DoktorLobanov

Ежегодно я выступал в библиотеках и школах Беларуси, рассказывал новому поколению о судьбах их сверстников. В 2023 году было проведено несколько встреч и с российскими читателями.

4 мая провели телемост Брест-Минск-Самара. С российской стороны участвовала библиотека народов Поволжья и школа №13 г. Самары, с белорусской – брестская школа №13 центральная детская библиотека и я.

Продолжаем сотрудничество с областной библиотекой г. Тамбов. После проведённого в апреле телемоста читатели заинтересовались моим творчеством и теперь в мероприятиях, посвящённых Дню Победы, читают рассказы из моих книг.

Судя по фотографии - история Полины Аускер из новой книги "Звезда над сердцем"

В одной из минских библиотек 6 мая прошёл конкурс среди школьников. Дети читали стихотворения о войне. Меня пригласили возглавить жюри. Что, в связи с предыдущим постом очень символично.

Меня постоянно спрашивают: "Какие у вас творческие планы?"

В 2023-м году я должен закончить седьмую книгу медицинских рассказов, дописать третьи "Обрывки", выполнить обязательства перед издательством "Звязда",выдавим три книги фэнтезийной серии.

Но папка на рабочем столе под названием "Звезда над сердцем" не даёт мне покоя. Книгу надо закончить хотя бы к декабрю. Чтоб хоть кто-то из тех, кто подарил мне для неё истории, успели увидеть их на бумаге.

Сажусь работать

С уважением, DoktorLobanov (Павел Гушинец)

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov

«Классуха» после выступления бледнела, краснела и искала виноватого.

На 9 мая тогда ещё второй «Б» опять заставили петь. Подобрали какую-то максимально патриотическую песню, чтоб переделывать её слова даже Вовке было стыдно.  Патриотизма в песне было много, а вот интереса для второклашек никакого. Песня была скучная, со сложными словами. Второй «Б» решил выступление саботировать. То есть на репетициях дети ещё что-то из себя выдавливали, а на самом выступлении, перед тремя толстенькими дяденьками из гороно окончательно растерялись и понадеялись на товарищей.

И вот звучит музыка, учитель пения взмахивает руками. Двадцать пять мальчиков и девочек синхронно открывают рты, а со сцены одиноко звучит голос Вальки Куролесовой, отличницы, зубрилы и ябеды. А Вальке не то, что медведь на ухо наступил, а целое стадо слонов потопталось.

Очень смешно получилось.

«Классуха» опять ругалась. Зато больше второй «Б» на певческие мероприятия не таскали. Они по словам Зинаиды Петровны, потеряли доверие руководства школы.

А тут стихи. И со сцены. И в одиночку. НИ-ЗА-ЧТО!

Классная что-то там ещё говорила про детей, у которых нет ответственности, но её уже никто не слушал. Все прятались. И тут раздался спасительный звонок. Все облегчённо выдохнули, но, как оказалось, рано. «Классуха» замерла у двери и решительно выдернула из толпы детей Вальку Куролесову и Пашку.

- Павлик, Валя, останьтесь в классе.

Вовка, предатель, проходя мимо Пашки скорчил рожу:

- Попался, попался.

И убежал в буфет, пирожки с повидлом трескать. А ещё лучший друг называется.

А классуха усадила Вальку с Пашей на переднюю парту, прямо перед своим столом и начала говорить, что они в классе самые лучшие дети, что только им она может доверить такое важное дело, как защиту чести класса на конкурсе, и эти конкурсы специально придуманы для того, чтоб раскрывать талант детей и наше государство такое заботливое, что эти конкурсы организовывает.

Валька слушала, раскрыв рот и только кивала. А Пашке было тоскливо. Он уже понимал, что от чтения стихов со сцены отвертеться не удаётся. И ему придётся учить какое-нибудь глупое стихотворение, а потом краснеть, рассказывая его. А ещё очень хотелось в туалет, а отпроситься при Вальке было стыдно.

На следующий день «классуха» принесла два листка с распечатанными на машинке стихотворениями и отдала их Вальке и Пашке. Мальчик глянул и расстроился ещё больше. Двадцать четыре строки. Специально два раза пересчитал. Не стихотворение, а целая поэма.

Ещё и Колька, паразит, вытянул свою длиннющую шею с задней парты и зашипел в самое ухо:

- Что, щегол, стишки почитываешь?

И хихикал мерзко. Пашка дал ему по лбу линейкой, за что математичка записала ему в дневник замечание. Ну какой же неудачный день.

На перемене подошёл к Вальке, обменяться горем. Девочке досталось такое же длиннющее стихотворение про куклу. Что-то из знакомых до зубной боли мотивов:

- Всё равно его не брошу

Потому что он хороший

Не так, конечно, но автор явно вдохновлялся.

Пашкино стихотворение было интереснее. Там мальчишки начитались книжек про рыцарей и решили сами стать рыцарями. Устроили потасовку, назвали её турниром. Стихотворение на самом деле было ничего, в другой бы ситуации оно бы даже Пашке понравилось. Но учить его, а потом читать со сцены…. Тут самый лучший и интересный шедевр потускнеет.

Пришёл после школы домой, достал из холодильника макароны и котлету. Не разогревая, сжевал. Поставил на плиту сковородку, капнул в неё маслом, чтоб вечером соврать маме, что разогревал.  Потом сделал уроки. Делал нарочно медленно, проверяя по три раза каждый пример. Потом играл с солдатиками, листал книжку «Карлсон», привычно пропуская страницу с жутковатой иллюстрацией «мумии» (обнажённые зубы мумии не то, что его пугали, но было противно). Наконец вздохнул, смирился, достал из портфеля листок с распечатанным стихотворением и принялся учить.

И машут с криками они картонными мечами

«Попробовали бы они в нашей школе с криками чем-нибудь помахать, - с досадой подумал Пашка. – Мигом бы «лебедя» по поведению схватили бы».

Минут пять он представлял себе грозу третьеклашек завуча Григория Петровича, который поймал бы «рыцарей» в коридоре и отвёл бы в кабинет к директору. Стало немного веселее на душе.

Хлопнула дверь, пришла мама. Пашка со вздохом облегчения отодвинул листок.

- Учишься? – мама заглянула в комнату, наполнила её запахом духов и шуршанием пакета. – Какой молодец. Ел уже? Я мороженого купила. Будешь?

Пашку со стула как ветром сдуло. Мороженое, это же очень веская причина, чтоб отложить проклятый листок в сторону.

- Опять всё холодным схомячил, - расстроенным голосом сказала мама, приоткрыв сковородку с котлетами. - Испортишь желудок.

- Не испорчу, - буркнул Пашка.

Он искренне не понимал, почему мороженое холодное можно, а котлету нельзя. Мороженое же ещё холоднее, чем котлета. От него же желудок не портится.

- Горе ты моё луковое, - покачала головой мама. – Ну, что там у тебя в школе?

- Конкурс у нас, - похвастался Пашка. – Поедем со сцены стихи читать.

- Ничего себе, - обрадовалась мама. – И тебя учительница выбрала? Ты у меня талант?

Пашка хотел сказать, что он не талант, а просто бесхребетный слюнтяй, который не смог отказать учительнице. Но разве можно такое сказать родителям? Пусть думают, что он талант.

Настроение у мамы поднялось, и она даже принялась что-то напевать, разогревая котлеты. И даже стреляющая в разные стороны раскалёнными капельками сковорода её не расстроила.

- Почитаешь мне, когда выучишь?

- Ага, - Пашка уминал порцию пломбира и в этот момент готов был согласиться на всё на свете. А когда мороженое кончилось, пришлось снова идти в комнату, учить.

Спортивный превратили зал

В ристалище отличное

Смирнов Петрова оседлал

А Курочкин – Пшеничного

«Дурацкая фамилия, - подумал Пашка. – Пшеничный. Ещё бы Булочкин или Батонов. Пшеничный Хлебо-Булочкин»

Он хихикнул, представляя себе очень толстого мальчика с щеками цвета батонной корочки.

«У нас бы в классе его задразнили. Вместе с Курочкиным. Колька бы прибегал с утра: «Батон, а Батон, дай карандаш!»

Так, не отвлекаться.

И машут с криками они картонными мечами.

Дурацкое стихотворение. Если бы не оно – сидел бы сейчас, телек смотрел.

Кое-как выучил, пошёл на кухню рассказывать маме.

- Очень интересно, - сказала мама. – Но для конкурса, наверное, не пойдёт.

- Почему? – удивился Пашка.

- Ты как-то без души рассказываешь. Оттараторил и всё. А надо же с выражением, с игрой актёрской.

- Я не умею.

- Давай-ка ещё раз. Я тебе помогу.

И вот эта тягомотина ещё на полчаса. Лучше бы ничего маме не рассказывал.

На следующий день «классуха» оставила их с Валькой после уроков.

- Ну что? Выучили?

Валька, подлиза, тут же вскочила, принялась тараторить свою «куклу», как из пулемёта. Глаза выпучила, косички с белым бантиком так и подпрыгивают. «Классуху», кажется, даже покачивает из стороны в сторону от напора.

Валька отстрелялась, с грохотом приземлилась обратно за парту.

- Теперь ты, Павлик.

Ну вот зачем родители его таким именем назвали? Павлик. Или, как бабушка называет «Павлуша». Ужас какой. Страдай теперь всю жизнь из-за родительских ошибок.

