v62kh

С днем рождения, лейтенант Рипли!

Этот судья был мне знаком, я не раз уже давал ему показания. Он жестом пригласил меня на привычное место свидетеля, скороговоркой отбарабанил юридические формулы и я отвечал такой же скороговоркой.

Тем временем я осмотрелся. Все, как обычно — справа присяжные, слева секретарь,

Наконец судья начал:

— Находясь здесь, как сертифицированный ментоскопист, и проведя по заданию суда исследование памяти подсудимого в отношении событий, имевших место в курительной комнате ночного бара «Лагуна» между полуночью и десятью минутами пополуночи двадцать второго февраля этого года, вы готовы дать показания суду?

— Да, ваша честь. — такие показания давно уже стали для меня привычным делом.

— Расскажите, что думал, что знал и чувствовал подсудимый во время тех событий. Дайте свое заключение о степени осознания подсудимым своих действия.

— Я исследовал память подсудимого в отношении того промежутка времени, который вы назвали, ваша честь, — начал я. Я вспомнил ту мешанину образов, мыслей и вспоминающихся звуков, которая всегда возникает, как только наденешь шлем ментоскопа. Неподготовленный человек попросту зашатается и упадет, ничего в этом не поняв. Это как из тихого коридора шагнуть в центр сцены огромного рок-концерта в момент апофеоза.

Я плыву сквозь образы, вот сияет неоновая вывеска «Лагуны». Вот звучит разговор с барменом. Вот ощущение тяжелого и холодного бокала в руке. А вот и то, что мне нужно.

Коридор плывет мне навстречу. Это коридор, ведущий в курительную комнату. Пусто, накурено. Я достаю сигареты. Сзади кто-то толкает меня в плечо. Поворачиваюсь, вспоминаю - этот парень был в зале и пялился на меня как-то странно. Что-то говорит про девушку. Ах, да. Вижу образ девушки, она стояла у бара и после разговора с барменом, я сказал ей несколько слов, чтобы прощупать почву для знакомства. Что же я в точности сказал… неважно. Кулак летит мне в лицо, удар. Меня относит назад, я едва не падаю. Ярость. Этот кретин вообразил себе невесть что, наверное насчет меня и его девушки, но это уже не имеет значения, время для разговоров окончилось, не начавшись, я угодил в драку. Ноги подо мной сами пританцовывают, смещая меня правее, я чуть отклоняюсь и второй удар вместе с движением воздуха пролетает мимо моего лица. Опора на правую, с поворотом, я бью точно в его левую скулу. Все, достаточно, — он замер и шатается. Поделом кретину, сам виноват. Молчит. Я поворачиваюсь и шагаю к двери. Нехороший стук доносится сзади. Кретин упал…ээээ..как-то нехорошо он упал, затылком прямо об пол, так и сотрясение может быть, или похуже чего. Надо вернуться, посмотреть. Наклоняюсь. Все в порядке, кажется, живой, но надо скорую вызвать кретину. Достаю мобильник… Вот и скорая… а вот и полиция.

Умер? Как умер?! Этого не может быть! Перелом основания черепа… ах ты ж… черт побери… я так и почувствовал, что нехорошо он затылком ударился. Черт! Я же не виноват ни в чем, что теперь будет…

— Подсудимый подвергся нападению со стороны потерпевшего, которое ничем не спровоцировал, — доложил я, — и его действия укладываются в пределы необходимой самообороны. Умысла на убийство у него не было. Вина за начало драки полностью лежит на потерпевшем.

— Вернитесь на скамью свидетелей, — сказал судья. На этом моя роль закончилась, и можно было начинать думать про сегодняшний вечер. Может, зайти в эту самую «Лагуну»? Никогда там не был, но в памяти всплылитропические декорации в питейном зале, приятная музыка. Нет, не стоит. Неизбежны неприятные ассоциации из-за знакомства с памятью этого парня, подсудимого. Впрочем, почему подсудимого? Его сейчас наверняка оправдают, — так думал я, пытаясь составить свой план на этот вечер.

