IvanBrk

Вы знаете как иногда в армии, на флоте, или в авиации устраняют недостатки и дефекты, а как подкалывают друг друга? Иногда это вообще проще пареной репы.

Вот например, как-то стратегический бомбардировщик Ту-95 вернулся из полёта. Командир корабля сдает машину группе обслуживания и записывает в журнал выявленный в полёте дефект - " Hеприятный шум в наушниках". Вскоре в том же журнале появляется запись специалиста по радиооборудованию - "Hедостаток устранен. Шум приятный".

К теме подколок и общения в полете жестами относится и следующая популярная в 30-е годы байка.

Один из учлетов, выделяющийся среди остальных курсантов отличной техникой пилотирования, очень волновался перед первым самостоятельным вылетом. Инструктор, видя такое состояние своего подопечного, оттягивал сей знаменательный в жизни каждого летчика момент. Он, то посылал парня на дежурство по аэродрому, то придумывал ему еще какое-либо занятие. В конце концов, курсант сам начал думать о том, что он ни на что не годен.

Тогда командир училища посоветовал инструктору пойти по известному принципу обучения плаванию. Он предложил ему подняться с учлетом в воздух, затем отвернуть в своей кабине ручку управления, показать ее курсанту и... выбросить за борт.

Естественно, молодому пилоту ничего не оставалось делать, как самостоятельно вести самолет, не рассчитывая на помощь инструктора. Конечно, такое можно было делать только в том случае, если инструктор был абсолютно уверен в способностях своего ученика. В данном случае это был тот самый случай.

И вот, на следующий день, учлету назначается обычный тренировочный полет с инструктором. Парень прекрасно пилотирует, очень уверенно ведет себя в полете. Инструктор решает: - момент настал! Отвернув ручку, он вертит ею перед носом учлета и выкидывает из кабины. Как ни странно, на лице курсанта не видно никакой тревоги.

Он согласно кивает головой и, пытаясь перекричать шум ревущего двигателя, отвечает инструктору: "Команду "делай как я" понял."

После этого наклоняется в своей кабине, также выворачивает ручку управления и, повертев перед глазами оцепеневшего инструктора, выбрасывает ее за борт. К счастью, все закончилось благополучно. Оказывается, курсант каким-то образом узнал о готовящейся "подколке" и взял с собой в полет ручку управления со старого списанного самолета.

Именно ее он и выбросил из самолета. Впрочем, инструктору это стало известно только после посадки. Представляете его состояние, когда парень начал заходить на посадку!

Это тоже знатная традиция в подводном флоте. Конечно, вас может удивить, что, мол, не девятнадцатый же век и всё такое - средства защиты и уклонения развиты до невозможности, но есть одно "но". Всё это с успехом разбивается об алчность, отчаянность и наплевательское отношения к строгим предупреждениям рыбаков. То ли у рыбаков есть такое негласное соревнование. кто больше словит подводных лодок в свои сети, то ли, по их какому-то рыбацкому поверью, если траулер будет утащен в морскую пучину подводной лодкой, то весь экипаж попадает автоматом в рыбацкую Вальхаллу, где много сёмги, водки и женщин (зачем им там женщины, я не знаю, правда. Может, чтобы сёмгу чистить?), но все предупреждения о том, что в районе работает "единица" (подводная лодка) ими упорно игнорируются, и они с упорством Сизифов всё время пытаются нас словить.

-Тащ командир, рыбак!

Все эти истории обычно начинаются с такого доклада акустика.

- Да ну на!!! Опять?! Где он?

- На траверсе, но активно движется в нос на пересечение курса!

- Активно можешь работать?

- Никак нет, Сталворт (корабль разведки НАТО) в районе работает!

- Бля. Штурман! Можем покидать квадрат?

- Никак нет, тащ командир. Полтора часа ещё в нём находиться.

- Ну ебжешь! Записать в вахтенный журнал: обнаружено рыболовецкое судно, начинаю манёвр уклонения, хода и курсы переменные! Ну как так-то? Ну блядь, так хорошо всё шло!

- Сан Сеич, - шепчет зам, - система записи включена, а вы матом ругаетесь, что потомки подумают?

- Это не мат! - наклоняется командир к микрофону. - Это грубый военно-морской юмор!!! Так потомкам и передайте!

- Комдив три, ДУК к стрельбе изготовить, Антоныч, дров там каких напихайте, масла налейте, хуй знает, может, поможет!

- Внимание в отсеках! - командует командир в Лиственницу. - Начинаю манёвр уклонения от рыбака!

И девятиэтажный дом длиной в два футбольных поля начинает маневрировать на глубине шестьдесят метров обоеими турбинами, обеими САУ и обоими рулями, пытаясь не походить на эхолокаторе на косяк трески и уклониться от утлого ржавого кораблика размером с три спичечных коробка. Не знаю, если честно, как выглядит на эхолокатаре косяк трески и как он там маневрирует, но нам ни разу не удалось обмануть рыбаков. Они всё время были уверены, что мы и есть тот самый заветный косяк рыбы.

- У него сейчас дизеля лопнут, похоже, - докладывает акустик, - не отстаёт и пытается пересечь курс!

- Да йобанный же папуас! ДУК, Пли!!!

Трюмные жахают на поверхность пятно из досок и масла, а рыбаки, видимо, в это время радостно кричат на борту своего Боливара:

- Шпроты!!! Ребзя!! Ату их ату!!!

Ну а иначе я не могу объяснить, как можно не понять пузырь из масла на поверхности в полигоне, в котором, по переданным им данным, находится подводная лодка?

- Скорость по лагу не соответствует оборотам турбин! - штурман.

- Лодку ведёт вправо по курсу! - боцман.

- Центральный! Растёт температура ГУП правого борта, обороты турбины самопроизвольно снижаются! - пульт ГЭУ.

- Да йобаный жешь ты нахуй!!!! Акустик, где эти пидоры унылые?

- Правый борт, расходимся!

- Боцман! Пятнадцать градусов на всплытие!!! Товсь дуть среднюю!!

- По местам стоять к всплытию! - объявляет механик по громкоговорящей связи, и лодка, припадая на правый борт, ползёт на перископную глубину.

На тридцати метрах командир уже кричит с перископной площадки:

- Поднять перископ!!!

На тридцати метрах поднимать его строго запрещено, поэтому тяну два-три метра и поднимаю.

- Осмотрен горизонт и воздух! Горизонт и воздух чист! Продуть среднюю!

В это время, я так понимаю, рыбаки уже отрубили свой трал, подозревая, что что-то пошло не так. А тут из воды на их изумлённых глазах выскакивает Моби Дик, только чёрный.

- Ебаааать! - кричат, видимо, в это время на рыбаке. - Ребзя, бегим!!!

-Стоп турбины! - командует командир и бежит наверх.