- Чего же ты? – подняла брови «классуха». – Не выучил?

- Выучил, - нехотя отозвался Пашка.

Вышел к доске и принялся выступать так, как они с мамой вчера вечером отработали.

- Стоп, стоп, - замахала руками «классуха». – Ты всё не так понял. Не там акценты расставил. Выучил, собственно, неплохо, но надо с другим выражением.

И принялась всё переделывать. Пашка немного расстроился и был сбит с толку. Мама же у него тоже учительница, потратила целый вечер на то, чтоб отработать «выражение». А теперь, оказывается, все неправильно?

- Вот тут, - «классуха» тыкала в листок пальцем

Смирнов Петрова оседлал

А Курочкин – Пшеничного

- Оседлал, это значит – победил. Надо выделить это слово, и вот так махнуть рукой. Мол – «оседлал». Подчеркнуть и голосом, и жестом.

Пашка тогда и не знал этого негласного правила «синие шторы» от всех учителей литературы. Мол, в сцене свидания описаны синие шторы на окнах, и это символизирует…. Короче – что хотел сказать автор. Поэтому только спустя десять лет, вспоминая своё выступление на сцене дома офицеров, мысленно ответил учительнице:

- Ну какое же – победил? Оседлал – значит оседлал. Они же рыцари. То есть Петров и Пшеничный – их кони.

Но тогда промолчал и принялся «подчёркивать». Бились над «рыцарями» час, не меньше. Наконец, Зинаида Петровна осталась довольна результатом и взялась за Вальку. Пашка чуть не уснул, в десятый раз выслушивая о любви девочки к своей кукле. Валька старалась, чуть из передника не выпрыгивала. Выпучивала свои глаза и тараторила:

- Положу её в кровать

Будет кукла со мной спать

Зинаида Петровна морщилась.

- Валечка, ты как-нибудь помягче. Не кричи так громко. И не надо так напрягаться. Расслабься.

Валька кивала и снова орала на весь класс. Наконец, видимо и «классухе» всё это надоело.

- Потренируйся ещё дома. Надо помягче, спокойнее. Ты же не в атаку идёшь, а куклу спать укладываешь.

Валька затрясла косичками так, словно пальцы в розетку засунула. «Классуха» вздохнула, но менять что-то было уже поздно.

В субботу с самого утра мама отутюжила рубашку, навела на брюки такие стрелки, что Пашка боялся шаг сделать. Напялил всю эту красоту, посмотрел на себя в зеркало и стало ему тоскливо. За окном, как назло, солнце и пацаны уже во двор выбегают. А ему мучайся.

Пока ехали в райцентр на рейсовом автобусе, брюки слегка помялись, рубашка норовила вылезти наружу, а заботливо расчёсанные мамой волосы растрепались. Пашка сначала терпел, сидел смирно, потом устал терпеть, развалился на всё сидение. И по словам Зинаиды Петровны к концу поездки был похож одновременно на чучело и охламона.

Вышли возле главной площади, а там уже рукой подать до места проведения конкурса. «Классуха» строго осмотрела своих участников. Одёрнула платье на Вальке, попыталась пригладить растрёпанные волосы Пашки. Махнула рукой:

- Ладно, и так сойдёт.

Конкурс проходил в старом Доме офицеров. Офицеры уже давно забыли про это место, поэтому в огромном актовом зале было холодно, где-то в углу громко падала просочившаяся через прохудившуюся крышу капля. Зал был действительно огромный, с лепниной в виде серпов и молотов под потолком, с какой-то нереальной люстрой, таинственно поблёскивающей в темноте. С высокой сценой, на которую, наверное, можно было выехать на танке. И в огромности этого зала терялась притихшая кучка детей, приехавших со всего района.

- Сейчас мы отлично расскажем свои стихотворения, а потом поедем в столовую, я вас покормлю, - сказала «классуха». – Деньги не забыли у родителей попросить?

Валька затрясла косичками. Она, как вошла в зал, так ещё ни слова не сказала. Только тряслась, словно её пальцы всё ещё находились во вчерашней розетке. А Пашке было тоскливо и скучно. А ещё холодно. Он, конечно, удивился, когда вошёл в Дом офицеров. Тут были белые колонны, огромные окна, красные кулисы с золотыми танками и пушками. Но рассмотреть поближе всё это Пашке запретили. И разговаривать с другими ребятами запретили. И чихать. Разрешили только сидеть ровно на своём месте и ждать очереди. А это было ужасно скучно.

Комиссия занимала самые лучшие места, в первом ряду, перед самой сценой. Лысый дядечка в очках и две пышные тётеньки с блокнотиками. Одна из тётенек вышла на сцену, произнесла проникновенную речь о том, что районное начальство очень заботится о детях, поэтому и устроило этот конкурс. Немногочисленные учителя похлопали. Тётенька спустилась в зал и объявила конкурс открытым, после чего дяденька в очках тут же задремал.

Дети по очереди, согласно списку, выходили на сцену. В центре кто-то поставил табуретку, рядом с которой нужно было останавливаться. От края сцены до места, напротив которого сидела комиссия, было то ли пятнадцать, то ли семнадцать шагов. Пашка считал шаги каждого выступающего. Примерно на третьем шаге каждый выступающий наступал на коварную доску, и она издавала душераздирающий скрип на весь зал. То ли третья, то ли четвёртая девочка, попыталась эту доску перепрыгнуть, но получилось ещё хуже. Она споткнулась, чуть не упала и загрохотала каблуками по сцене. Дядечка всхрапнул, вздрогнул, открыл глаза, повёл вокруг осоловелым взглядом. Поддерживающе сказал:

- Продолжайте, продолжайте.

И снова задремал.

Позвали Вальку. Девочка вскочила, как ужаленная, выпрямилась и пошагала на сцену. Шла она, как деревянная, выпучив свои большие глаза. И даже косички не тряслись. Прогрохотала по доскам пола, взвизгнула третьей, замерла возле табуретки.

- Что будешь рассказывать, девочка? – сверившись со списком, спросила одна из тётенек.

- МОЯ КУКЛА!!! СТИХОТВОРЕНИЕ АНАСТАСИИ ЮМАТОВОЙ!!! – ответила Валька.

Проснулся даже дяденька из комиссии.

- Что? Уже закончили?

- Нет, - поморщилась одна из тётенек. – Ещё немного потерпите. Девочка, ты не могла бы потише?

- ДА!!! – ответила Валька.

- Ну, начинай.

Валька грохнула. Зазвенела под потолком люстра. Взвизгнула от испуга девочка с другого района. Перестали падать капли в углу. Пашка зажмурился. Он представил себе, что сейчас Валька крикнет погромче и её разорвёт, как тот шарик в мультике про Винни Пуха. Валька выдала строк десять, потом тётеньки не выдержали и замахали руками.

- Хватит, хватит. Всё хорошо. Спасибо тебе.

А дяденька полез в карман за таблетками. Если бы Вальку сейчас поставили рядом с одной из колонн Дома офицеров, то цвет её лица совпал бы с цветом побелки этой самой колонны. Девочка доковыляла до кресла и рухнула рядом с Пашкой.

- Ты как? – спросил её мальчик.

- Ы-ы-ы, - отозвалась Валька.

«Вот что поэзия с людьми делает, - подумал Пашка.

И тут его позвали на сцену.

Третья доска взвизгнула под его ногой как-то особенно противно, но Пашка не обратил на неё внимания. Ему было холодно, тоскливо и грустно. В глаза светила какая-то яркая лампа и комиссии Пашка почти не видел. Видел только то, что, приняв таблетку, дяденька опять задремал.

- Что будешь читать, мальчик?

Пашка ответил. Потом пробормотал своих рыцарей, в нужных местах вскидывая руки и показывая, как Курочкин «оседлал» Пшеничного. Тётеньки слушали плохо. Негромко что-то обсуждали, склонив навстречу друг другу химические завивки. Дяденька, не просыпаясь, позёвывал.

Пашка закончил и уставился на комиссию, ожидая, что ему скажут, что делать дальше. Тётеньки продолжали шептаться. «И двадцать грамм майонеза», - отчётливо услышал мальчик. Пашка переступил с ноги на ногу. Кашлянул.

- Мальчик, ты всё? – повернулась к нему одна из тётенек.

- Да.

- Отлично, - она пометила что-то у себя в блокноте. – Иди.

Пашка зашагал обратно. Сцена казалась огромной, почти бесконечной. Он дошёл до скрипящей доски и нарочито сильно наступил на неё. Доска видимо устала пищать целый день, поэтому в ответ лишь хрустнула.

- Мы скоро пойдём? – спросил мальчик, подойдя к своему месту.

- Есть хочешь? – уточнила Зинаида Петровна. – Сейчас закончат, расскажут какие места заняли, наградят. Тогда и пойдём. Посиди пока.

Пашка сел. Рядом бледнела лицом Валька. Щёки у ней немного порозовели, и она уже не напоминала цветом колонну Дома офицеров. Но глаза ещё на место не встали и косички мелко подрагивали.  

- Ты держись, - шепнул девочке Пашка.

- Ы-ы-ы, - тихонько отозвалась Валька.

«Ничего, компота в столовке выпьет, отойдёт, - подумал Пашка.

