MoranDzhurich

Часть первая.

Тишину прервал грохот, Андрей подскочил. Стучали не в офисную дверь, гремело где-то внутри здания. В коридоре стук повторился, из темноты крематорной проступили очертания печи. Глухие удары, будто колотят изнутри топки, будто кто-то пытается выбраться. Андрей щёлкнул выключателем, и две лампы на проводе рассеяли темноту.

- Эй! Есть тут кто? – зычный мужской голос из-за ворот. - Я за прахом! Открывайте!

Видимо, вчерашний клиент. Андрей обошел подъёмник и повернул щеколду двери – у ворот стоял крепкого сложения мужчина, небритый, с темными кругами под глазами:

- Говорили, сегодня можно забрать… Смоленко моя фамилия!

Мужчина вытянул шею, остановил взгляд на печи. Андрей сделал шаг в сторону, перекрыв обзор:

- Я понял, только вернитесь к основному входу. Посторонним нельзя находиться в помещении для кремации.

- Хорошо, хорошо, – закивал мужчина. – Я просто не понял, куда заходить… А хоронить уже завтра нужно, вот я и…

Андрей захлопнул дверь.

С обеими урнами в руках замер у печи. Внутри, под решётками, человеческий прах, сгоревшие останки. Прах лучшего друга, и ни капли жалости… Почему? Может, из-за того, что за последние пару месяцев Олег пьянством и прогулами едва не загубил всё дело… Но ведь ближе у меня и нет никого, Андрей заспешил к выходу. Наверное, психика ещё в шоке от увиденного. Нужно звонить в полицию, сразу, как выпровожу клиента.

Кажущийся запах мертвечины стал просто невыносимым, Андрей открыл форточку, но свежий воздух не принёс спасения, будто за окнами еще одна крематорная.

Андрей успел вернуться за стойку, прежде чем мужчина вошёл. Либо опять искал нужную дверь, либо не решался зайти.

- Я ведь просто один остался, – помедлив произнёс клиент. - Жена с детьми… хотя, как, детьми, здоровые лбы уже… студенты на каникулы приехали… вот у вас есть дети?

Андрей помотал головой, бумаги требовали заполнения. Болтовня посетителя и суматошные мысли мешали сосредоточиться, строчки журнала прыгали перед глазами. Андрей не стал даже поднимать взгляд – может, поймёт, что мне неинтересно, и замолчит. Поскорее бы закончить со всем этим.

- И представляете, они за покупками поехали, пока я на работе, – продолжил мужчина. – И там… знаете, недалеко отсюда, где объездная… камаз… на встречку вышел…

От напускного спокойствия не осталось и следа, мужчина рыдал, проглатывая слова:

- И теперь… я один остался … совсем один, понимаете?..

Андрея уже давно не трогали слёзы скорбящих. Так и самому недолго начать пить, если сочувствовать каждому.

- Мне очень жаль. Уверен, вы справитесь, – Андрей поставил обе урны перед собой. – Распишитесь здесь и здесь.

Лицо мужчины исказила ярость:

- Я похож на идиота?!! Три урны – я потерял троих! Самых дорогих людей! А ты суёшь мне две!!!

Андрей растерянно посмотрел в журнал. В реестре напротив фамилии последнего клиента предательская цифра три. Точно. Ночью Олег должен был сжечь три тела. Только вот третий гроб он занял сам…

- Простите! Вчера неполадки с техникой произошли, мастер ещё не приехал, – выкрутился

Андрей, сочинив на ходу. - Давайте, вы приедете завтра и заберёте третий прах. Тогда и заплатите.

Мужчина сник, будто ярость отняла последние силы.

- Хорошо… - выдохнул он и тяжело потянулся за ручкой. - Будет хоть какая-то цель...

Забрав урны, мужчина медленно вышел за дверь.

Ключ с лязгом обернулся в замке. Мнимое ощущение безопасности, только вот от себя никуда не убежать. Андрей сел на пол, обхватив голову руками. Короткая вибрация в кармане. Смс от банка - платёж по кредиту внести до конца недели. В этот раз денег хватит, но что делать через месяц? Если крематорий закроют, пока будет идти следствие, то нужной суммы не набрать. Какой-то тупик. Как тогда, после увольнения с работы, без гроша в кармане, с нулевой самооценкой после ухода жены. Теперь еще и собственный бизнес вот-вот рухнет.

Пошло оно к чертям, я не хочу снова всё потерять!

Пластиковый стаканчик наполнился водой, глубокий глоток. Ещё раз, теперь на голову, Андрей провёл ладонями по лицу. Холодная вода помогла немного остыть.

Так, у Олега близких нет, живёт один… Будут ли его искать? Вряд ли. Нужно просто замести следы. Потом спокойно сжечь труп из морозильника, а там видно будет… найму помощника…

Механическая работа отвлекала. В столе нашлись старые наушники, теперь можно включить музыку. Ещё с юности лучший способ уйти от любых мыслей. Только вот тяжело не думать о том, что насыпаешь в урну прах друга.

Андрей поставил на подъёмник последний гроб, огню нужно дерево, чтобы сжечь тело. Покойник из холодильника исчез в пламени. Сорок минут, и тело полностью сгорит, а затем жернова кремулятора перемелют, то, что осталось… Осталось… На компе остались записи суицида, их нужно удалить.

Вернулся в офис. На улице дождь, небо так затянуло тучами, что полдень превратился в сумерки. Тусклый свет монитора едва справлялся с темнотой, напирающей из окон.

Андрей нашёл папку с видео и удалил все записи.

«Хотите продолжить наблюдение?» - спросило диалоговое окно.

- Нет уж, спасибо, насмотрелся я сегодня, – вслух сказал Андрей, но тут же передумал. Если не включишь сейчас, потом можно забыть. Сейчас ещё только проблем с клиентами не хватало.

Андрей удалил записи со всех камер, порылся в файлах в поисках скрытых копий.

Окно свернулось после нажатия кнопки «Продолжить».

Андрей вернулся к работе. Погасил пламя и сгрёб прах в кремулятор. Механизм с треском перемолол останки, превратил их в однородную массу, серый пепел, похожий на золу от костра. Человеческая жизнь уместилась в пару горстей.

Заполнив журнал, Андрей ссыпал прах в урну, наклеил надпись с фамилией клиента. Проходя мимо печи, остановился, провёл ладонью по окантованной жестью стенке, подошёл к датчикам. Стрелка температуры почти на нуле – значит, пламени внутри нет.

Олег каждый раз проверял её всю до каждого винтика. Зачем он покончил с собой, ещё и таким ужасным образом? Андрей попробовал прокрутить пальцами все гайки, даже самые маленькие.

Прошёлся вдоль шланга до трубы, всё целое. Принюхался – газом не пахнет. Обычная рабочая печь. В голове никак не укладывалось, как из всех способов самоубийства можно выбрать настолько жестокий.

Может, что-то сломалось внутри?

Затворка открылась с надсадным скрипом. Место для гроба. Четыре газовых горелки, стоит нажать на пару кнопок, и пламя уничтожит всё, до чего доберётся. В прах и пепел. Нужно рассмотреть вблизи. Андрей просунул голову внутрь, шеи коснулся металл затворки. Может, нужно глубже? Упёрся ладонями в ещё горячий кирпич, попытался пролезть дальше.

Что я делаю?

В ужасе Андрей оттолкнулся от печи. Сделал два шага назад. В мелких прорезях затвора запылало пламя, будто два горящих зрачка. Андрей тряхнул головой – всего лишь блик от лампы на металле обшивки – трясущимися руками закрыл дверцу на засов.

Олег не мог не припрятать бутылку. В бытовке Андрей рухнул на кушетку, руку, не глядя, в тумбочку – так и есть. Последний раз Андрей пил полгода назад, после развода. Увольнение, запой, попытка влезть в петлю. Олег вытащил, убедил, что можно жить по-другому, начать заново…

- А потом поджарился, как мясо на вертеле, – продолжил Андрей вслух и налил кружку до краёв.

Пил, пока нутро не вспыхнуло, после паузы повторил снова. Это не помогло вымыть из памяти образы сгорающего Олега, но алкоголь сделал своё дело – голова закружилась, мысли растворились в пелене перед глазами. Ещё один долгий глоток. Андрей откинулся на спину и не заметил, как уснул.

Холод сквозняка вцепился в ступни, пополз выше. Андрей проснулся, посмотрел на окно – закрыто, сквозило из коридора. Андрей с трудом поднялся, опираясь на стену. Голову пронзило болью, потёр виски, будто это могло её утихомирить.

Вышел в коридор. После щелчка выключателя свет затрещал, расползся по потолку, нехотя разгоняя темноту. Дверь в офис закрыта, холодом тянуло из крематорной. Андрей вмиг протрезвел - из глубины коридора на него смотрела открытая топка, в стенках билось пламя. Я же выключил, точно выключил!..

Вонь палёного мяса. На полу перед печью - берцы с остатками обгоревшей плоти, из которой торчат обломки костей. Видимо, накалившись, они обломились под тяжестью обуви.

Андрея вырвало. Вытер рот рукавом, повернул вентиль на газовой трубе, пламя погасло. Посмотрел в сторону двери, висящей на одной петле. Пока я спал, её выбили и... сожгли человека? Убийство?!!

Такое уже не скрыть. Придётся сообщить в полицию, но тогда станет известно и про Олега. Могут обвинить меня, ведь это я скрыл следы, удалил записи камер. Записи. Камеры работали все время, сняли и эту смерть. Снова смотреть эти ужасы...от одной только мысли Андрею стало тошно. Но так я смогу подготовиться к допросу, убедил он себя и вернулся в офис.

Программа с готовностью показала увиденное глазами камер. Андрей склонился над монитором, перемотал до момента, как отключился. Затем ускорил до максимума. В крематорной пусто, бегут цифры таймера. Стоп! Отмотал назад.

Дверь в воротах распахивается от удара ноги, внутрь вваливается грузный мужчина. Андрей стукнул пробел, присмотрелся к лицу. Это тот, что утром приходил за прахом!

Мужчина не отрывает взгляда от топки. Медленно подходит, прижимается вплотную. На миг замирает, потом гладит дверцу, будто нечто дорогое и близкое. Со спины не видно, но по тому, как дрожат плечи, понятно, что он плачет. Бросается к стене, к доскам для гробов, кидает их в печь, прямо на решётку. Откуда он знает, что нужно дерево, поймал себя на мысли Андрей. Бросив очередную доску, мужчина включает пламя и протискивается внутрь до пояса, прямо в огонь.

Таймер неумолимо отсчитывает секунды. Мужчина отшатывается от печи, отворачивается. Камера ловит его лицо: голова уже без волос, кожа сползает с лица горящей массой, от температуры один глаз лопнул. Обгоревшие руки тянутся к лицу, пальцы касаются пустой глазницы. Мужчина открывает рот, кричит, не останавливаясь ни на секунду. Снова разворачивается в сторону печи, рука лезет в огонь и хватает прутья решетки. Он повисает на одной руке, бьется о края проёма, словно застрял и не может освободиться. Затем в пламя просовывается другая рука, а после и всё тело. Снаружи остаются лишь ноги по щиколотку, они начинают биться, затем замирают…

Андрей не смог смотреть дальше, перемотал. Отблески пламени пляшут на кафельном полу, на берцах. От обгоревших обрубков вьётся дымок. Глотнул воздуха из окна, вонь будто просочилась сквозь экран и заползла в комнату. Он был готов разрыдаться, происходящее не укладывалось в голове. Что же мне теперь делать…

Продать. Продать нахрен всё, вместе с этой печью, и уехать отсюда! Прямо сейчас заняться этим!

Снова коридор с неприятно-зелёной плиткой, пустые морозильные камеры. Задержав дыхание,

Андрей бросил на решетку пару досок, затем берцы. Дверца печи захлопнулась, будто пасть, схватившая добычу. Кое-как починив выбитую дверь Андрей бегом вернулся в офис, стал искать документы. Потом в бытовку, где тоже стояли коробки с бумагами, взгляд упёрся в мобильник Олега – и связку его ключей. Уставные документы всё ещё у него в квартире, после налоговой, когда я болел.

Все-таки нужно было идти самому, подумал Андрей, вызывая такси.

***

Щелчок ключа в замке. Дверь открылась, в нос ударили сырость и кислятина. Андрей прошёл в комнату. Нажал выключатель – но тьма и не подумала никуда уходить. Перегорело, что ли? Тусклый свет телефонного фонарика.

- Ну, начнём, – прошептал Андрей.

На столе гора макулатуры: потёртые книги и журналы, непонятные документы со старыми датами. Явно не то, что нужно. Пожелтевшая бумага, газеты из прошлого века, заметки о сжигании скота. Слова «печь», «огонь», «гореть» обведены чёрным маркером. Распечатки электронных статей…

Из завалов раздался сервисный сигнал винды. Андрей разгрёб бумаги, под ними оказался старый ноут с закрытой крышкой. Работает от сети, понял Андрей, проводив взглядом, измазанный в пыли провод зарядки. Ноутбук повторил звук.

В темноте экран вспыхнул ослепительно ярко. Окно сообщало о созданной день назад видеозаписи. «Хотите просмотреть записанное?» - спрашивало уведомление. Видимо, из-за этого ты и не мог выключиться, Андрей щёлкнул пробелом.

Запись с веб-камеры. Лицо Олега на весь экран, заплывшие, в красных прожилках глаза. Потом он отодвигается, садится на пол в одном белье, сжимая бутылку.

- Что-то странное происходит, – говорит Олег и кашляет, глотает из горла. – Андрей, это, чтобы ты понял. Помнишь, от тебя жена ушла, остался совсем один, а я помогал из депрессии выйти. Вот и у меня сейчас похожее, только помочь некому...

Резкий хлопок, Олег вздрагивает. Перегорела лампочка. Он, освещённый только светом монитора, с минуту сидит без движения, затем отодвигается на середину комнаты. Подтягивает колени к подбородку, обхватывает их руками.

- Мне кажется... – спокойный тон сменяет истерический хохот. – Кажется, наша печь хочет меня сжечь… Нет, даже не так, поджарить, чтобы потом сожрать, будто я кусок бекона…

Дальше слов не разобрать, обрывки звуков сливаются со смехом, переходящим в визг.

- Погоди, я постараюсь взять себя в руки… – подбирает с пола сигареты, делает несколько долгих затяжек, кашляет.

- Когда ты в крематорной, – продолжает он. - В какой-то момент всё вокруг становится противным до блевоты. И начинает хотеться...

Снова приступ кашля.

- Хотеться включить газ и залезть внутрь... Чёрт! Помнишь, как радовались, когда купили его? Тебя сократили, я давно случайными заработками перебивался... И тут такую идею придумали – крематорий, единственный на весь край! Думали, от клиентов отбоя не будет... кто же мог знать, что попы такой лай подымут, суки... Потом вроде наладилось…

Голос Олега снова дрожит, срывается на визгливые нотки:

- Прости, что втянул в это... Но я не виноват, это она… Она!

Олег поднимает с пола папку, достаёт стопку листов, показывает их на камеру и откидывает в сторону.

- Вот, нарыл инфы, что в этом здании при советах было... Часть документов я ещё после старых владельцев не выбросил, когда мы прибирали там первый раз – их будто специально оставили.

Тебе тогда не сказал, подумал – чушь какая-то. Сейчас-то понимаю, хотели предупредить, что эта печка – зло! Она угробит всех, кто рядом…

Олег кашляет до хрипоты. Будто вот-вот выплюнет куски легких. После очередного глотка продолжает:

- Записываю это... если я вдруг сдохну, чтобы хоть ты спасся и избавился от неё. Не знаю, решусь ли отправить тебе это видео... Ведь всё это бред, полнейший бред, никто не поверит. Да и мне, когда далеко от неё - самому верится с трудом...

Олег долго молчит, потом протягивает руку к камере.

Видео оборвалось.

Андрей провёл ладонями по лицу, потёр глаза, но образ Олега засел прочно. Видел его пьяным не раз, видел, когда врал или пытался юлить. Но сейчас всё по-другому. Человеку на видео действительно страшно. А мне? Что остаётся мне?..

Андрей собрал с пола все бумаги обратно в папку и вышел за дверь. Сегодня я точно в крематорий не вернусь, подумал он и направился домой.

Пара кварталов, не так уж и далеко. Свет уличных фонарей. Собака рыла песок на детской площадке. Во все стороны разлеталась пыль, как прах, когда его прокручивают жернова кремулятора. Андрей вздрогнул, когда пёс поднял от земли грязную морду, из пасти торчала огромная кость. Тряхнув головой, собака убежала в темноту.

Андрей зашёл в подъезд, долго не мог найти ключи. Скорее в ванную, открыл кран до упора. Ледяной водой – в лицо, в открытые глаза, вымыть пепел и смрад сгоревших заживо. Легче не стало ни на миг, вонь будто пропитала всю квартиру.

Вернулся на кухню, вытряхнул содержимое папки на стол. Газетные вырезки, выписки из реестров, какие-то акты, набитые на печатной машинке. Старые, потёртые листы. Но попадались и новые, распечатанные на принтере. Получалось, что их крематорий в семидесятых годах был ветеринарным крематорием скотобойни. Печь большого объёма для туш коров и свиней. Ладно, не тайна, Олег тогда лично руководил переоборудованием бензиновой печи в газовую.

Так, а это что? Андрей взял в руки лист, с обеих сторон исписанный ручкой, чернила успели выцвести от времени. Протокол допроса.

- И где он только его достал, – прошептал Андрей. – Так, свидетели, понятые… я, гражданин такой-то …

«О подчиненном своём могу сказать только хорошее: работал исправно, приходил вовремя. Выпивал? Ну, как все, только после работы, и то немного. В ту ночь он дежурить оставался, должны были партию коров привезти, ящур, мясо только в печь, сами понимаете. Я уходил, он как раз ее и чистил... Товарищ лейтенант, может его, всё-таки, убили? Ну не может человек по доброй воле залезть в огонь, сам, руками за раскалённые прутья…»

Лист закончился, продолжения не было. Андрей зарылся в бумагах – протоколы следственных экспериментов, ксерокопии фото с места, старые милицейские акты... Самоубийство. Белая горячка. Далее – только то, что крематорий был закрыт, а скотобойня при колхозе расформирована.

От копии последнего протокола отлепился сложенный лист блокнота. Андрей поднял его с пола, расправил – исписан гелевой ручкой. Значит, это уже Олег писал, подумал Андрей, да и почерк вроде похож. Поднёс ближе к глазам, написанные мелкими буквами слова наползали друг на друга, всего не разобрать:

«… гипомания – пациент уверен, что ему нужно оказаться внутри печи, нужно сгореть… явные симптомы маниакального расстройства… ожоги всего тела… по словам очевидцев, кричал от боли, но не предпринимал попыток выбраться из огня…»

Андрей бросил листок к остальным бумагам и разблокировал телефон, вбил в поисковик название колхоза. Поиск выдал лишь списки закрытых советских колхозов, решения краевой администрации по землепользованию.

