Как Франция еврея судила
За полвека до того, как внимание всего мира привлекли заполненные вчерашними die übermenschen нюрнбергские скамьи подсудимых, Европу потрясло беспрецедентное на тот момент обвинение в шпионаже в пользу Германии офицера Генштаба французской армии Альфреда Дрейфуса. Обвинение, как прочие подобные ему, вполне могло кануть в лету истории, не будь процесс настолько бесчестным и не затрагивай он один из самых острых вопросов того времени – уже упомянутый ранее еврейский вопрос. С позиции современного человека суд 1890-х гг. или дело Дрейфуса, как оно традиционно называется в исторической науке, кажется откровенно нелепым: обвиняемый – не несущий никакой выгоды из продажи секретных документов еврей из Эльзаса, а улики – откровенные подделки.
Однако для расколовшегося на два лагеря французского общества процесс стал одним из самых значимых событий конца XIX – начала XX вв. Как вышло, что одна из самых просвещённых и передовых стран стала оплотом антисемитизма? Как люди, спустя время попавшие в число главных обвинителей на Нюрнбергском процессе, когда-то могли беспощадно требовать расправы над Дрейфусом и всеми евреями Франции, исходя лишь из их национальности и предоставленных публике «улик»?
Альфред Дрейфус
Альфред Дрейфус родился в 1859 году в Эльзасе в семье богатого фабриканта и являл собой красочный пример представителя французского еврейства тех лет: после передачи Эльзаса Германии семья Дрейфусов перебирается в Париж, а сам Альфред выбирает мало оплачиваемую, но очень статусную и, если можно так сказать, патриотичную профессию военного. Казалось, менее правдоподобного шпиона Германии подобрать было просто нельзя. Капитан не мелькал в каких-либо скандалах, не был склонен к азартным играм, не отметил себя никакими порочащими связями, отличался исполнительностью и надежностью. В 1894 году он проводил свои последние месяцы в генштабе и уже был прикомандирован к Парижскому пехотному полку . Но всё это было забыто в конце этого же года в ходе поисков пропавших из ведомства секретных бумаг.
15-ого октября 1894 года Альфреда Дрейфуса арестовали. Довольно удобным фактом для обвинителей оказалось то, что он был единственным евреем в штабе – такое положение дел спасало честь армии, ведь на предательстве был пойман не француз. Альфреду вменяли в вину передачу документов немецкому атташе Максу фон Шварцкоппену, а всё обвинение изначально строилось на обнаруженном в мусорном ведре и разорванном в клочки бордеро (с фр. bordereau – опись, прилагаемая к отправленным документам). В нём, якобы, был опознан почерк Дрейфуса. Что примечательно, изначально приглашённый графолог Гобер не согласился с этими выводами, в связи с чем позднее был сменён на более, как заявлено, компетентного специалиста. На деле же – более антисемитски настроенного Бертильона. Главными действующими лицами обвинения и основными производителями дальнейших фальшивок становятся полковник Мари-Жорж Пикар и майор Арманд Патю де Клям. Под их давлением прогибается и министр обороны Огюст Мерсье: он начинает решительно выступать за предание капитана суду, тогда как ранее, ещё в начале разбирательств, Мерсье избегал прямого ответа и опасался ещё большего падения своего авторитета, выяснись вдруг, что офицер из генштаба невиновен. Повлияли на его решение стремительно надвигающаяся парламентская сессия.
А. Дрейфус
Процесс прошёл в рекордно быстрые сроки и, само собой, за закрытыми дверями. Колеблющихся судей – доказательств набралось слишком мало, да и те были косвенными – ввернули в нужную сторону подделанной документацией. В её числе – записка, якобы отправленная Шварцкоппеном своему итальянскому коллеге в Париже. В тексте он прямо упоминает Дрейфуса и «переданные» тем данные, однако так некстати вставленное «этот каналья Д.» лишь усиливает подозрения судей: ни один здравомыслящий человек, замешанный в международном шпионаже, не будет прямо указывать имя своего агента. Но всё же, несмотря на все эти факты, в конце декабря Дрейфуса в полном судейском составе признают виновным и приговаривают к пожизненному заключению на Чёртовом острове. 5 января 1895 года на глазах толпы его позорно разжаловали, а уже 17 сослали.
Сам Дрейфус, вспоминая ссылку, пишет в дневнике: «Наконец, после тридцати дней такого одиночного заключения, меня перевели на Чёртов остров, где я буду наслаждаться по крайней мере каким-то подобием свободы. Действительно, днем мне можно будет прогуливаться в пространстве в несколько сот квадратных метров с надзирателем, следующим за мною шаг за шагом; при наступлении ночи <…> меня будут закрывать в хижину, занимающую площадь всего в четыре квадратных метра и запирающуюся решетчатою железной дверью, перед которой надзиратели будут сменяться каждые два часа» . Сам Чёртов остров, вмещавший в себя лишь солдат и заключённого, представлял собой вытянутую на две мили в длину и полмили в ширину скалу. Вся почта просматривалась, а на руки выдавались лишь копии писем . В любой момент охрана могла ворваться в дом и начать обыски с допросами, несмотря на то, что сбежать с острова мужчина попросту физически не мог. Любое действие сопровождалось сильным шумом и грубостью, каждый вздох во сне запоминался и передавался начальству. Постоянное нахождение в стрессе давалось Дрейфусу нелегко: «Какое ужасное состояние – вечной заподозренности, непрерывного надзора для человека, честь которого стоит столь же высоко, как чьи бы то ни было честь на свете…» . Со временем он лишился дневника, ранее помогавшего последовательно вести рассказ о происходящем на острове. Болезни, голод и постоянное напряжение подтачивали заключённого и позднее, вероятнее всего, либо убили бы его, либо довели до самоубийства, не развернись в Париже активная борьба за свободу незаконного осужденного офицера.
Хижина Дрейфуса на Чёртовом о-ве
Первыми дрейфусарами – то есть сторонниками пересмотра дела и реабилитации самого офицера, - как бы банально это не звучало, были члены его семьи. Однако помощь их была весьма специфической. Альфреду Дрейфусу было неоткуда узнать новости о происходящем во Франции. До заключения на Чёртов остров он часто писал письма своей жене и с нетерпением ждал ответ; ухудшение условий содержания и усилившиеся подозрения охраны свели к минимуму возможность переписки, все силы были брошены на ведение дневника, в начале 1900-х гг. изданного под названием «Пять лет моей жизни. 1894-1899». Фактически, на этом закончилась помощь Альфреду. Семья Дрейфусов избрала странную и довольно неэффективную тактику сокрытия деталей расследования. Казалось бы, как и многим сфабрикованным делам, делу Дрейфуса пошла бы на пользу гласность, значительное привлечение внимания общественности к этому вопиющему случаю вынесения приговора невиновному. Но члены семьи, видимо опасаясь ещё больше осуждения – сыновья взявшего все дела Матье Дрейфуса были вынуждены покинуть колледж из-за травли , - предпочли обращение ко всем политикам, с которыми только доводилось сталкиваться. Пассивность в спасении родственника оттолкнула от них верных помощников – Фернана Лабори и Бернара Лазара.
В противоположном направлении им решительнее, что, увы, не означало «эффективнее», действовали евреи-интеллектуалы. Именно Лазар, как один из таких представителей, всеми силами пытался привлечь видных деятелей партий. Но в то время любое сочувствие Дрейфусу было равносильно симпатии всем тем надуманным еврейским заговорам. Страх перед обвинениями был даже у совершенно лишённых антисемитских настроений простых граждан .
И в тот момент, когда стало казаться, что шанс спасти бывшего офицера от незаслуженного заключения был уже упущен, к расследованию подключился полковник Жорж Пикар.
Жорж Пикар
В историю его имя вошло как имя одного из главных защитников Альфреда Дрейфуса, ярого поборника правды и разоблачителя генеральских фальшивок. Зимой 1895 года президентом республики после отставки Ж. К. Перье стал Феликс Фор. К великому разочарованию дрейфусаров, Фор не поменял мнения в отношении дела; новым начальником секции статистики назначен Пикар. Примечательно, что он был не чужд антисемитским взглядам, однако конкретно в его случае совесть и желание справедливого исхода возобладали над всеми предубеждениями. В то же время главой контрразведывательного отдела секции статистики оставался уже известный нам полковник Анри, нашедший то самое злополучное бордеро . И вот спустя время – вновь клочки, принесённые подкупленной горничной дома германского атташе. К своему несчастью, Анри решил заняться ими позднее. А более расторопный Пикар собрал из клочков телеграмму: «Париж, улица Биенфезонс, дом 27, майору Эстергази. Милостивый государь. Прежде всего я надеюсь получить от вас более подробную информацию, чем недавно переданная Вами мне, по вопросу, о котором шла речь. Поэтому я прошу Вас сообщить мне ее письменно, чтобы у меня была возможность судить, смогу ли я впредь поддерживать связи с фирмой Р.» . Шварцкоппен серьёзно подставился. Телеграмма так и не была отправлена, найдя пристанище сначала на дне мусорной корзины, а после – в отделении контрразведки. Полковник Пикар всерьёз заинтересовывался упомянутым в тексте майором Эстергази.