Посидел немного, послушал других выступающих. В который раз посчитал шаги до взвизгивающей доски. Стало ещё скучнее. И холоднее.

- Ну мы скоро уже пойдём? – спросил он у учительницы.

- Потерпи, обед уже через час, - зашипела на него Зинаида Петровна.

«Да мне не обедать, - подумал Пашка. Он хотел донести до учительницы, что ему просто тоскливо и холодно в этом огромном пустом зале. И он в третий спросил:

- Долго ещё?

- Сейчас поедем обедать, - уже раздражённо ответила Зинаида Петровна. – Надо было с собой печенье взять.

Пашка понял, что всё бесполезно, утонул в кресле и принялся терпеливо ждать.

После окончания выступлений, тётеньки разбудили третьего члена комиссии, всучили ему список. Дяденька, поправляя очки, прочитал несколько имён. Дети выходили на сцену, где им пожимали руку и вручали какую-то грамоту.

- Несправедливо, - прошипела сквозь зубы Зинаида Петровна. – Опять Иванову выделили. Всё потому, что у неё свекровь в исполкоме. А девочка её выступила совсем слабо.

И что-то там ещё про жалобы, про родственников в исполкомах, гороно и санстанциях. Но это Пашка уже не слушал.

Потом поехали на вокзал, по дороге зашли в столовую. Там Пашке тоже не понравилось. «Классуха» заставляла брать суп, а из супа осталось только непонятное молочное варево с макаронами. По поверхности варева плавали пенки. Пашка покрутил суп ложкой, вздохнул.

- Ты же так хотел есть, - возмутилась Зинаида Петровна. – Почему сейчас не ешь?

Ну как ей объяснить, что столовскую еду Пашка в принципе очень любит. И котлеты, и пюре, и даже макароны. Иногда они с бабушкой приходят в столовую завода, где бабушка работает, и тогда Пашка съедает всё, что есть на тарелке. И для него это не просто еда, а даже немножко праздник. Но смысл этого праздника в том, что еду он может выбирать сам. А тут его заставили взять нелюбимый суп. Да ещё и с пенками, что вдвойне противно. Но как это объяснить? Да и поймёт ли?

Домой приехал уже в сумерках.

- Ну как выступили? – спросила мама.

- А-а, - Пашка неопределённо махнул рукой. – Там у Ивановой свекровь в исполкоме. А девочка у неё была слабее.

- Ужинать будешь?

- А что на ужин?

- Котлеты.

- Буду, - улыбнулся Пашка. –

Котлеты он любил. Жизнь налаживалась.

А в понедельник «классуха» снова пришла в третий «Б».

- Ребята, я должна вам сообщить важную новость.

Все затаили дыхание.

- А вы знаете, что в эту субботу Паша и Валя защитили честь класса в состязании чтецов?

Валька снова стала похожа на колонну Дома офицеров. Издала какой-то булькающий звук и полезла под парту.

И все посмотрели на Пашку. Это был такой ПОЗОР!

Фрагмент рассказа "Детская" из сборника "Обрывки. Часть третья"

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov

Пацаны послушно замолкали, собирались в кучку и терпеливо ждали. Полкан, рыча, гремел цепью, патрулировал забор. Иногда поднимался на задние лапы и смотрел поверх досок на наглых нарушителей. Или опускал башку к самой земле и ворчал в сторону мальчишек через разрытый подкоп. Когда его мутноватые, чуть навыкате глаза скользили по Пашке, у мальчика всё замирало внутри.

- А ты знаешь, что он «тётьнадину» кошку сожрал? – таинственным шепотом спрашивал Пашку Валерка.

Пашка не знал кто такая тётя Надя, а тем более не знал её кошку, но согласно кивал. Ему хотелось показать, что он в курсе всех деревенских событий, что он уже целый месяц живёт среди местных и статус «городского» растворился, отступил. И он теперь такой же, как остальные пацаны. Вон и нос от постоянного солнца облупился, и на коленке царапина от велика. И под ногтями черным-черно. И мозоли на пятках почти зажили.

- Кошка по верху забора ходила, - зловещим шепотом продолжал Валерка. – А этот кинулся, забор толкнул, кошка упала. Он её – ГАМ! И сожрал. Только усы остались.

- Сам видел? – испуганно спросил Пашка.

- Сам не видел, - не стал врать приятель. – Пацаны рассказывали.

- Какие пацаны?

- А-а, - неопределённо махнул рукой Валерка.

И это его «а-а-а» было таким убедительным, что Пашка не решился переспрашивать.

Тут на крыльцо вышла Катя и все замолкли. Катя, по мнению пацанов, была самая красивая девочка не только на их улице, но и в школе. Кроме того, она была «своя», то есть не сидела целыми днями с другими девчонками, не перелистывала яркие глянцевые журналы со скучными костюмами и юбками, не морщила носик при виде блестящего жука или лягушки, а отправлялась в путешествия и за приключениями вместе с пацанами. И из-за того, кто будет везти её на раме своего велосипеда, мальчишки постоянно спорили, а пару раз даже подрались.

Сегодня повезло Валерке. Он кивнул Пашке:

- Дальше с Колей поедешь.

И как-то торопливо протёр раму велосипеда сорванным листком лопуха. Лопух был придорожный, пыльный и рама от него чище не стала, но главное же попытка, верно?

Пашка немного обиделся. К дому Кати он приехал с Валеркой, а сейчас его безжалостно променяли на девчонку. Кроме того, Колька был долговязый, худой, с острыми коленками, а велосипед у него наоборот, какой-то маленький, неказистый. И когда Пашка сидел у него на раме, Колька постоянно пребольно засандаливал ему этими коленками пониже спины.

Но уж тут ничего не поделаешь. Нет своего велосипеда – терпи.

Катя спустилась с крыльца, походя, потрепала мохнатое чудище по голове, и пёс довольно заворчал, высунул язык и изобразил на своей стархолюдной морде что-то похожее на умиление.

- Иди в будку, - коротко бросила девочка.

И ужас всех кошек, кур и мальчишек покорно потянулся в прохладу конуры. Грязная цепь, собравшая солому и куриный помёт со всего двора, потянулась за ним.

Катя вышла, притворив калитку.

- Ну?

Валерка гордо указал на раму.

- Карета подана.

Катя неуловимым движением запрыгнула на раму. Валерка оттолкнулся, балансируя на одной ноге, потом ловко перебросил через сидение вторую ногу и покатил вперёд. Пацаны зашумели, кинулись догонять.

- Долго стоять будешь? – недовольно спросил Колька.

Только тут Пашка опомнился, неуклюже забрался на раму, получил в спину первый тычок, потом второй. И они тяжело покатили в самом хвосте, стараясь не упустить из виду скрипящие велосипеды приятелей.

Сегодня ехали на речку, где пацаны, выпендриваясь перед Катей, с воплями прыгали в мутноватую воду с высокого берега. Вода была холоднючая, поэтому все быстро застучали зубами и посинели, но хорохорились, споря, кто последним вылезет на берег, под спасительные солнечные лучи. Потом Валерка ползал по камышам, пока не добыл огромную жабу с пупырчатой кожей. Этой жабой он хотел напугать Катю, но та лишь презрительно смерила его с ног до головы ледяным взглядом.

- Дурак что ли?

И Валерка побежал пугать жабой Пашку. Пашка как раз испугался, бросился бежать. А пацаны смеялись. И Катя смеялась. А Пашке было обидно. Он снова чувствовал себя чужим и городским. Но жаба была такая противная, что преодолеть себя и дотронуться хотя бы до бурой лапки с растопыренными, почти человеческими пальцами, у него не было сил.

Набегавшись и насмеявшись, Валерка швырнул жабу обратно в воду, вытер руки о трусы и подмигнул, мол, отличная вышла шутка, верно? Пашке в очередной раз захотелось ему врезать. А толку? Валерка на полголовы выше, старше на год, да и в драках с деревенскими пацанами навострился. А Пашка последний раз в детском саду дрался, за совочек в песочнице. Получать потом в глаз у всех на глазах, и, утирая слёзы, топать к бабушке пешком. Нет уж.

Когда ехали обратно, Пашка всем сердцем желал, чтоб Валеркин велосипед угодил колесом в яму, наполненную мелким песком. Чтоб Валерка, гад, полетел носом в придорожную траву, разбил этот самый нос, поцарапал коленки, может быть, даже что-нибудь сломал. Но тогда пострадала бы и Катя. И Пашка вздыхал, с силой прогоняя мечты о мести прочь.

На следующий день бабушка повезла его в Вороничи. В местном магазине не было хлеба, и продавщица, тётя Клава, пожала плечами:

- Может завтра завезут. А может и не завезут.

Бабушка зашла на мехдвор к сторожихе, позвонила приятельнице в Вороничи и узнала, что в их магазине этого самого хлеба ещё со вчерашнего дня завались. Приезжай и бери сколько хочешь, хоть три буханки. Дождались автобуса на город, она как раз в два часа проезжал через Близницу. Показали водителю бабушкино пенсионное удостоверение и тот бесплатно подкинул их до соседней деревни.

- Обратно пешком доберёмся, -решила бабушка. – Ничего, не растаем, не мороженое.

Пашка угрюмо кивнул. Топать три километра по солнцепёку ему не хотелось. Но не отказывать же бабушке.