Но почему его закрыли в семидесятых, один суицид так всех напугал? Андрей перелистывал прочитанное, бумага уже завалила весь стол, листы срывались, падали вниз. Ещё одна газетная вырезка, полгода после суицида – «работник крематория совершил самоубийство в печи». Ещё год, и следующий труп, также сгорел в топке крематория. Видимо, после и закрыли. В документах Олега не было официальной причины закрытия, видимо, власти не хотели огласки.

Андрей встал, начал ходить по комнате. Значит люди сгорали в этой печи и раньше? Как так, в одном месте такие одинаковые жуткие смерти? Не переставая шагать, разблокировал телефон, вбил в поисковую строку «смерти в крематории». Верхней строчкой – новость: «Двое предпринимателей открыли первый в крае крематорий – церковь против».

Церковь! Андрей похлопал по карману, пальцы нащупали прямоугольник визитки. Может, они объяснят происходящее. Череда длинных гудков, наконец, в трубке щёлкнуло.

- Да?

- Отец Сергий? Это Андрей – владелец крематория!

- Решили всё-таки освятить место? – раздалось на том конце. – Похвально, только теперь причаститься вам надо, чтобы…

- Ни хрена мне не надо! – закричал Андрей. – У меня люди мрут, как насекомые! Сами в огонь лезут…

На линии повисло молчание. Священник заговорил первым:

- Иногда мы дорисовываем несуществующие причины случившемуся – это нормально... Приходите в церковь – вместе разберёмся во всём, а крематорий ваш никуда не денется, позже освятим. Тем более, и место хорошее – раньше, ещё до гонений на церковь, там монастырь стоял…

- Монастырь?

- Совсем небольшой. На месте капища языческого построенный… В стародавние времена так часто делали…

Андрей отключил вызов, потом прислонился к стене и сполз на пол. Зачем только ему позвонил, теперь он может сдать полиции. Чудес не бывает, махнув крестом, священник не вернет Олега к жизни. Капище, зло, смерти - неужели... это происходит со мной сейчас?!! В реальности! Всё это какой-то бред, Андрей едва сдержал подступивший к горлу ком.

На подоконнике гудела лампа. Я и не заметил, как включил её, подумал Андрей. Насекомые налетали на раскаленные спирали и падали пеплом на подставку. Их маленькие тельца вспыхивали, будто спички, температуры достаточно. Вот для человека нужно выше, намного выше. В человеческом теле много воды, чтобы выпарить её, потребуется… Андрей резким ударом по клавише выключил лампу.

Телефон завибрировал, неизвестный номер.

- Семенихин Андрей Юрьевич? – низкий мужской голос.

- Да, это я, – помедлив, ответил Андрей.

- ОВД, участковый Финашин. Подъезжайте к вашему крематорию, вас тут, похоже, ограбить пытались, был сигнал. Будем разбираться…

Андрей завершил звонок и вышел из квартиры.

На улице, несмотря на утро, небо чёрное, в тучах, полных дождя. Андрей вызвал такси и сел на корточках у подъезда. Бежать некуда. Если те, кто залез в крематорий, тоже сгорели, то меня будут искать. Могут докопать и до Олега с тем мужиком. Но ведь я ни в чём не виноват, это всё она. Она – печь? Или зло внутри нее, силы которого достаточно, чтобы заставить людей лезть в огонь. Могло ли сожжение тел стать причиной?...

Такси высадило Андрея прямо у ворот крематория. Справа склады, дальше кладбище. Вывеска на воротах. Андрей смотрел на железные буквы. Пытался понять, как связать воедино, объяснить происходящее, но ответов не находилось.

- Доброе утро. Финашин Игорь Валентинович, участковый. Может, внутрь зайдём, а то вы так совсем промокнете.

Промокнете?! Андрей задрал голову, струи воды обдали холодом. Всё это время шёл дождь.

- С вами всё хорошо? – спросил участковый.

Андрей провёл ладонями по лицу, собрался с мыслями:

- Да, да, конечно, пойдёмте в офис.

- Я вас уже давно здесь жду. Осмотрел территорию, – сказал полицейский оказавшись внутри. – Печь тут, за стенкой, получается?

Андрей кивнул и окинул офис взглядом, потом бегло заглянул в бытовку и вернулся.

- Вы говорили, что меня ограбили, но всё на месте.

- Я сказал, хотели ограбить. Посмотрите, записи с камер соседних складов, охрана утром передала.

Участковый достал планшет, ткнул в кнопку воспроизведения. Чёрно-белая зернистая запись, на видео закоулок, забор из бетонных плит. Парочка – парень и девушка – пробираются к стене мимо кустов. Мельком осматриваются. Долгий поцелуй, парень прижимает девушку к стене, потом свободной ладонью задирает ей юбку. Девушка запрокидывает голову, начинает двигаться в такт его движениям. Но вот она разворачивается и смотрит в сторону, не обращая внимания на партнёра.

Андрей узнал место – стена складов, а если проследить направление взгляда, то он упрётся в крематорий. В ту часть здания, где стоит печь. Парень замирает, тоже поворачивается. Оба быстро одеваются и идут в сторону крематория, друг за другом, не отрывая взгляда от здания.

- А вот ещё файл, это с другой камеры.

Стена здания, в углу экрана видна ограда крематория. Воспроизведение началось с момента, как парень и девушка лезут через забор. Высота – два метра, но оба с лёгкостью подтягиваются на руках. Затем их силуэты последний раз мелькают у стены офиса.

Андрей повернул голову - окно распахнуто, ещё с прошлой ночи. Неужели, они тоже сгорели заживо? Нужно было сразу звонить в полицию, теперь слишком поздно…

- Когда охранник записи прокрутил, то сразу решил, эта парочка к вам залезла, – участковый убрал планшет. - Но они, видимо, просто похулиганить решили. Всё на месте, говорите?

- Конечно... – Андрей едва шевелил языком, во рту пересохло.

- Если ничего не пропало, тогда составим быстренько акт, и закончим. Только глянем остальные помещения, чтобы убедиться.

Остальные помещения – это бытовка и крематорная, мысленно закончил Андрей.

- Не надо туда ходить. Эта печь - зло, оно всех убило! – выпалил он и сам испугался сказанного.

- Смотрю, вы с юмором, но, всё же, давайте посмотрим, – не дожидаясь разрешения, участковый открыл дверь, ведущую в служебные помещения. Пригнувшись под трубами, он быстрым шагом пошёл по коридору, будто уже знал, куда нужно идти.

Андрей бросился следом.

- Значит, они влезли через окно. А ваши камеры ведут запись? – полицейский на ходу ткнул пальцем под потолок.

Они вошли в крематорную. Заслонка печи открыта, на прутьях решетки – пепел.

- Стойте! – Андрей замер. – Нужно бежать отсюда! Они уже сгорели, им не помочь!…

Но участковый не слушал, его взгляд уже зацепился за печь. Подойдя к ней вплотную, он провёл ладонью вдоль окантованных жестью стенок, замер перед дверцей:

- А можно посмотреть, как горит?

Андрей не успел ответить, горелки зашипели, следом вспыхнуло пламя, на полную мощность. Само! Но участковый будто ждал этого, он тут же сунул руку в огонь, пахнуло горелым мясом.

- Что вы делаете? – закричал Андрей и схватил его за рукав кителя.

Будто не чувствуя, что горит, он оттолкнул Андрея, и тот отлетел в сторону. Полицейский нырнул в топку головой вперед, прямо в пламя. Следом раздался вопль, участковый кричал от боли, но не убирал лицо от огня.

Андрей вскочил, подбежал к панели управления. Удары по кнопке отключения ни к чему не привели. Печь не слушалась.

- Помоги!.. Вытащи!..– завопил участковый, потом схватился за раскалённые прутья и подтянул тело вглубь печи.

Андрей бросился к газовой трубе и что было сил налёг на вентиль. Тот не поддавался, будто приваренный намертво. Андрей вернулся к приборам, навалился на кнопку отмены, но пламя не унималось.

Участковый лежал на прутьях. Одежда и волосы уже сгорели, глаза лопнули и выкипели. Из носа и ушей пошла кровь, которая тут же вскипала, будто вода на раскалённой сковороде. Череп треснул, мозг вспыхнул зеленоватым пламенем.

Тело горело даже без деревянного поддона - зло становилось сильнее с каждым новым сожжённым. Теперь ничто не в силах его остановить! Андрей побежал, не оглядываясь. Прочь отсюда, как можно дальше! Скорее на дорогу, до остановки, там люди...

Шаги замедлились, Андрей остановился. Затем развернулся. Что я делаю? Ноги шагнули против воли. Попытался закричать, позвать на помощь, но тело не слушалось. Оно шло назад, к двери офиса. Потом по коридору с мерзко-зелёной плиткой, мимо морозильных камер.

Разум бился в ужасе, Андрей лёг на подъёмник, нажал на кнопку. Металлический скрип механизма. Жерла горелок над головой. Андрей услышал, как на другом конце к ним устремился газ. Услышал его запах. А потом вспыхнуло пламя.

***

Полдень. Слишком тихо, даже для городской окраины.

У остановки, уже забитой пустым транспортом, тормозит маршрутка. Все пассажиры выходят. Водитель не закрывает двери, не едет дальше, а шагает вместе со всеми. Никто не говорит ни слова.

Путь от остановки знает каждый – направо заводские склады, а прямо кладбище с крематорием. Оттуда уже слышны нескончаемые крики, но это не останавливает людей, стекающихся отовсюду. Там уже собралась толпа, через согнутые спины видно горящее пламя.

Печь не перестаёт работать ни на секунду, огня хватает на всех. Если кто-то вдруг пытается выбраться из пламени, десятки рук заталкивают его обратно.

Всем нужно внутрь, всем нужно сгореть.

Автор Дмитрий Бондарев. Паблик автора в ВК

Автор был бы рад прочесть ваше мнение по поводу этой истории.

«Чтобы сжечь человека необходимо двести килограмм сухих дров, а в этой печи достаточно нажать на кнопку подачи газа.» Прочитал Олег вслух, ухмыльнулся и еще раз протер надпись на кожухе. Рабочая дверца, куда подается гроб, никак не хотела закрываться. Надавил сильнее, но петли замерли на половине, им что-то мешало двигаться. Или что-то застряло внутри…Мужчина наклонился - из дверцы торчала обгоревшая рука, пахнуло горящим мясом.

Он отшатнулся, протер глаза. Рука исчезла, и дверца с оглушительным звоном захлопнулась. В горелках вспыхнуло пламя.

Вырвется ли оно наружу? Нет – металл не горит. Прутья решетки лишь накаляются под напором пламени горелок, но не дают огню пищи. Ему остаётся бесцельно метаться по стенкам камеры, ведь гроб с останками давно сгорел. Превратился в пепел.

- Чёрт возьми,! – Андрей подошёл к приборам и вдавил кнопку, пламя послушно исчезло. – Ты чего завис, хочешь, чтобы нас счета за газ сожрали? Или он вдруг стал бесплатным?

Услышав голос, Олег вздрогнул и отступил от распахнутой заслонки.

- Прости, – он провёл ладонями по лицу, надел перчатки. – Устал, что-то… задумался.

- Я надеюсь, ты не принялся за старое?

- Нет, ты что. Сказал, завязал – значит, завязал, - Олег, прикрывшись рукой от жара, сгрёб прах в кремулятор. Стальные жернова загудели, всё перемелют в труху – и кости, и зубные коронки.

- С этим всё, – подытожил Андрей. - Оставшихся за ночь сожжёшь, а утром я тебя сменю.

- Было бы отлично, – Олег высыпал прах в урну и вытер руки о комбинезон. – Как дела наладятся – обязательно помощника наймём, я уже заколебался тут один покойников ворочать.

Андрей вздохнул:

- Про помощников согласен. Потом сеть крематориев откроем, будем только управлять, а работать – другие.

Олег кивнул. Он медленно провёл ладонью вдоль окантованных жестью стенок печи. Снова замер, уперев взгляд в остывающие горелки.

Грохот в конце зала, из деревянных створок посыпалась пыль.

- Эй, хозяева, есть кто? – прозвучало из-за ворот. – С Божьим словом к вам!

- Не открывай, – скривился Олег, отодвигая подъёмник на середину зала. - Как эти святоши надоели уже!..

Андрей обошёл печь и направился к служебному входу.

- Ладно тебе, может, кто из епархии кремироваться решил.

- Им по вере нельзя, начальство небесное не велит.

Андрей хмыкнул и приоткрыл дверь в воротах, скрип ржавых петель резанул уши. Но ничего, через неделю советский раритет заменят автоматические ставни.

Во дворе - человек в рясе, на молодом лице борода торчала клоками, будто на дворняге. Массивный крест на груди делал его образ ещё более комичным. Окинув Андрея взглядом, поп быстро заговорил:

- А меня в епархии остерегали, не ходи к этим безбожникам. А я в ответ – как же, слово святое всякому нужно, и к тому…

- Нам не нужно! – перебил Олег, даже не посмотрев в сторону незваного гостя. – И говорить с вами не о чем. С покойниками болтать – и то пользы больше будет.

Он сплюнул и пошёл в сторону бытовки.

- Души усопших только Господа слышат, – бросил священник ему вслед.

Его пальцы на мгновение стиснули крест, после сложились в щепоть, священник перекрестился.

Андрей посмотрел на узоры, тянущиеся по всей длине распятия, буквы на старославянском. Похожие кресты, из золота или серебра, носят в епархии все. За последние пару месяцев он запомнил там каждую рожу, все пороги оббил, пытаясь убедить, договориться, но бесполезно: сжигать мёртвых – богохульство, это не для православных… Только вмешательство городской администрации смогло их усмирить.

Впрочем, этого священника Андрей видел впервые.

- Отец?..

- Сергий, – закивал священник. – Отец Сергий я.

- Давайте так. Вы говорите, что вам нужно, я отказываю, и расходимся.

- Освятить предприятие ваше надо, – священник с любопытством оглядывал помещение. - Со смертью работаете, тут без Господа нельзя. Не нами это заповедано, не нам и отменять.

- Вооот как, – Андрей едва сдержался от ругательства. – Разумеется, без господа нельзя! А когда мы только начали, по уши в кредитах – вы на каждом углу закричали, что это богохульство. Заказов практически не стало. Почти разорились, толком не начав!

- Только Господь всеведущ, а люди ошибаются. Вот и моё начальство уразумело, что в урнах можно и к старым могилам подхоранивать, и кладбища так расти перестанут. А тело или прах – всё это мирское, главное, душу упокоить, как должно…

Монотонный голос батюшки начал напоминать проповедь. Нет, этого добра мне больше не надо, хватило уж, Андрей сложил руки на груди, глянул с вызовом.

Священник осёкся.

- Понял вас, - он поднял руки с открытыми ладонями, затем запустил пальцы в складки рясы. – Вот мой мобильный. Позвоните, как надумаете, но не решайте сгоряча – вы не так далеки от дел православной церкви, как считаете.

- Как только, так сразу.

Священник шагнул назад, и Андрей запер за ним дверь. Только попов в партнёрах не хватало. Вышел в коридор и заглянул в бытовку, где на кушетке с мобилкой в руках лежал Олег.

- То ли денег срубить хотел, то ли и вправду такой деятельный…

- Пусть лесом идёт со всей своей братией! - отрезал тот.

- Примерно так ему и сказал, - Андрей забрал зарядку для телефона из шкафчика, обернулся уже на выходе. – Надеюсь, ты сегодня не подведёшь?

- Буду как стёклышко, – пообещал Олег, не отрываясь от экрана. - Слушай, хочу рассказать кое-что…

- Срочно? Просто так устал, с ног валюсь. Может, завтра?

- Хорошо, хорошо, это терпит, – Олег криво улыбнулся.

- Как закончишь – кинь смс, ну, как обычно. И газ потом перекрыть не забудь!

Андрей пожал протянутую ладонь и поспешил на улицу. До дома добираться без малого час. Скорый ужин под бормотание ноута – и на сон останется ничтожно мало времени.

***

Под писк будильника Андрей с трудом проснулся. На ощупь выключил сигнал и пару минут ловил реальность в фокус.

Солнце подожгло город рассветом и теперь било лучами по глазам из-за крыш соседних высоток. Ветер из открытой форточки принёс запахи города – выхлопы машин и копоть заводских труб.

Вокруг москитной лампы всё ещё кружились комары. Неужели, они не понимают, что сгорят, подумал Андрей. Бестолковые твари. Электрический треск завершил ещё одну пустую жизнь. Андрей встряхнулся и встал. Выключил лампу, а скопившийся за ночь прах высыпал в ведро.

Чайник и кипяток. Кофе уже в прихожей, глотки вперемешку с завязыванием шнурков. Бросил взгляд на телефон – сообщений нет. Надеюсь, Олег вырубился от усталости, а не напился,

Андрей бросил телефон в карман. Этот раз точно станет последним!

На остановке уже столпились люди - всем нужно уехать. Андрей заскочил в открывшиеся двери, схватился за поручень. Вскоре центр города остался позади, и окраина проглотила автобус. От жилых кварталов промзона отгородилась гаражами и заводскими складами. Посты охраны, трёхметровые заборы с колючей проволокой, будто кругом тюрьма, а не «инновационное сердце города» – как недавно сказал по тв губернатор.

В телефоне вместо ответа – длинные гудки. Трубку не берёт, это уже перебор. Наверное, все-таки запил, а ведь ещё недавно нормальным человеком был...

Конечная остановка – третье городское кладбище. Постоянно чудится вонь, будто покойники не засыпаны двумя метрами земли. Андрей на ходу заткнул уши наушниками, доверившись музыке, может, у неё получится поднять настроение. Скрежет вместо начала трека.

- Твою мать! – шёпотом выругался Андрей.

Видимо, разъём приказал долго жить. Вставил штекер ещё раз – бесполезно, в ушах шипение, будто не закрыли заслонку работающей печи.

Ещё один звонок – и снова ответа нет. Значит, серьёзного разговора не избежать. Андрей отпер замок своим ключом, оставил въезд открытым. Сегодня ведь должны забрать прах, подумал он, подпирая створку обломком кирпича.

«Крематорий». Вывеска ещё пахнет краской. Андрей глубоко втянул запах, посмаковал – всё лучше, чем мертвечина. Вдохнув её вонь ещё в первые дни работы, Андрей старался лишний раз не появляться в крематорной. Так они между собой называли помещение с печью - кремационный зал, если по документам. Каталка, автоматический загрузчик тела в печь, кремулятор – Олег прекрасно справлялся один. Андрей же предпочитал общение с живыми клиентами. Если забыть про холодильник с мертвецами за стеной, можно думать, что сидишь в обычном офисе - пара стульев возле кулера, стойка для регистрации, и план эвакуации над ней.

