- Вы на автобусе поедите или на электричке? - спросила у отца мать, заканчивая собирать Женькину сумку.
- Да, наверно, на электричке...- ответил, начиная обуваться, отец. - Погода, вон, вроде, налаживается, можно и пешочком пройтись. А на автобус сейчас, я представляю, какая давка.
Женька тоже стал натягивать свои кеды, сидя на банкетке в прихожей.
- Так! Легкую куртку и кепку без разговоров! - строгим голосом сказала мать, - То, что солнце выглянуло- это ничего не значит, дожди какие были. Холодище!
- Ну, ма, июнь же на дворе, дождя, передавали, не будет, я ж и так в кофте еду, а у бабушки же там есть, что надеть, - стал гундосить Женька, так хотевший ехать без этой старой куртки и чтоб все видели его новый свитер, только вчера довязанный матерью.
Взятая из прошлогоднего журнала «Вязание-83» выкройка свитера для подростков, была сложная и очень нелегко давалась матери. В процессе работы, временно подхваченные детали многократно примерялись и что-то постоянно переделывалось, но, в итоге, все получилось просто замечательно, устроило обе стороны и теперь, Женьке не терпелось повсюду щеголять в обновке.
- Там-то, в деревне, понятно, что ты в старой фуфайке два дня проходишь, - не сдавалась мать. - А с электрички пешком чуть не пять километра мимо поля идти...ветер, знаешь там какой...а обратно, не знамо, что ещё будет...даже не заикайся! Быстро надел! И шапку! - поставила точку мать.
Женька с недовольным лицом натянул свою болониевую ветровку поносного (как называли ребята во дворе) цвета, застегнул нижнюю пуговицу, напялил кое-как свою синюю кепку с надписью «Речфлот» и пошёл, шаркая пятками, на выход.
- Коля, я тебя прошу, смотри за ним, - начала своё напутствие мать. - Чтоб с поезда когда сойдёт- застегнулся на все пуговицы. Особенно через поле когда пойдёте. Не спеши, помедленней своими ножищами... а то вспотеет. Валерка уже там, да?
- Да, Розка позвонила утром от Варьки, сказала что Валерку к матери они вчера привезли, оставили, а сами со Славкой в город вернулись, я ж говорил. - второй раз за день перечислил хронологию событий отец.
- Ну, хорошо! Им там веселей, конечно, вдвоём будет...То же мне братья, второй раз всего за одиннадцать лет увидятся.
- Что ж ты хотела, где мы, и где Ленинград! - урезонил отец. - Скажи спасибо, мы хоть до них пять лет назад доехали!
- Ладно, давай ступай, много не пей там...послезавтра на работу... яиц много не бери, есть ещё...
- Маруся! Всё будет тип-топ!
- Знаю я твой тип-топ...иди уже...Женька, смотри там не хулиганьте!... - крикнула в подъезд, давая последние на сегодня инструкции мать и закрыла за отцом дверь.
До железнодорожного вокзала Женька с отцом добрались без приключений за сорок пять минут, если не считать приключением поездку, сначала на переполненном троллейбусе, потом пересадка на автовокзале, больше напоминающий пункт эвакуации во время бомбежки, да пятнадцать минут стоя в автобусе, в котором Женька, переодически поджимая под себя ноги, мог оставаться на плаву, зажатый со всех сторон такими же как они с отцом, любителями загородной жизни.
Отстояв десять минут за билетами в кассу и взяв их, отец купил в привокзальном буфете две бутылки «Жигулевского», одну «Дюшеса» и несколько пирожков с капустой. До отхода нужной электрички оставалось ещё 15 минут, о чем гнусавый женский голос дважды известил всех присутствующих из динамиков, висящих на столбе у выхода из вокзала. Подхватив свои пожитки и пытаясь обогнать друг друга, в сторону указанного, тем же гнусавым голосом, номера железнодорожного пути, сорвались особо озабоченные нехваткой сидячих мест, граждане и гражданки. Большую часть из них составляли мужики в кепках и кирзовых сапогах, бегущих с мешками за спиной, из которых оглушали окрестности визжащие поросята, купленные на сегодняшнем рынке, да суетливые бабы с корзинками и коробками с пищащими цыплятами или утятами.