В вороничском магазине было пусто, скучно, пахло комбикормом. Под потолком висели длинные липкие ленты. На ленты налипли десятки мух. Некоторые из них были ещё живы и противно шевелили лапками. Пашка отвернулся и уставился в витрину с замороженной курицей.

- Пять буханок, - бабушка выставили на прилавок, перед кассиршей ряд одинаковых коричневых кирпичей.

- По две буханки в руки, - капризно ответила вороничская кассирша.

- Тебе что, жалко что ли? – огрызнулась бабушка. – Всё равно зачерствеет.

Кассирша высокомерно посмотрела на бабушку, а Пашка подумал, что в их деревне бабушку все знают. И тётя Клава ни за что бы не стала с ней спорить. А тут...

- Говорю – по две буханки в руки, - наглым голосом повторила кассирша.

- Вот, я с внуком, - бабушка подтолкнула Пашку в спину. – Мне две, ему две. А пятую для ровного счёта.

Чужая кассирша хотела было ещё что-то сказать, но решила не связываться и застрекотала на своём аппарате.

И тут хлопнула дверь магазина. С улицы пахнуло жаром, прилипшие мухи с новыми силами задрыгали лапками.

- О, Петровна, и ты тут? За хлебом?

Тётя Валя. И Катя! Видно, тоже хлеб понадобился, так они не стали ждать автобуса, пришли пешком.

- Голод у вас там что ли? – проворчала чужая кассирша. – По две буханки в руки.

- Да нам много не надо, - примирительно сказала тётя Валя. – Четыре хватит.

Она быстренько закинула в сумку четыре кирпичика, заплатила и «близницкие» вышли из негостеприимного магазина.

- Вот и отлично, - сказала бабушка. – Назад веселее идти будет.

Катя старательно отворачивалась от Пашки, делала вид, что совершенно с ним не знакома. Ну да, конечно, а кто вчера аж пищал, от того, что этот дурак Валерка бегал за ним со своей противной жабой? А теперь мы память потеряли? Пашка со злости пнул валяющийся на дороге камешек, и он запрыгал по асфальту. Пашка ещё искоса глянул на Катю. Мол, смотри, как далеко камешек полетел, вот что я могу. Но девочка в его сторону даже головы не повернула.

Фифа!

- Петровна? Надя? – старушечий голос донёсся откуда-то издалека.

- Зина! – обрадовалась бабушка. – Скрипишь ещё?

Бабушкина вороничская подруга, далеко выбрасывая вперёд суковатую палку, ковыляла в сторону магазина.

- И тебе не хворать, - отозвалась она. – В магазин ходили?

- В магазин, - кивнула бабушка. – А ты чего выперлась?

- Да, возле клуба комбикорм дают, - не стала скрывать подруга. – Вот, хочу взять килограмм пятнадцать.

И она в доказательство потрясла перед носом у бабушки ветхой сумкой.

- Комбикорм? – оживилась бабушка. – Очередь большая?

- Пока не большая, - отозвалась подруга. – Но как наши прознают, налетят, мигом растащат. Если надо – пошли сейчас.

Бабушка полезла в кошелёк, загремела монетами.

- Так, килограмм на двадцать хватит. Валя, тебе надо?

- И мне надо, - закивала «Катинамама». – Пойдёмте скорее.

- А дети пусть домой топают, - решила бабушка. – Чего им по жаре таскаться. Пашка, держи.

И она всучила внуку сумку с хлебом.

- Доберёшься?

Пашку парализовало ужасом. Одному, без бабушки добираться из самих Воронич к её дому? Это же целых три километра, да по полю, да через заросли кустов.

Тётя Валя, без дальнейших разговоров сунула свою сумку Кате.

- Топайте.

И взрослые заторопились мимо магазина к клубу.

Пашка растерянно посмотрел на Катю.

- Ну, чего вылупился? – недовольно сказала та. – Пошли уж!

- Давай может я тебе сумку помогу нести? – неуверенно предложил Пашка.

- Неси, - Катя тут же сунула ему в руки свои четыре кирпича и бодро зашагала вперёд.

Пашка поплёлся следом, сопя и обливаясь потом. Неподъёмные сумки тянули его руки к асфальту. Солнце старалось вовсю. Ещё и оводы, чтоб их корова хвостом прихлопнула, почуяли, что у него руки заняты и принялись крутиться вокруг, норовя боднуть прямо в лицо. Пашка сопел, кряхтел, но признаться Кате в своей слабости – нет, лучше умереть.

Проползли ещё метров двести. Пашка шатался, считая чуть ли не каждый шаг. Он прикинул, что если до Близницы три километра, то это три тысячи метров, а значит примерно пять тысяч шагов. Вот сейчас сто восемьдесят третий, сто восемьдесят четвёртый, значит осталось…

- Ну, ты чего отстал? – Катя остановилась и с недовольным видом повернулась к мальчику.

Пашка промолчал. Сто девяносто три, сто девяносто четыре….

- Тяжело? Тогда зачем предлагал?

Катя забрала у него свою сумку и зашагала рядом. Стало полегче. По крайней мере можно было перекидывать свою ношу из руки в руку. И оводов отгонять.

Прошли мимо жутковатого полуразвалившегося дома, потом по мосту через мелкую речку. На холме над речкой серебрился памятник погибшему в войну лётчику. Валерка рассказывал, что его отец, когда был пацаном, нырял в реку и снял с руки мёртвого лётчика часы. А потом, в армии у него эти часы украли. Врал, наверное.

Хотел было спросить про самолёт и лётчика у Кати, но история показалась такой глупой и неправдоподобной, что не решился.

Миновали деревню, дорога потянулась по полю, поросшему недавно скошенной короткой травой. Истошно стрекотали в придорожной канаве кузнечики, высоко в небе зависла какая-то птица, а Пашка мучительно искал тему для разговора.

- Вы дома дровами топите или торфом? – наконец спросил он.

Катя посмотрела на него с удивлением.

- Нет, батареи повесили, как у всяких городских, - фыркнула она.

- А-а, - растерялся Пашка.

- Ну дурак, - хихикнула Катя. – Конечно торфом. Батя в правлении два грузовика заказал. Будем в субботу в сарай таскать.

- У бабушки тоже куча брикета возле дома лежит, - обрадовался общей теме Пашка. – Только прошлогодняя. Сами кирпичики давно рассыпались, просто пыль осталась. Так бабушка её вёдрами на огород носит, как удобрение. Так я чего сказать хотел. В этой куче покопаться интересно. Там можно найти остатки древних растений, а иногда даже блестящие камешки попадаются. Я собираю. 

- Бриллианты что ли? – хихикнула девочка.

- Не, бриллианты прозрачные. А эти- как серебро.

Накануне Пашка как раз копался в остатках торфяной кучи у бабушкиного сарая и нашёл несколько особенно блестящих камушков. Вот сейчас он похвастается, а Кате они понравятся и она, может быть, даже захочет, чтоб он их ей подарил.

- Показать?

Девочка равнодушно пожала плечами.

Пашка переложил сумку с хлебом в левую руку и полез в карман. Достал два самых красивых камушка. Протянул на ладони.

- Вот, смотри.

Катя мигом сморщила носик.

- Ну ты чудак. Это же антрацит.

- Что?

- Уголь такой. Его кусочки постоянно в брикете попадаются.

- Так это не серебро? – уныло переспросил Пашка.

- Какие же вы городские глупые, - расхохоталась девочка. – Антрацита не знаете. Может ещё думаете, что молоко машины дают?

Пашка надулся и следующие метров двести они прошли молча.

- А это правда, что у вас в городе по воскресеньям в кинотеатре мультики показывают? – неожиданно спросила Катя.

- Ага. Мне мама десять копеек даёт, как раз на утренний сеанс. В десять часов начало. Я по телику «Будильник» смотрю и сразу бегу в кинотеатр.

- Здорово, - вздохнула Катя. – А у нас в клубе только чепуху всякую показывают. Для взрослых. Про любовь там, и прочая чепуха. Мамка ходит, сопли вытирает. А мне скучно. Один раз привезли мультики «Ну, погоди», должны были вечером показать. А механик Митька выпил лишнего, они с братом подрались и брат коробки с плёнкой в окно выбросил. Плёнка размоталась, собаки её растащили. Мне Валерка потом кусок принёс. Там, если на свет посмотреть, видно немножко мультика. Но больше район Митьке не доверяет и плёнку не даёт.

- Обидно, - посочувствовал Пашка.

- Обидно то, что плёнки сначала было много, и можно было из неё целый мультик собрать. Но пацаны, придурки, начали её на куски резать и «палить». Типа весело горит. Сожгли почти всё. Митька их материл потом, но что уже поделаешь. 

- А я «Ну, погоди» тыщу раз смотрел, - похвастался Пашка. – Наизусть знаю. У тебя какая серия самая любимая?

- Где заяц поёт. В парике, как Пугачёва.

- Знаю. А мой в музее. Волк там по залам бегает, то в Греции, то в средневековье. Жутко интересно. Ещё здорово, когда он в корабле от робота спрятался, и думал, что на другую планету полетел. Привет, кричит, лунатикам! А там не лунатик, а робот. Заяц-волк, заяц-волк.

Пашка сделал смешной голос, подражая мультяшке.

Катя улыбнулась.

- Ну да, и эти тоже ничего.