-

Олежа! - Андрей бросил на стойку ключи и телефон. – Неужели, ты опять нажрался! Обещал же!

Дверца за стойкой вела вглубь здания. Пригнувшись, чтобы не задеть трубы под потолком, Андрей зашагал по зелёным квадратам плитки. Заглянул в бытовку – никого, только вещи Олега на кушетке. Обогнул разболтанную каталку, остановился возле морозильных камер, открыл первые две – пусто. В третьей покойник.

- Последнего всё-таки не сжёг, – процедил сквозь зубы Андрей, закрывая камеру.

Коридор упёрся в фанерную дверь, за ней темнота крематорной. Здесь не может быть окон – кремация не шоу, слишком уж холодно покойники встречают зрителей.

Щёлкнул выключателем. Печь взглянула на вошедшего открытой заслонкой. Кирпич, облицованный жестью, коробка электроники и трубы, подающие газ. У основания – две урны с прахом.

Олега и здесь нет, может, вышел на улицу? Андрей открыл дверь в воротах, выглянул во двор – тоже пусто. Вернулся.

Неужели, он ушёл, бросив всё без присмотра? Андрей провёл ладонями по лицу, шумно выдохнул, запрокинув голову. И куда же ты делся?.. Взгляд упёрся в чёрный зрачок камеры под потолком.

Выключил свет в крематорной, незачем накручивать лишнее. Быстрым шагом обратно по коридору. Пока шёл, вспомнились слова Олега: «Камеры – может и дорого, но судиться дороже выйдет, если нас в воровстве обвинят, одежды там, или зуба золотого…»

Видео с камер наблюдения за последние часы… так, теперь в ускоренном режиме... Первая, у ворот – никого нет. Вторая - строго на морозильные камеры, тоже пусто. Олега поймала третья: в её обзоре печь, там уже полыхает пламя.

Лампы выключены, свет только от огня. И давно это он начал работать впотьмах, подумал Андрей.

Олег смотрит на огонь через техническое окно над приборами. Прошло пять, затем десять секунд, но ничего не менялось. Андрей успел подумать, что видео зависло, но цифры таймера бежали без остановки.

Олег, наконец, отходит в сторону, кладёт на подъёмник пустой гроб. Андрей прильнул к экрану, приподнявшись со стула: там, на видео, Олег лёг в гроб и нажал кнопку загрузки. Камеры не пишут звук, но в голове прозвучал металлический скрип, с которым подъёмник едет к печи. Олег лежит, не шевелясь, руки по швам.

Гроб с Олегом двигается к топке. Медленно. Что за идиотская игра? Он не боится? Может, он дурачится, подумал Андрей, и просто соскочит вниз!

Подъёмник останавливается, поднимает гроб строго на уровень с топкой. Толчок – и гроб в ту же секунду оказывается внутри. С живым человеком. Самому оттуда не выбраться, Андрей вскочил с места. Олег наверняка кричал, но никто не услышал. Пьяный дурак!..

Подъёмник отползает в сторону. На пол падают жёлтые блики, даже ослепительно красные, в обступившей печь темноте.

Андрей, не глядя, нащупал мобильник, чтобы позвонить в полицию. Но на время следствия работу наверняка запретят, я не смогу выполнять заказы, не получу денег и не погашу платёж по кредиту. Быстрыми шагами Андрей подошёл к двери и закрыл её на ключ.

Начал ходить из угла в угол. Как же так вышло? Белая горячка или пьяная игра, закончившаяся сердечным приступом… но Олег никогда не жаловался на здоровье. Может, какая-то наркота?

Вряд ли, его даже алкоголиком сложно назвать, разве что, в последнее время часто выпивал…

продолжение во второй части, все не поместилось в одном посте.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Автор Дмитрий Бондарев. Паблик автора в вк.

Автор Los Yébenes

— Марьяшка! Марьяшка повесилась в ванной!

Мы с Тенью смотрим друг на друга безумными глазами, а потом вскакиваем и выбегаем из комнаты. В коридоре уже топают ноги других жильцов. Белобрысая Ната ревет в дверях кухни, как корабельная сирена. Это не единственная морская нота в нашей трагедии. Посреди коридора стоит дед Вано в замызганной тельняшке и, не давая никому пройти, поет рыбацкую песню про Волгу. Он пьян. Вокруг бестолково бегают жители.

Пихая народ локтями, Тень прокладывает себе дорогу к Нате, а я тем временем бреду в ванную. Вася и Рыжий стоят возле Марьяши, которая удавилась, привязав бельевую веревку к крану. В руках они держат ополовиненные стаканы с джином.

— Зацени, даже сантехнику не вывернуло, — оборачивается ко мне Рыжий. Его узкие глазки сверкают от непонятного возбуждения. — Советская сталь, а!..

Вася дает ему затрещину, и Рыжий, не растерявшись, бьет своего собутыльника в ответ. Они устраивают ленивую потасовку прямо у Марьяшиных ног, обутых в дешевые полосатые носочки, а я стою и тупо пялюсь на конец веревки, лежащий в раковине. Она даже не стала снимать прищепки. Впрочем, я бы тоже не стал.

— Выйди, Саш, — Тень появляется у меня за спиной, как черт из табакерки, и цепко хватает за плечо. Поморщившись, я позволяю увести себя в коридор, где хнычет Гектор. Он валяется на груде разномастной обуви и пьяно орет, не выпуская из пальцев пивную банку.

Тень щелкает пальцами у моего лица, чтобы я обратил на него внимание. Я поворачиваюсь. Он спокойный, собранный, словно получил какие-то специальные инструкции на случай самоубийства соседки. Темные хасидские глаза и свалявшиеся волосы делают его похожим на деревянного идола.

— Тебе лучше уйти. Ты здесь не прописан, тебя тут не было. Оно тебе не надо.

— Я хочу помочь, — говорю я.

Конечно, это неправда. Меньше всего мне хочется оставаться здесь, с этими пьяницами, с мертвой девочкой на полу ванной комнаты, но Тень добр ко мне, и я чувствую, что должен отплатить.

Он встряхивает меня за плечи.

— Очнись, Сашка. Ты не поможешь, — его рот кривится в странной ухмылке, — Обувайся и проваливай. Слышишь?

— Гектор сидит на моих кедах, — тихо замечаю я.

Тень пинает Гектора босой ногой, и тот сползает на пол, продолжая подвывать.

Когда ободранная дверь коммуналки закрывается, я слышу, как Тень бормочет, чтобы я проваливал и не возвращался. Я предпочитаю притвориться глухим. Идти мне все равно больше некуда.

Я гуляю по улицам, пока не начинает темнеть. Для субботы вокруг слишком тихо — может, все уже напились и легли спать, а может, на улице уже холодно. Ноги вымокли, но я не обращаю на это внимания. Сворачиваю на улицу Репина и бреду по кривой брусчатке, стараясь не поскользнуться. Мне тут нравится. Дома стоят тесно, как лучшие друзья, фонари отражаются в лужах апельсиновыми кляксами. Я прижимаюсь к стене заброшенного строения, на которой кто-то написал пару грязных словечек, и пытаюсь закурить.

Из двора выходят двое мужчин, поддерживая друг друга. Пьяные и грязные, они бредут мимо, и один из них вдруг говорит в пространство:

— Воняешь.

Я невольно стреляю глазами в конец улицы, надеясь, что там покажется кто-нибудь еще. Но улица пуста.

Бомжи не подходят ко мне, оставаясь чуть в стороне. Один смеется и расстегивает штаны, затем идет к стене и начинает ссать. Второй смотрит мимо меня — глаза мутно плавают, не находя точку опоры. Он омерзительно пьян.

— Падаль! Пошел вон! — неожиданно ревет он, замахивается и бросает в меня пустую бутылку. Она разбивается о стену над моей головой. Осколки стекла со звоном осыпают меня, как острые конфетти.

Я бегу, что есть сил.

Если кому интересно, я и сам не думал, что все получится так. Я убежал из дома в первый день июня. Отец был в цеху, я вышел из квартиры, запер дверь и спрятал ключ под коврик. У меня с собой была поясная сумка с сигаретами, теплая толстовка и две смены белья. Отец меня бил, понимаете? Отец много бухал. В школе меня ненавидели. Мне было шестнадцать, и я решил, что пора делать ноги.

На Васильевском острове я встретил Тень.

Он прятался под козырьком старой остановки. С неба лило, было зябко, но он гордо сидел без обуви. Я присел рядом, спасаясь от дождя, и сидел так, исподтишка поглядывая на его спутанные волосы и дурацкую разноцветную куртку. В какой-то момент он это заметил и стал насмешливо смотреть в ответ.

Я мало что помню из того вечера. Вряд ли мы о чем-нибудь говорили — просто сидели там и играли в гляделки, ухмыляясь, как пара психов. Ни одна маршрутка тогда не остановилась рядом с нами. Когда дождь закончился, Тень встал и молча пошел прочь. А я пошел за ним.

Мы ныряли в дворы-колодцы, проходили через бесконечные арки, никуда не торопясь — босой двухметровый хиппи и белобрысый сирота. Капли воды шлепали по нашим макушкам, срываясь с деревьев. Мы вошли в подъезд, и у дверей какой-то квартиры он вдруг остановился. Вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами.

Так мы и поселились все вместе. Он жил в комнате с Таей, Натой, Рыжим и Кенни. Через коридор в такой же комнатке ютились Гектор, Вася, Марьяша и Настя. В конце коридора спал Вано, которому, кажется, уже перевалило за восемьдесят.

Можно ли представить себе более странную квартиру? Здесь никто не работал, но все много пили и курили сладко пахнущие самокрутки. Немытые высокие окна глядели на поломанные спины крыш. Иногда к нам приходили другие люди, немного похожие на нас. Они сидели в наших грязных креслах, пили теплое пиво, слушали кассеты Гектора, а потом уходили. Тощие панки скакали на продавленном диване, пока из их карманов не начинала сыпаться мелочь вперемешку с окурками. Несовершеннолетние девочки с окосевшими от пьянства глазами танцевали под Янку Дягилеву и, хохоча, прятались в коридоре от Рыжего.

Так проходила вечность. Сонные дни, когда никто не разговаривает и не смеется, пьяные ночи с расстроенными гитарами и губной гармошкой. Дед Вано усиленно делал вид, что нас не замечает. Мы были бельмом на его глазу. Иногда я видел, как он стоит на кухне с немытой чашкой и смотрит на улицу — лицо будто сползло ко рту, мутные глаза остекленели, как у мертвеца.

Наверное, Тень любил меня. Теперь, когда все закончилось, я так думаю. Раньше думал иначе, но время меняет наше отношение к вещам.

Он всегда был занят, наводя порядок в рядах своей маленькой армии. Словно лидер сектантов, он утешал девочек, вел тихие беседы с мальчиками, вытирал слезы, зализывал чужие раны. Все тянулись к нему, как растения к свету.

Когда я пришел домой в тот последний для Марьяши вечер, все уже разбрелись по комнатам. Я отлил, но в ванную заходить не стал. Пошел сразу к себе.

Ната, Тая и Рыжий спали на одной кровати, закинув друг на друга конечности, как одно трехголовое существо. Кенни где-то шатался. Тень сидел на окне и корябал в своем блокноте. Когда я вошел, он вскинул голову.

— Ты что тут делаешь?

В его голосе было неподдельное изумление. Он смотрел на меня так, словно не верил, что я посмел вернуться. Как будто это я был виноват в смерти Марьяши.

— Зачем пришел?

Я молчал. Тень отложил блокнот, соскочил с окна и подошел ко мне, глядя неверящими глазами. Протянул руку к моему лицу, на секунду задержавшись. Я замер. На секунду мне показалось, что он меня ударит.

Но он просто потрогал меня за щеку. Его глаза зажглись и тут же потухли.

— Ложись спать.

В ту ночь я проснулся от того, что кто-то ходит по комнате. Темноту наполняли неуверенные, шлепающие шаги. Кто-то скептически хмыкал — раз за разом, будто зациклившись. Я открыл глаза.

В темноте маячила высокая фигура. Два шага от окна, еще пару обратно.

Фигура качала головой.

— Тень?

Но это был Кенни. Приглядевшись, я увидел, что он полностью одет. Даже куртку надел зачем-то. Может, только вернулся с улицы.

Странное хмыканье не давало мне покоя, я встал и пошел на звук. К кровати, где спали девочки.

Тая дремала, отвернувшись к стене. Длинные костлявые руки были закинуты за голову, а ее лицо скрывала копна русых волос. Рядом, раскинувшись, лежала Ната. Она и издавала эти странные звуки. Я нашарил на столе спички и зажег одну, поднес к мутнеющему во тьме лицу.

Из уголков ее приоткрытого рта вытекала желчь, поблескивая в свете моей спички. Ната захлебнулась рвотой. Вскрикнув, я перевернул ее на бок и стукнул по спине, но ее тело было холодным и жестким, как доска.

Я опоздал.

Тогда я схватил Таю. Какие худые плечи! Даже сейчас мои руки помнят эти костлявые плечики вечно голодной, пьяной девчонки. Я потряс и ее. Тряс и кричал, пока моя рука не соскользнула во что-то липкое и еле теплое. Я ослабил хватку, и девочка сонно повернулась, заливая плед и притихшую Нату кровью из своего разрезанного горла.

— Саш, оставь. Испачкаешься, — Кенни похлопал меня по плечу, и я подскочил от испуга.

Он стоял, спокойно положив руки в карманы своей кожаной куртки. На его лице ничего не отражалось.

— Ты охуел?! Звони в скорую, быстро!

— Зачем?

Клянусь, я убил бы его, если бы не страх. Меня просто парализовало. У всех людей разная реакция на такие вещи. Другой на моем месте сразу бы расставил все точки над “и”: угашенный Кенни, захлебнувшаяся пьяная Ната и убитая Тая. Но я потерялся. Мне показалось, что комната схлопывается над моей головой, что потолок падает. Это было нелогично, странно, искусственно. Этого не могло происходить в реальности.

Я выбежал в коридор и что-то заорал. Кажется, “помогите”. А что бы вы сделали?

В конце коридора, на кухне, горел свет, и я бросился туда. Сердце стучало, как барабан. Пол под ногами раскачивался — а может, это был я сам.

— Тень!

Он сидел спиной к двери и тихо беседовал с кем-то. Над лохматой головой — пыльная лампа с раскоканным плафоном. Спокойный голос, тонкий еврейский нос, плавные жесты рук.

— Тень, там Тая…

Он обернулся, чуть подвинувшись, и я увидел того, кто сидел напротив.

И тогда из меня вышибло дух.

Сделав шаг назад, я не удержался на ногах и упал на липкий паркет, больно приложившись копчиком. Изо рта вырвался короткий крик.

За столом с Тенью сидела покойная Марьяша и пила чай.

— Сашка, сядь со мной, — попросил Тень. Он не встал, не помог мне подняться. Просто сидел и смотрел на меня. Глаза у него были грустные-грустные, словно это я сейчас умирал, а он ничего не мог сделать. — Я тебе расскажу. Марьяш, оставь нас.

Мертвая девочка в полосатых носках кивнула и встала, чтобы уйти. Я дернулся, прижавшись к стене. Она даже не посмотрела на меня. Наверно, я бы на ее месте поступил так же. Может, она не хотела, чтобы я боялся. В тот момент она выглядела такой взрослой… слишком взрослой для подростка. На ее хмуром лице отражалось понимание. Нечеловеческая усталость.

Когда она ушла, Тень слез с табурета и присел рядом со мной на корточки.

— Они часто так делают, — мягко сказал он, — А что им остается?

Он протянул мне руку, и увидев, что я не собираюсь убегать, крепко обнял. А затем, глядя куда-то в пространство, рассказал мне всё.

В огромной квартире деда Вано было много странных вещей. Скрипящие по ночам половицы. Хлопающие без сквозняка форточки. Запах скисшего пива и индийских духов. Тихий смех из окошка над ванной. В этой квартире был прописан всего один жилец, и он, этот вечно пьяный старикан, никогда не видел большинство своих соседей.

Почему они решили собраться здесь, Тень не имел ни малейшего понятия. Что-то тянуло их всех сюда, в эту типично питерскую коммуналку. “Все хиппи мечтают о Петербурге”, — сказал Тень и невесело засмеялся. — “Все, кого я знаю”.

Однажды для ребят наступал день, когда они вспоминали, как для них всё закончилось — пьяная драка, смерть от асфиксии, передозировка. Тогда эти несчастные плакали, били себя по лицу. Хотели это забыть. Взять хоть Марьяшу, которая все время пытается убежать отсюда. Иногда она пытается повеситься еще раз. “У мертвых свои причуды”, — сказал Тень, — “Думают, им удастся найти выход в петле”. Наверное, в этом есть своя логика. Люди привыкли, что вернуться можно той же дорогой, которой пришел.

В кухню ввалился пьяный Вано в кальсонах и войлочных тапочках. На его седой груди я разглядел расплывшееся синее солнце и надпись “СЕВЕР”.

— Ты тут с кем говоришь, а?

— Ни с кем, — ответил ему Тень. Покосился на меня.

Вано хмуро почесал грудь. Подошел к чайнику, потрогал ладонью, не горячий ли. Отпил из носика, шумно глотая, как старый пес.

— Я второй голос слышал. Бухать надо меньше, а? — он пьяно покачнулся.

— Ага, надо бы.

Дед вдруг посуровел.

— Так и иди отсюда. И свет погаси. Горит тут.

— Сейчас, Вано, — покладисто согласился Тень.

Бормоча, Вано удалился. В коридоре он шлепнул рукой по стене. Клацнул выключатель.

Квартира погрузилась во тьму.

— Он видит тебя, — тупо сказал я. Мне показалось, что я приблизился к пониманию чего-то очень важного, но мысль все время от меня ускользала.

Тень хмыкнул, будто поощряя — ну же, продолжай.

— А меня не видит. Но он же меня слышал, да?

Тень промолчал. В темноте я видел его угловатый силуэт. Он тяжело поднял руку и вновь протянул её мне. Я пожал его ладонь, холодную, как кусок мрамора.

— Бедный Сашка.

— Чего это?..

— Вано псих и алкаш, — Тень фыркнул, — Ничего. Просто…

— Ты из них? — осторожно спросил я, — Тоже не можешь выбраться?

Он немного помолчал, затем ответил, тщательно подбирая слова:

— Похоже, нет. Не совсем. Я могу выходить из квартиры, а ребята не могут. Могу разговаривать с Вано. Вано живой. С живыми хорошо. Всегда что-то новенькое могут придумать, — он растерянно покачал головой. — А мертвые — всё по кругу… Люди на улице меня не видят. Иногда я захожу в чужие дома и раскидываю там шмотки. Смеха ради. Могу утащить чужую еду и не заплатить. Но это не так смешно. С ребятами вот болтаю, но они скучные. Все по кругу, ну… — он порывисто вздохнул. — А Вано — Вано живой. Только радости от этого… Он псих и алкаш…

А потом Тень опустил голову на руки и заплакал.

