— В яму упал?
— Упал.
— В яме сидишь?
— Сижу.
— Лестницу ждешь?
— Жду.
— Яма сыра?
— Сыра.
— Как голова?
— Цела.
— Значит живой?
— Живой.
— Ну, я пошел домой!
Впервые этот стих я услышал в возрасте 7-8 лет в середине 80-х двадцатого столетия. Этот полушутливый диалог неизвестных героев запомнился слета.
А это четверостишье (постоянно шутили над соседским мальчишкой, который оказался носителем распространённой фамилии):
Я спросил электрика Петрова:
— Для чего ты намотал на шею провод?
Петров мне ничего не отвечает,
Висит и только ботами качает.
И я всегда думал, что эти стихи придумали неизвестные уличные гуляки, чье искусство передается только из уст в уста. И лишь спустя десятилетия, с некоторым удивлением, узнал, что у них есть единственный идентификатор – Олег Евгеньевич Григорьев.
Его рифмы, как народной частушки, рассказывали об абсурдности правил и законов сложившегося в то время человеческого бытия. Поэтому Олега Евгеньевича не издавали. Так, при жизни поэта были изданы всего лишь его три книжки стихов в издательстве «Детская литература». В редких статьях о Григорьеве подмечено, что дети в его стихах — это «окарикатуренные взрослые. А взрослые — это остановившиеся в своем развитии дети».
Сидит Славочка на заборике,
А под ним на скамеечке Боренька.
Боренька взял тетрадочку,
Написал: «Дурачок ты, Славочка».
Вынул Славочка карандашище,
Написал в тетрадь: «Ты дурачище».
Борище взял тетрадищу
Да как треснет по лбищу Славищу.
Славища взял скамеищу
Да как треснет Борищу в шеищу.
Плачет Славочка под забориком.
Под скамеечкой плачет Боренька.
Совсем скоро, 6 декабря, Олегу Григорьеву исполнилось бы 77 лет. Родился он в 1943 году во время эвакуации из Вологодской области во время Великой Отечественной войны. После войны отец Григорьева стал алкоголиком, вернувшись с войны, а Олег и его мать переехали в Ленинград. В раннем возрасте он начал рисовать и писать стихи (в 16 лет он написал одно из самых известных своих стихотворений «Я спросил у электрика Петрова …»). После окончания средней школы Григорьев поступил в художественное училище, но вскоре был отчислен за рисование «ненадлежащим образом». После этого Григорьев работал охранником, кочегаром, почтальоном, сезонным рабочим, дворником…
Ему не повезло в жизни сразу, еще по молодости, потому, что в их коммунальной квартире поселился милиционер и стал Олега то и дело сдавать в ментовку. Ну а те его в Кресты отправляли…
Олег Григорьев, по его собственным словам «не отстоял себя, как живописец». Так что выходит, что он пошёл в поэты с горя оттого, что не отстоял себя в изобразительном искусстве. Но в поэтической сфере его талант сразу же получил всенародное признание, и его стихи стали фольклором детей и юношества с лагерной психологией.
Петров лежал с открытым ртом
В фуфайке на спине,
И сверху вниз кубинский ром
Лить приходилось мне.
Вдруг замечаю — что за черт! —
Осталось мне так мало —
Я лью да лью, а он уж мертв, —
Грамм восемьсот пропало.
Конечно, жизнь у него была не сахарная. Существование в полукриминальной и полусумасшедшей обстановке то и дело ставила поэта на порог смерти.
Его упрятали в Пряжку (сейчас Психиатрическая больница Святого Николая Чудотворца на набережной реки Мойки Санкт-Петербурга). Незаконно, по грязному сговору, поправ все человеческие права. Там, в психиатрической больнице, был такой случай. Больной, совершенно невменяемый человек, сосед Григорьева по трудотерапии, никак не мог склеить коробочку. Олег с ласковой укоризной пенял ему: «Ведь это так просто, и дадут поощрение — кружку «кампота», — и клеил за него. Он совершенно по-детски простодушно радовался своему превосходству в деле клеяния коробочек. (ему самому за перевыполнение плана давали сигарету). С трудом, благодаря вмешательству близких друзей, и попытки подключения «прессы», Олега Евгеньевича удалось освободить из «желтого дома».
Несмотря на то, что Григорьева все время трудоустраивали и обвиняли в тунеядстве (в Союз писателей его не принимали – об изданной в 1980 году книге «Витамин роста» герой социалистического труда Сергей Михалков сказал, что она для детей «вредная»), он все время где-то работал. Почтальоном, разнорабочим в доке на Охте, прессовщиком на заводе Калинина, на фабрике на 7-й линии Васильевского острова, на стройке, вахтером строительного треста на Октябрьской железной дороге, на конвейере на «Скороходе».
Олег Григорьев, как бы ни била его жизнь не терял дара слова, доброты и самоиронии.
Жену свою я не хаю,
И никогда не брошу ее.
Это со мной она стала плохая,
Взял-то ее я хорошую.
Умер О.Е. Григорьев 30 апреля 1992 года от прободной язвы. Отпевали в «Конюшенной церкви» — храме Спаса Нерукотворного образа на Конюшенной площади Петербурга. Эта церковь была ближайшей к дому, где он умер на Мойке, 12. А за полгода до смерти он был принят в Союз Писателей…
Источник