В обычном режиме, сначала выравнивают давление перед тем, как открыть рубочный люк, но сейчас, судя по отсутствию свиста и удару по ушам, командир посчитал это лишним и открыл люк сразу.

- Што! Штобля!!! Штобля вы делаете, бакланы!!! - орёт командир, свесившись с мостика по пояс, в сторону ржавой коробочки, которая старательно отворачивается от нас и пытается удрать.

- Аркадий! - командует командир помощнику. - Ну-ка, блядь, раздвижной упор пусть кто-нибудь вынесет на мостик!

С раздвижным упором на мостик бежит Борисыч, командир седьмого отсека.

- Борисыч! Ну-ка Борисыч, сделай вид, что это ПЗРК и прицелься в этих корсаров!!! Хоть обосруться, может, казлы!!

И, наверное, сильно издалека он вполне себе похож на ПЗРК. Борисыч вскидывает упор на плечо, наводит его на рыбака и орёт дурным голосом:

- Тащ командир!!! К стрельбе готов!!! Цель на мушке!!!

"Ну что за клоуны", - думают чайки, которые в это время пытаются присесть на ракетную палубу.

Я фиг его знает, какая там у рыбака крейсерская скорость, но улепётывал он от нас тогда знатно. Аж труба красная была. А на винт мы намотали, да. Знатная борода тогда на правом винте болталась. Два дня потом в базе сматывали её.

Пока суть да дело, Борисыч, решил на мостике перекурить.

- Тащ командир, - докладывает в это время помощник, - Орион!

- Ну а как же? - даже не удивляется командир. - Ну а как же, блядь, по-другому то !?

Орион (разведывательный самолёт НАТО) уже видят все даже невооружёнными глазами. На низкой скорости, над самой водой, он заходит на нас - сейчас будет рисовать акустический портрет.

- Центральный, акустический портет искажайте - командир уже устал и ничего не хочет.

Мы начинаем запускать насосы, помпы и прочие механизмы по заранее отработанной схеме.

- Тащ командир!!! К стрельбе готов!!! Цель на мушке!!! - это Борисыч от избытка воинской доблести вскинул раздвижной упор на плечо и стал целиться им в Орион, распугав своей неожиданной отвагой весь ходовой мостик.

- Борисыч, - командир уже спокоен и расслаблен, - что ты делаешь?

- Пугану его, тащ командир!!!

- Борисыч, у него минимум две ядерные торпеды на борту, если он тебя сейчас в ответ пуганёт, то ты даже усраться не успеешь. Вот же трюмная простота.

- Не, всё норм, тащ командир, - докладывает старпом, который следит за Орионом в бинокль, - лётчики ржут и хлопают Борисычу в ладоши.

И все начинают на мостике тоже ржать, в основном над Борисычем.

- Сами дураки, - бубнит Борисыч, спуская много килограмм своего железа в люк. - Хуй я вам больше упор свой понесу! Пусть люксы ваши любимые вам упоры носят свои!!!

А в базу передали: "Намотал на винт, ограничен в маневрировании. Прошу дальнейших указаний". Нас завернули в базу, само собой, куда мы ковыляли на одной турбине долго-предолго. А в базе оказалось, что ПДСС (боевые водолазы, осматривали нам корпуса и проводили работы всякие под водой) чем-то занят и смотать трос нам надо самим и срочнобля!!!

И мы: искали плотик, плавали на этом плотике в акватории губы Нерпичья, вызывая дружный хохот всех экипажей, спускали с него своих водолазов и два дня сматывали этот трал со своего винта.

Опять тишина! Подниматься наверх не хотелось. Может рвануть к своим? Задача уже перевыполнена, через пару часов начнет темнеть. Немцам, раненых, ночи не хватит собирать, не говоря об убитых. Навряд ли сегодня сунуться! А Пулеметы! Как без них? Они на вес золота! Да, надо собрать тела и проверить всех, а вдруг, кто еще живой? Вспомнилась подергивающаяся рука младшенького..... К горлу подступила тошнота. Хочешь не хочешь, а возвращаться надо! Медленно поползли вверх.

От многочисленных разрывов окоп заметно расширился и углубился превратившись в обычную яму. Здесь наша братская могила и будет! - мелькнула мысль. Места хватит на всех! Копать не надо, прикроют земелькой и всё.

В первую очередь отрыли, почистили и проверили пулеметы. Только один был непригоден - заклинило ударный механизм, не было курка и прицельной планки. Три оказались исправными.

Двое выискивали ленты и патроны, и сносили в одно место. Остальные собирали убитых и все, что от них оторвалось. Складывали в ряд на склоне за окопом. Живых не нашли ни единого!

Немцы тоже копошились, собирая своих раненых. Сначала далеко и осторожно, потом уже ближе, почти не таясь. Никто не стрелял! Выставив наблюдателя, Георгий тылами побежал на соседнюю сопку доложить командиру роты и получить инструкции. Докладывать оказалось некому. Командир роты был без сознания, его раны были тяжелыми, и было очевидно - не жилец. Может в госпитале у него и был бы шанс, но эвакуировать в тыл возможности не было, да и вряд ли довезли бы живым.

Появлению Георгия солдаты обрадовались. Что делать дальше никто не знал. Георгий объявил построение. На второй сопке в живых осталось четырнадцать человек, среди них два ефрейтора, остальные рядовые. Трое имели серьезные ранения, но могли передвигаться и стрелять. Пятеро совсем ранений не имели. Пулеметы, патроны и убитых уже собрали. Рабочих пулеметов осталось только два, но патронов было много! Назначив опытного ефрейтора старшим и поставив задачу, Георгий вернулся на свою сопку. Теперь он был старшим. Что делать? Ждать посыльного с приказом! Другого варианта нет!

Ночь прошла спокойно, но глаз так никто и не сомкнул, - сидели тесным кругом, курили, согрели чайку, рассказывали о детстве, о женах, детях, просто о прожитой жизни и опять - курили. Все понимали, что жить им осталось недолго, но каждый надеялся на чудо. Но чуда так и не случилось, вместо посыльного, с приказом отступать, пришел рассвет, последний в их горемычной жизни, в котором, как туман, растаяла последняя надежда на спасение.

Обнялись, прощаясь друг с другом и прильнули к пулеметам! Боже! Как быстро промелькнула жизнь и как долго тянуться последние минуты! Казалось время остановилось! Это ощущение прошло, как только появились первые шеренги германцев...... "Без команды не стрелять!" Команду передали на соседнюю сопку, но там и так понимали все без слов. Метров за триста немцы не выдержали, заметно ускорили шаг, а потом и вовсе, побежали, но добежав до подножья холмов, выдохлись и на подъем уже поползли почти на четвереньках. Первых быстро догоняли задние.