“Сколько он уже тут?” — подумал я. Сколько вообще ему лет? Он выглядел на двадцать, плакал, как десятилетний, но его глаза были глазами старика. Я буквально видел его долгую, беспросветную жизнь. Это бессмысленное воровство в магазинах, разбросанные книжки, прыжки по лужам, безответные крики в лица живых людей.

Мы сидели на липком полу, и я слушал, как он всхлипывает. Я закрыл глаза, и мне почудилось, что это не плач, а просто ветер, который залетел во двор-колодец и не может найти выход.

А потом он, яростно смахнув слезы, вдруг вскочил и дернул меня за футболку.

— Иди уже отсюда!

— Куда? — опешил я.

Не отвечая, Тень толкнул меня в коридор, но я схватился за дверной косяк. В темноте ничего не было видно, и это меня пугало.

Помню, мне показалось, что у стены в двух шагах от меня кто-то стоит. Я видел голое мясо на его лице, его глаза — черные язвы. Видел его давнюю смерть, безумную боль, это жестокое и несправедливое убийство. Я буквально чувствовал запах крови, исходящий от этого человека.

Дверь в левой стене приоткрылась. Выглянула половина девичьего личика. Испуганные, жадные глаза. Ждёт, что будет дальше. Болеет за меня. Хочет, чтобы я остался.

Я держался за дверную раму, от страха цепляясь все сильнее. Почему я не послушался Тень и не ушёл сам? Неужели я так сильно хотел остаться в этой мертвой, вонючей, проклятой коммуналке, торчать здесь, пока мои волосы не отрастут до пола и пока руки сами не свяжут петлю? Я не знаю. Может быть, это всё Тень — его горькие слезы, его мертвая, бесполая красота.

Иногда красота — это ловушка. Говорят, что за красоту можно умереть.

Он вдруг схватил меня за руку и заломил ее мне за спину. Я услышал отвратительный хруст и закричал. Боль прошила тело по диагонали.

— Проваливай! — он швырнул меня к входной двери. — Уходи!

— Нет! — заорал я и сам испугался своего крика.

Он сгреб меня в охапку и снова бросил на дверь. Она была закрыта. Я ударился лицом о филенку, почувствовал, как выступила кровь. Перед глазами заплясали зеленые круги. Его левая рука давила мне на позвоночник, а правая шарила в темноте по двери, пока наконец не открыла замок.

— Мои кеды! — из последних сил закричал я. Но Тень не дал мне обуться. Он больше ничего мне не сказал.

Последнее, что я видел — это его лицо. Вытянутое и какое-то удлиненное, как на иконе, оно смотрело решительно и отчаянно. Наверно, такое лицо бывает у солдата, прущего под пулемет. А затем дверь захлопнулась передо мной, и этот грохот наполнил меня целиком, ломая весь мир.

Что было дальше? Думаю, вы сами догадались. Я очнулся в больнице. У меня были сломаны руки, колени, разбито лицо и повреждены внутренности. В тот день, когда я вышел из отцовской квартиры и бросил ключи под коврик, меня сбила машина. Я успел пройти всего один квартал. Водитель несся так быстро, что с меня сорвало кеды. Я никогда не шнуровал их, как надо.

Врачи спасли мне жизнь. Они запустили моё сердце, когда оно перестало биться. Клиническая смерть длилась так долго, что еще минута-другая, и я никогда бы уже не открыл глаза. Кома закончилась бы смертью, мозг выключился бы, как перегоревшая лампа. Но они успели.

У моей кровати сидел папа. Когда я очнулся, он заплакал. Это был второй и последний раз в моей жизни, когда я видел, как рыдает мужчина. Он назвал меня по имени. Так он никогда раньше не делал. Его глаза светились раскаянием и болью, и этой боли было так много, что я тоже начал плакать.

С тех пор прошло много времени. Я провалялся в больнице остаток лета. Я заново научился ходить.

Вернулся на учебу. Закончил школу. Пошел в институт. Через несколько лет умер отец. Я доучился и уехал.

Я этнограф. Наша научная группа занимаемся полевыми исследованиями — мы ездим по глухим уголкам нашей родины, собирая былины. Я изучаю русский фольклор, сердце которого — это любовь и смерть. В каком-то смысле эти две вещи определили мою жизнь, так что выбор напрашивался сам собой.

Я часто вспоминаю Тень. Полагаю, и он обо мне думает. Я знаю, что время в его коммуналке не идет, но это ему не мешает. У него есть целая вечность, чтобы вспоминать обо мне. О том, что он сделал. Пока в этом мире руки врачей тянули меня к свету, в иной реальности он выталкивал меня из темноты.

Думаю, его тело лежит где-то в больнице, опутанное проводами и подключенное к аппаратам. Оно не шевелится. Ни один мускул не дрогнет, пока он пишет в своем блокноте стихи, пьет чай с самоубийцами и выходит под питерский дождь, чтобы погулять.

Его гложет одиночество разумного существа, повисшего между жизнью и смертью, и он наверняка еще приходит на ту остановку. Иногда я представляю себе, как он сидит там на грязной скамье под расписанием автобуса, который никогда не придет. Босой и лохматый, он ожидает потерянные души, словно Харон на переправе. Тень, несчастный проводник в коммунальный ад.

Я жалею его, как жалеют человека, сидящего в изоляторе.

Но я не желаю ему компании.

Сила Пикабу, помоги найти автора для большого канала ютуб! За каждую серию -оплата.

Уважаемые авторы страшных историй, и те, кто может написать детектив в лучших традициях!

Нам, на канал Абаддон, https://www.youtube.com/c/АБАДДОН где работает профессиональный диктор Андрей Балдук, требуется автор. У канала 800 тысяч подписчиков.  Вашу историю услышат сотни тысяч людей. Обычно, на каждой серии собирается до 500 тыщ просмотров. Ваша дорога к популярности - здесь.

Задача: написать сериал под озвучку о работе следователя ( или команды следователей. не больше двух персонажей). Все это с мистикой, хоррором. На 8-10 историй, хронометражем по 50 минут. Это на 40-45 тыщ знаков с пробелами, примерно. Можно больше, можно чуть меньше. В каждой серии -новое дело.  Например: расследуются дела с маньяком, потом таинственное исчезновение девушки, ребенка, бабки из квартиры - что угодно. Маньяк пытается открыть портал в другой мир, все следователи в перманентном шоке от происходящего. Убийства в секте, богатой тетушки, кража коллекции странных вещей - все что вам ваша фантазия позволит.

Действие должно происходить в России или СССР.

Оплата за одну серию - 2000р. То есть 10 серий - 20000 рублей

Требования к автору :

Грамотный текст, двухразовая вычитка. Оформление текста по всем правилам.

Присылать текст в гугл докс.

Умение писать интересно, без длительных описаний погоды, природы, без диалогов ради диалога.
Ненавязчивый юмор. Без юмора никуда, даже если он черный)

Написанный текст нельзя нигде выкладывать до озвучки. Потом - хоть продавайте книгу, везде и всюду.

Отбор пойдет по первой серии. Или покажите мне, как вы пишете, на примере других своих текстов. Написали - прислали вот сюда : https://vk.com/morandzurich ( добавится надо будет в друзья сначала) или телега @MoranDzhurich.

Если возникли какие- либо вопросы, дам любую консультацию по поводу того, как писать под озвучку.

Оплата только после того, как вся серия будет дописана.

А теперь наши пикабушники, которые уже получили свою озвучку:

Это наш @JahStean и его "ПНД №17"
https://www.youtube.com/playlist?list=PLdvfRg0kRKjLUGFYegy-U...

Это наш @LostSummoner  и его "Хищные зеркала" https://www.youtube.com/playlist?list=PLdvfRg0kRKjIVYqKomUto...

Это наш @SadSlim , который только что дописал серию в жанре постапок "Хостел" И вот она скоро будет доступна всем:

https://www.youtube.com/watch?v=Jywew93fKJc&list=PLdvfRg...

Это наш @WarhammerWasea c потрясающим " Дневник закрытого города"  и "Жильцы пятого измерения"

https://www.youtube.com/playlist?list=PLdvfRg0kRKjJwVHb2X7mZ...

https://www.youtube.com/playlist?list=PLdvfRg0kRKjKCtLrfnU_z...

Немного советов, как писать под озвучку:

Ребят, без всякого официоза, просто на дружеской ноте, поделюсь своими правилами написания рассказа под озвучку. Так же это работает и на читателя.

Что вынесла из собственного опыта: 1. Помните про правила первых трех абзацев. Начинайте рассказ с того, что зацепит читателя ( далее, и слушателя) и заставит его прочесть вашу историю. Классический пример - " Все смешалось в доме Облонских...". И каждый кто прочел, задался вопросом, что же там происходит? Читает дальше. Не берите в начало штампы. Типа "... он проснулся, потянулся, пошел ставить чайник..", никаких описаний погоды-природы за окном и вообще.

Не начинайте рассказ с диалогов. Это просто, да. Но и отчетливый признак лени и дилетантизма.

2. Не берите множество персонажей в " один кадр". В диалоге участвуют двое, третий молчит, совершает какие-то действия ( может быть). Помните, что чтец не вывезет одним голосом озвучить мужчину, женщину и еще того парня, например, и чтобы слушатель не запутался кто что говорит.

3. Всегда помните, что в истории должны быть задействованы запахи, звуки и тактильные ощущения персонажей. Одевайте своих персов. Это можно даже подать через комментарии к диалогам, не обязательно тщательно прописывать это в тексте. " - Да, - Мишка нахмурился, и задергал пуговицу на своей клетчатой рубашке. "

4. Всегда думайте, на каком моменте слушателю станет не интересно, и он выключит ваш рассказ. Конкуренции море . Поэтому - не растягивайте, не размазывайте не интересное никому самокопание гг, или какие-то факты из его жизни, которые можно описать в двух предложениях. Не описывайте длительные поездки, унылую жизнь гг в деталях.

5. Саспенс. Нагнетайте обстановку. Иногда это страшнее, чем то, что происходит в экшене.

6. Логика. Должна незыблемо присутствовать в сюжете, в действиях всех персонажей.

7. Факты. История. Ройте инфу. У вас есть гугл. Инфа по месторасположению локации , которую вы выбрали, километраж дороги, по которой едет гг, населённые пункты, все должно быть как в реале. Внезапно может появиться в комментах чел, который там живет, и заорать, что "вы все вретииии, не так у нас".

8. Старайтесь не слить концовку)

9. Добавьте шуточек. Дайте людям отдохнуть, читая и слушая вас. И так все напряжены до предела.

Автор Юлия Клыкова

Первое место в конкурсе сообщества Крипистори и Литмаркет.

Часть первая

— Тять, а тять, — облокотившись на облучок, вопрошал у Прохора Митря. — А ты теперь богатый, да? Лукерья сказывала, тысячу рублей за меня отдал!

Прохор лишь тяжело вздохнул, стегнул Ветрогона с Авророй и покосился на сидящего позади сына. Заметив, что тот выжидающе стреляет глазами, неохотно буркнул:

— Был бы богатый, разве не выкупил бы сразу и мать?

— Тю. Я же не за ум пытаю, а за богатство! Лукерья сказывала, ты барину прорву денег продул.

— Ах ты шельмец! — отпустив повод, Прохор замахнулся, намереваясь отвесить сыну оплеуху, но увидев как тот сжался, вовремя одумался и погладил соломенную, неровно остриженную голову.

Всё же, лежащий на сердце груз рвался наружу, потому скоро Прохор не выдержал и сам нарушил тягостное молчание, принявшись разъяснять обстоятельства дела:

— Ты понимаешь, какая вышла ерунда, Митря. Встретил меня Павел Алексеевич ласково, как лучшего друга. В дом позвал, за стол рядом с собой усадил, разносолами потчевал, одёжу мою новую нахваливал. Я, конечно, чую — неспроста это. Брешет, как собака. Подольститься хочет и деньги выманить. Но до того же срамотно мне сделалось, оттого как по-холуйски он мне в глаза заглядывает, что слова против не мог вымолвить. Дыхание спёрло, только и кивал. Я и холопом так низко не нагибался, как он передо мной раскланивался. Тошно, хоть умри. Хорошо, разума хватило придержать тысячу о которой мы с ним наперёд договорились. Только барин слова не сдержал, в обратку пошёл. Тебя одного отдал.

Митря слушал молча, хмуря белёсые, выгоревшие на солнце брови. Когда Прохор договорил, он шевельнулся, подвигаясь ближе, и протянул с издевательской усмешкой:

— Да, барин может! Лукерья сказывала…

— Ты бы меньше баб языкастых слушал, — вспылив, перебил Прохор. — Да сам попусту языком не трепал. Видано ли — восемь годов мальцу, а него спина сечёная, точно у каторжанина!

Митря надулся, скрестил руки на груди, откинулся назад и буркнул:

— Я же только тебе!

Прохор смолчал, думая о своём. Возвращаться в Кожухово не хотелось, но делать было нечего: барин погрозил выставить Авдотью на торжище, если он не выкупит её до конца августа за пять тысяч рублей. Стало быть, надо продавать дом. Но хватит ли вырученных за него денег? Вряд ли. Есть ещё, правда, особняк в Москве да усадьба в Рязанской губернии, однако о них Прохор думал с опаской, сомневаясь, что ему хватит разумения провернуть дело так, чтобы не вызвать у господ никаких вопросов. Боязно.

Мысли постоянно возвращались к чародейскому камню, но тут же рассыпались в стороны, как ошпаренные. Всю неделю Прохора одолевали дурные сны, в которых ему являлся умерший барин, такой же страшный как перед самой кончиной, и, грозя костлявым пальцем, наступал на него: «Обманул! Лжец! Иуда!» Снилась и Наталья Алексеевна, в давешнем своём блескучем платье, заливисто хохочущая над его бестолковостью, а после вдруг разрывающая на себе одёжу и принимающаяся трясти перед ним сморщенными отвислыми грудями. Такое несоответствие — гладкое юное лицо и дряблое стариковское тело, пугало Прохора почище являвшегося барина. Всякий раз, пробудившись от этого сна, он чувствовал, будто у него на груди лежит тяжёлый камень, не давая свободно вздохнуть.

И вот теперь он возвращается в Кожухово. Некстати припомнились раскрытые графинькой зеркала, которые Прохор не удосужился снова обернуть, а лишь запер входную дверь да отнёс Агафье связку ключей, сообщив, что вряд ли обернётся к девяти дням и выдав денег, чтобы та обустроила поминальное застолье. Теперь эта выдумка оказалось очень удобной. Когда Прохор остановил бричку у хатки вдовы и попросил кого-то из малышни кликнуть мать, та выглянула и безо всяких вопросов передала ключи. За прошедшие дни Агафья отчего-то сильно похудела, глаза ввалились и смотрели на Прохора тревожно и выжидающе. Но она молчала. Лишь дождавшись, когда тот заберётся в экипаж, внезапно заговорила вслед:

— Барыня третьего дня приезжали. Очень серчали, что не застали тебя.

Услыхав новость, Прохор чуть дрогнул спиной, но не ответил, а лишь благодарственно кивнул вдове, взял поводья и тронул с места лошадей, направляя их к дому Чёрного.

Двор встретил их звенящей тишиной. Где-то вдалеке горлопанили петухи и блеяли козы, но их голоса едва пробивались за ограду. Казалось, та окружает дом не только по земле, но и по небу, да ещё и выполнена в две стенки, между которыми плещется вода. Подумав, что надо бы испросить у соседей собаку, Прохор отвёл лошадей в конюшню, с Митриной помощью разнуздал их, задал овса и воды, растопил баню и только после этого решился подняться в дом. Митря приплясывал от нетерпения, желая скорее оказаться внутри, и попытался протиснуться вперёд, но Прохор уверенной рукой отодвинул сына назад. Дверь скрипнула и послушно распахнулась, впуская свет в сумрачную полутёмную переднюю. Шагнув внутрь, он подошёл к окну, занавешенному плотными шторами, и уже собирался отдёрнуть их, но за спиной прозвучал знакомый дребезжащий голос:

— Ну что, явился-таки, Иудин сын?

Прохор застыл, чувствуя, как от нахлынувшего ужаса, каменеют мышцы, а сжимающаяся ткань рука против воли тянет занавесь вниз, обрывая её с карниза. Зажмурившись от яркого света, он тряхнул головой и медленно, с внутренним трепетом, повернулся к зеркалу, из недр которого за ним наблюдал костлявый искорёженный старик. Рунная вязь на раме неярко светилась, и

Прохор осмотрелся в поисках сброшенной накидки, но не увидел её. Чёрный наблюдал за ним, растягивая щербатый безгубый рот в саркастичной ухмылке. Митря, возбуждённо сопящий рядом, не выдержал, дёрнул Прохора за рукав, и спросил:

— Тять, а это кто?

Прохор вздрогнул, переключаясь на сына. Встретившись с горящими любопытством глазами, устыдился собственного страха и ответил, пытаясь придать тону насмешливую лёгкость.

— А это, сынок, колдун. Барин мой почивший, Денис Даниилович Чёрный.

— Колдун?

Митря шагнул ближе, намереваясь подойти к зеркалу, но Прохор торопливо схватил его за плечо и снова оттолкнул назад. Чёрный презрительно скривился и выплюнул:

— Как был деревенщиной, так и остался. Клятву нарушил, за зеркалами не уследил… Мало что виноват в моём жалком посмертье, так ещё и глумиться надумал?

Замолкнув, мертвец качнулся навстречу, будто рассчитывая преодолеть разделяющую их грань. Прохор шарахнулся в сторону и едва не сбил с ног Митрю. Увернувшись, тот взмахнул рукой и запустил в колдуна невесть откуда взявшимся камнем. Зеркало осыпалось с нежным звоном, но голос Чёрного продолжал звучать, теперь из коридора:

— Не сдержишь клятвы — прокляну! Ни днём, ни ночью житья не дам!

Митря подхватил с пола брошенный булыжник и метнулся в дом, следуя на вопли колдуна.

Прохор, очумевший от происходящего и оттого неповоротливый, двинулся за сыном, но снова не успел — тот разбил и второе зеркало. Всё же, схватил за худенькие плечи, когда он потянулся за своим снарядом, и вяло возмутился:

— Ты что творишь, охламон! Нельзя бить зеркала! Дурная примета!

— Ништо! — хладнокровно отвечал Митря. — Я слыхал, что Лукерья шептала, когда барыня расколотила зеркало. Их пронесло — и нас пронесёт.

