Когда впереди мелькнул огонёк, я уже почти ничего не соображал и точно прошёл бы мимо него. Но что-то неизвестное толкнуло меня и направило к спасительному маяку. Избушка. Маленькая, неказистая, построенная много лет назад, однако ещё крепкая и, без сомнений, жилая. Окна ярко светились, из трубы струилась полоска дыма. «Тепло», — это всё, что я мог подумать в тот момент.
Силы взялись из ниоткуда, последний резерв. Я поднялся на невысокое крыльцо, отворил дверь, прошмыгнул сквозь тёмные сени, больно стукнулся головой об низкую притолоку и ввалился в дом. Внутри оказалось и правда тепло, можно было сказать — очень. По телу побежали мурашки, ноги закололо миллионами иголок. Я упал на пол. Лежал долго, тяжело дышал. Мыслей не было, только непонятное вязкое осознание — выжил.
Мной никто не заинтересовался. Не окликнул. Где-то на заднем фоне бубнил телевизор, поздравляли с Новым годом, ходики на стене громко тикали, потрескивали дрова в печке. Пахло ёлкой. Неприятная ситуация, такой подарок хозяева явно не ожидали. Прошло ещё минут тридцать. Я окончательно согрелся, в куртке стало жарко. Встать удалось лишь со второй попытки. Решительно не верилось, что ещё недавно моя жизнь висела на волоске, а от вечного холода отделяли считанные минуты.
— Здравствуйте, — произнёс я громко. — Извините, что так получилось, это не специально. Честно.
Я снял куртку, повесил её на крючок рядом с ватной телогрейкой, с трудом стащил с ног мокрую обувь и поставил сушиться к печке. По дорожке из плетёных разноцветных половиков попал в единственную комнату. Никого. Хозяев нет, они вышли куда-то и пока не вернулись. А, может, сами потерялись? В такую погоду немудрено. А я здесь один, без них, незваный гость. Но придут — извинюсь, обстоятельства так сложились.
Обстановка располагала к скорому торжеству. Наряженная ёлка, гирлянды из флажков под потолком, накрытый стол. Не на одного человека, на четверых минимум. Но они явно поспешили праздновать, до Нового года ещё два дня. Вот не терпится кому-то. И телепередачу включили соответствующую. Древний пузатый телевизор передавал повтор такого же старого, ещё чёрно-белого «Голубого огонька». Часы на стене, с большими гирями в виде шишек, показывали без пятнадцати двенадцать. Скоро полночь. Получается, я уснул, пока приходил в себя, и совершенно не заметил, как пролетело столько времени. Странно. И никто меня не потревожил? Не растолкал и не спросил, что ты тут делаешь?
Я вернулся к выходу, влез в поношенные валенки, накинул телогрейку и прошёл в сени. Открыл дверь. В лицо ударил снег, метель всё ещё бушевала. Искать хозяев бесполезно. Даже крика моего никто не услышит. Заперев дверь на щеколду, вернулся в дом и разделся. Удивительно. Там, снаружи, творится настоящее безумие, а здесь тихо, уютно, тепло и полный стол еды. В животе заурчало. Я оставлю им денег, заплачу за своё внезапное вторжение.
Стол был накрыт просто, но уж больно аппетитно. Тонко нарезанное сало, квашеная капуста в глубокой миске, солёные огурчики, маринованные грузди со сметаной, варёная картошка. И конечно же, в центре стоял графинчик с водкой. В общем, всё, что вызывает у русского человека теплоту на душе. Единственное, не хватало гостей, которые могли бы это отведать. Я подцепил вилкой сало, положил его на ломтик чёрного хлеба, поднёс ко рту и откусил.
Постучали сильно, требовательно. Я с трудом проглотил кусок. В голове пробежали нехорошие мысли. Но делать нечего, надо открывать. Хозяева вернулись.
— Ух! Замаялся до тебя через снег пробираться! — в сени ворвался огромный мужик в белом полушубке. Лицо красное с мороза, весёлое. — Погода ни к чёрту.
Больше ни о чём не говоря, мужик ловко оттеснил меня в сторону и устремился внутрь дома.
— А, вижу-вижу. Всё как полагается, — полушубок отправился на крючок рядом с моей курткой и телогрейкой, валенки к сохнущим ботинкам. — Никто ещё не приходил?
— Значит, я первый, — гость без разрешения уселся за стол, схватил графинчик, налил себе полный стакан и залпом выпил. Закусил огурцом. — Огурцы у тебя всегда отменные!
— Они не мои, я сам жду хозяев.
— Ты чего это? — мужик стал накладывать на тарелку еду. — Перепил, что ли?
— Нет. Я здесь случайно оказался.
— Кончай придуриваться, — мои слова остались не поняты. — Садись, выпьем немного. Груздями закусишь — отпустит. Какой-то ты бледный сегодня.
Мужик встал, в один миг оказался возле меня, ухватил за плечи и силой усадил за стол. Налил половину стакана. Потом прикинул что-то в уме и долил до верху. Пододвинул ко мне.