Георгий мысленно попрощался с женой Федорой, детьми, перекрестился и нажал на гашетку...... С этой секунды все завертелось с такой быстротой, что казалось, мозг перестал что-нибудь понимать. Кто-то менял отстрелянные ленты, кто-то кричал от боли, кто-то неистово матерился, рвались снаряды, свистели пули… и, вдруг, все стихло! "Ленту! Ленту!", - Георгий покрутил головой... живых в окопе никого, только у крайнего пулемета кто- то тихо застонал, всхлипнул и затих. Патронов больше не было, вокруг валялись пустые ленты. Пусто было и в других пулеметах.

Он прислушался, Соседняя сопка молчала. Осторожно выглянул. Столько тел он не видел за всю войну. Было непонятно, немцы просто лежат, или ползут к вершине. Да какая разница, патронов все равно нет! Здесь нет! А может на второй сопке есть? Георгий перевалил за бруствер и, низко пригибаясь, стремглав побежал на соседнюю сопку…

Взбираться на сопку было тяжело, но откуда взялись силы? Георгий практически взлетел на вершину соседней сопки. Никого в живых там уже не осталось! Быстро собрав несколько лент у перевернутого взрывом пулемета, он выкатил рабочий "Максим" в крайнюю бойницу, смотревшую в сторону сопки, с которой только что прибежал.

Немцы, густой толпой уже почти подобрались к её вершине, вдохновленные полным затишьем. Григорий заправил новую ленту, поймал в прицел ползущие фигуры и мягко вдавил гашетку. От неожиданности немцы залегли, но это не помогало, укрыться от града пуль было негде. Георгий одну за одной заправлял полные ленты, расстреливая их длинными очередями, наконец боек сухо щелкнул вхолостую. Патроны кончились! Теперь надо уносить ноги! Взобрался на задний бруствер… ноги подкосились от того, что увидели глаза! Немцы были везде и сзади тоже и... совсем рядом! Не чувствуя ног, Георгий кубарем скатился в цент окопа-воронки, сел, втянул голову в плечи, накрыл её руками и закрыл глаза.

Солдаты один за одним поднимались на бруствер и останавливались образовывая круг в центре и внизу которого сидел маленький человечек. Два Георгиевских креста поблескивали в лучах солнца, пуская блики в налитые злобой, глаза, но никто не стрелял! Постепенно злоба улетучивалась, уступая место жалости и восхищению такому немыслимому героизму русского унтера!

Сквозь плотный круг солдат протиснулся офицер. Несколько секунд спустя он поднял руку и прокричал: "Зиииилен копф"! Далеко не все солдаты выполнили команду и подняли карабины! "Фоер!" - рука упала вниз, Ощутив чудовищный удар по голове, Георгий мгновенно потерял сознание и его безжизненное тело, пронизанное десятком пуль, медленно завалилось набок....

Сознание вернулось к Георгию только на шестой день после расстрела. Где шастала его душа всё это время - неведомо. Ощутив ноющую легкую боль в руке и тихие стоны, подумал... Ад?! Было страшно открывать глаза. Он отчетливо вспомнил команду "Фоер" и удар по голове, попробовал пошевелить пальцами рук ...... что-то было не так! Тело его не слушалось, и было ощущение кокона. Опять кто-то застонал.

Георгий медленно приоткрыл глаза, даже не сразу понял, что над ним потолок. Осторожно и насколько смог повернул голову и скосил глаза. Длинный ряд кроватей… на соседней тело все в бинтах и без ног. Сразу попытался пошевелить своими ногами - получилось. Попытался их увидеть - не смог, подбородок не опускался - мешали бинты. Госпиталь... живой! Внезапно слух уловил немецкую речь. Прибежавшая медсестра заглянула в глаза и радостно, по-детски, захлопала в ладоши и, лепеча что-то на немецком языке, умчалась. Вернулась медсестра уже с врачом. Это был пожилой человек далеко за пятьдесят, худенький и маленький, с острой бородкой и небольшими усами. Внимательно осмотрев Георгия, он громко произнес: "Зер гут, очень хорошо! Shclaf jetzt, теперь спать!" и, подмигнув, ушел.

Сестра сделала укол в предплечье, ощущение боли начало пропадать и он заснул сладким богатырским сном! Две недели, жизнь его была уже вне опасности, через месяц - пошел на поправку, спустя три месяца - за ним приехали из концлагеря!

Пока лежал в австрийском госпитале, мало по малу выведал, что с ним стало, когда он был без сознания. Часть рассказал хирург, часть врачи, часть двое австрийцев, из похоронной команды, успевшие навестить его, в госпитале спустя два месяца!

Несколько подвод австрийской похоронной команды двое суток собирали погибших и свозили в огромную братскую могилу, тщательно переписывая все фамилии и имена. К исходу вторых суток дошла очередь и до русских. Их погрузили навалом на три телеги и повезли к заготовленной уже яме. И, вдруг, с одной телеги послышались тихие стоны. Сняв несколько слоев трупов, увидели унтер-офицера в насквозь пропитанном кровью мундире, на груди которого блестели два Георгия и медали. Мнения команды разделились, одни настаивали закопать (все равно не жилец), другие - немедленно отвезти в госпиталь. Дошло дело даже до драки - победили "за госпиталь"!

Проигравшие остались закапывать братскую могилу, а двое, на этой же телеге, повезли Георгия в госпиталь. После беглого осмотра, старенький хирург был поражен такой яростной борьбой организма за жизнь, забрал его в операционную и семь часов подряд проводил операцию.

Чем больше ран исследовал хирург, тем больше удивлялся. Всего он насчитал 17 пулевых и две осколочных. Несколько пуль, пробив руки, скользнули по голове. Они прошли с разных направлений, но ни одна не повредила мозг, словно вместо костяного черепа был железный купол! Ранений головы было более десятка! и, все они, были практически царапинами! Правая ладонь висела на коже, кость запястья, развороченная четырьмя пулями, сборке не подлежала. Проще отрезать полностью, (так, наверное, и сделали бы в России), но этот австрийский хирург простых путей не выбирал! Аккуратно вырезав небольшой, изувеченный участок, он приставил ладонь, сшил кровяные сосуды и зафиксировал. Это заняло много времени, но рука прижилась, стала немного короче, пальцы в согнутом состоянии не двигались, но держать косу вполне было можно.

Левая рука пострадала меньше, хотя и в ней было достаточно много дырок. Все пули попавшие в туловище прошли насквозь, не задев ни одной жизненно важной точки! Пришлось немного повозиться, доставая осколки.

Все тщательно заштопав, влили кровь (её потеря была большая). Душа была на месте, оставалось ждать, вернется ли память, Как уже известно, память вернулась через три дня.