И, вывернувшись из захвата, бросился в гостиную, из которой доносились грозные крики:

— Надеешься избавиться от меня? Не выйдет! От совести не избавишься, Проша! Загрызу я тебя, замучаю! Ты сам не оставил мне иного пути! Не выполнил клятвы, не могу я уйти, так и буду повсюду следовать за тобой до конца твоих дней!

Зеркала, по всему видать, освобождённые от защитных накидок барыней, осыпались одно за другим, под ударами сорвавшегося с цепи Митри, а Прохор ходил следом, будто деревянный, едва передвигая ноги и никуда не поспевая вовремя. Только в горницу покойного барина он зашёл первым, и то лишь потому, что махнул рукой на бесчинства, творимые сыном. Колдун обнаружился и тут, выглядывающий из зеркального трюмо, злорадный и насмешливый. Желая очиститься и высказать накопившиеся притязания, Прохор заговорил, остановившись в двух шагах:

— Говоришь, барин, клятву я нарушил? А за себя что же молчишь? Какие фокусы ты проворачивал, прикрываясь моим именем? Отчего все бумаги на меня оформил? Отчего вольную выдал только теперь, а не год тому как?

За спиной скрипнула дверь — в горницу прошмыгнул Митря. Услыхав Прохоровы слова, остановился, дожидаясь ответа. Чёрный же, неприязненно глянул на него и процедил:

— «Фокусы»? Так-то ты зовёшь мои дары? Я, Проша, на честность твою рассчитывал. Ждал, что отыщешь ты бумаги, когда управишься с делом. Была бы твоей награда по праву. Ты же, точно вор…

Чёрный вытянул руку, ткнув в Прохора костлявым пальцем, и тот качнулся, ощутив, как глаза заволакивает туманом. Стоящий подле Митря встрепенулся, запуская камнем в колдуна. Дзинь! Ещё одно зеркало осыпалось тысячей серебристых осколков. Подобрав булыжник, Митря насторожился, прислушиваясь к наступившей тишине. Не различив посторонних голосов, бросился к Прохору:

— Тять, ты как? — он погрозил кулачком, глянув на трюмо. — У-у, говнище! Видать, кровью повязал! Есть ещё зеркала?

Прохор облегченно покрутил головой. Дурнота отступала, и к задеревеневшему телу возвращалась подвижность. Обернувшись к окну, он думал указать на небольшое настольное зеркальце, но увидел, что оно исчезло. Сердце ёкнуло, ожидая дурное. Кинувшись к столу, он распахнул незапертый ящик и обнаружил, что бумаг в нём нет — внутри лежит лишь розоватый камень и мятая, но разглаженная записка с указаниями Чёрного. На всякий случай Прохор вытащил кварц, открыл тайник и, убедившись, что тот пустой, бессильно уронил голову на ладони.

— Всё, Митря. Тю-тю наши денежки.

К пруду Прохор решил выдвигаться затемно, когда деревенские разойдутся по избам и никто не проследит за его чародейством. Раз уж камень может искать золото, значит, надобно попытать удачу. Всего раз, только чтобы выкупить на волю Авдотью. Митря протестовал, уговаривая остаться. Твердил, что негоже верить колдуну, да ещё и такому уродливому в посмертье. Осерчав на его увещевания, Прохор прикрикнул:

— Ты что ли выдашь мне пять тысяч, голова? Чтобы выкупить мать? А ну пшёл отседава! Побил зеркала? Прибирайся! Чему ты там у своей Лукерьи научился?

Митря взялся за дело, а Прохор вытащил записку и принялся заучивать наставления, понимая, что на пруде читать её будет несподручно. Когда хорошенько стемнело, он переоделся в мужицкую одёжу, сунул за пазуху каменное яйцо, взял с кухни масляный фонарь и приладил к опояску нож, решив, что с ним против нечисти будет всё же поспокойнее. После отволок упирающегося Митрю на конюшню, навесил снаружи замок и, наказав сидеть без баловства, покинул двор.

Дорога к Сергиеву пруду занимала не более трёх вёрст, луна светила ярко, потому Прохор бодро вышагивал по вьющейся меж полей и лугов тропки, старательно отгоняя постыдные мысли, тянущие повернуть обратно. Трижды ему слышался в ночи какой-то шум, и он замирал, с содроганием прислушиваясь к шелесту трав и тихому шорканью и убеждая себя, что это просто заяц или лиса. Уже когда он заступил в рощу и почуял запах прудовой воды, откуда-то сбоку раздался топот, треск ломающихся ветвей и под ноги ему выкатился Митря.

— Тятька!

Опешивший от появления сына — и как только отыскал его, в темноте да незнакомом месте — Прохор подхватил Митрю за ворот, поднял, ощупал, проверяя руки и ноги, после отвесил оплеуху и буднично предупредил:

— Выпорю.

Тот лишь насмешливо фыркнул, схватил его за руку и потянул за собой. Прохор вздохнул — и впрямь, нашёл чем стращать мальца, у которого на спине живого места нет.

Остаток пути они провели в молчании. Уже выйдя к пруду и запалив фонарь, чтобы ловчее искать указанный в записке валун, Прохор снова повернулся к Митре, в тусклом свете масляной лампы напоминающего шкодливого чертёнка, и твёрдо приказал:

— Держись позади. Близко не подходи.

Митря угукнул и послушно отстал, а Прохор уныло подумал, что ежели что-то пойдёт не так, этот сорванец мигом окажется подле. Вот же заноза ходячая!

Сергиев пруд, или как звали его господа Лизин, был довольно большим — семидесяти сажень в поперечину, потому, чтобы сыскать в темноте нужно место и не переломать ноги, приходилось постоянно останавливаться и тщательно оглядывать землю. Означенный валун обнаружился на половине пути, у берега, выходящего к Симонову монастырю. Осмотревшись, Прохор узнал место: сюда на Преполовение спускался настоятель с крестным ходом, для освящения воды. От такого открытия у него на лбу проступил холодный пот, припомнились слова умирающего барина — «на раз хватит» и, осознав, на какое святотатство решился, он ужаснулся. Упав на колени, забормотал Иисусову молитву, беспрестанно крестясь и с надеждой глядя в тёмное небо.

Наконец, исполненный решимостью и праведной злостью, Прохор поднялся, погрозил кулаком Митре, заставив того отбежать на несколько шагов, и забрался на щербатый, с множественными сколами, валун. Выудив из-за пазухи кварцевое яйцо, зажал его в кулаке, стараясь обхватить таким манером, чтобы закрыть пальцами большую поверхность. После прикрыл глаза, попытался вообразить широкий столп исходящего от земли света, как гласили указания барина, и забормотал:

— Алси векнам, алси евлет, алси ругков. Дирип панои вижио!

Прохор повторял эти слова раз за разом, голос уже начал хрипнуть, а ничего не случалось. Всё же он не бросил занятие —другого выхода не было. Когда оно опостылело настолько, что в голове и теле появилась чудная лёгкость, рядом испуганно ойкнул Митря, а Прохор ощутил, как нагревается камень в его руке. Оборвав заклинание на полуслове, он открыл глаза и увидел исходящее от камня сияние, такое яркое, точно сонм слившихся воедино светляков. Несколько мгновений Прохор зачарованно наблюдал это явление, ощущая проникающий в тело приятный жар и не видя, что стоящий в отдалении Митря насторожился, подойдя ближе и замерев лишь в двух шагах.

«И как же теперь искать золото? Что дальше-то? Об этом никаких указаний барин не оставлял!»

Подумав так, Прохор нахмурился и принялся крутить камень, надеясь отыскать решение этой загадки, но внезапный толчок изнутри и прозвучавший следом до отвращения знакомый голос, заставил его вздрогнуть и со страхом осмотреться вокруг.

— Ну здравствуй, Проша. Благодарю, что реши-таки сдержать клятву.

Прохор задёргался, как ошпаренный, и вопрошающе глянул на Митрю, только сейчас обнаружив, что тот стоит совсем рядом, а в глазах у него плещется страх. Он собирался прикрикнуть на него и уже открыл рот, но вместо окрика губы выговорили совсем другие слова:

— Я обещаний не нарушаю и щедро одарю тебя, вернее, твоё тело, Проша, своей усадьбой…

От потрясения и паники, глаза Прохора скакнули из орбит, он тяжело задышал и что есть мочи стиснул зубы. Но и не имея выхода наружу, проклятый голос продолжать звучать в голове, ввинчиваясь в разум, точно раскалённый гвоздь:

…— особняком и золотом. Но вначале ты должен убить мальчишку.

Рука, подчиняясь давящей на него чужой воле, сняла закреплённый на опояске нож. Прохор пытался противиться чужому приказу и разжать пальцы, все ещё сжимающие зажатый в кулаке камень, но те не подчинялись и стискивали кварц, точно сведённые судорогой. Митря, завидев такое дело, рванулся помогать, и Прохор, перепугавшись за сына, рявкнул, на короткий миг совладав со своим горлом:

— Пшёл!

Митря шарахнулся, перепуганный мелькнувшим перед носом ножом и отбежал в сторону, остановившись в десятке шагов, но не думая уходить.

— Убей его, — приказал в голове притворно-ласковый голос Чёрного. — Убей, и тебе сразу станет легче.

— Нет!

Сначала отказались подчиняться руки, теперь же перестали слушаться и ноги, вышагивая за Митрей, отбегающим всё дальше, но не желающим уходить совсем. Прохор боролся с Чёрным, прикладывая огромные усилия, чтобы овладеть своим телом, но чувствуя, что колдун проникает всё глубже, а он лишь теряет силы в этой борьбе. И всё равно, пусть медленно, но идёт за сыном. Осознав, что всё равно проиграет, он резко перестал сопротивляться и, увлекаемый рвущимся вперёд колдуном, кубарем полетел на землю. Митря со всех ног бросился к нему и рука, управляемая колдуном, крепче стиснула нож, готовясь к удару.

— Тятя!

Он склонился над Прохором чуть не плача, хватаясь за кулак, стискивающий проклятый камень. Рука с ножом шевельнулась и, не пресекаемая волей Прохора, свободно преодолела часть расстояния, отделяющего его от сына. Довольный успехом, находящийся внутри колдун слегка ослабил хватку. Самую малость, но и её оказалось достаточно, чтобы Прохор перехватил власть над рукой и вбил нож себе в сердце.

****

«Взаперти!»

Осознав, что его чаяния провалились, Казимир Корецкий, некогда, ещё в бытность свою во Всеземье прозванный Несмертским, пришёл в ярость, граничащую с отчаянием. Он метался по малому кругу, окружённому тёмными провалами ныне не существующих зеркал, и поносил вся и всех.

Подумать только! Он, ранее бравший себе лишь самые лучшие тела — чего стоил один только Всеслав Брячиславич Полоцкий — скатился настолько, что стал соглашаться на беститульных дворян, а теперь и вовсе, готов был удовольствоваться телом простого мужика!

Проклятая Земля! Почему тебя населяют такие неуживчивые твари? Почему твои люди не пожелали мирно договориться с нечистью и, сами того не понимая, почти полностью отвергли волшбу? Из-за вас, из-за вашей гордыни, после окончательного разделения со Всеземьем, на Земле стало рождаться всё меньше и меньше чародеев, а ставшая малочисленной нечисть одичала настолько, что нападает на любого творящего волшбу колдуна!

Проклятый корнет Мелихов, заразившийся французской болезнью и сделавший непригодным такое недурственное тело! Дома, во Всеземье, он бы излечился, но Всеземье закрыто для него уже много веков.

Проклятый Прохор! Деревенщина, лапотный невежда! Если бы не его дикость, он завладел бы его телом ещё год назад, но вынужден был возиться с ним, привнося в тёмную голову хоть немного света, чтобы развеять суеверные страхи — мощную защиту от подселенца. И ведь у него почти получилось! Если бы не проклятый мальчишка, расколотивший зеркала – единственную связь с внешним миром...

Несмертский остановился, прислушался и различил тихие всхлипы, похожие на щенячье поскуливание. Вздохнул, настраиваясь и напоминая себе, что с этим надо быть помягче. Совсем ведь ещё птенец. Теперь он его последняя надежда. Щенок всё-таки сын Прохора, значит, чарн-каналы у него тоже должны быть развитыми. Не атрофированными как большинства. Стоит попробовать.

— Сюда, сюда! Тебе станет спокойно и хорошо, ты забудешь горе и обретёшь счастье…

Плач стих, и после нескольких секунд затишья раздался звук приближающихся шагов. Мальчишка, по-видимому, сидевший по левую руку от отца, поднялся и направился к камню, будто нарочно переставляя ноги так медленно, что Несмертский от нетерпения едва сохранял концентрацию, продолжая выдерживать благожелательный зов.

— Иди ко мне, я помогу тебе!

Короткое прикосновение — и в безвоздушном пространстве артефакта, из-за проникновения чуждой стихии поднялся ураган такой силы, что Несмертский потерял дар речи от изумления, досады и ярости.

«Чуйник! Проклятый сосунок, зачем тебе такая сила? Тебе же и колдовать не нужно, довольно просто довериться чутью! Такого ни в тюрьме не удержишь, ни спрячешься от него сам, ни спрячешь никакую вещь! Ах ты выродок!»

Светящийся изнутри розоватый камень опускался на дно Лизиного пруда...

Автор Юлия Клыкова
Первое место в конкурсе сообщества Крипистори и Литмаркет.

Барин умирал. Он метался в горячке, бессвязно бормоча какой-то вздор и изредка поднимаясь на локтях, чтобы скользнуть по комнате невидящим взглядом да мазнуть кончиками пальцев по жёсткой шкуре огромного пса меделянской породы, растянувшегося у его левого бока.

Замерший в дверях Прохор, крепостной слуга, оставшись очередной раз незамеченным, беззвучно выдохнул и вернулся к мысленному разговору, начавшемуся, ещё когда он застал барина в гостиной, бьющимся в корчах.

«А твердил — учёный я, Прохор! Учёный! — Ну да, ну да. Видал я таких учёных. Разве честный мирянин откажется от соборования, перед ликом смерти? Да и видано ли, чтобы простой человек, не колдун, так менялся за одну ночь? Брехун ты, Денис Даниилович!»

И правда: ещё утром прошлого дня, Денис Даниилович Чёрный, полковник сухопутных войск и кавалер ордена Святой Анны, был крепким шестидесятилетним мужчиной, с не лишёнными приятности чертами и диковатой хищностью в повадке и взгляде. Всего за несколько ночных часов с его телом произошли чудовищные перемены: мышцы усохли, волосы поредели, а хребет изогнулся, перекосив и плечи, и шею, и рёбра на грудине. Тощий и страшный, теперь Чёрный походил на упыря, но никак не на человека.

— Не вовремя! Как не вовремя! Проклятая земля!

Прохор поёжился, пытаясь разгадать услышанное.

«Что такое это «не вовремя»? Не вовремя помираю? Да разве кто ведает, когда наступит его конец? Все мы под богом ходим — и колдуны, и праведные христиане. Смерть не отсрочишь — нечего поносить землю, которая тебя выкормила».

— Прохор, ты где? Куда провалился, поганец?

Прохор молчал, не откликаясь на зов. Высокий и плечистый, с пудовыми кулаками и бычьей шеей, в быту ответственный и честный слуга, он до трясучки боялся всего неведомого, да ещё опасался, что умирающий надумает передать ему силу, чтобы быстрее помереть. Потому лишь крепче стиснул зубы и отрицательно покачал головой.

«Ты как-нибудь сам, барин. Я тебе не подмога. Крышу бы разобрал, да увидят же. В деревне живём, всюду глаза. Да и светает уже. Не больно-то охота из-за тебя чернить своё имя. Не поверят — год прожил с колдуном, а колдунством не замарался».

— Прошка!

Тощая грудь умирающего дёрнулась, узловатые пальцы вцепились в перину, и тот уселся на постели. Как следует рассмотрев костистое лицо — острые скулы, ввалившиеся глаза и по-ястребиному крючковатый нос, Прохор вздрогнул и перекрестился, молясь, чтобы пронесло и на этот раз. Не свезло — Чёрному, кажется, полегчало. Окинув мутным взглядом комнату, тот увидел-таки мнущегося у дверей Прохора и вспылил:

— Прошка! Почему молчишь? Не откликаешься?

— Со двора только, ваш бродь, — не моргнув, сбрехал Прохор. — По нужде ходил.

— Сюда иди, — бессильно обмякнув на подушке, велел Чёрный. — Умру скоро. Просьба к тебе есть.

Прохор сделал два аккуратных шажка, с его гренадерским ростом, впрочем, аршинные и застыл у деревянного, крытого лаком, стола, на котором в беспорядке валялись писчие принадлежности и бумага, стояла восковая свеча и небольшое зеркало на подставке. Левой рукой он комкал край простой небелёной рубахи, правую на всякий случай завёл за спину и скрутил в кукиш.

«Ишь чего удумал — просить! — мысленно хорохорился Прохор, не желавший исполнять никаких просьб. — Клясться ещё заставь, ага. Богоугодное дело — надуть такую нечисть как ты, барин!»

Вслух же бормотнул:

— Слушаю, ваш бродь.

— Клянись, что выполнишь. Всю жизнь я положил на это дело и хочу знать, что оно не погибнет вместе со мной.

— Клянусь, ваш бродь.

Чёрный смерил Прохора задумчивым взглядом, не слишком доверяя торопливому ответу, но, видимо, время и впрямь его подпирало. Не выказав сомнений, он приказал:

— Возьми мой сюртук. В правом кармане камень. Вынь его и положи на стол.

Прохор шевельнулся, плавным движением перетёк к стулу, цапнул сюртук и вытащил из кармана гладкий яйцеобразный кварц розовато-лилового цвета. Устроив его на краешке стола, он торопливо отступил и вопрошающе уставился на Чёрного.

— Вот, ваш бродь.

— Хватит! Право же, до смерти уморил своим «ваш бродь»! — Чёрный рассмеялся неприятным дребезжащим смехом, довольный собственной остротой. — Сделаешь всё как я прошу да проявишь смекалку — получишь личное дворянство. Теперь уже ты вольный человек. В столе, в шкатулке, твоя грамота, доверенность на управление моими делами и деньги. Из них возьми на похороны и на сообщение в «Московских ведомостях», о моей смерти. Похороны обустрой чинно и аккуратно, но особенно не траться. Позови Агафью, она поможет. Человек я одинокий — письменное завещание не оставляю, наследников у меня нет. Кто пожелает, прочтёт сообщение и явится, помянет. Закопают на монастырском кладбище, и дело с концом! Деньги, что останутся, возьми себе.

Прохор слушал барина со всевозрастающим изумлением. Никогда тот не давал повода заподозрить себя в приверженности гуманизму. За мельчайшую промашку бил батогом или розгой, не причиняя вреда нутру, но сопровождая побои таким ядовитым присловьем, что лучше бы забил до смерти. Поэтому-то, услышав про вольную и деньги, Прохор насторожился ещё сильнее.