Она переложила сумку из руки в руку и случайно толкнула Пашку плечом. Мальчика почему-то бросило в жар от этого нечаянного прикосновения. Или это они вышли из тени кустов снова на солнцепёк.

- А ещё…, - начал было Пашка.

Но тут сзади лязгнуло, грохнуло и парочку обогнал Валерка на своём велосипеде. На раме у него тоже была сумка с хлебом. И Пашка вдруг с завистью подумал, что Валерка сам, без всяких бабушек, катался в Вороничи за хлебом. Как взрослый.

Валерка затормозил, обдав Пашку облаком пыли.

- Ты бы хоть сумку поднёс, тюлень.

Пашка растерянно посмотрел на него.

- Да я…

- Тили-тили тесто, жених и невеста, - противненьким голоском затянул Валерка.

- Дурак! – вспыхнула Катя.

- Сама такая! – не остался в долгу Валерка. – Садись уж, подвезу.

Катя немного растерянно глянула на Пашку. Потом посмотрела вперёд. Над раскалённым асфальтом дрожал воздух. До деревни оставалось ещё больше полутора километров.

- Держи, - наконец она подала сумку Валерке.

Тот пристроил хлеб на багажнике, подвинул свою сумку, чтоб девочка села.

- Пока, - кивнул Валерка Пашке. Ловко балансируя на одной ноге, оттолкнулся от асфальта, вырулил на середину дороги и бешено закрутил педали. Катя даже не обернулась.

Пашка остался один. Посмотрел вслед удаляющемуся приятелю, отогнал надоедливого овода. Почему-то захотелось заплакать. Но плакать было некогда, до бабушкиного дома ещё топать и топать. А сумка тяжёлая.

И кузнечики, паразиты такие, орут, не замолкают. Зато он «Ну, погоди» тыщу раз смотрел.  

Фрагмент рассказа "Детская" из сборника "Обрывки. Часть третья"

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov

PS. Как я и обещал, выкладываю ссылку на передачу на белорусском телеканале "Ясное ТВ", с моим участием. Начало на 10.20.

А мне было двадцать восемь. Не восемнадцать, конечно, как большинству военнослужащих в нашей части, но весенние трепеты я ощущал всей своей лейтенантской душой. И вечером дома ждала меня юная жена. Но это вечером. А в понедельник утром ждал меня тоскливый забор части и романтические отношения с командованием, потому что на прошлой неделе в медпункт загремели два бойца с кишечной инфекцией. Кто виноват? Правильно.

Но это так, лирическое вступление к истории.

Раннее весеннее утро. Мы с начмедпункта Сашей, позёвывая, бредём вдоль бесконечного серого забора части. Птички поют, почки распускаются, мать-и-мачеха на газонах желтеет (а вот это уже непорядок). А навстречу нам, фильтруя прохладный воздух юными, но уже прокуренными лёгкими, грохочет подразделение бойцов.

Впереди неугомонный «физрук» Лёха. Лицо радостное, краснощёкое, выдох активный, вид бодрый, аж противно. Бойцы, в принципе, наши чувства к Лёхе разделяют, но им по субординации не положено проявлять это внешне. Поэтому бегут с кислыми минами и матерятся строго про себя.

- Медицина, привет! – радуется нам физрук. – Кофейку плеснёте?

- Плеснём, забегай, - кивает ему Сашка.

Физрук нас любит и пытается с нами дружить. И не корысти ради, хотя половинит наш запас кофе с завидным постоянством. А по той причине, что кроме нас дружить ему в части особо не с кем. Всевозможные подполковники-майоры уже заматерели, погрязли в жёнах-детях-огородах. Да и дружить со старшими по званию как-то неудобно. Стеснительно. Из лейтенантско-капитанской молодёжи в части только два занятых по самые макушки старлея-технаря. Они дружат только между собой и чужих в своё царство железа и соляры не допускают. А вот медицина почти вся, за исключением начмеда, молодая. Только из медвуза.

- Давайте и вы с нами! – успевает на ходу предложить Лёха.

Мы отвечаем неопределённо. То ли ссылаемся на загруженность и работу, то ли просто посылаем этого радостного идиота в далёкое путешествие. Но это уже не важно. Лёха уносится в зарю, а мы бредём с испорченным настроением. В такое серое утро даже шевелиться лень, и Лёха своей бодростью конкретно бесит.

Рывком преодолеваем забор части, чтоб не идти лишние полкилометра через КПП. Вот и зарядка на утро. Взятие препятствия и выпутывание рукава кителя из колючей проволоки. Заползаем в медроту. К моему удивлению и облегчению очереди перед окошком приёма анализов не наблюдается. Неужели в нашей доблестной армии у всех с утра всё в порядке со стулом? Неожиданный сюрприз. Наконец будет время бумажками заняться.

- Как построение закончится, ты ко мне поднимайся, - предлагает Сашка. – Надо организм кофейком взбодрить.

- Сейчас тебя на построении командир взбодрит, - отвечаю я. – Но от кофе не откажусь.

- За что? – удивляется начмедпункта. – У меня всё в порядке. Вчера последнего бойца выписал.

- За это и получишь, - накаркал я.

Отзваниваюсь в Центр по военному телефону. Сегодня в столице дежурит мой однокашник Ваня, поэтому можно пошутить.

- Юстас-Центру, - понизив голос, сообщаю я. – На вверенной мне территории проникновения иноземных лазутчиков не наблюдается. Приказом командования части запрещено чихать, кашлять и предавать Родину. План на сегодня – продолжаем разработку волшебного элексира под кодовым названием «Мир во всём мире». Приём.

- Паша, - вкрадчивым голосом отвечает Иван. – Ты с вечера такой весёлый, или уже с утра?

- Ваня, - отвечаю я. – Ну утро же. Весна, гормоны и ферменты. Чего ты такой мрачный?

- Утро, - кисло отвечает старлей. – Командир двадцать минут назад пришёл и с порога так всех присутствующих выдрал, что у меня все гормоны мигом пропали. Кроме адреналина, который сейчас из ушей хлещет. Вот, честное слово, попрошусь к тебе в леса. Там хоть от начальства далеко.

Воистину, если с утра у вас плохое настроение и нежелание служить в армии, то послушайте тех, кому хуже, чем вам. Мигом настроение поднимается.

А тут ещё и Саша звонит.

- Ну ты где? Кофе кипит.

- Бегу, бегу.

Взлетаю в медпункт. Сашка разливает кофе по кружкам. Следом за мной в кабинет втискивается шумный и ароматный физрук.

- А мне?

- Лёха, ты бы хоть в душ забежал.

- А-а, сейчас кофе выпью и забегу, - машет рукой физрук. – Наливай, медицина.

Налили, мы не жадные.

Физрук шумно отхлебнул из кружки, обжёгся и зашипел.

- Ну что за бл..во в нашем городке творится!

Оригинальное начало. Саша тут же отставляет свою кружку в сторону.

- Лёша, ну мы же не экстрасенсы. Давай подробности. Не интригуй.

- Вы спортплощадку нашу помните?

- Ну проходили мимо пару раз, - осторожно кивает Саша.

- Турники там надо покрасить, - добавляю я с вредностью вечного проверяющего.

- Прибегаю я на днях с бойцами на спортплощадку, - игнорирует меня Лёша. – Только устроились, подтягиваться начали. А тут с краю фифы нарисовались.

- Какие фифы? – ещё более оживился Саша.

Воистину, гормоны юности никакими офицерскими погонами не убить.

- Да симпатичные, б…! Ещё и при параде с самого утра! Боевой макияж, несмотря на противную погоду, куртки распахнуты, юбки короткие. Даже не миниюбки, а какие-то макси-трусы, честное слово. Только мелкие какие-то. Лет семнадцать, не больше.

- Ты бы поосторожнее, Лёша, - вздохнул Сашка. – Под таким макияжем можно легко перепутать. С виду – семнадцать, а может там и пятнадцати нет.

- Вам, медикам, лучше знать, - помрачнел физрук.

- Лолиты, - показал литературные знания Саша. – Бойцов твоих пассии?

- Да в том-то и дело, что ничьи. Просто мимопроходящие. Стоят себе, глазами хлопают. А моим бандерлогам много ли надо? Они от портретов британской королевы покой теряют. А тут – живые девки в шаговой доступности. Ветерок подул – духами по всей спортплощадке повеяло, ефрейтор Павлюченко с турника навернулся. А эти… леди… выпендриваются, хихикают.

- Короче, Лёша.

- Короче, у Вадика в хирургии два растяжения и один ушиб всего рядового. Ерёменко мимо брусьев пролетел. Но есть и плюсы. Ещё вчера мои бойцы в среднем пять-семь раз подтягивались. А сегодня меньше десяти никто не рванул.

- А Павлюченко?

- Что Павлюченко? Что ему сделается, он же ефрейтор. Отряхнул с головы асфальтовую крошку и дальше пошёл подтягиваться.

- Интересная история. Но пока не понятно, как нам на это реагировать.

- С сочувствием, товарищи офицеры. Потому как сегодня с утра опять фифы нарисовались. При этом в их рядах пополнение. Уже втроём пришли. Подругу привели.

- Лёша, мы не поняли. Ты жалуешься или хвастаешься?

- Я, граждане медики, излагаю факты. А вы уж сами решайте.