Отец, не поддаваясь общей панике, допил, встал с лавки, сунул порожнюю пивную бутылку в урну и кивнув, жующему пирожок Женьке в сторону удаляющейся толпы, важно пошёл к составу.
Отшагав по путям шесть вагонов, отец остановился, подпихнул под бордовый кримпленовый зад, казалось, намертво зависшую на поручнях бабульку, затем помог взобраться туда же Женьке и, одной рукой держа свой брезентовый рюкзак, а другой ловко перебирая по поручню, вскочил в тамбур вагона. В тамбуре уже было накурено. Сдвинув дверь в сторону, они вошли в салон вагона. Деревянные лавки были категорически засижены людьми. Железные багажные полки практически не просвечивались. Оставалось стоять в проходе и ждать, когда какая-то часть пассажиров сойдёт раньше, чем им оттопчут все ноги. Состав отправился. Под монотонный стук колёсных пар и визг поросят, спустя 30 минут они подкатили к своей станции.
Спрыгнув с подножки на гравий и поймав сиганувшего с верхней ступеньки Женьку, отец закинул рюкзак на плечи, застегнул на сыне куртку и они двинулись вдоль путей до перехода через бесчисленные рельсы ближайшей от их деревни станции.
Путь в четыре километра от станции до бабушкиного дома пролегал мимо бескрайних колхозных полей, обрамлённых уходящими к горизонту лесами и опять полями, но уже соседнего совхоза. Справа колосилась ещё зелёная рожь, чуть дальше шумело море зреющей кукурузы, слева какие-то машины бороздили картофельно- свекольный океан. Отец с сыном не торопясь шли по грунтовой дороге, иногда обгоняемые колхозными зилами и газонами, и совсем редкими легковушками, оставляющими после себя пыльные клубы. Одиннадцатилетний Женька донимал отца вопросами о работе двигателя внутреннего сгорания или процессе превращения зерна в буханку хлеба, или переплетении связей своих многочисленных родственников, с определением того, кто, кому приходится. Показавшийся из-за лесочка памятник погибшему солдату, указывал на поворот к их деревни, и что они уже минут через десять будут дома. Пыльная, накатанная телегами и изредка дребезжащими грузовиками дорога, петляя, спускалась к маленькой речке, на холмистых изгибах которой, были разбросаны простенькие домишки, создавая привычный пейзаж для живописной картины деревни средне-русской возвышенности.
Лишь спустя много лет, Женька узнал о необычайно богатой истории своей деревни. Правильней было говорить село, так как в старину любой населенный пункт, в котором была своя церковь или храм, деревней уже не являлся. Село Воротынск, согласно Ипатьевской летописи, а в ней это был город, был упомянут там лишь на несколько лет позже Москвы, в 1155 году. Это было родовое поместье знаменитого рода князей Воротынских, уходящего своими корнями к Рюрику и бывавшими в родстве со многими русскими царями. Перед тем, как после революции, утратив статус города, скатиться до уровня села, Воротынск прошёл славный многовековой путь, оставаясь эпицентром многих исторических событий: и знаменитого Стояния на реке Угре ( говорят именно здесь был штаб хана Ахмета), и многочисленных осад и разрушений в русско-литовской войне, и междоусобных войн за становление и укрепление Московского царства...
«Что было, то прошло» эту народную мудрость, как нельзя лучше, доказывал облик села Воротынск, по которому сейчас бодро шагали отец с Женькой. Попадающиеся за своими покосившимися заборами в виде редкого штакетника, жители села, приметившие знакомую долговязую фигуру Женькиного отца, издали махали руками и кричали приветствия. За последним перед домом поворотом, открывался вид на три главные достопримечательности села.