«Вольной подластиться решил? Точно, силу надумал передать! Врёшь, не на дурака напал — знаю я, что такие вещи с кондачка не делаются!»

Чёрный же, не догадываясь, какая буря происходит в душе его слуги, стиснул лапу лежащего рядом пса и, будто набравшись от него силы, снова привстал и продолжил:

— Сорок дней поживи в доме — соблюди обычаи. Но главное… Распорядись этим камнем по моему слову. Всю жизнь над ним работал, да не успел чуть. Плоды тебе пожинать. Сделан он, Проша, так, что сам умеет искать золото. Нужно лишь зарядить его силой природной, да следовать куда укажет. Сделать это можно не везде, но тут, недалеко, есть такое место. Пруд подле Симонова монастыря. Создан он, правда, не природой — человеком, зато намоленный. На раз его силы хватит, потом отыщешь другие места. Как вести себя и что говорить, есть в записке, она в столе. От тебя одного прошу: как разбогатеешь, снеси камень в Горный департамент. Назови моё имя, пусть знают, кто его создал.

Чёрный запнулся. От его речей вид у Прохора сделался шальным. Скрутив за спиной кукиш из левой руки, правой он принялся креститься, вполголоса читая «Царю Небесный». Увидев такой отклик на свои слова, Чёрный осерчал:

— Ох и дубина же ты, Прохор! Сколько раз говорил — учёный я!

— Учёные золото ищут не чародейскими каменьями, а инструментом да людьми, — огрызнулся Прохор. — И заряжают — не силою природной, а салом и хлебом!

— Кому как не тебе знать, верно? — изнурённый долгими разговорами, буркнул Чёрный, всё сильнее стискивая собачью лапу, отчего Волх жалобно и протяжно вздохнул. — Ты же, небось, осведомлен и о теплородах, и о флогистонах? Впрочем, кому я доказываю. Деревенщина, лапотный мужик. Даже латынь не освоил! Не желаешь богатства — дело твоё. Снеси камень к пруду, заряди, да отдай в Горный департамент. Иначе на смех поднимут — и тебя, и меня. Клянись, что исполнишь.

И Чёрный властно уставился на Прохора, с надеждой поглядывающего на дверь. Тот вздрогнул, беспокойно переступил на месте, пытаясь сбросить тяжёлый взгляд, и через силу выдавил:

— Клянусь.

— Полностью. В чём, кому, да имя своё не забудь.

От этих слов Прохору стало холодно, как от внезапного, пронизывающего стужей порыва. Очередной раз бесславно проиграв бой против чужой воли, он забормотал, крепче стискивая за спиной собранный в кукиш кулак:

— Перед небом и людьми, я, Прохор Конюхов, сын Дамиана, клянусь исполнить предсмертную просьбу Дениса Данииловича Чёрного…

Дослушав клятву, Чёрный облегчённо вздохнул, прикрыл глаза и обмяк на подушке. Прохор было решил, что барин снова впал в беспамятство, но внезапно тот заговорил на каком-то чужом наречии, ничуть не похожем на латинский, французский или греческий языки.

— Ижовт чвене об темонт акьэ долтяле даух. Ад ебудт кат!

Произнеся последние три слова, сильно смахивающие на бранные, Чёрный изогнулся и задёргался, и вместе с ним засучил лапами пёс. Секунда, они оба затихли и вытянулись, застывая. Лежащий на краю стола камень качнулся и озарился вспышкой, точно кто-то внутри запалил свечу и тут же задул.

Вопреки подспудным ожиданиям, похороны прошли тихо, без дурных знамений и оказий — если не считать Волха, умершего одновременно с хозяином. Об этой странности Прохор старался не думать. Он понимал, что хотя и не станет чародействовать с камнем, но оставить умершего непохороненным и уйти куда глаза глядят, ему не позволит совесть.

Первым делом, убедившись, что барин и правда отдал концы, он занавесил все зеркала в доме, которых насчитывалось около десятка — по одному в каждой комнате, не исключая даже и стряпной, и коридора, и его собственного закутка под лестницей.

Зеркала те были огромные, вставленные в резные рамы из морёного дуба, с вырезанными по кругу корявыми загогулинами, не похожими ни на кириллицу, ни на латынь, ни на греческий алфавит. Зеркала те пугали Прохора, и не только загадочными символами, но и пониманием, сколько за них плачено денег. Живи Чёрный в богатой усадьбе, это не вызывало бы вопросов, но домик его находился в деревне и с виду мало отличался от крестьянского. Если бы не застеклённые окна да крытая черепицей крыша, снаружи его было бы почти не отличить от избы зажиточного мужика. Да, внутри Чёрный всё обустроил по-барски: кроме стряпной имелась столовая, кабинет, гостиная, две горницы на мансардном этаже, комнатушка под лестницей, где спал Прохор, да подсобные помещения. Но мебель и иная обстановка не отличались дороговизной, поэтому-то зеркала и рождали кучу вопросов. Разве повесит рачительный хозяин такую вещь в лакейскую?

Управившись с ними, Прохор сыскал в сюртуке ключ от стола и к своему удивлению обнаружил в шкатулке обещанную вольную. Вчитываться не стал. Убедился, что та зарегистрирована по всем правилам, отыскал в скоплении витиеватых букв собственное имя, отчёркнутое жирной линией и, бережно обернув снаружи чистым листом, сунул за пазуху. После, захватив из шкатулки доверенное письмо и несколько ассигнаций, спрятал в ящике камень, запер стол и покинул комнату.

Вызванный к осмотру священник недоверчиво похмыкал, слушая сбивчивый рассказ о хватившем барина Кондратии, изучил доверенное письмо, осмотрел мертвеца и, не сыскав на теле следов душегубства, выписал заключение. Прохор прекрасно понимал его сомнения: от кондрашки люди так не меняются. Чёрный же, мало что сделался тощ, так ещё и скособочился — кабы не крючковатый нос да не приметный шрам на лбу, узнать его в покойном было бы невозможно.

Эта вынужденная ложь рвала бесхитростную душу Прохора, но тот понимал, что не может поделиться со священником своими подозрениями. Обвинение в колдовстве — это серьёзно. Навряд ли церковники поверят в дурную волшбу, но совсем необязательно иметь с ворожбы хоть какой-нибудь толк, чтобы прослыть колдуном. Обзовут мракобесом и язычником, да велят схоронить за оградой. Без того кожуховские считают Чёрного чудаком и сумасбродом — дай им только волю, напридумывают вранья с три короба. Фантазия у них богатая, куда ему до них!

Хоронили Чёрного как и полагается на третий день, на монастырском кладбище в Симоновой слободе. После поминального обряда в церкви священник отслужил литию, и гроб, наконец, закопали. Прохор, эти дни проходивший сам не свой и постоянно ожидавший от умершего барина какой-нибудь подлости, наконец облегчённо вздохнул и мысленно попрощался: «Адью, ваш бродь!»

Вечером того же дня, после поминок, обустройством которых занималась Агафья, ранее ходившая к барину готовить, Прохор остался в одиночестве. Нарочно не усердствовавший с хмельными напитками, чтобы не утратить разум, он наконец-то вытащил из-за пазухи заботливо свёрнутую вольную и, запалив свечу, принялся читать, с трудом разбирая буквы, щедро увитые финтифлюшками.

«Объявитель сего, Прохор Конюхов, сын Дамианов, дворовый мужик двадцати пяти лет, купленный мною у помещика Павла Алексеевича Васильева и ранее писанный в Московской губернии Подольского уезда деревне Тихая, отпущен мною навечно на волю и освобождён от всякой ко мне обязанности. Удостоверяю сию отпускную от тысяча восемьсот седьмого года июня двадцать третьего дня, я, нижеподписавшийся, полковник и кавалер ордена Св. Анны, Денис Даниилович Чёрный».

Прочитав грамоту, Прохор пришёл в страшное волнение, вскочил с лавки и принялся метаться по своей каморке. Одно то, что вольная не содержала никаких условий, уже было странным. Но оказалось, что Чёрный подписал её через несколько дней после того, как выкупил его у прежнего барина!

Что сие могло означать? Никаких предположений на этот счёт у Прохора не было. Однако же, памятуя, что Денис Даниилович ни словом, ни поступком не давал понять, что намерен отпустить на волю, мысли на этот счёт бродили самые поганые. Виделась Прохору в этой вольной какая-то подлость, сообразить которую ему не хватало разумения, и от этой неясности на душе становилось ещё гаже.

Очередной раз ткнувшись лбом в стенку, Прохор не выдержал, толкнул дверь от себя и выскочил в коридор, продолжив метаться как зверь в клетке и припоминать всё новые и новые резоны против Чёрного.

«— Ты вот что мне скажи, ваше благородие. Зачем учишь грамоте? Что мне с неё? А тебе? Продашь втридорога? Волю дашь?

— Старый я стал, Проша. — отвечал Чёрный, щурясь, как довольный кошак, испаскудивший кринку сметаны. — Глаза стали хуже видеть. Скоро, чувствую, совсем ослепну — будешь ты мои дела вести».

В общем говоря, нравом умерший отличался неровным и переменчивым. Требовал, чтобы Прохор задавал любые вопросы, относящиеся к познанию и наукам, но гневался, если слышал что-то неправильное. Однажды, за просьбу обучить его начертанным на зеркалах загогулинам, Прохор получил сначала кислый взгляд, а потом и колотушки и окончательно уверился, что Чёрный скрывает от него что-то дурное.

Более же всего, удивляла его настойчивость, с которой Чёрный отстаивал перед ним свою учёность. Видано ли, чтобы слон доказывал муравью, что он слон? Не всё ли равно, что о тебе думает твой холоп?

«— Учёный я, Прохор. Учёный! Выброси уже из головы свои суеверия! Колдовства не бывает! Одно шарлатанство и мракобесие!»

Припомнилась вдобавок барынька одна, графского роду, постоянно навещавшая их в Кожухове. Других-то господ у них не бывало, только она. Являлась едва ли не каждую неделю и принималась обхаживать Чёрного: «Давно тебя не видно в Москве, Козенька… Так и сезон пропустишь… Далась тебе эта деревня!»

Прохор, заслышав козлячью кличку, которой она звала Чёрного, всегда воротил рожу в сторону, опасаясь, что затаившаяся ухмылка выползет наружу. Тогда не миновать батога. Наталья Алексеевна ему не нравилась: не было в её манерах величавого достоинства, обыкновенно присущего высокородным дамам. Вела она себя беззастенчиво, даже развязно, стараясь смутить Прохора непонятными словами и дерзкими выходками.

Однажды подошла к нему и принялась оглаживать, похлопывая холеной ручкой по груди и плечам, ероша соломенную шевелюру и отходя в сторону, чтобы разглядеть целиком. Барин в тот момент сидел тут же — в гостиной, на диванчике — и смотрел на творящееся непотребство со странной усмешкой, как будто происходящее доставляло ему немалое удовольствие. Барынька же, чувствуя в нём поддержку, так и вилась вокруг Прохора, кося шальным глазом в сторону Чёрного:

— Нет, ну хорош, хорош же, Козенька! Статен, румян, пригож. Право, не пойму твоего недовольства.

И, совсем уже распоясавшись, полезла Прохору в рот, решив сосчитать и осмотреть зубы. Сие барину всё-таки не понравилось — он свёл брови и хлопнул ладонью по ручке кресла:

— Ты резвись Наталья, да не забывайся! Прохор тебе всё-таки не конь!

Та в ответ плутовато глянула на Прохора и залилась дурным смехом — точно кобыла, которую кроет жеребец. Отсмеявшись, хитро подмигнула Чёрному:

— Что, Козенька? Мысленно уже освоился, поди?

Барин поменялся в лице, буркнул под нос что-то неразборчивое да погнал Прохора прочь из гостиной. Под дверьми он слушать не решился, хотя прямо разрывался от желания понять, что означают сии художества Натальи Алексеевны.

В другой раз эта малахольная заявила, скучающе обмахиваясь своим опахалом:

— Никак я в толк не возьму, Козенька, как ты можешь жить в таком месте? Сам же говорил, не выходит у тебя ничего. Перебрался бы ближе к Платону Петровичу. Там общество бывает, места живописные. А тут что? Куры по улицам прохаживаются, да свиньи в грязи валяются. Фу.

Платоном Петровичем величали барина, поселившегося в Симоновой слободе, недалеко от Сергеева пруда, который господа именовали Лизиным. Отчего так, Прохор не знал: хозяйку ближней к нему усадьбы звали иначе. Это был тот самый пруд, о котором Чёрный говорил Прохору перед смертью. Окрестности там и впрямь были красивыми: монастырь, дубово-берёзовая рощица, которую, правда, городские господа испакостили похабными надписями.

— В том-то и дело, — отвечал Чёрный графиньке, на предложение переехать в Симонову слободу. — Что места живописные, и что общество там бывает. Надоедят визитами, а у меня работа.

А какая у него работа? Целыми днями только и наседал на Прохора: книги заставлял читать и пересказывать, латынью мучил да физикой угрожал заняться. Чтобы, как он выражался, «выбить из башки суеверную дурь». И что ему до чужой дури? Прицепился, как репей! Разве то работа? Блажь одна!

Вспомнив о пруде, Прохор запнулся и замер напротив лестницы, ведущей на мансарду. В коридоре уже совсем стемнело, и только из каморки, в которой горела свеча, пробивался тусклый свет. Несколько минут он простоял, раздумывая, а не подняться ли ему наверх, не почитать ли оставленное барином письмо? Вдруг сыщутся в нём ответы на его вопросы? Своё он забрал в первый же день и, после того как Чёрного спустили в коридор, в комнату больше не поднимался.

Всё-таки решившись, Прохор нырнул к себе, отыскал на полке среди книг связку ключей, подхватил свечу и двинулся наверх. Хотя он находился в доме один, его не оставляло ощущение чего-то недозволенного. Потому, поднимаясь по лестнице, старался ступать осторожно и плавно, чтобы не нарушать тишину и случайно, неловким движением, не погасить огонь. Каждая скрипнувшая под ногой доска и неверное колыхание пламени вызывали у Прохора волну животного ужаса, и он замирал, прислушиваясь к вечерним шорохам, доносящимся с улицы.

Наконец, с грехом пополам, добрался. Шагнул на площадку перед комнатой, поставил свечу на пол, освещая замочную скважину, и провернул ключ в замке.

В горнице всё выглядело, как и два дня тому назад. Ничего не изменилось: у стены, слева от окна, заправленная постель, справа —огромный сосновый шкаф с вещами, а в противоположном от него углу зеркальное трюмо, занавешенное теперь плотной клетчатой тканью. Мысленно пристыдив себя за пугливость, Прохор подошёл к стоящему у окна столу. Устроил на нём свечу, открыл ящик, откатил в сторонку камень, достал шкатулку и вынул ранее отвергнутое письмо с указаниями.

Нет, он и теперь не собирался исполнять просьбу умершего, касающуюся чародейского камня. Бесовские деньги Прохора не манили, но множащиеся вопросы нуждались в ответах, и он надеялся, что найдет их здесь.

Его ждало разочарование: письмо содержало в себе указания и нечего более. Барин подробно расписал — куда пойти, на каком месте стать, каким манером обхватить камень и какие слова говорить. Прочитав эти наставления, Прохор смял листок и задумчиво уставился на свечу, стоящую возле настольного зеркальца, и, как прочие зеркала в доме, заботливо накрытого тканью.

По всем приметам выходила какая-то несуразица. Хотя записка не содержала числа, Прохор почти не сомневался, что барин писал её заранее, а не в тот день, когда на него напала странная болезнь. Об этом говорил и твёрдый почерк, и длина послания. В тот вечер, подняв в горницу, Прохор почти не покидал Чёрного и потому знал, что у того не было времени писать распоряжение.

От этой мысли сердце ёкнуло и зачастило. Перед глазами Прохора мелькнуло яркое воспоминание — горница, Чёрный сидит за столом и закрывает ящик. Жесты его суетливы, взгляд, брошенный за спину, вороват, точно он тать, забравшийся в чужой дом.

Ещё толком не понимая, что собирается делать, Прохор открыл стол, вытащил камень, достал пустой ящик и принялся рассматривать его, трясти и простукивать костяшками пальцев. Скоро он обнаружил, что нижняя стенка чересчур толста и при тряске внутри возникает едва уловимое движение. Устроив ящик на коленях, Прохор слегка надавил на внутреннюю перегородку ладонью, попытавшись сдвинуть, и у него это получилось.

В тайнике обнаружилась папка из тиснённой кожи, почти точно ложащаяся в отсек. Осторожно погладив изображённых на ней танцующих ангелочков, Прохор открыл её. И обомлел.

Все бумаги, находящиеся внутри, были оформлены на его имя. Векселя, дарственная на кожуховский дом, документы о покупке им усадьбы в Рязанской губернии и особняка в Москве, перепись принадлежащих ему лошадей, собак, людей… Рассматривая собственную кривоватую подпись, Прохор припомнил, что несколько раз барин и впрямь подсовывал ему какие-то документы, и он подписывал их не глядя. Почему бы и нет? Терять ему было нечего. Воли он не имел, никакого добра тоже. Зато теперь — всего в достатке!

Неизвестно, сколько времени Прохор провёл бы, витая в тумане бездумного ошеломления, если бы его слух не уловил тихое шипение, в котором угадывался голос умершего барина:

— Ышлус живу огюров. Диву шулыс тевьто!

От этого звука у Прохора вдоль позвоночника пробежал леденящий озноб ужаса. Подняв глаза от бумаг, он обнаружил, что в исследовательском азарте сбросил накидку с настольного зеркальца, и теперь вырезанные на оправе руны одна за другой освещаются светом, идущим откуда-то изнутри. И круг уже почти замкнулся.

— Ышлус живу огюров. Диву шулыс тевьто!

Перепугавшись, Прохор выронил из рук папку, разметав по полу находящиеся в ней бумаги. Подхватив свалившуюся наволочку, накинул её на зеркало, успев в самый последний момент, когда до соединения рунной цепи оставалась всего одна буква. Светящаяся надпись моргнула под тканью и угасла. Затих и голос. Вытерев со лба холодный пот, Прохор перевёл дыхание, схватил со стола свечу и, оставив документы разбросанными на полу, торопливо покинул комнату.

«Колдун, всё-таки колдун! Чуяло сердце!»

Ночевать Прохор ушёл на конюшню, устроившись в стойле с Ветрогоном. Побоялся, что в своём тесном закутке спросонья скинет скатерть, в которую замотал зеркало, и снова запустит волшбу.

Сон не шёл. Одолевали думы о принадлежащих ему теперь капиталах. Расчётливость боролась с добросовестностью, и к утру крестьянская прижимистость победила. Прохор убедил себя, что не будет ничего дурного, если, дождавшись утра, он поднимется в горницу и заберёт векселя.