Слышим – Вадик снизу орёт. Значит после утренней гимнастики в присутствии «фиф» среди личного состава опять травмы.

- Павлюченко? – спрашиваем Лёху.

- Ивацкович. Ещё вчера этот толстопуз не мог два раза подтянуться. Сегодня ему третья фифа приглянулась, и он полез на турник геройствовать.

- Лёша, ты же офицер. Попросил бы дам удалиться, если они тебе так мешают.

Физрук посмотрел на нас с возмущением.

- Я так и сделал. Подхожу к ним и максимально вежливо, как и подобает офицеру нашей доблестной армии, говорю:

- Девочки, идите на х…. Вы мне всю физподготовку сбиваете. А они хихикают, губки свои напомаженные надувают. Ну не бить же в самом деле малолеток. Тем более женского пола.

- Проблема, - вздохнул Саша.

- Что-то мне с утра спортом заняться захотелось, - задумчиво говорю я.

- У тебя жена дома! – ревниво отвечает Лёха.

- Я только посмотреть, - парирую я.

На следующее утро обрядились с Сашкой в спортивные костюмы, заранее прибыли на спортплощадку. Смотрим – стоят красавицы. Форма одежды – самая боевая, как только их весенним ветром не продувает. Глазки нам издалека строят, сигаретки тонкие смалят. Разврат, да и только.

Тут и Лёха подоспел со своим личным составом. Заняли брусья-турники, сопят повышают обороноспособность Родины. Девчонки оживились, подтянулись ближе. В сторону солдат не просто глазками стреляют, а прямо пулемётные очереди выдают. Солдатам, закономерно, не до физподготовки. На «фиф» отвлекаются, в глазах – тоска и романтика. Их понять можно. Они уже три месяца так близко девушек не видели. Тем более в такой одежде. А весна же, романтика.

Девчонки аж цветут. То шнурок на ботиночке поправят, принимая соблазнительную позу. То хихикают. То в сумочках копаться начинают. Короче, ведут себя вызывающе.

- Ты глянь, какие сучки, - ворчит Вадик, толкая меня в плечо.

- Не завидуй, - отвечаю я ему.

- Да чему тут завидовать?! Малолетки малолетками. Ещё и с тонной штукатурки. Оно мне надо?

- Не понимаю, что они тут забыли.

- А это просто. Скучно им. Городок у нас небольшой, развлечений особо нет. Приличной девушке и выйти некуда, а уж неприличной так тем более. Вот они и развлекаются. Будят в сердце простого солдата нестроевое томление.

- Безобразие, - вздыхаю я. – Но пока ничего плохого я в этом не вижу.

Тут к нам Лёха рысцой подбегает.

- Нет, ну вы видите? Просил же вчера по-хорошему.

- Лёш, да чем они тебе мешают? Стоят и стоят. Наяды. Или дриады, не помню уже, что там в мифологии, - опять проявил неармейские знания Саша. – Смотри, как твои бандерлоги стараются.

- У меня из-за этих наяд уже перевыполнение плана по травмам. Да и что я им, театр? Цирк? Пацаны, скажите хоть вы им!

- А мы-то что? – удивился я. – Тебя они обхихикали, нас тем более пошлют.

- Придумайте что-нибудь, - ноет физрук. – Вы же медицина, умные люди. С меня – коньяк.

Вот как его припекло. Если Лёха готов коньяком пожертвовать, то наяды ему действительно мешают. Мы с Сашей переглянулись. Идти и орать на юных развратниц бесполезно. Мы же офицеры. Да и мужчины, в конце концов. И вот как только мы о гендерном вопросе задумались, как решение само собой возникло:

- Людмила Сергеевна!

Людмила Сергеевна в моей лаборатории выполняла роли санитарки, лаборантки, завхоза и хранителя традиций одновременно. Если вы ранее читали мои рассказы из военной серии, то уже безусловно знакомы с этим персонажем.

Людмила Сергеевна была личностью легендарной. Этакая глыба, человек и пароход. История и мифология в одном флаконе.

Если бы меня спросили, кто на самом деле управлял нашей санитарно-эпидемиологической лабораторией, то я без лишней скромности и стеснения признался бы, что лабораторией управляла Людмила Сергеевна.

Именно она в одно прекрасное утро выстроила под окнами медроты шеренгу из сорока будущих поваров, заставила их обнажить пятую точку и повернула в сторону кабинета начмеда. Причём без задней мысли. Лаборантка просто решила ускорить процесс взятия мазков на кишечные инфекции. Её креативу рукоплескала вся терапия, а мне потом звонили из хирургии и возмущались, что им ничего не видно.

Именно к Людмиле Сергеевне стягивались все повара наших объектов питания, если намечалась проверка из столицы. О чём они там шушукались – понятия не имею. Но проверки всегда проходили терпимо. И если кого и наказывали по их результатам, то в основном врачей части.

Короче, Людмила Сергеевна была всесильным серым кардиналом. А надёжным тылом её выступал муж – отставной полковник. Потому как бывших полковников, как известно, не бывает.

Мы с Сашкой пошли в лабораторию, по дороге разрабатывая стратегию. Прямо пойти к лаборантке и попросить её оказать воздействие на «наяд» было как-то неудобно. Мало ли что она ответит. Надо было действовать тоньше.

Пришли в мой кабинет, сели кофе пить. А дверь открытой оставили. Людмила Сергеевна в соседнем кабинете сидит, пробирки пересчитывает. Но мы-то знаем, что она каждый писк из моего кабинета слышит. Есть у неё такая суперспособность.

- И стоят эти красавицы возле спортплощадки, - пускает пробный шар Сашка.

- Точно, - в тон ему отвечаю я. – Безобразие полное. Нарушают дисциплину.

Звяканье пробирок прекратилось. Мы с Сашей перемигнулись. Наживка заглочена.

- Надо командиру заявление написать, - продолжает начмедпункта.

- А что этот командир сделает, - вздыхаю я трагическим голосом. – Они же гражданские.

Людмила Сергеевна скрипнула стулом. Ей, видно, жутко интересно, что мы обсуждаем, но пока непонятно.

- А солдаты страдают, - пустил слезу в голос Саша.

- Ага, у Вадика уже пятеро травмированных. Или шестеро, я сбился со счёта, - поддакиваю я.

Тут лаборантка не выдержала. Подхватила какую-то тряпку, сделала деловой вид и в мой кабинет влетела.

- Товарищи лейтенанты, я что-то давно тут пыль не протирала. Подвиньтесь-ка.

И давай на подоконнике несчастное полузасохшее алоэ двигать, сметая на пол документы и трупики зимних мух.

Мы с Сашкой в угол забились, подальше от этого торнадо, а сами будто разговор продолжаем.

- Да и неприлично всё это как-то. Верно, Людмила Сергеевна?

Лаборантка остановилась, замерла  в позе Командора и грозно на нас посмотрела.

- О чём, разговор, молодёжь? Почему я не в курсе?

- А вы не знаете? – деланно удивились мы.

И мигом рассказали нашему человеку и пароходу о страданиях физрука и о наглых наядах.

- Безобразие, - согласилась Людмила Сергеевна. – Но вы же офицеры, что не могли парочку малолеток с площадки прогнать?

- Да мы как-то…, - опустил глаза Сашка.

Эх, ему бы не в военную медицину, ему бы в драматический театр. Такой актёр пропадает.

- Ничего без меня не можете! – Людмила Сергеевна так ожесточённо смахнула пыль с подоконника, что на пол полетели ошмётки белой краски. – Где, говорите, ваши наяды пасутся?

- На спортплощадке, возле третьего городка.

- Ага, - лаборантка посчитала гигиенические процедуры в моём кабинете законченными и с достоинством английской королевы покинула помещение. Мы с Сашей довольно переглянулись.

Наутро явились к месту боя раньше всех. Спрятались за брусьями, прикинулись инвентарём. Смотрим – вышагивает Людмила Сергеевна, прямая, как турник. В руке кокетливая сумочка и не менее кокетливая швабра. А вот это уже серьёзно. Это оружие массового поражения.

Лаборантка остановилась возле спортплощадки, замерла.

И тут показались наяды. И не надоело им каждый день будить в сердцах солдат томление и тоску? Мне бы надоело. Впрочем, что я знаю о таинственной девичьей душе.

Наяды скучковались в шаговой доступности от лаборантки, закурили и принялись ждать жертв. Людмила Сергеевна оценила диспозицию, сделала свирепое лицо и пошла в наступление.

- Девочки, шли бы вы отсюда. Здесь солдаты спортом занимаются.

Наяды встрепенулись. По их стройным рядам прошла дрожь пока ещё раздражения.

- А тебе дело, тётя? Идёшь себе мимо – и иди, - пискнула самая храбрая из них.

- Говорю вам в последний раз, - повысила голос лаборантка. – Нечего здесь ошиваться.

- Тётя, где хотим, там и стоим, - обнаглела вторая наяда. – У тебя не спросили.

А третья и вовсе совершила роковую ошибку, добавив для эффекта что-то непечатное в адрес нашего серого кардинала.

- Ах ты лахудра! – грозно возопила Людмила Сергеевна, перехватила швабру поудобнее и бросилась в атаку.