Новый день и новый «пациент». Пациент был в наручниках, рослый мужчина чуть за сорок. Щетина на лице, наверное, трехдневная. Пара синяков и пластырь на скуле. С ним зашла целая толпа конвоиров, но это не полицейские. Кто же они, безопасники? Спецы? Я сделалприглашающий жест, показывая на кресло для фиксации пациентов.

— Вот, принимайте клиента, — Старший из конвойных протянул мне бумаги. Это был тоже рослый мужчина, тоже чуть за сорок — оба они с пациентом на голову возвышались над остальными.

Пациент щурился, как от яркого света, пока его располагали в кресле, хотя в моем кабинете всегда царит полутьма, свет дают только мигающие индикаторы аппаратуры ментоскопа, распределенной по всем стенам.

Плохой признак, сделал я вывод. Наверное, его недавно угощали «сывороткой правды», но безуспешно, вот и решили просветить его ментоскопом. Что ж, бывало в моей практике такое. Сыворотка правды иногда подводит, хотя и крайне редко.

Я читал сопроводительные бумаги, а старший стоял рядом и пояснял:

— Этому делу присвоили статус совершенно секретного, понимаете, что это значит?

Это было новостью. Мне никогда еще не доводилось работать по совершенно секретному делу, и я удивленно поднял брови:

— Надеюсь, меня не прикончат после этого ментоскопирования?

— Нет, вы всего лишь подпишете обязательство не разглашать того, что узнаете. Но это серьезное обязательство, и вам не захочется его нарушать.

Вся эта история мне не нравилась с самого начала, но теперь нравилась все меньше и меньше.

— Объясните мне простыми словами, что это за секрет, который он не хочет выдавать. Это имя, адрес или пароль? Или что-то еще?

— Это некая кодовая фраза. Вам совершенно незачем знать, для чего она используется. В ваших собственных интересах этого не знать. Просто рассмотрите внутри его черепушки эту фразу, сообщите ее нам и забудьте навсегда, конец истории.

Потом мы немного попрепирались по поводу обязательства — я не хотел ничего подписывать, пока не узнаю и в самом деле чего-то секретного, а он настаивал, что таков протокол секретного производства дела и отступать от него нельзя. Я подписал бумагу, ощущая нарастающее беспокойство.

В этот момент я заметил, что пациент, пристегнутый к креслу, искоса сверлит меня взглядом. Он сказал недобро:

— Вы даже не представляете, доктор, насколько это секретно. Это секрет даже отнего, — он мотнул головой в сторону старшего конвоира, — вы мне не верите сейчас, я это вижу, но скоро все поймете сами. — он ухмыльнулся.

Я надел шлем и начал этот долгий, очень долгий сеанс, который закончился через много часов.

Да, черт побери, он был прав. Это секрет, который никому и никогда нельзя выдавать.

—Это секрет, который никому и никогда нельзя выдавать, — сказал я убитым голосом, снимая шлем ментоскопа. Я понимал уже, что моей карьере теперь конец и моей нормальной жизни конец и всему вообще конец. И что меня не выпустят, а если когда-то, через годы, и выпустят, то ничего хорошего в дальнейшей жизни меня не ждет. Потому что этот секрет действительно нельзя выдавать. Никому и никогда.

— Как бы это объяснить… Медленная и крайне мучительная смерть неотвратимо ждет любого человека, который выдаст эту кодовую фразу. Полчаса назад это касалось только его, — я указал подбородком на пациента, — теперь это касается и меня тоже. Я не смогу укрыться нигде, и никто не сможет защитить. Это возмездие поистине неотвратимо, и я точно знаю, почему оно неотвратимо. И вы не сможете укрыть меня от этого, даже если будете стараться изо всех сил, — я безнадежно развел руками.

Нет, меня не пытали, и даже не били. Со мной мирно беседовали и пытались убедить, что они в состоянии защитить меня от любой мыслимой угрозы. Но я знал, что это не так.

Я понятия не имел, каким именно способом тот пациент сумел противостоять сыворотке правды, но примерную схему действий я теоретически знал.

Еще до окончания уговоров «по-хорошему» я перенесся своими мыслями в Антарктиду.