Непонятно о чём думал Чёрный, оформляя на него бумаги, но вряд ли собирался отдавать, если спрятал в тайнике и ничего не сказал о них перед смертью. Оставаться и дальше в доме колдуна никак нельзя, но он всё-таки будет полным дроволомом, если не воспользуется случаем и не выкупит жену и сына. Прохор знал: хотя обыкновенно плата за бабу с мальцом составляет меньше ста рублей, его бывшие господа задирают цену, если речь идёт о выкупе на волю. Может статься, вскорости он распрощается с огромной суммой. Впрочем, в совокупности векселя стоят более десяти тысяч рублей. Хватит с запасом.

Приняв решение, Прохор наконец-то успокоился и заснул. Поднялся поздно, когда солнце уже выкатилось из-за горизонта — оттого что Ветрогон склонился к лицу и многозначительно пощипывал губами его щеку. Пришлось вставать, задавать лошадям корм и приниматься за сборы.

Первым делом Прохор поднялся на мансардный этаж, собрал валяющиеся под столом бумаги и отложил векселя. После сходил в баню, обмылся холодной водой из бочки, накинул новую красную рубаху и портки и принялся собирать в дорогу кой-какой скарб. Наткнувшись на пошитый по-барски костюм — фрак из тёмно-зелёного сукна, широкие брюки и сапоги с высокими голенищами, призадумался. Барин заказывал его «для особых случаев», но тот провисел в его каморке почти год ни разу ненадёванным. Пора обновить.

Переодевшись в парадное, Прохор отнёс котомку на конюшню и уже думал запрягать лошадей да выкатывать бричку, когда с улицы донёсся грохот подъехавшего экипажа и окрик возницы:

— Тпру, родимые!

Заинтересованный, Прохор спрятал суму под сиденьем, вышел на двор и увидел плывущую ему навстречу Наталью Алексеевну Уварову, приятельницу покойного барина. Высокая и гибкая как тростинка, с серыми, будто присыпанными пеплом волосами и зелёными кошачьими глазами, она без того была хороша до невозможности, а сегодня отчего-то ещё и прифрантилась, надев нежно-голубое платье из блескучей ткани и соломенную шляпку, украшенную искусственными цветами. Молча подивившись такому неуместному наряду, Прохор открыл рот, собираясь приветствовать барыню, но та не дала ему вымолвить слова. Шагнув навстречу с распахнутыми объятиями, пропела, торжествующе и нежно:

— Козенька! Наконец-то! Поздравляю! Прости, я не стала…

Опешив от такого приветствия, Прохор не стал ждать окончания её речи. Брякнул перебивая:

— Прохор я, ваше сиятельство. Вы бы лорнетку-то к глазам поднесли, коли так не видно. Помер барин-то. Вчера закопали.

— Вот как, — дёрнувшись, точно ошпаренная, процедила Наталья Алексеевна. Следуя совету, она поднесла к глазам лорнет и, презрительно щурясь, внимательно изучила Прохора с ног до головы. — И впрямь. А что это ты, братец, такой расфуфыренный?

— Дык в город собирался. — остерегаясь говорить правду, соврал Прохор. — Я же вольный теперь. Барин мне перед смертью грамоту выдал. Думаю наняться к кому-нибудь.

— Вольную, говоришь, — постукивая себя по ладошке расписным веером, нехорошо усмехнулась барынька. — А покажи-ка её мне, дружочек.

И, не дождавшись ответа, она отвернулась и направилась к дому. Поднялась по ступеням, распахнула дверь, шагнула в переднюю, оборотилась к послушно следующему за ней Прохору, протянула руку и потребовала:

— Ну? Покажешь вольную?

— На что она вам, ваше сиятельство? Неужто вы в жандармы подались?

От изумления тонкие брови Уваровой влетели на лоб, а глаза стали как плошки. Отступив, она плавно опустилась на стоящий позади пуфик и проговорила — насмешливо, но и с долей восхищения:

— А ты, гляжу, осмелел, братец.

— Прохор Демьянович я, ваше сиятельство, — не удержался от поправки Прохор. Он и сам понимал, что нарывается, но остановиться уже не мог — слишком велико оказалось желание приструнить вздорную бабёнку. — Так-то, вроде никогда трусом и не был. Молчал всё больше. Как иначе, коли холоп? Тогда барин за меня говорил, но нынче сам за себя могу.

— Вот как! Ну что же, тогда мне тут делать нечего. Хотя… Напои-ка ты меня чаем, Прохор Демьянович. Помянем друга моего сердечного. Вчера-то я не успела, хоть сегодня посидим.

Уварова поднялась, разглаживая несуществующие складки на платье, скинула шляпку за спину и повернулась к занавешенному зеркалу. Мгновение рассматривала его — так внимательно, что на гладком лбу прорезалась крохотная морщинка. Потом повернулась к Прохору:

— Это как понимать? Почему занавешено?

— Ну так… примета, ваше сиятельство, дурная. Положено. Бают, сорок дней душа ходит по земле. Ежели не закрыть, увидит своё отражение и не сможет покинуть наш мир.

— Дикарь, — резюмировала Наталья Алексеевна, подходя к зеркалу. Одним движением сорвала тяжёлую бархатную ткань, обнажая зеркальную гладь, и припечатала, с удовольствием смакуя каждое слово. — Варвар. Язычник. Мужик.

От эдакой картины сердце Прохора пропустило болезненный удар, но он придержал порыв вернуть занавес на место, напомнив себе, что покинет дом тотчас же и без возврата, как только графинька укатит обратно в Москву. Потому, стиснув кулаки, молча двинулся следом и лишь поморщился, видя, что с зеркалом в коридоре она поступила так же.

Пока он готовил кипяток и накрывал стол, Уварова крутилась перед зеркалом в гостиной, бросая на него довольные лукавые взгляды. К счастью, руны оставались безжизненными. Успокоившийся Прохор предположил, что те загораются только по ночам. Закончив приготовления, он налил барыне чаю и пристроился напротив, за спинкой у дивана, надеясь, что оставшись без компании, та кончит чаёвничать быстрее. Но хитрость не помогла. Увидев расставленные на одну персону приборы, Уварова вопросительно вскинула брови и насмешливо пропела мелодичным голоском:

— Как же так, Прохор Демьянович? Неужели не составишь мне компанию?

Пришлось нести ещё одну чашку, наливать себе чай и усаживаться на диван, подальше от гостьи. Какое-то время они сидели в молчании. Графинька загадочно улыбалась, поглядывая на Прохора, тот же просто пил чай, отпивая маленькими глоточками и стараясь, чтобы выходило не слишком шумливо. Наконец, не выдержав тишины, та заговорила:

— Так значит, не покажешь вольную?

— Никак нет, ваше сиятельство. Не покажу.

— Загордился, значит?

— Загордился? — удивлённо повторил Прохор, будто бы пробуя слово на вкус, и недоумённо вскинул глаза на собеседницу. — А пожалуй, что и так, ваше сиятельство. Не вижу в том ничего дурного. Вольный человек всё-таки. Отчего нет? Вы ведь горды своей волей. Почему бы и мне не гордиться своей?

— Вот как ты запел! — обомлела графиня, отставляя в сторону чашку и надменно вскидывая подбородок, отчего её глаза помстились Прохору затянутыми бельмами. — Стало быть, ровней меня полагаешь?

Сверкнув гневным взглядом, она вскочила с кресла и кинулась к дверям. Прохор, довольный, что всё кончилось так скоро, поднялся с дивана и двинулся следом. В калитке гостья запнулась, неприязненно покосилась в его сторону, пробурчала что-то под нос и, опираясь на кучера, села в экипаж. Прохор, обладающий тонким слухом, разобрал сказанное: «Позже навещу». Глядя вслед отъезжающей карете, он обескураженно почёсывал затылок, недоумевая: «Чего навещать? Можно подумать, барин оживёт. Не Лазарь, поди».

Часть вторая

Автор Наталия Моцарт.
Второе место  конкурса сообщества CreepyStory и портал Литмаркет.

В траве стрекотали кузнечики.

Антон вышел из домика и резко схватился за бревенчатую стену. Приступ головокружения снова застал врасплох: впрочем, как всегда.

Болезнь, неторопливо вызревающая день за днем, просочилась в окружающий мир липкой испариной. Антон невесело усмехнулся и смахнул со лба крупные капли. Ночь неприятно овеяла голову, с некоторых пор голую, как колено.

Наверное, он никогда не привыкнет к этому ощущению. Попросту не успеет…

Слабость отступила, позволила спуститься с крыльца. Открытый ноутбук тускло светился в темноте; Антон добрел до стола и с облегчением упал на стул. Рука сама потянулась к большой жестяной кружке с отваром душицы.

Вкусно…

Антон с наслаждением откинулся на спинку. Взгляд скользнул по неказистому коньку крыши и метнулся вверх.

В небесах сияла полная луна.

— Ну что — за тебя, круглолицая! — насмешливо отсалютовал ей Антон и вновь приложился к кружке.

Времена, когда он невольно вздрагивал при виде серебряного шара, висящего над головой, канули в прошлое. Болезнь, разделившая жизнь на счастливое «до» и полное усталой покорности «после», отсекла все прежние страхи — и щедро наводнила сознание новыми.

Антон тяжело вздохнул — проклятая одышка не отступала даже на свежем воздухе — подцепил с расписного деревянного блюда румяный пирожок и настороженно прислушался к себе:

Вроде бы, не тошнит.

Пирожок с капустой оказался на диво вкусным. Впрочем, других бабка Машка не пекла. По весне старая соседка долго причитывала, разглядывая осунувшегося и откровенно пострашневшего с минувшей осени Антона, пугающего народ меловой бледностью и черными «фонарями» вокруг глаз.

Другие старухи не замедлили заклеймить смертельно больного соседа наркоманом, но бабка Машка удивила: вместо того, чтобы вместе со всеми перемывать Антону кости, она принялась рьяно его подкармливать. Видать не забыла, как он лет десять назад практически за одно «спасибо» вырыл ей колодец.

Вот были времена…

Антон дожевал пирог, глотнул еще душицы, и устало подпер голову кулаком. И сделать-то ничего не успел — а силы закончились.

Со стороны старой ванны, ржавеющей около навеса, донесся негромкий всплеск. Антон с интересом покосился в ту сторону. Неужели прошлогодняя жаба снова вернулась?

Странно… вроде бы, с утра ванна пустовала: дождей давно не было, и грязная муть, обыкновенно скапливающаяся на дне, пересохла. Что там булькает?

Любопытство пересилило слабость. Антон тяжело оперся о стол и привстал, вытягивая шею.

Некогда эмалированное, а ныне бурое от ржавчины дно скрылось под черной жижей. Воды было немного: примерно на три пальца. Антон озадаченно почесал лысый затылок.

Неужели противная деревенская шпана снова взялась за старое? Ладно, пусть делают с ненужным хламом, что пожелают. Лишь бы не пакостили по крупному: дачники до сих пор содрогались от омерзения, вспоминая, как однажды выловили целое ведро пользованных «резинок» из общественного колодца. То лето выдалось на редкость хлебным для лозоходцев: находка пробудила острый колодцекопательный рефлекс практически во всех обитателях поселка.

В ванне снова забурлило. Антон нахмурился.

По-хорошему, давным-давно стоило спровадить бесполезное корыто на свалку. Определенно, стоило. Еще в тот самый день, четверть века назад, когда сантехники отсекли старую ванну от водопроводной системы родной хрущевки.

Однако ж…

Тогда Антону и в голову не пришло совершить подобное святотатство. Еще бы! Какой русский человек удержится от соблазна последовать обычаю, завещанному предками: «Всю ненужную рухлядь вези на дачу!»?

Вот Антон и отвез. Благо, за помощниками дело не стало.

Ванну, матерясь и чертыхаясь, тащили с пятого этажа всей компанией: даже тощий и щуплый Ярик, от помощи которого вреда было больше, чем пользы, и тот приложил руку.

Лучше бы не прикладывал.

Антон и теперь помнил, с каким грохотом добротная чугунная ванна, отпущенная не сдюжившим другом, летела вниз по лестнице. Благо, не зашибла никого. Только ступеньки покоцала.

Эх, Ярик-Ярик… его не стало тем же летом.

…Лучшему выпускнику ГИТИСа прочили блестящее будущее. Талантливый, дьявольски харизматичный, способный пахать день и ночь артист сумел бы покорить любую вершину — но бесславно окончил свою жизнь под колесами случайного локомотива.

Антон до сих пор не понимал, кой черт дернул Ярика лезть посреди ночи через рельсы. Особенно если учесть, что до пешеходного моста от тех злополучных гаражей было рукой подать.

Неужели, и правда, на роду было написано?..

Известие о гибели Ярослава стало ударом не только для его матери и двоих близких друзей:

Последние четыре года перед смертью Ярик блистал на сцене. Он ворвался на нее ярким метеором, спонтанно, внезапно. Дебютировал в дымных, прокуренных клубах — а после, совершив невероятный прыжок через головы многих и многих менее ярких служителей Мельпомены, вломился на подмостки театров. Судьба отнеслась к безымянному выскочке более чем благосклонно: спустя немного времени молодой тенор получил несколько главных ролей в столичных спектаклях.

Столь стремительное рождение новой звезды неминуемо повлекло за собой цепную реакцию:

Фан-клуб Ярослава, зародившийся во времена выступлений в низкосортных пабах, стремительно разросся за счет нескольких сотен экзальтированных, беззаветно влюбленных в своего кумира девиц. После известия о неожиданной гибели красавчика-идола, его фанатки обезумили.

Кульминация драмы случилась во время похорон. Антон и Вовка запомнили тот день навечно.

Огромная толпа, пестрящая плакатами и транспарантами, стала видна на подъезде к кладбищу. Воздух зазвенел от несмолкающего, неразборчивого речитатива, безостановочно скандируемого несколькими сотнями глоток:

«Он-не-у-мер!». «Он-не-у-мер!». «Он-не-у-мер!».

— Что они орут? — растерянно поинтересовался Антон, оглядываясь на Вовку, сидящего сзади.

Машина, замедлившая ход, неторопливо приближалась к воротам кладбища. Речитатив зазвучал громче:

«Он-не-у-мер!!!». «Он-не-у-мер!!!». «Он-не-у-мер!!!».

Антон ощутил предательский холодок на загривке.

— «Он не умер?», — растерянно уточнил Вовка, тоже наконец-то расслышавший фразу, выкрикиваемую множеством девичьих глоток. Снова и снова. Десятки и сотни раз.

— Они что — ненормальные?! — поразился Антон — и не замедлил убедиться в правильности своего предположения:

Лицо покойного смотрело на него отовсюду.

Фанатки не поскупились. Антон насчитал более сорока широкоформатных, красочных полотнищ, реющих над памятниками и оградками — а после сбился со счета.

Ярослав был на каждом из них. Единый, во множестве ликов, воплощенных им на сцене. Фан-клуб припомнил все его роли. От бродяги, до Гамлета. От клоуна, до чернокнижника и темного принца.

Наверное, в любой другой ситуации Антон впечатлился бы увиденным. Но…

Он приехал, чтобы проводить в последний путь своего лучшего друга. Ярика, с которым был неразлучен с первого класса.

И обнаружил у разверстой могилы оргию.

Ревущая размалеванная гурьба, судя по всему, явилась сюда с одной целью: поглумиться над смертью своего кумира. В толпе не было видно ни одного венка. Зато огромные, набитые готическими шрифтами надписи, соседствующие с фотографиями, заполонили все видимое пространство. Громоподобный ор, транслирующий написанное, причинял ушам боль:

«ОН-НЕ-У-МЕР!!!». «ОН-НЕ-У-МЕР!!!». «ОН-НЕ-У-МЕР!!!».

Катафалк достиг кладбищенских ворот.

— Мальчики… да что же это?.. — дрожащим голосом прошептала мать Ярика, награждая Антона и Вовку беспомощным взором. — Да как можно вести себя так… на кладбище?!

Судя по всему, открывшееся глазам зрелище до глубины души шокировало несчастную женщину, горько оплакивающую гибель своего единственного сына.

— Не обращайте внимания, — сквозь зубы процедил Антон и первым вышел из машины. — Не смотрите на этих скачущих макак, Анна Григорьевна. Они того не стоят.

Администрация кладбища, судя по всему, не на шутку озадачилась происходящим и сообщила, куда следует. На главной аллее похоронную процессию встретили менты. При виде парней в форме, Антон слегка расслабился:

В самом деле, не станут же фанатки устраивать дебош в присутствии стражей правопорядка? Что до криков… пусть орут, что хотят. Мертвому Ярику уже все равно.

Однако одними поклонницами дело не ограничилось: пресса тоже решила внести свой вклад в прощание со звездой:

Журналист появился внезапно, словно из-под земли вырос; Антон вздрогнул от неожиданности. Рядом тотчас замаячил телеоператор, вооруженный угрожающего вида камерой.

Вот только этого не хватало!

— Сколько вам заплатили за участие в сегодняшней мистификации?! — пронзительным фальцетом взвизгнул журналист, тыкая микрофоном Антону прямо в лицо.

Тот остро пожалел, что обе его руки заняты гробом. После службы в горячей точке, Антон, мягко говоря, недолюбливал окружающих, склонных к резким движениям рядом с его персоной. Журналёнышу могло не поздоровиться.

Увы, сопляк явно не умел читать чужие мысли:

— Эти «похороны» — пиар-компания в поддержку нового мюзикла с участием Ярослава? — не унимался он, подскакивая на тоненьких ножках, будто в насмешку обтянутых узкими джинсами с висящей до колен мотней. — Когда наш дорогой кумир планирует вернуться? Прямо во время премьеры, в образе вампирского князя?

Антон заскрежетал зубами. Желание хорошенько двинуть напомаженному гаденышу становилось нестерпимым.

— Это правда, что покуда безутешные фанатки оплакивают его фиктивную гибель, Ярослав тайно женился на своем коллеге по сцене и отправился в романтическое путешествие на Бали?! — журналист стрекотал, забывая прерываться на вдохи. Гробовое молчание собеседника ничуть его не смущало — а у Антона сдали нервы:

— Пошел вон, пока зубы целы! — не сдержавшись, рявкнул он, оскалившись.

Проняло. Щенок испуганно отшатнулся и с остервенением забубнил в камеру:

— Итак, мы стали свидетелями того, что инсайдерская информация, полученная вашим покорным слугой буквально за час до так называемого «погребения», вызвала весьма красноречивую реакцию! Означает ли это, что скандальная связь с Александром Разрушенным, в которой поклонники давно заподозрили Ярослава, действительно переросла в нечто большее? Что же! Мы можем пожелать Звездному Мертвецу и его сиятельному избраннику лишь счастья — и, разумеется, триумфального возвращения из «загробного мира»!

