В детстве мне довелось прочесть об ухе Сталина, и сейчас, встретив первоисточник : Жизнь и судьба журналистской династии Аграновских с прологом и эпилогом : в восп., свидетельствах, письмах с коммент., док., фот. Аграновского Валерия Абрамовича, хочу поделиться выдержкой.
Далее от лица автора
Пришла весна 1939 года. Я учился в 315-й школе, прозванной «сладкой» из-за того, что шефом у нас была кондитерская фабрика имени Бабаева. Школа, разумеется, как могла отрабатывала это райское шефство. Такой момент как раз наступил: два третьих класса, по важному поводу сдвоенных (это восемьдесят человек, целая «армия», если по странной традиции считать «армию» единицей измерения и бюрократов, и заболевших гриппом во время эпидемии, и даже большое количество новорожденных младенцев), во главе с нашими учителями отправились на фабрику давать концерт художественной самодеятельности — отрабатывать как минимум места для школьников в летнем фабричном пионерлагере. Сначала нас построили во дворе школы, чтобы рассказать на всякий случай, кто такой Бабаев: оказалось, вовсе не герой Гражданской войны, а простой рабочий, рядовой «армии» большевиков, вступивший в партию на заре двадцатых годов, но избранный первым председателем нашего Сокольнического райисполкома. (Как я уже теперь понимаю, Петру Бабаеву повезло умереть своей смертью еще чуть ли не в 1920 году, иначе пришлось бы фабрике носить другое имя, например, Петра Смородина, тоже рабочего человека и основателя российского комсомола, если бы, конечно, он не погиб в те самые дни тридцать девятого года, когда мы отрабатывали шефство, став солдатом еще одной «армии» невинно убиенных.)
После краткой лекции мы двинулись на фабрику: пешего хода до нее от школы было не более двадцати минут обычного «пионерского» шага, тем более, если с барабанным боем и петушиными звуками горна. Пришли. Сначала нам показали технологический процесс, и рабочие фабрики, несмотря на лозунг «Долой пьяниц от станка!», с которым мы важно шествовали по цехам, щедро угощали нас густым полуфабрикатом (вязкой патокой), а потом и готовой карамелью «от пуза». После этого, слегка потяжелевшие, мы декламировали стихи, танцевали и пели на сцене большого фабричного клуба. Я, как всегда, исполнял свою коронную лезгинку, одетый почему-то в матросский костюм с квадратным отложным воротником (то ли другого не было, то ли в моем представлении матросы лучше других соответствовали по темпераменту кавказцам), периодически восклицал «асса!», держал зубами кухонный нож, специально взятый из дома, таращил при этом глаза, а потом выходил к восторженным (как мне казалось) зрителям на поклоны. Ладно. Теперь самое главное. Когда концерт закончился, сдвоенные классы повели домой, как и положено, с двумя барабанами и одним горном впереди. Не помню уж по какой причине, но оказались мы транзитом из клуба на улицу в небольшом зальчике перед директорским кабинетом. Там на постаменте стоял огромный шоколадный бюст вождя, кем-то заказанный или, возможно, самой фабрикой изготовленный в виде подарка Сталину к его шестидесятилетию. Он был уже готов к отправке.
Кто зацепил тумбу, на которой стоял бюст, я не знаю. Факт тот, что Сталин покачнулся и вдруг упал, представьте себе, расколовшись на множество крупных и мелких обломков. Наши учительницы обомлели. Из кабинета выбежал директор, увидел то, во что превратился вылитый из чистого шоколада гениальный вождь всего прогрессивного человечества, побелел лицом, затем обвел всех нас мутным взором, почему-то огляделся по сторонам и еле слышно произнес какой-то одной, правой или левой, половиной рта (обращаясь, конечно, не к нашим полуживым училкам, а именно к нам, как к наиболее радикально настроенным элементам): «Съест!» Мы не только услышали команду, но и правильно ее поняли, без всяких комплексов кинувшись на лучшего Друга и Учителя советских детей.
Первое, что меня поразило (может, и других, но мы мнениями не обменивались, не до того было), так это то, что Сталин внутри оказался пустым! Это смутило. Сегодня, вероятно, навело бы на более конструктивные мысли, но тогда, повторяю, только смутило, как, помню, смутил крамольный вопрос, однажды заданный мне одноклассником: «А Сталин ходит в уборную, как все?», на что я, слегка предавшись воображению и тут же его отвергнув, не без сомнения ответил: «Вряд ли». Второе: мне досталось в суматохе.
Громадное, размером в две мои ступни, ухо Иосифа Виссарионовича. В другой ситуации таким ухом я и сам наслаждался бы сутки и еще Толе (брату) дал бы и, может, весь мир накормил, как библейскими семью хлебами: не жалко!— вождь, он для всех един, как Господь Бог. Но тут пришлось ликвидировать Сталина быстро и каждому в одиночестве. Не помню сколько минут мы потратили на все то, что следовало, по-видимому, отнести к разновидности политического каннибализма, если бы дети что-нибудь в каннибализме понимали или если бы взрослые имели мужество (и глупость) дать партийно-политическую оценку случившемуся. А так — съели какое-то количество килограммов шоколадного лома, даже не запив его водой, ну и съели: дети! Ничего от Сталина не осталось, ни одной крошки: директор, думаю, даже заметать не позволил, чтобы лишний раз не кощунствовать, да и нечего было заметать—все же Сталин, не абы кто. Хотя, смею вас заверить, не избежали бы такой участи (не утверждаю, что политической, ограничусь лишь продовольственным вариантом) ни Маркс с Плехановым, ни Троцкий, ни Ленин, окажись кто-то из них на этой злосчастной тумбе: согласитесь, читатель, что это невинное с виду предположение тоже звучит весьма конструктивно. Но так или иначе, с перемазанными шоколадом рожами, под барабанный бой мы, сытые и довольные, строем покинули поле битвы и разошлись по домам. Этим дело, однако, не кончилось. На следующее утро оба класса не явились в школу: нас дружно несло. Страшно вымолвить, но Иосиф Виссарионович оказался ко всему прочему еще и порченым. Вот, когда бы мне сделать некоторые умственные выводы, но я по мамолетству сохранил от того красноречивого эпизода на всю свою жизнь только невнятное состояние души.
Впрочем, если при мне сегодня заходит разговор о том — кто, когда и почему впервые понял, что такое Сталин и какова его истинная суть, я мог бы, не слишком удаляясь от истины, публично заявить, что еще десятилетним мальчишкой имел честь прозреть относительно этого кардинального вопроса современности, если бы... Если бы при упоминании Сталина мой рот тут же не наполнялся большим количеством «шладких шлюней». Поэтому я предпочитаю молчать.
Спасибо тем, кто дочитал до конца. Надеюсь, что понравилось.