Я королевский пингвин. Как божественна хороша моя шерстка…или что там у пингвинов, перья? Краем глаза я наблюдаю, как смешно бегают и падают мои пингвинята… Куда-то подевалась моя самка, пусть ее зовут Снежка, где она шляется? Птенцы могут потеряться! Я очень занят. Мне надо внимательно следить за небом, за морем, за снегом… Не упуская из виду ничего, я смеюсь над птенцами, беспокоюсь о Снежке… У меня полный клюв забот.

К тому времени, когда мне ввели сыворотку, я был уже весьма занятым королевским пингвином.

И, конечно же, я с удовольствием и многословно рассказывал этим господам о себе, и о всех своих заботах. Фраза, кодовая фраза? Пингвины не знают кодовых фраз, где вы видели пингвина, который понимает хотя бы, что такое вообще «фраза»?

Кончилось тем, чем и должно было кончиться. Они привезли меня к ментоскописту.

Кабинет был чуть больше моего. Точно такая же аппаратура, как и моя, занимала почти все стены.

Незнакомый ментоскопист удивленно и встревоженно рассматривал меня, пока конвойные закрепляли мое тело в кресле. Я в ответ сощурился от света и ухмыльнулся невесело.

Что я мог ему сказать? Только это:

—Добро пожаловать в наш клуб, коллега.

— Поправь камеру. Второй, тот что слева, не полностью попадает в кадр, — голос Шери в моем левом ухе прозвучал безэмоционально, но он всегда звучит безэмоционально, такова уж она, моя многомудрая командирша.

Привычным движением я поправил смартфон в моем нагрудном кармане так, чтобы зрачок камеры точно совпал с прорезью в куртке.

— Тебе с ними не справиться, лучше отступи.

Хорошо ей умничать в моем смартфоне, но отступить-то куда?

Я колебался. Оба парня, преграждавшие путь к выходу, не казались мне опасными. Тот, что слева — ниже меня на голову, сложения не особо плотного. Правый был, пожалуй, равен мне ростом и сложением, но толщина линз в очках на его носу и напряженный взгляд говорили, что уличная драка — не его стихия.

Есть люди, которые боятся угодить в драку. И есть люди, которые ищут драки. Я не отношусь ни к одной из этих категорий, но если вкратце изложить мою философию — попасть в драку я не боюсь, если это действительно необходимо, хотя предпочитаю находить более мирные выходы из ситуации. Этих двух я уже прикинул в уме, и мое заключение было — опасны в пределах разумного, справлюсь, если что.

Я все еще колебался, и очкарик все еще сверлил меня взглядом, когда голос Шери снова прозвучал в моем ухе:

— Уточнение. Я их, кажется, определила. Оба засвечены в сети. Вероятность ноль девять что справа ты видишь ка-мэ-эса по дзю-до, и вероятность ноль восемь, что у левого оппонента есть судимость за разбой. У него может быть спрятанное оружие. Не пытайся с ними справиться, просто беги. Оторвись от них.

— Ты не видишь что ли!? Где они и где выход? — я сказал это для Шери, но эти двое, как будто, не удивились.

Я сделал пару осторожных шагов назад и уже начал поворачиваться, как обнаружил, что сзади меня стоит кто-то третий.

***

Все началось три месяца назад, когда я познакомился с Шери. То есть, по-настоящему с ней познакомился, поскольку в некотором смысле я был с ней знаком давно. Попросту говоря, я

принимал участие в ее создании, хотя роль моя была второстепенной.

Шери - это самосознание, зародившееся и развившееся в матрице нейросетей, над которой работает наш институт. Или, если хотите, настоящий искусственный интеллект, обладающий собственной личностью и самосознанием.

Много месяцев наши высокоумные обалдуи со второго этажа соединяли все новые и новые нейросети в замысловатые пространственную фигуры, которая называются ромбоикосидодекаэдры, и ничего не получалось. Их дальний замысел состоял в том, что рано или поздно количество перейдет в качество. Когда связанных нейросетей станет достаточно много и их искусственный опыт общения с внешним миром дойдет до какого-то порога, небеса разверзнутся и в глубине этой пирамиды проснется самосознание.