Мы с Сашкой благоразумно держались в стороне от этого Ледового побоища. При этом не выпускали противоборствующие стороны из вида. Не то что мы боялись за Людмилу Сергеевну. Скорее у нас вызывала опасения судьба легкомысленных наяд. Если в открытом поле столкнуть БТР и Людмилу Сергеевну со шваброй, то я бы не поставил на БТР.

Битва была короткой и кровавой. Лаборантка вытянула матерящуюся наяду шваброй пониже миниюбки и отряд красавиц с визгом бросился наутёк. Только порванные колготки замелькали. Догонять и добивать проигравших Людмила Сергеевна не стала. Годы не те. Отсалютовала вслед врагам и пошла в лабораторию, порядок наводить.

Мы с Сашей из укрытия выползли, переглянулись.

- Как ты с ней работаешь? – почему-то шепотом спросил начмедпункта. – Она же демон.

- Так и работаю, - вздохнул я. – Стараюсь лишний раз не отсвечивать.

- Пошли ко мне, кофейком отпаиваться, - предложил Саша. – Тем более, вон, Лёшка уже показался со своими бандерлогами. Он нам, кстати, коньяк должен.

И мы пошли. А наяды возле спортплощадки больше не показывались. На физических достижениях бойцов это сказалось отрицательно. Зато в хирургию к Вадику ещё месяц никто не попадал. Ну, пока Ивацкович-толстопуз турник из асфальта не вывернул.

Но это уже другая история. 

Рассказ из цикла "Тот в цирке не смеётся" из книги "Седьмой пациент".

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov

А в те годы в мои обязанности, кроме борьбы с эпидемиями, посевом бактерий на чашки Петри и моральным унижением людей в виде забора материала на бакпосев, входил контроль за санитарным состоянием вверенных мне частей. Потому как положенный в нашу лабораторию по штату врач-гигиенист существовал только в воображении вышестоящего начальства.

Еженедельно, по средам, я вооружался СанПином соответствующего содержания и ехал составлять акт в очередную часть. При этом ощущал полную свою бесполезность, потому как казармы были построены в 1940-е, столовые примерно тогда же и навести там строгий стерильный порядок, как завещала ветхая книжица в моих руках, не представлялось возможным.

Проверять столовые я особо не любил. Огромные мрачные помещения, с высокими потолками, покрытыми неизменной и невыводимой чёрной плесенью в варочных залах. Запах какой-то гадости в холодных цехах, лабиринт подвалов, где хранились всевозможные припасы. Начпроды и наглые тётки-поварихи, безжалостно тырящие сливочное масло и сосиски из солдатского рациона (тоже своего рода крысы, только в человеческом обличии). Была б моя воля, я проверял бы только медпункты, в которых вкусно пахнет спиртом и лекарствами, и юные медсёстры притягивают взгляд. Но ежели столовые не проверять, то они же совсем распустятся и отравят мне весь личный состав. Устроят локальную эпидемию в пределах одной, зато очень большой воинской части. А кого за это накажут? Правильно, мою многострадальную… голову.

Поэтому хожу по столовой пятого городка с местным начмедпункта капитаном Александром в качестве компании, заношу в блокнот нарушения, по мере сил ругаю персонал.

- Паша, у меня к тебе личная просьба, - негромко просит Саша.

- Меня пугает твой заговорщический тон, но вещай.

- Особо прошу дать трындюлей поварихе Ивановой. А то она совсем обнаглела, а живёт в соседнем подъезде и с мамой моей дружит. Мои замечания в свою сторону игнорирует, а ты, вроде как проверяющий карательного органа.

Ох уж эти военные городки в лесах Родины. Все там всех знают, все всем знакомые и родственники.

- А ты чего на неё взъелся? В детстве уши надрала за то, что варенье стырил?

- Да глупая она, как пробка. И готовит с нарушениями! Витаминизацию напитков помнишь, как проводят?

- Ну, в общих чертах, - признаюсь я.

- По инструкции как положено? Дожидаешься, пока компот остынет и только тогда сыплешь в котёл порошок, содержащий витамин С. Потому как от высокой температуры этот самый витамин С распадается и попадает в организмы бойцов в недолжном, непрописанном в нормах количестве. А что делает эта гениальная женщина? Ей, видите ли, неудобно сыпать порошок в котёл. Он, понимаете ли, разлетается и от него она чихает. Поэтому она ждёт, пока компот остынет, потом разводит порошок кипятком из чайника и плескает образовавшуюся взвесь в котёл. И инструкцию выполнила, и чихать не надо. По-моему, решение достойное Кутузова.

- Накажу, - обещаю я Саше. – Только она же сразу поймёт, что это ты её сдал.

- Ничего, отмахаюсь, - вздыхает Сашка. – Ты, главное, заостри на этом внимание.

Заострил. Полная тётка в некогда белом переднике и нетронутом временем чепчике, надетом специально для проверяющего, разохалась, пообещала больше инструкцию не нарушать. При этом она так смотрела на Сашу, что я понимал, что вечером у капитана будет разговор с мамой.

Продолжаем проверку, спускаемся в подвал, а точнее в место хранения корнеплодов. А там, вокруг огромной кучи картошки, сидят бойцы и эту самую картошку чистят. Мирная картина, от которой любой проверяющий должен умилиться.

А я смотрю – рядом с каждым бойцом лежит какой-то предмет, явно к чистке картошки не имеющий никакого отношения. У первого – обломок кирпича, у второго – увесистый камень, у третьего – старый молоток, а у одного так и вовсе почти ядерное оружие. Целая сапёрная лопатка.

- Это что за вооружение? – спрашиваю у сержанта, который процессом управляет. –  Для рукопашной с корнеплодами у вас есть ножи, и даже картофелечистки вам Родина выдала. А вам мало? Решили завалить американских шпионов молотками и лопатками?

- Да не американских, а вполне себе своих, - оправдывается сержант, не понявший моих сельскохозяйственных аналогий.

- Своих шпионов? – удивляюсь я.

- Да не шпионов, - как тупому объясняет сержант. – А крысу хотим убить.

- У вас что тут, крысы водятся? – мрачнею я.

- Ещё какие.

И рассказывают мне жуткую историю, про то как месяц назад из тёмного угла выползла им навстречу «во-о-от такенная» зверюга и с самым наглым видом начала уменьшать солдатский рацион.

- А вы что? – спрашиваю.

- Картошкой в неё начали кидать. А этой твари пофиг. Сидит, жрёт.

- Надо было ногой её пнуть.

Засмущались.

- Так боязно что-то. А вдруг укусит.

Ну точно дети. Жители городских окраин, изнеженные приставками «Денди» и импортными жвачками «Турбо». А вот насчёт крысы – непорядок. Я, конечно, врач-бактериолог, и ничего крупнее стрептококка в мою сферу интересов не входит, но попробуй объясни эту простую истину командованию. Паразит на твоей территории? На твоей. Значит и борись с ним своими силами. Ты ж типа санстанция местная.

То, что я целый месяц про крыс не знаю, это, конечно, косяк. Проверяющий должен быть в курсе всех безобразий, происходящих в подвалах столовой доверенной ему части. Особенно с учетом того, что столовая пятого городка находится в шаговой доступности от медроты, а значит от расположенной на первом этаже лаборатории. Ну а как вы хотели? Врач-бактериолог на всю округу один. Он же гигиенист, он же и эпидемиолог. Он же, временами, психолог и рубашка, в которую молодые бойцы жаждут порыдать и пожаловаться на тяготы военной службы. За каждой крысой не уследишь.

Значит будем бороться. Я объявил в медроте операцию «Охота на тигра», подключил к ней пару молодых врачей-офицеров и начал разрабатывать план дератизационных мероприятий. Потому как без планов в нашей службе – никуда.

Помощников я нашёл быстро. Хирурга Вадика припугнул тем, что крыса может кого-то покусать, и тогда проблемы будут уже у него. Укус - это травма? Травма. Значит поимка крысы в интересах хирургического отделения. Терапевта Сашку ужаснул страшным «иерсиниозом», который разносят крысы. И пообещал ему эпидемию этой гадости в части.

Впрочем, они и так бы согласились. Во-первых, друзья хорошие. Во-вторых, скучно у нас в части. До прибытия молодого пополнения ещё два месяца, сидим, мух ловим, зелёнкой картины неприличные рисуем, а я, как обычно, в чашках Петри микровойны устраиваю. Стравливаю кокковые цивилизации с кишечной палочкой. Но почему-то постоянно побеждает банальная плесень, которую я на эти чашки не садил.

Для начала с крысой решили бороться биологическим оружием. Затолкали в подвал Мурку, приказарменную кошку. Зря что ли эта мохнатая мурчалка в неприличном количестве поглощала кусочки от солдатских пайков. Пусть отрабатывает.

Кошка наших благих намерений не оценила. Попав в подвал, взвыла дурным голосом и попыталась сбежать. Но на то мы и офицеры белорусской армии. Втроём справились со страшным хищником и пошли к Вадику в отделение, кровавые раны на руках обрабатывать. И отмечать начало охоты. Кофейком, а не тем, что вы подумали. Мы ж на службе.

В восемь утра всей бригадой были у самого входа в подвал.

- Не станет она её жрать, - с уверенностью городского жителя, видевшего крыс только в зоомагазине, сказал Сашка. – Голову отгрызёт и в угол кинет. Надо сразу найти, а то завоняет.

