Свинг подкроватного монстра
В разные периоды жизни он выглядел по-разному.
Восемнадцать лет назад он кутался в темноту и сверкал из нее зелеными светящимися глазами – некоторые глупые люди говорили, что это отражение диодов одного из приборов Инженера.
Через четыре года он покрылся густой синей шерстью, отрастил на носу длинный рог и не мог прожить и секунды без демонстрации желтых острых клыков, верхушки которых практически касались нижних ресниц.
Еще через два года шерсть выпала, обнажив кожу землистого оттенка, испещренную большим количеством глубоких морщин, уши удлинились и мочками задевали плечи, а нос повторил форму рыболовного крючка. В тот период ночь чаще обычного располагала к творчеству, и он выбирался из-под кровати, осторожно дул в лицо девочке, пока та не открывала глаза, и, растянув лапами рот в страшной улыбке, начинал вертеть головой из стороны в сторону, издавая булькающие звуки. Девочка садилась в кровати, смешно морщила нос и начинала голосить, призывая на помощь то Инженера, то Художницу. От Инженера можно было почти не прятаться: тот никогда его не видел. С Художницей нужно было быть чуть осторожнее. Пару раз он кожей ощущал на себе ее осмысленный взгляд, но она так сильно спешила успокоить девочку, что даже не успевала погрозить кулаком. Однако он старался забраться под кровать, не дожидаясь пока откроется дверь, скрещивал лапы под щекой и наслаждался теплой семейной сценой. Чувствительные уши улавливали заботливые интонации в равномерном журчании голоса, а сквозь закрытые веки пробивался мягкий свет ночника – странного человеческого изобретения, созданного с единственной целью – уничтожать на корню детскую фантазию. И ему было настолько хорошо, настолько уютно, что он чувствовал себя важной частичкой этого маленького мира любви и заботы. Более того, он искренне полагал, что без него не было бы всего этого: ни ночных посиделок у кровати, ни сказок с одинаковым сюжетом (кому нужен сюжет, если они никогда не звучат даже до середины?), ни даже слабого света ночника…
Если бы ему предложили поменять его маленький подкроватный мир на всю остальную Вселенную, он бы со смехом отмахнулся от странного предложения, хотя самыми ценными сокровищами, которыми он обладал, были старенький разноцветный половичок, два левых носка разного цвета и маленькая резиновая пчела с выпученными глазами.
Он всегда был довольно сентиментальным.
Когда девочке исполнилось одиннадцать, он заметил, что стал терять форму. Не возможности, а именно форму: исчезла четкая граница его лап, головы, туловища. Довольно странно было чувствовать свои лапы практически везде. Он осознал собственную вездесущность и долго грустил, лежа под кроватью, пытаясь не распространяться на все остальные места, где бывает девочка. С непривычки получалось плохо, но он мужественно старался.
Каждое утро они с девочкой слушали, как Инженер и Художница кричат друг на друга на кухне.
Первой просыпалась девочка, и только потом он. Девочка заворачивалась в одеяло и долго смотрела в темноту. Если в комнате было достаточно тепло, она босиком подходила к окну и вглядывалась в горизонт, отмечая знаки приближающего рассвета. Он бы многое отдал, чтобы к нему вернулись его прежние пушистые лапы и возможность ободряюще похлопать девочку по плечу. Он чувствовал, что сейчас она не позвала бы никого на помощь, будь у него даже кожистые черные крылья или окровавленный топор. Это казалось ему нелогичным, странным, безумно неправильным и причиняло сильную душевную боль.
Едва голоса за стеной затихали, девочка быстро ложилась и закрывала глаза. Если приходил Инженер, на его губах играла асимметричная улыбка, и излишне позитивный голос желал доброго утра. Если приходила Художница, уголки ее рта смотрели вниз, напоминая перевернутую вниз рожками букву «С», а ее жесты наполнялись истеричной суетливостью.
Девочка вставала и уходила, а он продолжал лежать под кроватью, страдая от невозможности хоть как-то ей помочь.
Девочке было семнадцать, когда она сама заглянула под кровать. Он как раз клубился под правым дальним углом и дремал, раз представилась такая возможность, и не наступало его время: иногда она сама затягивала его в свои сны, заставляя показывать экзамены, сцены из просмотренных фильмов, болезнь и смерть близких, одиночество и непонимание. Каждый раз после работы в таких снах он съеживался в маленький вихрь и лежал под кроватью, ненавидя себя и свое предназначение.
Девочка долго смотрела на него и вдруг решила дотронуться раскрытой ладонью. От такой наглости он заклубился, заклокотал и забился под кровать еще дальше.
– Тише-тише, не бойся, я не причиню тебе вреда, – успокаивающе говорила девочка, продолжая тянуть к нему растопыренные пальцы.
Булькая и шипя, он раздулся и грозной шаровой молнией скользнул к ее руке. От соприкосновения с ее ладонью он ожидал чего угодно: локального взрыва, общей боли, гримасы ужаса на ее лице, но ничего не произошло.
– Вот мы и познакомились, маленький, – нежно сказала девочка, пытаясь его ласково погладить второй рукой.
Если он мог повернуться к ней спиной, он бы незамедлительно это сделал. Осложняло ситуацию лишь то, что у него не было спины. И головы тоже не было, и мерзкого лица, и лап с когтями, и даже длинных ушей и рога...
Чувствуя его смущение, девочка выпустила его обратно под кровать и вышла из комнаты. Когда она вернулась, он уже спал. Сквозь сон он слышал, как она разговаривала по телефону с Инженером (значит, скоро воскресенье), как играла на фортепиано и перебрасывалась шутливыми репликами с Художницей. За это время она не попыталась вытянуть его из-под кровати пылесосом, вымести метлой, раздавить книгой или замуровать его слоями ткани.
Тихим недоверчивым облаком он выплыл из-под кровати и завис над ее правым плечом.
– Мне кажется, нам давно пора узнать друг друга лучше, – серьезно сказала девочка, строго глядя на него.
Он задумчиво забурлил. Он не считал себя глупцом, чтобы отрицать у себя наличие страха, хотя кому-то могло бы показаться это забавным: какой страх может быть у того, кто сам есть воплощение ужаса?
Может быть, она права, так всем будет лучше?
– Мы же с тобой всегда были в одной команде, – продолжала уговаривать его девочка. – Ты сможешь вернуться под кровать в любой момент, как только захочешь. Это место всегда будет только твоим.
Издавая хлюпающие звуки, он сложился в вихрь и ввинтился в ее открытый рюкзак, явно соглашаясь на совместную прогулку по городу.