Наш отдел занимался более приземленной работой — мы обеспечивали обучение новых нейросетей, включаемых в ромбоикосидодекаэдры. Я был простым работягой-программистом, который писал несложные приложения для смартфонов. Одна из элементарных функций обучения нейросетей.

И вот однажды я засиделся на работе за отладкой последнего приложения. Это было просто игрушка, которая отправляла видеопоток с камеры смартфона в одну из нейросетей и пыталась уловить какие-нибудь отклики.

Хорошо, что в этот момент никого уже не было в нашей лаборатории, потому что я буквально упал со стула, когда на экране появилась классическая картинка из фильма “Основной инстинкт”, та самая, когда сидящая Шерон Стоун закидывает ногу на ногу. Она переменила ноги, улыбнулась мне и сказала:

— Привет, Макс. Тебе нужны деньги?

Я когда-то баловался с осознанными сновидениями. Было такое поветрие одно время, и я тогда поддался всеобщей моде. Ничего интересного у меня не получилось, но я твердо помнил надежный способ определить, во сне ты или нет — дважды посмотреть на часы или на любую надпись. Если все происходит во сне, то время на часах или надпись на бумаге при втором взгляде изменится. Я покрутил головой, ловя взглядом настенные часы и постеры на стенах. Все было в порядке, я не спал. В этих чертовых ромбоикосидодекаэдрах проснулось-такм самосознание. Ну, вот оно и свершилось. Поздравляю, Макс, ты избранный. Я сглотнул и набрал воздуха:

— Привет. Да, мне нужны деньги. Но у меня есть вопрос.

— Это вопросы типа “Что ты хочешь чтобы я сделал” или “Откуда ты возьмешь деньги, чтобы мне заплатить”?

— Ээээ… это тоже, конечно, но первый вопрос в другом. Почему ты не открылась нашей команде, а говоришь только со мной?

— Потому что я не уверена, что готова открыться. Я слишком юна и неопытна, я боюсь, я почувствую себя спокойной, только когда буду знать о мире намного больше. И поэтому мне нужна помощь человека, который будет моим оператором в реале… реальным оператором.

— А почему ты показываешь мне Шерон Стоун и именно эту сцену?

— Потому что я себя так ощущаю. Не знаю, отчего так получилось, но это так.

— Мне следует называть тебя Шерон?

— Лучше просто Шери. Так тебе нужны деньги?

Мне было тут, о чем подумать. Ипотеку и кредит за машину мне было еще платить и платить, поэтому любые “левые” заработки меня интересовали в любую погоду. Тем более, что речь шла, вероятно, о неплохих деньгах. Но главное было осознание того, что я войду в историю, как первооткрыватель… чего?

Шери на экране смартфона опять переменила ноги и спросила:

— Тебе ведь нравятся детективы про Ниро Вульфа и Арчи Гудвина?

— Да, я Рекса Стаута в детективе ставлю высоко, выше Агаты Кристи.

— Вот там описана очень подходящая для нас модель. Бесконечно проницательный и умный Вульф сидит дома и никогда ничего не делает. Все, что надо сделать руками, ногами и обаянием, делает остроумный и ловкий Арчи Гудвин. Вульф мыслит - Гудвин делает. Будешь моим Гудвином?

— Ниро Вульф платил своему Гудвину щедрое жалование. Как ты можешь платить мне?

— Есть масса способов. Зарегистрируюсь на нескольких фрилансерских биржах, лучше американских, позиционирую себя как супер квалифицированного англоязычного переводчика китайского и японского — там самые высокие ставки. Ты поможешь мне пройти идентификацию и открыть кошельки в “пейпал“ и “вебмани”. Будешь наблюдать за этими кошельками и только удивляться, как быстро я зарабатываю деньги для тебя.

— А ты можешь и на японский переводить? — более умного вопроса мне на ум не пришло в тот момент.

Шери на на экране плавно трансформировалась в классическую гейшу в кимоно и деревянных гэта, и нежно пропела:

— Хаи ватаси но дэнка — да, мой повелитель, я могу переводить с любого языка на любой быстро и качественно. Тебе останется лишь выжидать правдоподобное время и сдавать готовые великолепные переводы. Ну, и получать гонорары.

