Кто не знает, я - логопед.
Иду домой с работы перед новогодними праздниками. Настроение на нуле, последним было занятие с очень трудным ребенком, вот уже месяц без намека на прогресс, непонятно что с ним делать, прямо руки опускаются. Машина в ремонте после того, как на нее свалилась сосулька с крыши, а домой ехать за город с тремя пересадками. Муж улетел во внезапную командировку к заокеанским коллегам, благополучно порушив нам планы встречи Нового года тет-а-тет. Еще и мой тайный Дед Мороз про меня, видимо, забыл. Своих детей вместе с бабушкой еще накануне католического Рождества отправила к брату в Чехию, а без них не то что праздничную иллюминацию, даже растущую во дворе елку наряжать неохота.
Иду и грустно размышляю на темы от «А ведь только недавно наступал девяносто девятый» до «Как молоды мы были», и это в детстве только казалось, что родители рады наступающему празднику, или они на самом деле делали вид, как мы теперь?
В общем уныние и тоска.
И тут вдруг взгляд цепляется за знакомое лицо.
Пятнадцать лет назад, на самой заре моей логопедической деятельности, ко мне поступила девочка Саша. Она была вторым ребенком, с которым я работала и первым – абсолютно безречевым. Улыбчивая красотка пяти лет с модной стрижкой, в стильной одежде, живая, энергичная, мигом заполнявшая собой все имеющееся пространство. Но общалась она только жестами, звукоподражаниями и единственным словом «мама».
Когда ее папа зашел ко мне в кабинет, весь такой в деловом костюме, лет тридцати, я внутренне сжалась, успев прочитать в карте, что он «частный предприниматель». Думаю, ну сейчас сядет на стул, будет пальцы гнуть и ничего толкового не скажет. Оправдывая начало моих ожиданий, он сел на стул и начал рассказывать. Говорил он долго.
Как они забеспокоились, когда молчащей Саше было два, как обращались к врачам, которые отправили их ждать до трех.
Как обходили всех заново в три, и их направили заниматься в известный у нас частный центр, незаслуженно славящийся тем, что они могут развести на разговор любого самого маленького неговорящего ребенка. Год они разводили родителей на деньги, а никаких улучшений и сдвигов не появилось. Как в детском саду Саша никогда не участвует в утренниках и плачет каждый раз, когда ей опять не дают выйти к елке, чтобы встать на стул и получить подарок от Деда Мороза (воспитатели – садисты, честное слово).
Как в четыре они заново ходили к врачам, и им почему-то не назначили даже ноотропов. Как они с четырех лет меняли логопедов, три месяца тут, два там, пока, наконец, кто-то не рассказал им о существовании нашего центра.
Папин голос дрожал, наполнялся отчаянием и слезами, он молил меня сделать хоть что-нибудь, словно я была его последней надеждой.
Было очень страшно не оправдать ожиданий, ведь такого опыта у меня не было. Никакого по правде сказать не было. Но старательная, внимательная, очень усидчивая девочка хотела работать, хотела говорить. По натуре она крайне общительный ребенок и ей очень этого не хватало. Часто дети, которых полжизни таскают по занятиям, - «выгоревшие». Относятся индифферентно, пассивные, в лучшем случае просто ждут, когда их с миром отпустят домой, под конец уже вообще ничего не хотят делать. Они устали, нет искры, энтузиазма. У Саши этого добра было навалом, меня аж по стенке размазывало.
Она справилась сама. Кроме того, конечно, многое значит комплексный подход. Кроме логопедических занятий у нас есть занятия у психолога, нейропсихолога, психотерапевта, физиотерапевта, разные процедуры, массаж, логопедическая ритмика, а также отдельные занятия по развитию фонематического слуха и мелкой моторики. Плюс все это на фоне медикаментозной терапии. И вместо «плавного потягивания», которое обеспечивают только логопедические занятия и которого в сложных случаях бывает мало, ребенок получает сильный резкий «пинок» сразу со всех сторон.
Саше этого оказалось достаточно. Через три месяца под Новый год она уезжала примерно с пятьюдесятью словами в активном словаре и простыми фразами. И на утреннике она, безмерно гордая, в первый раз вышла к елке рассказать Деду Морозу стихотворение. И пусть это были только четыре специально сочиненные мною для нее простейшие строчки «Это елка, это шишка, это зайка, это мишка…», и пусть я стояла напротив, подсказывая ей картинками, и пусть даже не все слова были понятными, но как она была счастлива, что смогла! А ее мама с бабушкой утирали слезы в первом ряду.
Когда они уезжали я порекомендовала им ни в коем случае не бросать занятий и, по возможности, сохранить что-то похожее на комплексность.
Прошел год, и вот в списке поступающих в апреле детей я вдруг вижу знакомое имя.
Ее звонкий голос я услышала еще в коридоре. Ворвавшись в кабинет, она прыгала от восторга, бросилась обниматься, а потом сказала: «А у тебя есть салфетка, а то я на улице упала и испачкалась?». И это ребенок, полтора года назад не говорящий вообще!
Зашедший следом папа в костюме, уселся на стул и сияя от гордости принялся рассказывать, как блистает Саша в детском саду, как на 8 марта она получила самое длинное стихотворение и была помощницей ведущей. Потом рассказал, что весь прошедший год они усиленно занимались, три раза в неделю логопед, два – нейропсихолог, один – бассейн, один – йога и обязательно домашние занятия каждый день по 15 минут. Героический папа нашел подработку, чтобы все это оплачивать. Бабушка ушла с работы, чтобы забирать ее из садика после обеда и водить на все занятия. На это ушло огромное количество сил, времени и денег, но в следующем сентябре Саша пойдет в школу, в обычную, не речевую, и не для детей с нарушением интеллекта, как клятвенно обещали им несколько специалистов два года назад.
Потом Саша приезжала еще несколько раз, последний - уже учась в третьем классе. Конечно, столь позднее становление речи не прошло бесследно, оставались грамматические ошибки в речи, потом стали вылезать и на письме. Не сильно, но все же.
И вот вчера вечером я вдруг вижу знакомые лица, узнавая в них ее родителей. Сначала узнаю папу, и я бы не стала останавливаться, но потом вдруг поняла, что девушка рядом с ним не может быть его женой – она должна была измениться за прошедшие 10 лет, а эта по-прежнему ужасно молода.
- Саша! – помимо воли произносит мой рот. – Кирьякова Саша!
Девушка вздрагивает, оборачивается и – о чудо! – узнает меня. Подбегает, как в детстве, бросается обниматься, чуть ли не прыгает вокруг. Папа, радостно улыбаясь, начинает рассказывать, как у них все отлично сложилось, какая Саша умница, как закончила школу с медалью, как поступила учиться на журналиста, и уже бы заканчивала, если бы не встрявшая пауза. А полугодовалая «пауза» на Сашиных руках счастливо улыбается двузубым ртом.
И вот уже я иду мимо сверкающих огнями супермаркетов, улыбаясь идиотской улыбкой, слушая звучащий в моей голове голос пятнадцатилетней давности, который, безбожно коверкая слова, громко декламирует «Это елка, это шишка…».
Придя домой, я походила по темным коридорам, посидела в темной кухне, по-прежнему улыбаясь воспоминаниям, постояла в столовой, глядя сквозь стекло на падающий снег. Потом достала шарики, гирлянды и отправилась наряжать елку.
Саша Кирьякова, тебя, разумеется, зовут не так, но если ты вдруг читаешь это и узнала себя в этой истории, спасибо тебе за отличное настроение к Новому году!