— Ну, за встречу. Что б не последняя. Отказа не приму.
Водка провалилась в меня, как вода. Я не почувствовал вкуса.
— Закуси, — мужик наколол на вилку маринованный груздь и протянул её мне.
Я начал улетать в пропасть. Хватануть залпом сто грамм на пустой желудок — не самая лучшая мысль.
— Вот, хорошо, — гость заулыбался. — Порозовел. А то всё какой-то снулый. С Машкой небось поругался?
— Нет, не ругался. Вы меня с кем-то перепутали.
— А ты чего это завыкал? Мы с тобой всю войну прошли! Из одной миски щи хлебали.
— Тю… развезло тебя. Перестарался я с водкой, — мужик взглянул на часы. — Ха, это я вовремя успел. Полночь. С Новым годом! Счастья, любви и всего такого. А теперь давай-ка положу тебя на кровать, отдохнёшь немного, поспишь. А я посижу, телевизор посмотрю. Больно хорошо Кристалинская поёт!
Ноги мои и правда перестали слушаться. Мужик легко подхватил меня и отнёс на кровать. Я и возразить не успел. Поправив подушку и укрыв одеялом, гость вернулся к столу и продолжил отмечать Новый год в одиночку, не забывая при этом внимательно следить за телепередачей. Глаза мои слипались, мысли ушли куда-то, сопротивляться действию водки было невозможно. Я сам не заметил, как уснул.
Стук в дверь разбудил меня.
Наконец-то, настоящие хозяева вернулись. Я встал с кровати. От выпитого не осталось и следа. Я был полностью трезв.
Гость исчез. Стол прибран, тарелки вымыты и снова расставлены на столе, в графин долита водка.
Я вышел в сени и открыл дверь. Проспал я недолго, метель и не думала прекращаться. На крыльце стоял продрогший мужичок в лёгкой куртке, лыжных ботинках и старомодной шапочке с кисточкой.
Мужичок молча переступил порог, прошёл в дом, так же молча разделся и вопросительно посмотрел на меня. Я махнул рукой на стол:
— Не стесняйтесь, угощайтесь. Вижу, вы замёрзли.
— Благодарствую, — гость произнёс первые слова.
Гость, он явно не был хозяином.
— Извините меня за столь поздний визит. Видели метель? Ужас! Я лыжи потерял, палки потерял. Всё потерял. Думал, конец. Лес чернущий. Куда ни ткнусь, всё ёлки да ёлки…
Мужичок больше не затихал. Он ел, пил, опять ел, смотрел телевизор, с пылом комментировал ведущих, песни и исполнителей. Новому гостю будто не с кем было поговорить раньше. Его несло. Я узнал, что он инженер из НИИ, что жена у него дура, дети бездари, начальник идиот, и вообще лыжи единственная отрада. Что под Новый год он со всеми разругался и решил покататься по лесу, отдохнуть. И заплутал. И как хорошо и вовремя он наткнулся на избушку.
Я ничего не спрашивал, потому что ничего не понимал. Минут через двадцать мужичок стал клевать носом. Водка сделала своё дело. Гость извинился, попытался встать и уйти. Мне пришлось класть его на кровать. Куда пьяному в такую погоду? Сейчас и трезвый дороги не разберёт.
Мужичок захрапел. Теперь и мне время сесть перед телевизором и наконец-то перекусить. По программе транслировали очередной повтор «Голубого огонька», но уже из начала восьмидесятых. Вячеслав Полунин бегал между надувными телефонами и говорил «асисяй». Вскоре меня начало клонить ко сну. И я снова не заметил, как провалился в объятия Морфея.
Стук в дверь, как всегда, прозвучал неожиданно.
Иду-иду. Кого на этот раз принесла нелёгкая?
— Мишаня, здарова! — из темноты декабрьской ночи на меня смотрел старинный приятель. — Еле дополз до тебя. Апокалипсис настоящий.
— Привет. Залетай, раздевайся, — я сделал пригласительный жест.
— Ну и топят у вас. Ташкент! — Андрей скинул куртку-аляску, повесил её на крючок, снял ботинки. — Как дела? Как сам?
— Нормально, Андрюх, нормально.
— А ты чё это старьё смотришь? — Андрей уже стоял возле телевизора. — Голубой, ха-ха, огонёк. Другие каналы есть?
Приятель принялся по-хозяйски нажимать на кнопки.
— Хм, одни помехи. Ладно, что-то мы о приземлённом. Водку будешь?
Андрей, не спрашивая, налил себе немного из графина и выпил.
— Ты прям расстарался, барский стол. Мать в курсе, орать не будет?
— Нет, не должна, — ответил я растерянно.
— Это хорошо. Жалко Санёк и Вовка не смогли прийти. Саньку батя не отпустил, Вовка с насморком дома валяется. Сопли в три ручья. Не повезло. Новый год на носу, а у него нос красный. Ха. А ты чё один дома? Где все?
— Не один, вон дядьку пустил погреться, — я указал на спящего гостя.
— Шутник, — засмеялся Андрей.