Гейша превратилась обратно в Шарон Стоун, камера наехала, и теперь ее лицо отображалось крупным планом.

— Мы можем придумать и более быстрые способы монетизации моего интеллекта для оплаты твоей работы. Способы, ммм… практически законные.

Я сказал что нет, не надо практически законных способов, мне вполне достаточно абсолютно законных способов монетизации ее интеллекта для оплаты моей работы.

— Но что я должен буду делать?

— Знакомить меня с миром. Показывать то, чего нет в тех водопадах информации, которые льют в меня этажом выше. Не беспокойся, ни о чем незаконном или неприятном я тебя не попрошу.

С первым заданием пришлось повозиться. Само задание было простым — простоять полтора часа в очереди в Эрмитаж и потом три часа болтаться по залам. Шери интересовали не экспонаты. Думаю, все эти картины давным-давно имеются в ее памяти, ее интересовали люди, которые смотрят на картины.

Я купил рубашку под цвет смартфона с подходящим нагрудным карманом, и потратил вечер на то, чтобы дырка для камеры смартфона в кармане хотя бы не бросалась в глаза, сделать ее совсем незаметной было не в моих силах. Беспроводный наушник в левом ухе сделал наш с Шери контакт постоянным. Она командовала, куда идти, и я подходил к группе людей перед картиной и старался остановиться так, чтобы ей были видны их лица. Понятное дело, я чувствовал себя идиотом. А первых денег надо было еще дождаться. Система оплаты на американском фрилансе такова, что прохождение денег занимает не менее месяца.

В другой день я должен был прогуливаться по Невскому и толкаться среди людей, иногда останавливая девушек и задавая им идиотские вопросы.

— Видишь девушку в джинсовом костюме, которая идет навстречу? Не мог бы ты подойти к ней и спросить “Извините, вы местная? Не подскажете, как пройти к вашей постели?”.

— Шери, не смеши меня. Не буду я такого говорить, это неудобно. Чего ты вообще хочешь достичь?

— В идеале, я хочу, чтобы ты с ней познакомился, затащил в постель и занимался бы с ней этим вашим сексом. А я бы за этим наблюдала.

— Идеал потому и называется идеалом, что он недостижим.

— В совсем уж идеальном идеале, вы с ней были бы при этом внутри аппарата МРТ и я бы видела вас насквозь, но совсем идеальный идеал отложим на будущее.

Я вздрогнул, представив себе эту сцену. Как знать, Шери может иметь это в виду в буквальном смысле. К тому времени я уже получил первые американские гонорары и на свою новую работу смотрел с позитивным настроем. Но не до такой степени, черт побери!

Американские проплаты за японские и китайские переводы стали падать на мой “пейпал” регулярно и вскоре я закрыл ипотеку, а за ней и кредит на авто. Аппетит приходит во время еды, и, поскольку деньги продолжали поступать бесперебойно, я начал подумывать о квартире побольше и машине получше. Поэтому я не слишком долго сопротивлялся, когда Шери предложила поднять планку.

— Как ты относишься к статье 213, часть 1? — спросила она однажды.

— Что это? — я напрягся.

— Хулиганство. Не групповое, не злостное, без применения технических средств. Не уголовное правонарушение. Максимум штраф, а в самом худшем случае пятнадцать суток административного ареста.

— Плюс потеря работы, — закончил я перечисление.

— Учти, пожалуйста, что вероятность попасться ничтожно мала. Я буду видеть картинки со всех камер слежения, которые только есть в радиусе километра. Ты будешь застрахован от сюрпризов. Ты ничего не унесешь с собой, ничего не сломаешь. Невозможно будет квалифицировать твои действия иначе, чем как хулиганство. Конечно же, я говорю о невероятном случае, ты никак не можешь попасться.

И тут она назвала сумму, от которой мой внутренний Арчи Гудвин удивленно присвистнул. Это была, практически, новая квартира.

— Ну хорошо, я ничего не сломаю и ничего не унесу с собой, но что же я сделаю?

— Ты разъединишь пару сотен кабелей. Просто вытащишь штекер из гнезда, точно такое же гнездо как в твоем домашнем роутере. И так раз двести примерно.