Справа, упирался в небо единственный двухэтажный кирпичный послевоенной постройки дом, на первом этаже которого всех встречали два крыльца, над первым красовалась надпись «продукты», над вторым - «пиво»; крутая лестница в торце дома, приглашала вскарабкаться на второй этаж и посетить магазин промышленных товаров.
Впереди дорога упиралась в перекинутый через вторую достопримечательность села - речку Высса, небольшой приток Оки, говоривший своими названием сам за себя. Упершийся в мост путник, будь то водитель или пешеход, стоял перед выбором: развернуться, к чертовой матери, или все-таки рискнуть пересечь этот мост, зияющий немалыми щелями между, местами прогнившими, шпалами его настила.
Слева, на берегу упомянутой мелкой, но шустрой речушки, доживала свой век большая церковь в форме креста, с на половину разрушенным куполом большого светового барабана, местами проваленной крышей апсида и сильно покосившимся крестом на колокольне. Церковь Николая Чудотворца, построенная в середине девятнадцатого века, начинала свою жизнь, как оплот и святыня для местного населения, после революции служила для него, то складом, то овощехранилищем, а к концу двадцатого, работала местными развалинами.
Осторожно перейдя по мосту через речку, Женька с отцом наконец подошли к дому бабушки Веры. Это был второй от реки маленький накренившийся домик из бревна, никогда не нюхавшим запаха краски, с двухскатной, когда-то давно покрашенной охрой, железной крышей.
Дом стоял у дороги, между двумя большими ракитами, в конце поворота, одновременно являющимся спуском с противоположного от церкви холма. Это географическое положение, спустя несколько лет, стало следствием трагедии, финалом которой стало разрушение бабкиного дома, посредством въезда в него с фасадной стороны, и выезда из противоположной, самосвала ЗИЛ, гружённого навозом. За первенство причины данного дела, в последствии ставшим уголовным, боролись две стихии. Вода и воздух. За воду выступала водка в крови водителя, управлявшего грузовиком, воздух пытался объяснить своё отсутствие в пневмосистеме тормозов указанного автомобиля, на момент аварии. Бабу Веру от неминуемой, но еще не желаемой гибели, спас союз дубового шкафа, стоящий в изголовье своей союзницы - бабушкиной железной кровати, с её мощными боковушками. Шкаф и кровать приняли на себя удар падающих балок перекрытия, сложившейся от лишенной опоры крыши бабкиного дома. Мирно спавшая на этой кровати за секунду до трагедии баба Вера, отделалась тяжелым испугом и обсыпалась толстым слоем чердачной пыли. С того дня, бабушка промыкалась ещё несколько лет, сначала в доме сына, становясь одной из причин семейных конфликтов, потом перебравшись к дочери в Ленинград, тоже внеся свой порядок в сложившийся там хаос, и, наконец, нашла свои покой на одном из Питерских кладбищ...
А пока, не ведая о грядущих изгибах судьбы, на пороге своего покосившегося, но ещё крепко стоящего дома, бабушка Вера стояла на крыльце, в ожидании своего сына и любимого внука, зная примерное время их возможного появления. Заметив их ещё переходящих мост, она приветливо вскинула руки и поспешно бросилась в дом разводить свою трехфитильную керосинку и ставить на неё сковородку.