На восстановление организма ушло три месяца. Все врачи и медсестры привыкли к Георгию, но пришлось отдать, еще далеко не вылеченного русского унтера, приехавшей из концлагеря, команде. Руки еще были в гипсе и есть он самостоятельно не мог, но передвигался свободно. Удивительно, но никто не тронул его наград, не в госпитале, ни в концлагере! Наоборот, проявляли уважение, лучше старались накормить, помогали помыться, лечили. Потом обменяли на немецких военнопленных и он вернулся в Россию...

Наступил октябрь 1941 года. Фашисты уже взяли г.Сумы и вышли за его окраины. Их яростно пытались сдержать. Прошла линия окопов и у дома Ткачей в Нижней Сыроватке. Прямо под деревцем у дома окопался расчет "Максима". Деда Георгия было не оторвать от пулеметчиков, ностальгия брала свое, как же он соскучился по пулемету! Но вот начался обстрел и поперли немцы.

Жена Федора с невесткой Марией прямо насильно забрали Георгия от пулеметного расчета и спрятались в погребе. Погреб был глубокий и просторный, и сюда сбежались все соседи. Бой был очень яростным, земля в погребе прямо шевелилась от разрывов снарядов. Было отчетливо слышно стрекотание пулемета и, вдруг, все стихло! Георгий не находил себе места, время от времени поднимался к двери погреба и прислушивался… тишина. Федора плакала, пытаясь удержать мужа! "Не ходи, не ходи, прошу!" Куда там! Распахнув двери он, пригибаясь, как когда-то на сопке, побежал за хату! Пулемет лежал на боку с заправленной лентой, рядом с безжизненными телами бойцов. Немцы были совсем рядом, всего в нескольких десятках метров, осмелевшие от тишины, шли во весь рост, как тогда в его последний бой.

Георгий рывком поставил Максим на колеса, выставил прицел, поймал в прорезь фигуру и нажал на гашетку.

Он словно помолодел на 25 лет! Адреналин зашкаливал! Георгий длинными прицельными очередями поливал мечущиеся фигурки в серых мундирах. Какой же это праздник души! Он не слышал ни свиста пуль, ни разрывов снарядов, только стрелял, менял ленты и опять стрелял. Но, всему приходит конец, особенно часто - конец патронам. Сухой щелчок и ..... веселье кончилось!

Георгий юркнул за дом, согнувшись пробежал через двор и нырнул в подвал. Через пару секунд во дворе появились немцы. После тщательного обыска дома и сарая, заглянули и в подвал. Среди женщин и детей был только один мужчина - пожилой инвалид.

Никому из немцев и в голову не могло прийти, что этот худенький, щупленький старичок уничтожил за свою жизнь множество их собратьев германцев, в том числе и несколько минут назад!

Умер Георгий в 1946 году в период жуткого голода. Его семья выжила, выменяв его награды на мешок муки!

Я помнил много фотографий, которые хранила бабушка Маша. Очень любил рассматривать бравых усатых офицеров с шашками и наградами, среди которых был и мой прадед Георгий. Гостил у бабушки с семьей, когда она перешагнула 90 летний рубеж.

Как-то неловко было просить фотографии деда и прадеда, а когда кинулся, все фотографии пропали. Кто их потянул, так и не нашел. Осталось только несколько.

Периодически я пытался отыскать хоть какую-нибудь информацию о своем героическом прадеде на появляющихся в интернете архивных сайтах. Очень долго не было ничего и вот, пару лет назад, впервые мелькнул след. В одном из опубликованных списках на награждение Георгиевскими Крестами, поисковая система нашла запись - среди нескольких фамилий, дописанных от руки, была Ткач Георгий Алексеевич.

Потом и этот сайт перестал открываться.

И уже, совсем недавно, открылась копия документа, в котором фамилия была напечатана, указано место призыва Н. Сыроватская волость, и, даже, номер одного из Георгиевских Крестов -777792! (У меня мурашки пробежали по коже, я всегда любил цифру 7777 и при любом удобном случае использовал её). Нашел и списки без вести пропавших, и возвращенных военнопленных, в которых значился ст. унтер-офицер Ткач Георгий Алексеевич! Значит все, что мне рассказывали, было правдой, ну, или почти все! Теперь, эту невероятную историю, будете знать и вы.

Юра сам, кстати, непосредственный участник Афганской войны. Именно Юра поведал мне об удивительной судьбе своего прадеда. С тех времен осталось только две фотографии Григория Алексеевича.

Георгий Алексеевич Ткач в центре

У Юры неплохой литературный слог, поэтому история его прадеда выглядит художественной, но, тем не менее, в ее основе лежат реальные события, рассказанные когда-то Юре, его родственниками. Эту историю, в силу некоторых обстоятельств, я разбил не две части, которые выйдут друг за другом...

Детство свое я часто проводил у бабушки Маши и дедушки Миши в деревне, начиная с годовалого возраста. Помню, как играя однажды летом с троюродной сестрой, моего же возраста (было нам тогда 7-8 лет) рылись мы в садике за домом, у засохшего большого дерева и, вдруг, наткнулись на старые гильзы. Их было так много, что без труда мы наполнили большое ведро, а гильзы все не кончались. Почти волоком притянув ведро с необычной находкой во двор, наткнулись на дедушку, ремонтирующего клетки для кроликов.

Дед совсем не удивился необычной находке! Он знал, что там, у дерева за хатой в октябре 41-го была пулеметная точка и проходила линия окопов. И уже за обедом, уплетая вкусный борщ за обе щеки я, впервые, услышал историю от Федоры Ильиничны (моей прабабушки), историю о моем героическом прадеде Георгии Алексеевиче, который имел непосредственное отношение к такому сильному засорению "вышнэвого садка" за хатой. Жаль, многое из того, что рассказывала прабабушка уже забылось, но кое-что, уже в зрелом возрасте, дополнилось воспоминаниями моего родного отца.

Георгий Алексеевич Ткач слева, в белом

Георгия Алексеевича знали и уважали все жители села еще до революции. Приезжая в отпуск, бравый унтер-офицер всегда был желанным гостем в любой семье, да и родственников, родных, двоюродных братьев и сестер было немеряно (более 20!), только в Нижне-Сыроватской волости.

Были у него роскошные усы и на груди поблескивали награды. Хоть и был он небольшого роста, но отваги и смелости был не дюжей! Не один раз приходили известия в село, о его гибели и пропажи без вести, но он, словно птица Феникс, или Кащей Бессмертный (кому, как нравится), чудесным образом появлялся в селе опять в очередной отпуск.

Федора Ильинична уже попривыкла к его "смертям" и смиренно ждала писем от ненаглядного мужа. Так было до конца 1916 года. Внезапно письма прекратились, а спустя пару месяцев пришла и похоронка с очередным "Георгиевским крестом" с пометкой "награжден посмертно".