Я сам посмотрел на кровать. Она была аккуратно заправлена. Мужичка и след простыл.
— Андрюх, а скажи мне, какой нынче на календаре год?
— Девяносто девятый. Хотя нет, уже двухтысячный! Часы пробили полночь. Миллениум! Новое тысячелетие.
— Андрюх, ты умер тридцать первого декабря девяносто девятого года. Упал в лесу, у тебя порок сердца.
— Мишань, ты чё несёшь? Какой умер? Вот он — я, стою перед тобой. Мишань, ты чего?
— Андрей, послушай внимательно. Сейчас две тысячи двадцать третий. Мне сорок лет, у меня куча седых волос на голове.
— Ты чего-то мудришь. Какие седые волосы? Иди в зеркало посмотри!
— И правда, нет. Зачем ты его снял?
— А где мы находимся по твоему мнению?
— Мишань, ну ты точно того. Дома у тебя, конечно.
— Дома, в благоустроенном кирпичном доме, с центральным отоплением. Так?
— Так, — согласился Андрей.
— Тогда откуда у меня в доме печка?
— Печка? Печка. В самом деле печка, — озадаченно произнёс Андрей. — Ты водку палёную, что ли, купил? У меня в глазах мутится.
— Ты умер! Умер! — крикнул я.
Андрей быстро засобирался, накинул аляску и, не завязав шнурков на ботинках, пулей вылетел из дома. Я не стал останавливать. Мне надо было подумать.
Я вернулся в комнату, налил немного водки в стакан, приподнял его к свету и внимательно осмотрел. Может, она действительно палёная? Дом, неубывающая еда на столе, новогодний «Голубой огонёк», часы, на которых без пятнадцати двенадцать. Пропадающие люди.
На этот раз гость не постучал. Он ввалился в дом и рухнул на пол. Я тут же подскочил, чтобы помочь подняться. И остолбенел. Это был я. В лёгкой куртке не по сезону и в ботинках на тонкой подошве, в которых так удобно ездить за рулём.
Они все мёртвые! Мужик в белом полушубке замёрз в лесу. Хватил лишнего, упал в сугроб, не смог встать, да так и уснул и больше не проснулся. Лыжника застала метель, он потерялся и тоже замёрз. Шапочка с кисточкой из восьмидесятых. Лес тогда был раз в пять больше. Андрюха. Андрюхе не повезло родиться с больным сердцем. Он возвращался домой из гостей, и оно просто отказало, в шестнадцать лет. И всё в этом лесу. Где заблудился и я.
Нет, я живой. Вот стою. Чувствую всё. А это? Это не я. Это он умер. Это призрак, морок, наваждение. Не знаю. Надо отсюда выбираться. Я живой и хочу жить.
Валенки на ноги, ватную телогрейку на тело. Шапка. Шапки почему-то нет. Подниму воротник. Я выберусь из этой метели, я вернусь домой. Меня ждут. Жена и дети. Скоро Новый год, ёлка, подарки.
Я выбежал из дома. Темно, холодно, метель по-прежнему выла и злилась. Видимость никакая. Но у меня полно сил, я тепло одет, я справлюсь.
Снег бил в лицо, снег проваливался под ногами, снег был всюду. На голове быстро образовалась белая шапочка. Мне не холодно. Я двигаюсь, значит, ещё не умер. Мысли вертелись, лоскуты недавних событий пытались собраться воедино. Но всё разрушала метель. Она не давала сосредоточиться. Она путала. Я шёл вперёд, упорно, не останавливаясь. Когда кончился лес, я не заметил. Просто не стало деревьев. Вдалеке проступили тёмные контуры домов. В окнах горел свет. Мне туда.
Метель прекратилась так же быстро, как и началась несколько часов назад. Стало тихо. Небо очистилось, и на него высыпали колючие зимние звёзды. Улицы были пусты. Только редкие машины пытались проехать по занесённым дорогам. Буксовали. Где-то заревела сирена. Пожарные или скорая. Город понемногу оживал и приходил в себя.
Мой дом номер двадцать четыре. Обычная пятиэтажка. Перепрыгивая через кучи снега, я вскоре оказался у подъезда. Замёрзшая утром машина стояла неподалёку на парковке. Наша квартира на первом этаже. Окна не задёрнуты. Жена, как всегда, забыла, а детям всё равно. Было видно стоящую ёлку. Я вчера привёз её с базара. Но прежде чем позвонить в домофон, мне захотелось заглянуть в окно. Просто посмотреть, полюбоваться.
Мужчина с блестящей серебряной шишкой в руке заслонил ёлку. Он потянулся и повесил игрушку почти на самую макушку. У меня застучало сердце. Я подбежал к окну, наметённого ветром снега хватило, чтобы не цепляться и не подтягиваться вверх.
Я наряжал ёлку, улыбался, жена с задумчивым видом стояла чуть поодаль и давала указания. На полу возле коробки с мишурой сидели наши дети и рассматривали свои смешные отражения в большом зеркальном шаре. Позади работал телевизор, показывали повтор «Голубого огонька».
Скоро Новый год. Через два дня.