В низкий створ входной двери отец мог войти только сильно пригнувшись, Женька пока ещё проходил свободно, так же как и низкая бабушка. Войдя после яркого солнца в темные сени, как называла баба Вера пристройку к избе, выполняющие роль и прихожей, и сарая, и даже курятника, Женька, каждый раз приезжая в деревню, попадал в другой мир. Темный коридор, подсвеченный с двух сторон, лишь щелями дверей, входной и во двор, если не была включена тусклая лампочка в курятнике, заставлял Женьку вытягивать руки вперёд и наощупь идти в поисках двери в хату. Когда же по вечерам в курятнике зажигался свет и горел там до рассвета, Женька, проходя коридором в дом или выходя ночью в сени пописать, в стоящее тут специальное ведро, видел в щелях стен, смотрящие на него куриные неморгающие глаза, какие-то совершенно безумные и немного пугающие. Сам дом представлял из себя одну, как тогда казалось, большую комнату, поделённую печкой «голландкой» на две части. Одной была кухня, она же столовая, она же умывальня, другой - спальня, она же все остальное, в которой помимо пары стульев и, упомянутых шкафа и кровати, стоял диван, старый круглый стол и комод.
Когда отец с Женькой вошли в дом, бабушка оторвалась от большой чугунной сковородки, на которой уже шкварчали не меньше 8 перемешанных яиц и пошла обниматься-целоваться с дорогими гостями.
Бабушка Вера была маленькой щуплой старушкой с совершенно седыми волосами, вечно спрятанными под повязанный платок, с какими-то бездонными голубыми глазами на улыбающемся морщинистом лице. Улыбаясь, она совсем не стеснялась своих зубов, точнее, зуба. Своего единственного зуба, который торчал из нижней десны, и уже давно не встречая преград на своём пути, вырос до невероятных размеров, создавая помехи при еде и разговоре, обычно очень громкого из-за совершенно плохого слуха. Завершала бабушкин образ, большая родинка над верхней губой, покрытая длинными седыми волосками.
- Ой, наконец-то, мои родные приехали! - одновременно улыбаясь и пуская слезу, принялась она обнимать и целовать сначала сына, а потом Женьку, как всегда щекоча его губы своей родинкой. - Вы на лектричке чаволь? А я так и подумала. Женечка, господи, какой же большой стал. Чавось так долго к бабушке не приезжал?
- Учился, ба! - уже забыв про нужную громкость, обычным голосом ответил Женька.
- Ась? Ничаво не слышу! - улыбаясь и заправляя платок за одно высунутое ухо, - пожаловалась баба Вера. - Громче мне Женечка, говори, громче...совсем глухая бабушка стала...
- Учился он мам...в школу ходил! - выдал отец за Женьку правильную информацию на нужной громкости. - А щас каникулы, вот и приехал!
- Ну, и молодец! - похвалила бабушка. - Ох! Что ж я вас заболтала совсем. Вы ж с дороги прям...ну, потерпитя...скоро кушать будет готово...
- Ба, а Валерка где?- крикнул Женька бабушке в оттопыренное ухо.
- Валерка-то? Да вон, на огороде! Ягоду ест, охломон, а она ж ещё не спелая...я ему- живот заболит, а ему хоть бы хны!...
- Па, я пойду Валерку позову, пока бабушка накрывать будет? - спросил Женька отца.
- Беги, сынуль, а я пока переоденусь.
Выйдя из светлой комнаты в темный коридор, Женька чуть не наступил на кошку, которая уже там ошивалась, в надежде на что-нибудь съестное. Кое-как в темноте он добрался до совсем низкой двери, выходящей во двор, и ему пришлось немного пригнуться проходя через неё. На заднем дворе Женьку встретили гуляющие куры, которые, целыми днями копаясь своими лапами в земле, все ещё умудрялись что-то там выискивать и тут же склёвывать.
В глубине огорода, среди разросшейся малины, стоял Валерка. Одного с Женькой возраста, его двоюродный брат, был младшим сыном тети Розы, папкиной сестры, которая с мужем дядей Славой, дочерью Аллой и Валеркой жили в Ленинграде. Первый и последний раз они виделись с Валеркой пять лет назад, когда Женька с мамой и отцом приезжали к ним в гости в Ленинград. Тогда они провели там пять дней, посмотрев чуть ли не все достопримечательности Северной Пальмиры, и довольно сносно сдружившись.