Скоро грянула и революция, все закрутилось-завертелось и перевернулось вверх тормашками.

Царские офицеры стали врагами народа, а царские награды, из символов мужества, чести и отваги, превратились в символы презрения и особой пролетарской ненависти. А писем все не было, как вестей и мужа Георгия.

Постепенно возвратились с фронта два двоюродных брата, израненные, но живые. И, спустя несколько месяцев один из них признался, что во время Брусиловского прорыва слышал, что пулеметную роту, в которой служил Георгий старшим унтер-офицером, оставили на прикрытие во время отступления, на верную смерть, задержать наседающих немцев хоть на пару часов, чтобы занять оборону и окопаться. И, якобы, никто из них не вернулся, а немцы появились только спустя сутки! Сам он был ранен и уже находясь в госпитале слышал об этом эпизоде, но подробностей никто не знал.

Надо отметить, что пулеметные подразделения "Максимов" в царской армии были элитными, как правило, резервом высшего командования, особого подчинения и использовались на самых опасных направлениях и в исключительных случаях. Служили в них самые "крутые" и опытные солдаты, а про офицеров, так и говорить нечего. В роте было 8 пулеметов, по два на взвод. Часто один унтер-офицер командовал сразу двумя взводами…

Шли месяцы, минул год. Надежда на очередное воскрешение таяла - ни кровинушки, ни могилушки. Н И Ч Е Г О! Только клочок бумажки, несколько фотографий и Георгиевский крест! Да четверо деток…

На фото Ткачи, 1958 год. Низ слева направо: Михаил Георгиевич(1907-85, второй сын Георгия), Федора Ильинична (жена Георгия), Мария Митрофановна (1910- 2011, жена Михаила), Я, Юрий Николаевич (1958, правнук Георгия). Верх: Николай Иванович (1929 - 2018, внук Георгия, мой отец), Ольга Васильевна (Кольцова), (1937, моя мать)

Сколько времени минуло, Федора Ильинична и сама не помнит, но вот, однажды, хлопоча во дворе по хозяйству, услышала она странный гул на улице. Забор был невысокий и улица далеко просматривалась. Внушительная толпа людей двигалась в ее сторону, а впереди, со всех ног, летела к ее дому стайка ребятишек.

Что они кричали стало понятно, когда распахнулась калитка и трое самых резвых мальчишек, увидев мою прабабушку, наперебой заорали: "Воскрес! Воскрес! Живой! Живой!". Она, не веря своим ушам, бросилась навстречу толпе, еще не веря своим глазам, тонущих в слезах, уже узнала среди лиц людей, знакомые родные усы её Кащея Бессмертного! Бросившись мужу на шею, она и не заметила, что одна рука его стала немного короче, а пальцы, хоть и были все и на месте, но совсем не двигались.

В тот день гуляли всю ночь. Сошлись многочисленные родственники, соседи да и почти все село. Все жаждали услышать историю воскрешения из первых уст, которая обещала быть покруче истории Иисуса Христа, воскресшим которого мало кто видел, а здесь свидетелями было сразу целое село!

Фото сделано в 1959 году. Многие жители Нижней Сыроватки (соседи и родственники) знали и помнили Георгия еще живым! Крайняя справа - моя прабабушка Федора (жена Георгия), рядом бабушка Маша.

Первая Мировая мало чем отличалась от других средневековых войн. То же, массовое истребление людей с обеих сторон. Люди для полководцев, зачастую, просто пушечное мясо! Главное П О Б Е Д А любой ценой! Людей гнали толпами. Начиная с 1900 годов особым оружием массового уничтожения стали пулеметы Максима ("Максим"), благодаря огромной скорострельности и кожуха-емкости с жидкостью для охлаждения ствола.

Россия закупала эти пулеметы, приобретая их за огромные, по тем временам, деньги - 3000 рублей за штуку. Патронов на один час боя шло немеряно, почти подвода. Русская смекалка мгновенно модернизировала и совместила приятное с полезным: выбросила тяжелый лафет, заменив колесами и поставили его на тачанки, которые могли перевозить и иметь всегда большой БК, а уже пустыми быстро покинуть поле боя. Пулеметные подразделения были выведены в отдельные группы особого подчинения. В одном из таких элитных подразделений и служил старший унтер-офицер Ткач Георгий Алексеевич.

Щемили наши австрийцев сильно, прорвали боевые порядки и далеко углубились в их тылы. Но пришла им подмога от регулярных и хорошо обученных немецких войск. Шли немцы колонной, походным маршем, а когда головной дозор натыкался на русские войска и завязывал бой, быстро разворачивались по фронту и сминали сопротивление при поддержке артиллерии.

Потом опять в колонну и вперед, не давая передышки и возможности организовать оборону и отрыть окопы.

Дорога проходила между двумя невысокими сопками. Позиция была очень удобной для небольшого отряда. Там и решили оставить роту пулеметов "Максим", с задачей задержать немцев, хотя бы на три часа, чтобы основные силы смогли окопаться и организовать качественную оборону.

Командир роты с четырьмя пулеметными расчетами остался на одной сопке, на другой старшим назначили опытного (почти 10! лет боевого стажа) ст. унтер-офицера Ткача Георгия, получившего совсем недавно очередной крест "Георгия". На вершинах сопок быстро выкопали большие ямы и бойницы для "Максимов" по кругу, в центре свалили кучу патронов, по бочке воды для охлаждения стволов и ускакали забрав даже тачанки.

Все понимали, что оставили их на верную смерть! Расчеты прильнули к пулеметам и стали ждать. Видно было далеко - ровное поле, куда не глянет глаз. Подходи, хоть по одному, хоть ротами, хоть полками! Хватило бы только патронов!

Ждать долго не пришлось, даже чайку не успели хлебнуть, как на дороге появился головной дозор. Шли не таясь, уверенным быстрым шагом, около полусотни, и пешие, и на конях. От командира роты прибежал посыльный. "Пропускаем за сопки. Пару пулеметов на фланг. Огонь по команде!".

Выставили наблюдателя, который внимательно наблюдал за приближающимся врагом из небольшого куста. Не успел дозор подойти к сопкам, как показались и основные силы. Да, тихо не получиться, придется открывать огонь одновременно по всем и теперь в приоритете основная колонна и дозор надо пропускать глубже в тыл. Георгий дал команду вернуть один пулемет назад, на основное направление. Затаились. Немцы остановились между сопок, словно предчувствуя неладное.

Постояв на дороге пять минут и не заметив никакого движения, двинулись дальше - основная колонна приближалась быстро, наступая на пятки. Ударили с двух сопок почти одновременно. Два пулемета с дозором расправились быстро, отстреляв по пару лент. Они даже не успели от неожиданности разбежаться с дороги и понять, что случилось. А из основной колонны некоторым удалось спастись.

Не сделав даже попытки оказать сопротивления, они стремглав бросились в стороны, уходя из под плотного, смертоносного, огня. Спустя пятнадцать минут все стихло, только дымились нагревшиеся от интенсивной стрельбы стволы пулеметов. Вся дорога была усеяна трупами. Проехать по ней было уже нельзя. Теперь можно было и перекурить, и чайку попить, и, даже, перекусить, но в первую очередь заменили воду, остудив стволы. Ни один пулемет сбоя не дал!

Георгий смотрел в бинокль вглядываясь в даль. Немцы разворачивались, готовясь наступлению..... Да-а, видимо, скучать не придется, но перекусить самое время!

Но, как выяснилось, перекусывать-то особо было и нечем! Все запасы остались в тачанках. Все же кое что наскребли по сусекам, на два взвода буханка хлеба, да ломоть сала с парой луковиц. Жевали медленно, как бы запоминали вкус на всю оставшуюся жизнь...

Первый снаряд лег с недолетом. Опыт боевых действий был большой и Георгий понимал, сейчас начнется! Куда? Укрытий не готовили! Решение пришло мгновенно: "За склон сопки!"

Бьют почти прямой наводкой, можно укрыться в мертвой зоне. Он выглянул и в бинокль отчетливо увидел дымок - второй пристрелочный выстрел. "Ложись!" Снаряд прошелестел почти над головами разорвавшись далеко сзади, обозначив границы мертвой зоны. "Все за сопку! Пулеметы с собой!" Бойцы в мгновение ока покинули позицию, утаскивая пулеметы и несколько десятков коробков с лентами патронов (так, на всякий случай). Быстро пробежав по склону сотню метров залегли...

В третий раз прилетело сразу больше десятка. Почти все разорвались на вершине холма, хотя было и пару перелетов. Было хорошо видно соседнюю сопку. Там замешкались, успев захватить только два пулемета из четырех. В бинокль было видно как перевязывают раненых. Пока только трое и, вроде, не тяжелые! Разрывы слились в сплошной гул, снарядов не жалели - утюжили по полной программе! Солдаты поняли свою неуязвимость и уже через пять минут повылазили из щелей и собравшись в небольшие группки перекуривали, посмеиваясь над нерадивым врагом. Только Георгию было не до смеха - не пропустить бы начала атаки!

Вот и затишье. "На позиции, к бою!" - прокричал Георгий, первым поднимаясь в окоп, по которому взрывами разбросало пулеметные ленты. Снаряды наделали столько бойниц, что можно было поставить еще пяток пулеметов, но их было только четыре, пока без потерь! Он осторожно выглянул из-за бруствера и обомлел! Столько немцев он еще не видел за всю свою военную жизнь. Они были везде, сколько видели глаза. Солдаты шли быстро неровными линиями, уже можно было различить офицеров. Еще каких-нибудь 100 метров и они у подножья холма!

С соседней сопки застрекотали пулеметы, медлить было нельзя! Стрелять мимо тоже! Георгий осторожно отстранил младшего унтера от пулемета. Выставил прицел, одновременно давая команду на все расчеты, поймал в прицел силуэты и нажал на гашетку. Ленты улетали одна за одной! По защитному бронированному листу с громким визгом цокали пули, если залетит в прорезь прицела, сразу верная смерть, зато мучатся не будешь! Так и патронов не напасёшься! Стой! Прекратить огонь! Стрелять прицельно короткими очередями! Георгий оглянулся - бойцы лихорадочно набивали патроны в пустые ленты...

Уступив место младшенькому, который обиженно сидел в сторонке, взяв бинокль, он опять осторожно выглянул. Все поле было усеяно немцами. Сколько же их там? Тысяча? Две? Пять? На соседней сопке, метрах в тридцати-сорока от вершины лежало несколько десятков трупов. Вот резвые какие… Были!

Георгий внимательно посмотрел в бинокль. Кое-где видно было едва заметное движение - это отползали раненые. Вдруг глаз заметил полосу дыма. "Ложись!" Крик заглушил пронзительный свист снарядов. Спустя секунду, сразу два снаряда разорвались прямо на бруствере. Пулемет, из которого только что стрелял Георгий пролетел совсем рядом, обдав лицо жаром и по самый фартук воткнулся в рыхлую землю.

"За сопку!", на бегу заорал Георгий, едва слыша свой голос. Взбираясь на задний бруствер ямы, он наткнулся на тело, присыпанное землёй. Рука слегка подергивалась, живой, мелькнула мысль. Он схватил за руку и, что есть силы, потянул за собой переваливаясь за бруствер. Кто же это? Георгия прошиб холодный пот! Головы не было! Из разорванной шеи пульсациями выбрасывало кровь.....Он узнал его по медали - пальцы руки младшенького сжались, намертво прихватив рукав гимнастерки, словно цепляясь за этот мир…

Рывком высвободив свой рукав, Георгий кубарем скатился по склону, подальше от разрывающихся снарядов. Две пары сильных рук подхватили его и затащили в ямку.

Обстрел закончился через полчаса. От четырех расчетов в живых осталось только девять человек, почти все с легкими ранениями. На Георгии же не было ни одной царапины, легкая контузия не в счет!

Бойцы уже успели перевязать раны и несколько раз перекурить. Перед смертью не накуришься!

Продолжение следует...

Вспоминает полковник Виталий Мороз

— Это было под Смоленском, в начале войны. Немцы наступали, мы окапывались, готовясь к длительной обороне. И вдруг налетела вражеская авиация — самолетов столько, что неба не видно. Наши позиции они быстро сровняли с землей. Пришлось отступать. Мой вконец измученный взвод остановился на отдых в небольшой деревушке. Для ночевки выбрали крайний дом, поближе к лесу — на всякий случай.

В избе было небогато, но зато нас угостили свежим медом. Один мой солдатик — деревенский паренек Вася Клюев — даже заплакал: “Прямо как дома, у деда на пасеке”.

…Проснулись мы от стрельбы и гортанной немецкой речи. Кругом — шум, взрывы… Думаем, все: или смерть, или плен. Что делать?

Мы — в окошко, да к лесу помчались. Немцы — за нами. И все стараются нас от дороги оттеснить, чтоб загнать в болото. Вдруг выбежали мы на поляну. Кругом — пчелиные ульи. Видно, именно с этой пасеки нас вчера медом угощали. И такое все кругом мирное: пчелы жужжат, одуванчики дрожат на ветру…

Я даже подумал: “Если уж суждено умереть, то лучше здесь!” Но тут тот самый деревенский Вася Клюев встрепенулся и как заорет: “Уходите за ульи, быстрее, быстрее!”

Мы не поняли, что он задумал, но побежали дружно. Залегли. Смотрим, наш Вася ползает между пчелиными домиками, с одних крыши сбрасывает, по другим просто винтовкой стучит и бормочет, бормочет что-то, как молитву.

Тут как раз на поляне немцы появились. Опять стрельба началась — от ульев только щепки полетели. “Клюев, сюда!” — кричим мы Васе. А тот залег где-то в траве и молчок. И вдруг мы слышим, автоматные очереди заглушает какой-то нарастающий гул. Самолеты? Да нет вроде. И тут видим, как тучи пчел начали вылетать из каждого улья, собираясь над поляной в один огромный гудящий рой.

Рой этот поколыхался немного в воздухе и вдруг с бешеным гулом ринулся к лесу. Мы прямо глазам своим не поверили: не обращая на нас никакого внимания, пчелы полетели прямо к немцам. Каждый из фрицев быстро стал превращаться в гудящий черный клубок. Стрелять, конечно, никто из них уже не мог, слышались только вопли и стоны. Это зрелище так завораживало, что мы даже не сразу сообразили, что нужно скорее бежать. Некоторые из моих бойцов встали в полный рост, уставились на немцев и молча наблюдали, как наши русские пчелы расправляются с захватчиками. Если бы не это “секретное оружие”, мы бы тогда ни за что н

Вспоминает Михаил Петрушин. Во время войны — рядовой, вожатый служебных собак учебно-опытного батальона:

— Наш батальон готовил для фронта собак: подрывников, минно-розыскных, ездовых, санитарных, а главное — собак связи. Этих дрессировать приходилось дольше остальных, потому что использовали таких собак исключительно на передовой. В мае 44-го меня отправили в Псковскую область, в распоряжение 1-й Ударной армии 3-го Прибалтийского фронта.

Штаб нашего батальона стоял в маленькой рощице в трехстах метрах от переднего края. Днем ни до передовой, ни до штаба полка не добраться: открытое поле все простреливалось. Связь только по телефону. Но по кабелю ведь документ или секретную схему не передашь. Выручали собаки. Вожатый ночью проводил пса по маршруту, а тот потом в любое время пробегал по нему уже самостоятельно.

Поначалу пришлось доказывать, что собаки — надежные связные. Бывало, пишу пустяковую записку, даю своему псу команду: “Пост!”, и тот бежит к моему напарнику, который ждет в штабе. А потом, получив послание, читает записку моему командиру по телефону.

Когда нам уже стали доверять, то стали посылать с собаками любые документы. И вот однажды был очень напряженный день. Несколько раз пришлось отправлять документы с немецкой овчаркой Джульбарсом.

Он по жаре весь день бегал в штаб полка и обратно. И когда в очередной раз вернулся, залез в окоп и залег на прохладную землю отдохнуть. А тут как назло приказ — еще одно секретное донесение передать: большой пакет со схемой обороны и передовых позиций батальона. Ну, я иду к Джульбарсу.

Он увидел меня, навстречу бежит, ласкается, а как только я пакет из-за спины достал, тут же в нору спрятался. Не хочет идти. Я его вытащил, пакет заложил во вьюк и дал команду: “Пост!” Пес нехотя вылез из окопа, не спеша побрел и скрылся за кустами. Через минуту — звонок с переднего края: “Джульбарс перешел траншею и пошел к немцам!”

Слышу, на передовой паника, командир отделения кричит: “Стреляйте в него немедленно!” А как стрелять, его же в кустах не видно! Тут мой сержант медленно так поворачивается в мою сторону и говорит: “Ну что, собаку под трибунал не отдашь, так что готовься сам!” Сижу в блиндаже, грущу. Вдруг кто-то кричит: “Петрушин, Джульбарс твой вернулся!”

А тот, оказывается, к немцам не дошел, в кустах походил, отдохнул и обратно крадется. Голову опустил, хвост поджал — знает, что виноват. Ну, тут уж я не выдержал: привязал его к дереву и, против всех правил дрессировки, отходил дрыном по бокам. Потом отвязал и снова даю команду: “Пост!” Джульбарс отбежал метров на двадцать, отряхнулся и опять — в те же самые кусты.

Сержант мой прямо охнул от такой наглости. Все, говорит, теперь уж точно под трибунал пойдешь! И что вы думаете? Прошло не более двух минут — а до штаба полка километра три было, — оттуда звонок: “Донесение получено!” Так я и не понял: каким маршрутом пес доставил тот секретный пакет? Видно, путь короткий знал. Джульбарса потом так и прозвали — Трибунал. А часть моя, кстати, до сих пор существует. Это теперь Кинологический центр Минобороны, и питомник там есть — “Красная звезда” называется.

Наша часть служила своеобразным местом ссылки для колоритных личностей, которых выгнать жалко или, по определенным причинам, невозможно. Зампотех был как раз из таких.

С одной стороны, специалистом он был отличным и к вверенной технике относился с почти религиозным трепетом. Учитывая, в какой жопе находилась армия в те годы, данное качество сложно было переоценить. А еще он почти не пил. Не по религиозным соображениям, хотя и был таджиком по национальности, а потому, что рулить любил больше чем водку. Я в курсе, что есть те, кто пытается совмещать эти вещи, но как я уже сказал, Зампотех слишком уважал технику, чтобы сесть за руль нетрезвым.

И, казалось бы - непьющий и хорошо разбирающийся в вверенной ему матчасти офицер должен быть на вес золота? Проблема была в том, что людей Зампотех не любил примерно настолько же, насколько обожал машины. В его глазах человеки существовали только для того, чтобы портить, ломать и разукомплектовывать вверенную ему технику. А еще, несмотря на военное образование, он слабо разбирался в таких условностях как "вежливость" и "субординация", так что мог легко и непринужденно посоветовать "убрать от машины свои корявые заготовки" любому, невзирая на чины и звания.

Так что, поставив рекорд округа по смене мест службы, Зампотех осел у нас. Комбат к его закидонам относился философски - службу тащить кто-то должен, да и машины хоть как-то, но ездят, и ради такого готовы был терпеть и характер Зампотеха, и его методы добычи запчастей (напоминаю, что на дворе был конец девяностых и снабжение отсутствовало как класс).

А потом в часть попала кассета "Люди в Черном", и все встало на свои места. Ну посудите сами - великолепные технические знания, полное непонимание традиций и культуры аборигенов... И очень странная анатомия, заточенная под взаимодействие с техникой.

Зампотех был похож на Слендермена - как будто кто-то взял невысокого человека и удлинил ему руки и ноги в два раза. Любой, кто видел, как он садится в свои "Жигули", надолго впадал в ступор. Потому что Зампотех туда не садился и не залазил. Он туда складывался как столярный метр. А еще это единственный человек на моей памяти, которому показался удобен рычаг переключения передач на "шишиге" - он им себе по колену не попадал.