Мы открыли дверь. Мурка пулей вылетела из подвала, мазанув нас по ногам пушистым боком. В десяти шагах остановилась, обернулась, обматерила нас на чистом кошачьем языке, и следующие дня три никого из солдат к себе не подпускала. На её трёхцветной морде было прямо написано:

- Да вы офигели?!

Поверхностный осмотр подвала показал, что Мурка зря ела свои сосиски. Ни кровавых следов, ни поля битвы, усеянного костями, ни остатков бренного крысиного тела. Зато в углу демонстративная кошачья куча. Мурка показала всё, что она думает, о наших планах применения биологического оружия в «Охоте на тигра».

- Паш, надо её ядом, - предложил Вадик. – Двадцать первый век на дворе. Космические корабли бороздят…

- Не начинай! – огрызнулся я.

- Переходим на стадию химического оружия, - заключил Сашка.

Я вздохнул, мысленно пересчитал наличность в кармане и решил в обед скататься в город, за ядом. Потому как выделять финансы на борьбу с грызунами мне никто не собирался.

Ближе к полудню, слышу по вентиляции – Вадик орёт. А когда хирург орёт, то это всегда интересно. Соревнуясь в скорости с предательницей Муркой, взлетаю по лестнице на второй этаж, в хирургию.

У Вадика в процедурке сидит бледный боец, медсестра Галочка уже бинтует ему голову, и солдат становится неуловимо похож на партизана из творчества советского художника Савицкого.

- Что у вас тут случилось, коллега?

- Да всё крыса твоя, чтоб она сдохла! – вопит Вадик.

И это был молниеносный точный диагноз.

Солдаты, как обычно, чистили картошку к обеду. Один из бойцов заприметил наглую крысу, подбиравшуюся к корнеплодам из тёмного угла. Без всяких рефлексий и без предупреждений подхватил лежащую рядом лопатку и метнул её в крадущуюся тень. А так как в нашей армии чаще учат делать снег квадратным, чем метать лопаты, то боец закономерно промахнулся. Ну как промахнулся. Не попал в крысу. А в товарища с другой стороны кучи попал.

Солдат существо хрупкое и ранимое. Особенно ранимое всяческими железными предметами вроде саперной лопатки. Бойцы испугались и притащили павшего в хирургию. Где матерящийся Вадик и заклеил ему рассечённый лоб пластырем.

- А я тебя предупреждал, - злорадно сказал я. – Вы с Сашкой хихикали, что это, мол, чисто моя проблема. Теперь это НАША проблема.

- Потрынди у меня тут, - огрызнулся Вадик. – Спускайся сейчас во двор. В город, за ядом поедем. Ради такого случая я тебя даже на машине отвезу.

Воистину, нет худа без добра.

В магазине мы закупились какой-то жуткой дрянью, которая по уверениям продавца, убила бы крысу наповал. Вернулись в часть, рассыпали яд в виде белого порошка по полу.

Наутро порошок остался нетронутым. Крыса проявила интеллект и обошла отравленные места, не оставив даже одинокого следа.

Сашка пообещал на выходных съездить в деревню, к приятелю, привезти крысоловку.

- Вези сразу медвежий капкан, - предложил я. – В крысоловку солдаты пальцы сунут – будет только мелкая травма. А капкан, это серьёзно. Это Вадику на полдня работы.

Хирург пообещал убить меня раньше начальства.

К выходным крыса настолько обнаглела, что присутствие солдат, чистящих картошку, её абсолютно не смущало. Наоборот, она выбиралась из своего угла как раз в то время, когда в подвале находились люди. Это был какой-то крысиный эксгибиционизм, честное слово. Грызун словно нарочито игнорировал опасность, вызывал на свою усатую голову проклятия и град снарядов.

Эта наглость её и погубила. Потому что в наряд по кухне заступил рядовой Грицаев.

Мишка Грицаев был человеком без нервов и трепета. Приехал он к нам из какой-то глухой деревни, из самого медвежьего угла Гомельской области. Я потом искал на Гугл-картах его деревню, и, не поверите, не нашёл. А на расспросы о месте жительства, Мишка отвечал уклончиво: «Цераз лес тры километры да Кубаршчыны». А в радиусе десяти километров от деревни Кубаршчына только болота и лес. Загадка. Если не врёт игра «Сталкер», то у них там в лесах водится что-то посерьёзнее наглых крыс. Шуточки про то, что Грицаев по утрам доил кровососов, а в телегу запрягал контроллера, как-то быстро закончились, по той причине, что Мишка в компьютер никогда не играл, совершенно не понимал этого сложного юмора, и никак на него не реагировал.

После того, как Грицаев освоил хитрый механизм унитаза, он превратился в идеального солдата. Все приказы выполнял беспрекословно, быстро и качественно. И, как в том анекдоте, радовался тому, что в армии поднимаются в шесть утра, а не с первыми петухами, как в его родной деревне. По слухам собирался оставаться на контракт.

И вот этому человеку ез нервов попалась на глаза наглая крыса.

Слышу из вентиляции знакомые интонации в голосе Вадика – поднимаюсь в хирургию. Сидит Грицаев, с интересом рассматривает забинтованную руку.

- Кровососа душил? – решил пошутить я.

Миша смотрит на меня усталым равнодушным взглядом, всё своей крестьянской душой смиряясь с тупизной офицерского юмора.

- Ну ладно, ладно, - машу рукой я. – Что у вас тут случилось?

- Хана твоему «тигру», - ответил Вадик.

- Как хана? Мы же только начали.

- Да вот, встретил он на своём пути Грицаева, и это была его последняя в жизни ошибка.

- Миша? Ты крысу убил? Тебе медаль надо!

- Мне бы вместо медали сигарет, - подал голос боец.

- Трындюлей ему, а не сигарет! – рявкнул хирург. – За безмозглость.

И рассказали мне историю битвы. Утром Миша заступил в наряд по кухне и с двумя другими бойцами был отправлен в подвал, с боевой задачей начистить картошки. В ответ на шум и матерные анекдоты, производимые бойцами, из своего угла выбралась крыса. Захотелось ей живого человеческого общения, или решила свой анекдот рассказать – этого мы уже не узнаем.  Мишины однополчане, как дети городских кварталов и мамкиных пирожков с визгом разбежались от страшного зверя и принялись издалека метать в него корнеплоды. Мишка оказался твёрже. Пока друзья отвлекали крысу, он подхватил дежурную лопатку, шагнул к зверю и рубанул его по всем правилам рукопашного боя.

- Так чего ты орёшь? – удивился я. – Молодец. Не струсил. И ударил точно.

-  Я не поэтому ору, - ответил Вадик. - Этот умник крысу рубанул, решил, что убил и поднял за хвост, чтоб похвастаться добычей перед такими же питекантропами. Или хотел погоняться за товарищами по подвалу, пугая их распотрошённым трупом. А эта тварь очухалась, извернулась и вцепилась ему в руку. Теперь у нас за неделю в части две травмы. Начмед уже вопит как резанный и грозит на меня командиру нажаловаться. И всё из-за твоего «тигра». Ещё и колоть Грицаева теперь буду. Мало ли, что она ему в рану занесла.

- А в медпункт меня положат? – пробубнил Миша.

- Обязательно.

- Эт-т хорошо, - вздохнул солдат и зажмурился в предвкушении медицинского курорта.

Мы с Сашкой пошли на опознание трупа. «Тигр» лежал на бетонном полу, окружённый зеваками, и дожидался заключения врачебного консилиума. Вокруг по полу растекалась лужа жидковатой крысиной крови. Тварь была реально крупной. Жуткой даже в объятиях смерти. Жирная на вид, серая шерсть, оскаленные жёлтые резцы толщиной в две спички. Длинный голый хвост, весь в каких-то шрамах и морщинах. У меня на руках дыбом поднялись волоски. Неприятная дрожь прошла по телу. В принципе, я догадался, почему Мурка решила с ней не связываться. Неизвестно кто из их схватки вышел бы живым.

- Мутант, - выдохнул Сашка. – Я думал, такие здоровые, только в кино бывают.

Я осторожно пнул зверя носком офицерской туфли. Зверь перевернулся на ругой бок, голова на разрубленной шее мотнулась, открывая страшную рану.

- Как он её, - восхитился я. – Тупой и ржавой сапёрной лопаткой. Надо ему в медпункт сигарет отнести. Рубанул же, как Гришка Мелехов.

- Прощай, доблестный враг, - с пафосом сказал Сашка. – Бойцы, найдите какую-нибудь лопату, надо совершить обряд погребения бренного тела.

Крысу хоронили всем нарядом. У забора, за медротой выкопали небольшую могилку, опустили туда тело, придавили обломком армированного бетона. В изголовье воткнули найденный у кустов прутик. Солдаты опустили головы. Один даже кепку с головы стянул. Повисла недолгая, но многозначительная пауза.  Из окна хирургии на нас смотрел Вадик и крутил пальцем у виска.

Лишившись своего вожака, крысы попрятались, а потом распробовали рассыпанный по полу яд и как-то быстро отправились в свой крысиный рай. У одной из поварих я таки высеял иерсиниоз и отстранил её от работы до окончания лечения. Потом узнал, что она втихаря всё равно ходила и готовила еду солдатам.

Операция «Охота на тигра» закончилась»

Рассказ из цикла "Тот в цирке не смеётся" из книги "Седьмой пациент".

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov