Arhyuru

"Библиотека современной фантастики"
Айзек Азимов

Заранее предупреждаю: это книга и его прочтение займет в среднем 45 минут, но по причине того что текст длинный, я опубликую его разделив на четыре части. Но только если вам понравится первая. Приятного прочтения :)

За завтраком мой муж Ланселот всегда читал газету. Я его почти не видела. Длинное, худое, не от мира сего лицо с выражением постоянной досады и утомленной озадаченности возникало ненадолго передо мной, когда он выходил к завтраку, и тут же скрывалось за газетой, заботливо приготовленной для него на столе. И это все. Обычно он не здоровался.

Потом я видела только руку, которая появлялась из-за развернутого листа, чтобы взять вторую чашку кофе, в которую я аккуратно насыпала точное количество сахара - чайную ложку, не с верхом, но полную, ровно столько, сколько надо.

Я давно привыкла к этому и не обижалась. По крайней мере, позавтракать можно было спокойно.

Впрочем, в то утро спокойствие было нарушено: Ланселот неожиданно пролаял:

– Черт возьми! Этот болван Поль Фарберкоммер отдал концы. Удар.

Я с трудом припомнила фамилию. Ланселот как-то упоминал ее, и я поняла, что речь идет еще об одном физике-теоретике. Судя по раздражению моего мужа, он, видимо, пользовался в какой-то мере известностью. Наверное, один из тех, кто все же достиг успеха, всегда ускользавшего от Ланселота.

Он положил газету на стол и гневно уставился на меня.

– Почему, - зло спросил он, - почему в некрологах всегда пишут такую чушь?! Они сделали из него второго Эйнштейна, в это потому лишь, что его хватила кондрашка...

Некрологи - это тема, которой я всегда стараюсь избегать в разговоре с мужем. Я даже не рискнула кивнуть в ответ.

Он швырнул газету и вышел, оставив недоеденное яйцо. Ко второй чашке кофе он даже не притронулся.

Я вздохнула. Что еще мне оставалось делать? Так было всегда.

Ланселот Стеббинс - вымышленное имя. Я часто теперь меняю фамилию и местожительство. Однако все дело как раз в том, что, назови я настоящее имя моего мужа, вам бы оно все равно ничего не сказало.

У Ланселота был талант в этом отношении - талант оставаться неизвестным. Его открытия неизменно кто-то предвосхищал, или они проходили незамеченными в тени еще большего открытия, которое обязательно случалось одновременно. На научных конференциях его доклады почти никто не слушал, потому что, как правило, в то же самое время на другой секции кто-то делал важное сообщение.

Естественно, все это сказалось на нем.

x x x

Двадцать пять лет назад, когда я выходила за него замуж, он был, конечно, завидный жених. Состоятельный, не нуждающийся ни в чем человек и одновременно хороший физик, честолюбивый и подающий большие надежды. И я тогда, думаю, была довольно хорошенькой. Но все это скоро кончилось. Осталась лишь замкнутость. И полная моя неспособность составить мужу блестящую пару в обществе. А это для жены честолюбивого, молодого и талантливого ученого просто необходимо.

Не исключено, что это сильно способствовало таланту Ланселота оставаться незамеченным. Будь у него жена другого типа, она сумела бы сделать его заметным, по крайней мере, в лучах собственного успеха в обществе.

Понял ли он это через какое-то время и из-за этого отдалился от меня после двух-трех умеренно счастливых лет? Или причина была другая? Порой мне казалось, что все дело во мне, и я горько корила себя.

Потом я поняла, что охладел он ко мне только от жажды славы, которая из-за неутоленности становилась непомерной. Он ушел с факультета и построил собственную лабораторию далеко за городом. "Земля там дешевле плюс уединение", - объяснил он мне.

Денежные проблемы нас не тревожили. В его области науки правительство не скупилось на щедрые ассигнования. И он всегда мог достать нужное количество средств. Кроме того, он тратил и наши деньги, не считаясь...

Я в свое время пыталась противиться. Я сказала:

– Ланселот, но ведь в этом нет необходимости. Разве тебе не хватает казенных денег? Разве тебя гонят с твоего места на факультете? Тебя с удовольствием оставили бы в университете. А все, что мне надо, - дети и нормальная жизнь...

Но в нем поселился сжигавший его бес, который сделал его бесчувственным ко всему на свете. Он рассерженно ответил мне:

– Есть вещи на свете, которые важнее всего этого. Меня должны признать в науке, должны понять, наконец, что я... э-э... настоящий ученый!

Тогда он еще не решался говорить о себе - гений. Все это не помогло. Невезенье продолжалось. Случай постоянно был против него. В лаборатории у него кипела работа. Он нанял себе помощников и отлично платил им. К себе он был безжалостен и работал как вол. И все напрасно.

Я надеялась, что однажды он бросит все, вернется в город, и у нас начнется наконец нормальная спокойная жизнь. Я ждала. Но всякий раз после поражения он начинал новую атаку, безуспешно пытаясь захватить бастионы славы и признания. И всякий раз он надеялся. И всякий раз терпел поражение. И в полном отчаянии отступал. И каждый раз всю злость он срывал на мне. Мир топтал его, он отыгрывался на мне. Я всегда была слишком нерешительной, но и я в конце концов стала думать, что мне надо уйти от него.

И все же...

В том году он готовился к очередной схватке. Последней. Так, во всяком случае, я думала. Он стал напряженней, жестче, суетливее. Таким я его раньше не видела. По временам он начинал вдруг бормотать себе что-то под нос или смеялся без причины коротким смешком. Бывало, по нескольку суток он не ел и не спал. Теперь даже лабораторные тетради он держал у себя в сейфе в спальне, как будто боялся своих собственных помощников.

И эта попытка, думала я обреченно, наверняка провалится. Но если так, то наверняка тогда случится и другое... В его возрасте он наконец поймет (ему придется понять), что последний шанс от него ускользнул. Он просто вынужден будет все бросить.

Я решила ждать, собрав все свое терпение.

Но этот некролог за завтраком свалился как снег на голову.

Дело в том, что как-то по такому же случаю я заметила, что, по крайней мере, в его собственном некрологе он может рассчитывать на какую-то долю признания...

Теперь я понимаю, что мое замечание было не слишком остроумным. Впрочем, мои замечания никогда и не претендовали на исключительно остроумные. Мне просто хотелось как-то развеселить его, вытащить из состояния уныния, когда, я знала это по опыту, он становился невыносим.

А может быть, в этом была и бессознательная насмешка. Не отрицаю этого. Он повернулся ко мне в бешенстве. Все его худое тело затряслось, брови судорожно сошлись над глубоко запавшими глазами, и он закричал:

– Я никогда не смогу прочитать свой собственный некролог. Никогда! Даже этого я лишен! - И в ярости плюнул в меня. Злобно плюнул прямо в меня.

Я убежала к себе.

Он так и не извинился. Но через несколько дней, в течение которых я избегала его, наша неестественная жизнь потекла как прежде. Ни он, ни я больше не вспоминали об этом случае.

И вот сегодня очередной некролог в газете. В одиночестве доканчивая завтрак, я почувствовала, что в длинной цепи его неудач наступает кульминационный момент...

Я чувствовала, что развязка близка, и не знала, то ли бояться, то ли радоваться. В целом, наверно, я все же была рада. Любая перемена была бы теперь к лучшему...

x x x

Он пришел ко мне в комнату до завтрака. Я шила, чтобы занять чем-нибудь руки. Чтобы занять голову, я включила телевизор.

– Мне понадобится твоя помощь, - коротко сказал он.

Последний раз нечто подобное он произнес лет двадцать назад. И невольно у меня потеплело внутри. Он был болезненно возбужден. На обычно бледных щеках горели яркие пятна нездорового румянца.

Я ответила:

– С радостью. Если, конечно, смогу...

– Сможешь. Я отпустил своих помощников на месяц в отпуск. Они уедут в субботу, и в лаборатории останемся только мы с тобой. Я сообщаю тебе об этом заранее, чтобы ты ничем не занимала следующую неделю.

Я вся сжалась.

– Но, Ланселот, ты ведь знаешь, я не смогу тебе помочь в твоей работе. Я ничего в ней не понимаю.

– Я это знаю, - в голосе у него прозвучало бесконечное презрение. Но тебе и не надо понимать. Все, что от тебя требуется, точно следовать простейшим инструкциям. Но следовать буквально. Дело в том, что я открыл наконец кое-что. И на этот раз...

– О Ланселот! - невольно вырвалось у меня. - Сколько раз я слышала эту фразу!

– Слушай меня, ты, идиотка! И хоть раз попробуй вести себя нормально. На этот раз мне действительно удалось. Никому меня не опередить. Мое открытие настолько необычно, что ни одному из живущих физиков, кроме меня, не хватит мозгов додуматься до него. Да и через тридцать лет не додумаются. Это будет гром среди ясного неба. Я действительно стану самым знаменитым и великим ученым из когда-либо родившихся на земле.

– О Ланселот, я очень рада, рада за тебя!

– Я сказал - стану. Но могу и не стать. Признание в науке самая несправедливая вещь на свете. Мне это известно больше, чем кому-либо. Просто объявить открытие еще далеко не все. Если я так сделаю, они все тут же навалятся на эти проблемы, и не успеешь глазом моргнуть, как твое имя уже превратится в исторический анахронизм. А слава достанется этим бесконечным "последонкам".

Я думаю, что говорил он со мной тогда, за три дня до осуществления своего замысла, только по одной-единственной причине - он не мог больше сдерживать себя. Гордость и тщеславие распирали его, а я была единственная из всего человеческого рода, достаточно незначительная сама по себе, чтобы стать свидетелем этой несдержанности... Он говорил:

– Я так обставлю мое открытие, так дам этому человечеству по мозгам, что никому не удастся сравниться со мной...

Он зашел слишком далеко. И я стала бояться, как бы очередное разочарование не оказалось для него чрезмерным и не свело бы его с ума. Я спросила:

– Ланселот, а скажи на милость, стоит ли так беспокоиться? Почему не оставить все как есть и не поехать отдыхать? Ты слишком долго и слишком много работал, Ланселот. Мы могли бы съездить в Европу. Мне всегда так хотелось...

Он топнул ногой.

– Ты когда-нибудь прекратишь свое идиотское нытье!? В субботу пойдешь со мной в лабораторию...

Три следующие ночи я спала очень плохо. Таким грубым, в такой степени заносчивым он никогда раньше не был. Может быть, он уже сошел с ума?

Сошел с ума от постоянного разочарования. А случай с некрологом послужил поводом. Он отослал своих помощников и звал меня в лабораторию. Но ведь прежде он никогда меня даже не впускал туда. Неужели он хочет что-то сделать со мной? Безумный эксперимент маньяка? Или он просто убьет меня?

Я много раз думала о том, что надо вызвать полицию, убежать, хоть что-нибудь сделать...