Для тех кто не в курсе, рычаг КПП на шишиге за спиной водителя, и нормальному человеку туда тянуться весьма тяжко. У зампотеха же с этим проблем не было - длина его конечностей позволяла с крайнего правого пассажирского места камазовской кабины дотянуться до тормоза и вдавить его вместе с ногой замешкавшегося водителя в пол, так, что водила потом неделю хромал.

Ибо , несмотря столь несуразный внешний вид, силища в нем была громадная. Я лично видел, как он в одно лицо вынул из своих "Жигулей" движок, и буркнув, в ответ на предложенную помощь, что-то среднее между "Спасибо" и "Чтоб я вам, криворуким, мотор доверил...", оплел его руками поднял и уволок в мастерскую.

В общем, в том, что под его личиной скрывается застрявший на земле инопланетянин, у нас сомнений не было никаких. Хотя с другой стороны - всем было глубоко пофиг. Как уже упоминалось, к людям Зампотех относился с плохо скрываемым недоверием, так что до техники допускал только вымуштрованных до полуобморочного состояния водителей, которые, будучи разбуженными ночью, могли без запинки отбарабанить порядок ТО вверенной техники и усилия затяжки всех болтов.

С остальным личным составом Зампотех пересекался только в одном случае - когда нужно было в город. Так как, либо ты едешь на "Дежурке", либо шкондыбаешь до трассы и ловишь попутку. Само собой на "Дежурке" перемещаться было на порядок удобнее, но для этого требовалось договариваться с Зампотехом за масштаб твоей помощи.

Из опыта прошлых историй я в курсе, что тут есть много любителей зацепиться к словам и начать делать далеко идущие выводы. Например про "методы добычи запчастей" и про самодурство Зампотеха.  Для данных граждан поясняю: жопа была не только с запчастями, но и с топливом, поэтому "Дежурка", которая возила детей офицеров в школу, солдат в увольнение и на дембель, доставляла продукты в часть и документы в штаб заправлялась и обслуживалась, фактически, на средства Зампотеха.

И если офицеры могли скинуться на бензин, то от солдат требовали, в основном, только помочь с погрузкой - разгрузкой. Ну и откопать дорогу зимой. Не по уставу, но по совести. Очень удобно с дивана рассуждать о том, как все должно быть. Однако, было вот так. И, глядя на то, сколько офицеры части, и Зампотех в том числе, вкладывали личного времени, сил и средств, чтобы часть жила и действовала, "качать права" нам совесть не позволяла.

Потому что, несмотря на все трудности того межвременья, мы все равно оставались прежде всего мужчинами, солдатами и защитниками.

@ Sgtmadcat

Этот забавный эпизод из флотской жизни случился в те далекие времена, когда еще в полном здравии был СССР, колбаса стоила два рубля двадцать копеек, а фунт лиха (поллитровка) – два семьдесят пять без стоимости посуды. Как-то по весне в тридцатой дивизии надводных кораблей Черноморского флота начальник политотдела этого соединения объявил месячник культуры. Однако его главное условие было нереальным. Вводился запрет на матерные слова. Задача казалась просто невыполнимой. Потому, что флот без мата, все равно, как страна без дипломата. Такая есть присказка.

В тот день к начальнику политотдела, в народе – начпо, приехала делегация с Кубани. И в тот момент, когда гости сидели в кабинете и вели с офицерами приличествующую случаю неторопливую беседу все о том же месячнике, они неожиданно стали свидетелями трагикомичной истории, красноречиво говорящей о незыблемости основ флотской субординации. Едва начпо закончил витиеватую фразу на счет чистоты речи и примерных манер поведения, как в дверях его кабинета картинно появился дежурный по политотделу с душераздирающим криком:

- Товарищ капитан первого ранга, там, на улице мичман Сычев киноартиста убивает!..

Мичман Валентин Сычев заведовал автомобильным гаражом дивизии. Когда-то он служил на сторожевике «Беззаветный». Был самым знаменитым на флоте ракетчиком, мастером кинжального ракетного удара. А перед пенсией нашел себе тихую дембельскую работу - ушел на берег и стал завгаром. Тяжкая флотская доля и изматывающие душу дальние походы сделали этого морского волка суровым воспитателем матросов. Причем педагогические приемы, которыми он пользовался, не всегда укладывались в теорию Ушинского, назидательно гласящую о необходимости постоянного и тактичного воспитания подрастающего поколения. А еще мичман Сычев свято верил, что если с утра не жахнуть хотя бы полстакана корабельного шила, как именуют на флоте спирт, то весь день не заладится и вообще все пойдет прахом.

Случилось так, что именно в это время на гвардейском большом противолодочном корабле «Красный Кавказ» снимался художественный фильм. Главную роль матроса-ракетчика играл молодой, но уже известный актер. Он переоделся в матросскую робу, вошел, как говорится, в кадр, но тут измазался пушечной смазкой. Кто-то опрометчиво, а может и специально посоветовал ему сходить в расположенный рядом гараж и помыть экипировку в солярке. Артист так и сделал. Он вошел в гараж, святая святых мичмана Сычева, и, не спрашивая у последнего разрешения, стал замывать робу. Сычев к этому времени уже махнул порцию шила и приготовился повторить. Но при виде нестриженого и грязного матроса, бесцеремонно вошедшего в его заведование, у сурового педагога перехватило дыхание. Хозяин гаража вначале застыл, словно ящерица, а только потом и сумел с трудом выдавить из себя:

- Не понял?!

- Что вам не ясно? - спросил словоохотливый артист.

- А ну-ка, слинял отсюда баран нестриженый! Иначе сейчас же выпишу тебе в торец! - рявкнул наконец-то пришедший в себя самобытный педагог, далекий от такта Ушинского.

Сычев сказал более выразительные слова, но строгость жанра не позволяет буквально воспроизвести его речь. Как именно выражался мичман, предлагаю домыслить читателю.

- То есть, как это слинял? И что значит «выписать в торец»? – изумился интеллигентный артист.

Глаза мичмана налились кровью. Он схватил оторопевшего актера за шиворот и поволок его к выходу из гаража.

- А вот я тебе покажу, «как»! Сейчас узнаешь! - неистово рычал мичман. - Вконец оборзел, щенок.

- Что вы делаете? Я же артист! - стенал киногерой.

- У меня тут все вы артисты, - наставительно внушал актеру мичман, хватая беднягу за грудки.

Артиста с трудом отбили у разбушевавшегося мичмана работники политотдела…. Потом я смотрел кинофильм, который снимался у нас на «Красном Кавказе», и не мог нарадоваться игре знакомого актера. Но через киношный лоск, нет- нет, да и проступало в игре актера что-то сычевское, что-то заслуженное, что-то мичманское. Вот бы каждому нашему фильму таких эффектных консультантов…