Антон заскрежетал зубами.

Потоки грязи, лившиеся на Ярика при жизни, не только не иссякли после его смерти — похоже, они стремительно увеличили размах.

«Звездный Мертвец» укатил на Бали со своим злейшим врагом, который подлостью и интригами едва не растоптал более талантливого соперника в самом начале его карьеры?! От концентрированной пошлости этого предположения Ярика бы стошнило.

Хотя… может быть, он бы и посмеялся. У друга всегда было несколько извращенное чувство юмора. Ведь ржал же он над многочисленными фанфиками, в которых его сношали с добрым десятком коллег по шоу-бизнесу! Отечественная страсть подозревать всех мало-мальски популярных артистов и певцов в содомии, воистину, не знала удержу.

Ярик-Ярик… глаза обожгло соленой влагой.

Ну зачем тебя понесло под тот проклятый локомотив?! Не зря Анна Григорьевна говорила, что полуночные репетиции в театрах не доведут до добра!..

Траурная процессия достигла оградки, принадлежащей семье Ярослава. Темный провал могилы чернел посреди зеленой травы раковой опухолью. Комья земли рассыпались вокруг темным созвездием метастазов.

Носильщики опустили гроб и разошлись в стороны. Настало время отпевания.

Пожилой священник вышел вперед, открыл рот — и его слова потонули в оглушительно громкой музыке:

— «ТЫ ЗНАЕШЬ, Я БУДУ БЕССМЕРТЕН. ТЫ ЗНАЕШЬ — А Я НЕ УМРУ...», — грянуло над кладбищем.

Антон ощутил, как зашевелились волосы на затылке: он с первого аккорда узнал нашумевший сингл Ярика. По горькой иронии судьбы, песня о бессмертии стала последней студийной записью погибшего друга.

Рядом захлебнулась слезами Анна Григорьевна.

Мир перед глазами окрасился алым цветом ненависти. Бесноватые соплячки не щадили тех, кто действительно любил Ярослава. Неужели ни одна из скачущих в исступлении шлюшек не задумалась о том, каково будет матери услышать голос навсегда ушедшего сына?! Прямо во время похорон?!

— Вызывай подкрепление!!! — во всю мощь гаркнул стоявший рядом с Антоном мент, обращаясь к напарнику. — Кажется, сейчас рванет!!!

Как в воду глядел.

— ЯРОСЛАВ ЖИИИИВ!!! — вопль, мгновенно помноженный на несколько сотен глоток, раскатился по кладбищу. Одна из девиц, бесновавшихся в первом ряду, внезапно сорвалась с места, одним прыжком перемахнула через невысокую кованую оградку — и бросилась к гробу.

— Куда?! А ну, стой!!! — заорал Антон, кидаясь ей наперерез.

Встретились они аккурат у края могилы.

Антон перехватил взбесившуюся девчонку за талию, намереваясь оттащить ее прочь — и тотчас получил коленом куда не следует. Подошвы заскользили по жидкой грязи: накануне над городом бушевала гроза.

Антон нелепо засучил ногами, потерял равновесие — и рухнул в пустую могилу вместе с истошно визжащей фанаткой. На головы им посыпались комья сырой земли.

Это стало последней каплей для перевозбужденной толпы:

Грянул взрыв.

Антон, наплевавший на верещащую девчонку, ставшую причиной его падения, выскочил из ямы, словно ошпаренный. И угодил прямо под ноги свихнувшему стаду.

Исступленно воющие фанатки в мгновение ока снесли хилую преграду в лице четверых ментов, расшвыряли немногочисленных близких Ярослава, повалили чугунную оградку — и ринулись к гробу.

Антон, которому чудом удалось подняться на ноги, отчаянно рванул в сторону белой, как полотно, Анны Григорьевны. Вовка обретался там же. Глаза у друга были круглыми от шока.

— Нужно выбираться отсюда!!! — рявкнул Антон, силясь отплеваться от могильной жижи, забившейся в рот, нос и даже глаза. Слова потонули в оглушительном гвалте.

Анна Григорьевна плакала навзрыд, силясь вырваться из рук удерживающего ее Вовки:

— Ярик!.. Ярик!... — снова и снова надрывно звала она, остановившимся взглядом наблюдая за визжащей на одной ноте толпой, сгрудившейся у опрокинутого в грязь гроба. — Не трогайте моего мальчика!!! Слышите?! Не трогайте его!!!

Материнские мольбы пропали втуне:

Раздался пронзительный треск. Волосы у Антона встали дыбом от ужаса: он понял, что шакальё вскрыло крышку.

Вопли «Он не умер!» внезапно стихли. Над кладбищем воцарился краткий миг тишины.

— Ярослав!!! Это Ярослав!!! — истошный визг вспорол воздух. — Он мертв! Мертв!!!

Толпа, мгновение назад неудержимо рвавшаяся к гробу кумира, внезапно застыла — а после кинулась врассыпную. Крики, вопли, надсадные рыдания заметались между надгробий, взлетая к небесам.

Паника захлестнула собравшихся девушек. Некоторые из них попадали в яму, повторяя нелицеприятный полет Антона и первой дурехи.

Гроб с останками Ярослава перевернули в давке, и он исторг из себя искалеченное тело.

Антон понял, что сходит с ума. Представшая глазам сцена могла бы принести «Оскар» любому фильму ужасов:

Искривленные ужасом лица; перемазанные жидкой грязью, воющие на одной ноте девки, кишащие в могиле и лезущие из нее на манер восставших мертвецов; изрубленный колесами Ярослав, которого не зря хоронили в закрытом гробу… а еще — запах.

ЗАПАХ!!!

— Прости меня, Ярик!.. — сдавленно выдохнул Антон — и рухнул на колени, стремительно прощаясь со вчерашним скудным ужином.

Звук опорожняемого желудка органично вплелся в финальный проигрыш отзвучавшей песни:

Покойник, в последний раз поклявшийся в собственном бессмертии, наконец замолчал. Через пару минут на место происшествия прибыл ОМОН.

В итоге, Ярослав получил славу, о которой едва ли когда-либо мечтал: видеосюжет о его похоронах облетел весь мир. Популярность погибшего артиста вознеслась до небес, но его могилу так и не сумели найти: Анна Григорьевна забрала оскверненное тело сына, втайне от всех предала его земле, и скоропостижно скончалась от сердечного приступа.

…После тех событий Антон и Вовка пили, не просыхая, неделю.

— Знаешь, Антоха… — едва ворочая языком, пробормотал Вовка в первый вечер возлияний. — Я завязываю с рыбалкой.

Антон поднял на друга мутный взгляд.

— С чего бы это?

Вовкина страсть к удочкам и крючкам давно стала притчей во языцех.

— Не хочу… как Ярик… — сумрачно сообщил друг, решительно наливая себе еще водки.

Антона пробрал озноб. Значит, не ему одному, в связи с последними событиями, припомнилось ртутное зеркало, когда-то подсунутое бабкой Машкой.

— Ярик видел в ту ночь поезд, помнишь?.. — невнятно продолжал Вовка, одним махом опрокидывая в себя стопку. — А я — рыбину… Здоровую такую… мы тогда ржали… а оно вон как вышло. Ярик уже того… всё. Под колеса — и каюк. А я вслед за ним не хочу, понятно?

Антон попытался разозлиться — и не смог. Продолжить надираться оказалось куда проще.

— Дело твое, — буркнул он, с хрустом откусывая огурец. — Мне все равно… Я с Земли один хрен никуда не иммигрирую.

— Ты это к чему? — не понял основательно окосевший Вовка.

— К тому, что мне в ту ночь приснилась полная луна, — напомнил ему Антон. — Большая такая… белая. И если ей суждено упасть мне на голову — я этому никак воспрепятствовать не сумею. Такие дела.

— Такие дела, — согласно кивнул друг — а после со стуком уронил голову на стол, точнехонько между двумя бутылками с самогоном, и захрапел.

Антон попытался, было, последовать его примеру — но не смог.

Дурные мысли тяжело заворочались в воспаленном мозгу. Чертов Вовка растравил душу и слился. Вот всегда с ним так! Еще и бабку Машку приплел.

Впрочем… не зря, наверное, приплел. Ведь это она подсунула им то зеркало. «Поиграть» предложила.

Ну, вот они и доигрались…

К «игре» тринадцатилетние сопляки подошли чин по чину: дождались полуночи, раздобыли свечи и мел, начертили пентаграмму и даже наточили осиновые колы.

— Ну что, пацаны, — Ярик, самый шебутной из компании, всегда был у них заводилой. — Кого призывать будем? Черта? Демона? Фамильяра?

Вовка неуютно поежился.

— А может, лучше погадаем? — неуверенно поинтересовался он. — Зачем нам демон?..

Ярик переглянулся с Антоном и громко расхохотался:

— «Погадаем»? — вздернув брови, издевательски передразнил он друга. — На кого? На женихов, что ли?! Не смеши мои кроссы, Вован! Мы что — девки какие?!

Вовка мгновенно скис. Ярик, склонный к театральщине, частенько перегибал палку.

Антон нахмурился и поспешил другу на выручку:

— А чего это ты сразу про женихов заговорил? — насмешливо подколол он негласного лидера. — Бойфренда заиметь решил? К сценической карьере готовишься? По евространдарту?

Ярик насупился:

— Девки всегда гадают на женихов, — упрямо буркнул он. — С зеркалом и свечами. На Святки.

— А ты про девок забудь, — решительно отрезал Антон. — Мы, к твоему сведению, мужики. И гадать будем, как настоящие мужики!

Вовка встрепенулся.

— А на что гадают настоящие мужики? — с неподдельным интересом спросил он.

Антон на мгновение замешкался, лихорадочно соображая. Обвел притихших друзей многозначительным взглядом, растягивая время — и бухнул первое, что пришло в голову:

— На смерть!

Прокатило.

Идея пришлась по вкусу: оскорбленный Ярик мгновенно перестал сверкать глазами, а обиженный Вовка — шмыгать носом. Антон, единственный не впечатлившийся собственным, выданным на-гора, лишь бы не опозориться, предложением, ощутил себя котом Леопольдом.

В самом деле, какую фигню только не выдумаешь, лишь бы любимые друзья не рассорились из-за старой стекляшки!..

Ярик и Вовка, мгновенно позабывшие о раздоре, запалили свечи, установили зеркало в центре кривоватой пентаграммы и, усадив Антона между собой, уставились в мутную глубину, тускло сверкающую из почерневшей от времени железной рамы.

— А как вообще надо гадать? — шепотом поинтересовался Вовка и ткнул Антона локтем в ребра.

Тот чуть зубами не заскрипел от досады. Ему-то откуда знать?!

— Просто сиди тихо и думай о том, что хочешь узнать! — шикнул он на друга. — Будешь болтать — ничего не получится!

Вовка тотчас притих.

Зевать они начали почти сразу. Ярика вырубило первым: он уронил голову на стол, едва не угодив длинными рыжими вихрами в пламя свечи. Вторым отключился Вовка. Антон оказался самым стойким. Обрадовался окончанию фарса, попытался осторожно выбраться из-за стола, не разбудив при этом друзей — и сам не заметил, как заснул.

Тогда-то все и случилось: Ярик увидел грохочущий железнодорожный состав, Вовка — пресловутую рыбину, а Антон — сияющую в небесах полную луну.

Проснувшись поутру, они поржали над «гаданием», вернули бабке Машке ее «магическое зеркальце», на проверку оказавшееся отличным снотворным, да и забыли обо всем на долгие тринадцать лет.

…А потом Ярик, заснувший перед зеркалом первым, угодил под поезд и умер.

Вовка сдержал обещание, данное в пьяном угаре, и завязал с рыбалкой. Антон молча покрутил пальцем у виска, но оставил друга в покое: сам он не верил в мистику и отказывался связывать трагическую гибель Ярослава с вещим сном.

Минуло еще тринадцать лет… и гром грянул снова.

Вовка погиб, совсем как Ярик. Летом. В июле. Наступил на свежемороженую кильку, которую разбесившиеся сыновья-шестилетки уронили со стола на пол, поскользнулся, ударился виском о косяк — и отбыл на тот свет.

Так Антон остался совсем один. Вся былая бравада рассеялась, как дым.

Ярика не стало в двадцать шесть, Вовка дожил до тридцати девяти. Антон произвел нехитрый подсчет, осознал, что пятьдесят второе лето, скорее всего, станет для него последним, и почти не удивился смертельному диагнозу, озвученному врачами прямо перед полувековым юбилеем.

Зеркальце и впрямь оказалось магическим.

…Протяжный чавкающий бульк, донесшийся со стороны старой ванны, заставил вздрогнуть. Антон очнулся от задумчивости, возвращаясь на залитую лунным светом лужайку, и с удивлением обнаружил, что уровень черной жижи поднялся до середины ржавых стенок.

Да что за чертовщина?!..

Мокрый клеенчатый нос уткнулся в ладонь.

— Здорово, Чацкий, — рассеянно поприветствовал пса Антон. — Гляди, что творится, дружище. Ванна сама собой наполняется… искупаться, что ли?

Чацкий ответил ворчанием. Антон улыбнулся, заслышав знакомый звук — и одеревенел.

Он только теперь осознал, что собственными руками похоронил верного пса, умершего от старости прошлым летом. Здесь, на дачном участке…

Кого же он, в таком случае, гладит прямо сейчас?..

— Слушай, пес, — дрогнувшим голосом прошептал Антон. — Давай ты окажешься Жучкой, Шариком… — да хоть Шуриком! — и тихо свалишь отсюда, хорошо? Я не стану к тебе оборачиваться. Не хочу.

Под рукой заскулили. Сопливый нос снова ткнулся в ладонь — а потом его обладатель встал и неторопливо вышел в поле зрения едва дышащего Антона. Тот обреченно обмяк на своем стуле:

Надо было зажмуриться…

На траве сидел Чацкий. Это не подлежало сомнению: Антон и через сто лет не сумел бы забыть своего здоровенного овчара-альбиноса, обладавшего самой голливудской улыбкой на свете.

Взгляд сам собой метнулся к полной луне. На душу внезапно снизошло спокойствие.

— Ты пришел за мной, да? — негромко спросил Антон, заглядывая в тусклые инфернально-зеленые собачьи глаза — а ведь при жизни Чацкий пугал народ исконно-альбиносовскими ярко-алыми глазищами... — Сегодня июльское полнолуние… Мне пятьдесят два. Пришла пора присоединиться к Вовке и Ярику?

Чацкий коротко тявкнул.

За плетнем раздался невнятный шорох. Антон повернул голову на звук — и вспотел.

Он увидел Ярика, который неторопливо высвобождался из могилы, целеустремленно разгребая землю скрюченными мертвыми пальцами.

Антон с воплем ужаса вскочил на ноги.

Неужели Анна Григорьевна перед смертью сошла с ума?! Она действительно закопала Ярика здесь, на даче у Антона?!

Прямо под забором?!

Почему соседи не помешали ей сделать это?!

— Ты… ты… ты…. — заикаясь и задыхаясь, забормотал Антон, пятясь все дальше от восстающего друга. — Ярик, это ты?.. Что… т-ты… тут д-делаешь?!

Ярослав одним движением выпростал из земли ноги, с хрустом выпрямил искалеченное тело, вытряхнул грязь из рыжих кудрей — и усмехнулся, глядя на Антона тусклыми фосфоресцирующими глазами. Точно такими же, как у Чацкого.

— Ну, привет, друг, — странным скрежещущим голосом произнес он и шагнул в сторону Антона. — Давно не виделись!

Антон гулко сглотнул. Пирожок с капустой недружелюбно заворочался в глубине желудка. Ярик смердел мертвечиной прямо как тогда, на кладбище.

— Ну тихо, тихо, — утешающе хлопнули Антона сзади. — Не стоит снова хвастаться своим завтраком, Антоха. На этот раз Ярик точно обидится!

Антон героическим усилием воли сдержал вопль, вместе со рвотой рвущийся изнутри, и резко обернулся:

За его плечом стоял Вовка.

Мокрый, как мышь, с кровью, блестящей на виске, и ногами, утопающими в черной жиже, плещущейся вровень с ржавыми бортами ванны.

— И ты тут… — обреченно прошептал Антон, отшатываясь от третьего восставшего мертвеца с неестественно-зелеными глазами.

Ярик беззлобно рассмеялся:

— А ты чего ждал, Антоха? — поинтересовался он, театральным жестом простирая руку к небу. — Полная луна — родная сестра дьявола. Вот он и отпустил нас сегодня сюда, к тебе. Пойдем, дружище. Наш господин тебя уже заждался!

Антон в неверии покачал головой, оглядывая Чацкого, Ярослава и Вовку, выстроившихся перед ним полукругом.

— Значит, это случится вот так?.. Вы просто заберете меня с собой? И… все? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Да, — безмятежно подтвердил Вовка, протягивая ладонь. — Пойдем?

Антон устремил последний взгляд на полную луну.

Большую.

Белую.

Луну, пришедшую за ним из сна тридцатидевятилетней давности.

— Пойдем, — легко согласился он и ухватил своих мертвых друзей за руки.

Через мгновение его не стало.

***

Мужчина, в одиночестве замерший перед раскрытым ноутбуком, испустил последний вздох.

Агент М отворила калитку, без страха приблизилась к соседу, и навеки закрыла его опустевшие глаза, в которых отражался круглый серебряный шар полной луны.

Узловатые пальцы легко запорхали над клавиатурой. Эксперимент, растянувшийся на полвека, завершился. Архив Фонда пополнился новой статьей об Аномалии, тревожащей умы сотрудников вот уже тысячу лет:

«Объект №: SCP-235-96

Класс объекта: Безопасный

Особые условия содержания: SCP-235-96 необходимо держать вне зоны досягаемости человеческих детенышей мужского пола в возрасте тринадцати лет. Для прочих представителей вида Homo sapiens SCP-235-96 не представляет опасности.

Описание: SCP-235-96 — это старинное ртутное зеркало размерами 0.25 м х 0.15 м. Заглянувшие в него человеческие мальчики (возраст: 13 лет) засыпают в течение четверти часа после контакта с объектом и видят во сне обстоятельства своей будущей смерти. Контактеры погибают в возрасте, кратном 13: в двадцать шесть лет, тридцать девять лет и т. д.

На данный момент механизм действия SCP-235-96 до конца не изучен».

База данных сухо щелкнула, принимая отчет Агента. Спустя минуту, под текстом загорелась мерцающая алым фраза:

«Дальнейшие исследования объекта № SCP-235-96 запрещены руководством Фонда».

Агент М кивнула своим мыслям. Ярослав, Владимир и Антон останутся последними жертвами Ртутного Зеркала.

Фонд принял правильное решение.

Конец.

Право на озвучку принадлежит каналу ЛИМБ.

Ссылку перешлю автору, так что пишите ваше мнение по поводу рассказа!