И вот теперь Тетя Роза с дядей Славой специально привезли Валерку к бабушке из Ленинграда, что бы он за пару-тройку дней приобщился к корням, повидался с многочисленной близкой и далекой родней и почувствовал разницу между городской жизнью и жизнью в деревне.
Повзрослевший Валерка был своенравный и избалованный пацан, который после своей культурной столицы, впервые очутившись в такой глухомани, ощущал себя так же, как, наверное, чувствовали себя испанские конкистадоры, высадившиеся на берегах Америки, населенными дикими индейцами. И он, так же как они, под видом культурного обмена (зеркал и бус на золотые статуэтки) нёс в себе лишь потребность удовлетворить свои желания и желание удовлетворить свои потребности. После того как он съел всю более менее спелую клубнику, Валерка перешёл на малину, за поеданием которой его и застиг Женька.
- Привет, Валер! - громко приветствовал его Женька.
- Ух! Блин, Жендос, ты, чтоль?! Напугал! - дернулся, увлёкшись пытаясь достать дальнюю спелую ягоду Валерка. - Здорова, бразе! А ты, смотрю, вытянулся, меня догнал...держи! - протянул свою руку Валерка.
Ребята пожали друг другу руки, немного смущаясь и не зная, как бы нащупать общие темы для разговора.
- Как там мои индейцы с ковбоями, поживают? - вспомнил Валерка про свой подарок, который он сделал ( не без давления мамы и старшей сестры) Женьке, когда тот был у него в гостях.
- Ха, вспомнил! Стоят, в месте с другими такими же и ещё рыцарями и викингами, в серванте моем. У меня теперь коллекция - почти 50 человечков, - похвалился Женька. - А началась с твоих, да...спасибо, тебе!
- Четко, визуха! А я банки от пива и пачки от сигарет собираю. У меня вся стена над столом моим, пачками заклеена, а банки на шкафу в три ряда стоят, - поставил на место Валерка.
- Ни фига себе! Я тоже пачки начал собирать...только у меня ещё мало...а у тебя Мальборо есть?
- Пфф! Мальборо! У меня их четыре разных...две красных, твёрдая и мягкая, ещё золотая, а ещё, ваще, зелёная с ментолом есть...знаешь как пахнет? - добил Женьку Валерка.
От окончательного разгрома Женьку спас отец, который позвал ребят к столу, когда шёл в туалет, называемый всеми, почему-то, уборная. Шагах в десяти от дома стоящее деревянное сооружение, метр на метр, и высотой чуть больше полутора, с прорезанным в незакрывающейся двери сердечком, дыркой в полу и с кусками газеты, насаженными на гвоздь.
В доме был накрыт большой круглый стол, посередине которого стояла большая сковородка с яичницей и обжаренной колбасой, привезённой отцом из города, рядом, на салфетке, лежала порезанная буханка чёрного хлеба из деревенской пекарни, и стоял глиняный кувшин с молоком от соседской коровы. Толи подействовал свежий воздух, а может вкус еды приготовленный на допотопной керосинке был какой-то особенный, но Женька с Валеркой набросившись на эту простую еду, через пять минуты, все съев, уже протирали кусочками хлеба пустую сковородку и с аппетитом его проглатывали. Запив все молоком, они вывалились из-за стола и пока Валерка сходил с банкой нарвать остатки полузрелой клубники и малины, Женька переоделся в свою старую деревенскую одежду. Отец перекусив, тем что удалось урвать из общей сковородки, засобирался сходить по гостям и навестить своих деревенских друзей. Распихав по карманам телогрейки бутылки «Русской» и «Жигулевского», он откланялся. Бабушка стала греть на керосинке кастрюлю воды, что бы помыть посуду, а Женька с Валеркой, прихватив с собой банку ягод, отправились в свою первую совместную прогулку по деревне.
Ближайшим объектом для исследования был мост. Начав сверху, были учтены и замерены все щели между шпал, найдены две самые большие ( конечно Валеркой) и три самые гнилые; высказаны прогнозы по времени обрушения моста и его последствий. Далее комиссия спустилась к реке с целью обнаружения дефектов опор моста и его перекрытий, с одновременным изучением глубины и скорости течения реки сначала у берегов, потом между колонн моста. По ходу выявления видимых дефектов конструкции, были представлены доклады о флоре и фауне обозримой местности, с подробным описанием всех обитаемых в данном водоёме рыб и способах их лова. Валерка знал всё. И охотно делился своими знаниями с Женькой. Даже когда Женька отставал, увлёкшись поеданием ягод из банки или исчезал из видимости, Валерка продолжал делиться знаниями. Пробелы и нестыковки, шустро заполнялись и склеивались фантазиями.
Пройдя вдоль берега реки ребята оказались напротив старинной церкви, показавшейся из-за деревьев, когда-то величаво стоящей на береговой возвышенности, а ныне привлекая к себе внимание любителей приключений, заколоченными проемами первого этажа и незаколоченными второго.
- Жендос, а слабо вон до того окна долезть? - предложил трудновыполнимую задачку Валерка.
- Ха, Валерьян, мы у себя на стройке возле дома и не в такое залезаем! - наконец найдя возможность утереть нос брату, ринулся к церкви Женька.
Подбежав к огромным развалинам, издали такими не казавшимися, ребята обойдя для начала все здание вокруг, и не найдя слабых мест в обороне противника, стали разрабатывать детальный план штурма.
- Валер, я думаю надо здесь залезать,- показал Женька на выступы в кладке. - Вон, там можно подтянуться, там перепрыгнуть на ту балку и по ней подойти к тому окну.
- Точняк! Давай, Женек, я за тобой...
Женька, ловко перебирая ногами и руками, стал вскарабкиваться на старинную стену, находя нужные для опоры и зацепа выступы и дыры в кладке, подтянулся на руках, вовремя закидывая коленку на край выступа оконной перемычки, вторую ногу перенёс на нужную подпорку, вскочил на дряхлую крышу навеса, с которого перебрался на крышу полукруглого выступа, называемого апсидом.
- Делов-то! - стараясь глубоко не дышать, те самым не выдавая усталость и страх, беспечно обхлопывая потными руками пыльные дрожащие коленки, сказал Женька. - Давай, Валер, не бзди, я буду подсказывать.
Валерка, хоть и со значительным отставанием и, благодаря Женькиным подсказкам, но тоже благополучно добрался до промежуточного этапа поставленной задачи.
Дальше, по очереди им предстояло пройти по обнажившейся балке перекрытия до стены с, зияющим темнотой и неизвестностью, оконным проемом.
Женька боялся высоты. Но ещё больше он боялся в этом признаться. В их дворе, среди своих ровесников и даже ребят постарше, Женька считался сорви-головой, который всегда первым устремлялся на самые опасные и неизведанные препятствия, возникающие по ходу их игр. Будь-то игра в войнушку на соседней стройке или в диких разбойников в близлежащей большой сосновой роще, полной оврагов с тарзанками и укрытий на высоких деревьях. Однажды встав на путь отчаянного заводилы, он уже не мог с него сойти, постоянно подавляя в себе свой страх.
Вот и сейчас, стараясь не смотреть в пустоту ниже шаткой балки, он прикусив губу медленно шёл вперёд, беспрерывно отгоняя жуткие мысли, бешеной стаей носящиеся в его голове. Балка закончилась, голова опустела.
Сев в проеме окна, он протянул заканчивающему свои путь по балке Валерке и, подхватив его, помог ухватиться за край проема, не дав тому потерять равновесие. Цель была достигнута.
Спрыгнув с подоконника на пол, они оказались в прошлом...
Продолжение следует...