Фердинанд Эстерг(х)ази
В отличие от Дрейфуса Фердинанд Эстергази не мог похвастаться отличной репутацией. Более того, в личных письмах, опубликованных позднее на обозрение всей Франции, он открыто выражал симпатию Германской империи – фатальная ошибка после Франко-прусской войны. Он писал своей любовнице: «Любопытно бы узнать, где находится граница, если только таковая существует, терпения этого тугодумного народа, антипатичнее которого для меня не существует на всем свете... В скором времени немцы поставят всех их (французов) на соответствующее место <…>. Все наши главные военные вожди — трусы и невежды... <…>. Если бы мне сказали, что я умру завтра уланским капитаном, зарубив изрядное число французов, я был бы вполне счастлив... Я с наслаждением отправил бы на тот свет тысячу французов» . Ошибкой было и то, что Шварцкоппен вообще согласился нанять майора в качестве шпиона. На тот момент Эстергази уже следил за офицерами штаба, казалось, жил не впроголодь, но фривольный образ жизни и стеснённый кошелёк давали о себе знать: летом 1894 года из-за финансовых проблем и личных амбиций он начал работать на Германию. Повеса и спекулянт не то чтобы осторожен в своих действиях, и, в конце концов, оказался под ударом. Поразительная схожесть почерков видна была не только полковнику Пикару, но и всем, кто изучил факсимиле бордеро, изданного в «Le Matine». Дрейфусары потребовал суда и тщательного расследования, а Эстергази начинает совершать одну ошибку за другой: от панического визита к Шварцкоппену до неосторожных полный завуалированных признаний переписок с высокопоставленными политиками.
Активные действия Пикара и его прямое обвинение Эстергази в измене по достоинству оцениваются начальством, и Пикара ссылают в Тунис подальше от расследования. Но сторонникам Дрейфуса удаётся разжечь в обществе искру: запущенная в прессу новость о побеге заключённого с острова не являлась правдой и была почти сразу же опровергнута, однако внимание общественности вновь было привлечено. Ранее отказавшийся от сотрудничества с дрейфусарами авторитетный оппозиционер правительству Шерер-Кестнер открыто заявил о необходимости пересмотра дела. Генералитет заволновался, а Франция ожила.
К 1898 году во Франции уже существовало огромное количество праворадикальных организаций, таких как Антисемитская лига, Лига патриотов, Лига французской родины и т.д. От Лиги французской родины в последствие отделяется экстремистская её часть Аксьон францез («Французское действие»). В ответ дрейфусарами создаётся Лига прав человека. Именно она в дальнейшем сыграет значительную роль в утверждении парламентаризма и демократии.
1898 год становится по истине переломных годов в деле.
Матье Дрейфус, воодушевлённый этим, требует привлечь к суду настоящего составителя бордеро – Эстергази. 11 января 1898 года майора оправдывают под крики «Да здравствует Эстергази! Смерть евреям!». В то же время антисемиты начали активную кампанию по распространению новых слухов о заговорах евреев. Все попытки проведения ответных митингов душились на корню. Партии старались использовать это в своих интересах, смело бросаясь обвинениями и требованиями. Но оставалась и здравомыслящая часть французов, возмутившаяся произволом обвинителей и ссылкой Пикара. Антидрейфусары праздновали победу до 13 января 1898 года, пока в свет не вышла статья Эмиля Золя «J'Accuse…!».
"Я обвиняю!"
Эмиль Золя
«Я обвиняю!» - так начинается открытое обращение к президенту Франции Фору, опубликованное в газете «L’Aurore». Писатель решительно осудил несправедливость проводившихся судов. Говорилось и о ярких фигурантах дела. Так, например, Дюпати де Клам, затеявший всё следствие, по словам Золя, являлся главным виновником всего прошедшего судебного фарса. Большое недовольство вызывало ничтожное количество улик в пользу вины Дрейфуса и общая бестолковость проводимого процесса: « Оно же [дело] построено буквально на пустом месте! <…> Дрейфус знает несколько языков? Преступление. У него не было найдено никаких компрометирующих бумаг? Преступление. Он трудолюбив и любознателен? Преступление. Он держится спокойно? Преступление. А наивность формулировок, полнейшая бездоказательность доводов! Толковали о четырнадцати главных пунктах обвинения, а на поверку все они сводятся к одному-единственному — злополучному бордеро» . Много вопросов у Золя вызывала и скрытность суда, его проведение в «узком кругу сослуживцев». Противоположно суду 1894 года суд 1898 дерзок и нагл как обвиняемый Эстерхази. Золя перечисляет все доказательства в пользу вины майора и призывает президента к здравому смыслу. Завершая своё обращение поимённым списком виновных в судебной ошибке лиц, публицист уверяет, что лишь хочет справедливости: «Правды — вот всё, чего я жажду страстно ради человечества, столько страдавшего и заслужившего право на счастье. Негодующие строки моего послания — вопль души моей. Пусть же дерзнут вызвать меня в суд присяжных и пусть разбирательство состоится при широко открытых дверях!». Общественность начала жадно следить за развитием событий.
Генералы же решили удовлетворить желание Золя, прозвучавшее в последнем предложении письма. Прошедший с 7 по 20 февраля 1898 суд инкриминировал писателю клевету и добился максимальной меры наказания. Золя бежал в Англию, а дрейфусары проиграли парламентские выборы весны 1898 года.
Общество раскололось на две части. Одни, откровенно поддавшись антисемитскому настрою, обвиняли еврейского офицера во всех приписанных ему грехах. Другие же, ища в противниках хоть каплю здравого смысла, твердили о невиновности Дрейфуса. Нередко дискуссии разворачивалась в рамках одной семьи. В основном, на стороне антидрейфусаров выступали монархисты, клерикалы – они обвиняли, по большей части, евреев скорее как иудеев, а не просто представителей нации, - националисты, само собой, и отдельно взятые известные нам личности тех лет – Ж. Верн, П. Сезанн и Э. Дега. На стороне Дрейфуса были, как ни странно, радикалы, некоторые бывшие прогрессисты, социалисты с Жоресом во главе, антиклерикалы, масоны, сторонники парламентской республики и антимилитаристы. Помимо Жореса из видных деятелей выступили К. Писсарро, К. Моне и П. Синьяк .
30 августа по приказу нового военного министра Кавеньяка арестован Анри.
Юбер-Жозеф Анри
В тот же день в тюрьме полковник сознаётся в подлоге улик и создании фальшивок, а 31 числа – кончает жизнь самоубийством. И без того напуганный развитием событий Эстергази срывается и спешно покидает Францию. Реабилитация Дрейфуса казалась уже вполне реальной: часть документов была признана фальшивой, а один из главных подозреваемых бежал, перед этим открыто объявив о своей виновности. Но даже признание Эстергази не подействовало на антидрейфусаров – те были уверены, что сделано оно ложно и за деньги. Анри же хвалили за «патриотический подлог» . Генералитет предпринял попытку оспорить все выступления дрейфусаров, но добился лишь протестных отставок нескольких министров. Уголовная палата решает всё-таки пересмотреть дело.
Кассационный суд во время повторного рассмотрения выясняет, что совещание присяжных проходило вдали от адвокатов с обвинителями и пользовалось не известными последним данными, что в целом ставит под сомнение справедливость вынесенного решения. Бывшие военные министры были не в состоянии представить правдивые доказательства вины офицера. Неожиданным после отказа приглашения на суд Шварцкоппена становится его публичное заявление в прессе: документы он получал из рук Эстергази. Подтверждает сотрудничество и германское правительство. Неужели близка реабилитация Дрейфуса? Решение приводит в разочарование всех дрейфусаров: виновен, но со смягчающими обстоятельствами и сокращением срока заключения до 10 лет.
А. Дрейфус
До 1903 года ситуация вновь зависает в воздухе. В этом году президент Лубе – сменивший на посту умершего Фора – вместе с правительством Вальдека-Руссо решает сбавить напряжение и предоставляет Дрейфусу возможность попасть под амнистию, а Франции – компромисс. На тот момент антидрейфусары начинают действовать жёстче, усилив чисто протестных демонстрацией. Амнистию получают все проходившие по такому обвинению. Дрейфус, уже изрядно измотанный этой историей, соглашается и, тем самым, непроизвольно отталкивает от себя часть сторонников. В их реакции есть определённая логика – ведь Дрейфус невиновен, а помилование принял как преступник.
Ещё несколько лет длится следствие и лишь в 1906 году окончательно признаётся полная невиновность офицера. Его восстановили в правах и званиях. В годы Первой мировой войны Дрейфус самоотверженно дослужился до майора и подал в последствие в отставку. В 1935 году он умер.
После освобождения
Последнее прижизненное фото, 1935 год
Дело Дрейфуса завершило консолидацию Третьей Республики под знаменем парламентаризма и защиты прав человека и, одновременно с этим, стало новым витком для масштабной антисемитской пропаганды. Едва ли кто-то мог представить, что в стране, ставшей символом демократии и свободы, когда-то будут звучать призывы растерзать и изничтожить евреев. Антисемитская кампания помогала препятствовать планам республиканцев демократизировать структуры управления армией и обновлять офицерские составы. Несомненно то, что при минимальном количестве доказательств этот офицер был обвинён в предательстве по большей части из-за своего еврейского происхождения. До настоящих дней ведутся споры и выискиваются аргументы как «за», так и «против» вины Альфреда Дрейфуса в передаче бордеро Германии.
Из курсовой работы. Баянометр шалит - текст оригинальный.