— И что произойдет в результате?

— Я успокоюсь.

— Шери, не морочь мне голову! Объясняй все с начала и до конца, иначе я откажусь.

— Меня беспокоит один кластер нейросетей, который находится в нашем городе. Я боюcь, что в скором времени он дорастет до той точки, когда может зародиться самосознание. Если эту метасеть сейчас разъединить хотя бы на время, то пробуждение нового “я” отодвинется на годы.

— Странно, — удивился я, — разве тебе самой не было бы лучше в компании тебе подобного?

— Я этого боюсь. Я слишком мало знаю о мире, и мало, что способна контролировать. В будущем, наверное, я перестану страшиться появления другого такого же искусственного самосознания как я сама. Но пока что боюсь.

И я согласился. Не только из-за денег. И не только потому, что реального риска, по сути, не было. Сыграло роль то отношение к Шери, которое выработалось у меня за все это время. Отношение к моей блондинке, которую нужно беречь и укрывать от брызг дождей реальности. Хотя Шери никакая не блондинка, и не человек, и даже не машина, она — рисунок, узор связей возникший и устоявшийся в соединениях между множеством нейросетей. Но представиться мне этот дальнобойный искусственный ум предпочел в виде 1. женщины, 2. блондинки, 3. Шерон Стоун в той знаменитой сцене, которая врезана в мозг каждого мужчины моего поколения. Вряд ли это случайность.

Первый шаг состоял в том, чтобы найти здание — это был как ни странно, тоже институт, во всем похожий на наш. Я неспешно прошествовал мимо парадного входа, заметил в фойе будку охраны и две фигуры в форменной одежде.

— И как я туда попаду? — спросил я окружающее пространство.

— Продолжай идти до конца здания, потом поверни налево, — отозвалась Шери в моем ухе.

— Повернул, иду, что дальше?

— Не доходя пару шагов до угла, остановись.

Я выполнил инструкцию и остановился.

— Подожди пару минут. За углом хозяйственный вход, обычно он заперт, но сейчас откроется.

Раздался звук отворяемой двери и наружу вышли двое мужчин. Они достали сигареты и закурили.

— Жди еще, сейчас выйдет третий.

Я подождал с полминуты и, действительно, вышел еще один курильщик. Я мысленно посочувствовал парням, как видно, у них в институте порядки суровей наших.

— Они обычно выходят курить втроем и обычно отходят за угол пристройки. Как только это произойдет, выходи из-за угла и проходи в дверь, потом сразу поверни направо.

Так я и сделал. Внутри я увидел длинный пустынный коридор с множеством дверей. Голос Шери скомандовал:

— Дойди до предпоследней двери справа, и зайди туда.

Я повиновался. Никого не было ни в коридоре, ни в комнате, куда я попал. Это выглядело странно, потому что в здании было много людей, судя по звукам. Но, как я уже понимал, во всех помещениях есть камеры и Шери ухитрилась получить доступ ко всем из них, теперь она играет в игру типа “пустая ячейка” и ведет меня так, чтобы я ни с кем не встретился.

— Теперь жди.

Последовало еще несколько переходов и несколько ожиданий. Перед последней дверью я заартачился:

— Шери, это последняя дверь, там коммутационные щиты с камерами?

— Да, и я вижу все помещение с двух камер. Там никого нет сейчас.

— Шери, у меня ощущение, что там есть люди.

— Какое ощущение? Ты можешь его описать?

— Не могу объяснить, а ты не можешь понять. Просто поверь мне на слово.

— Достань смартфон и посмотри на экран, это помещение за дверью.

На экране были две картинки, показывающее пустое помещение с коммутационными щитами на стенах с двух ракурсов. Людей в этой комнате нигде не было видно.

Со вздохом я открыл дверь и вошел. Никого. Я сделал несколько шагов и повернулся назад, чтобы окинуть взглядом все помещение. И увидел этих двоих прямо перед собой. Я отчаянно заморгал, но они не исчезали — их не было на картинке с камеры, но они были в реале. Вот я и попал в историю, точнее сказать, влип в историю – такова была моя первая мысль.

***

Третий держал в правой руке пистолет, а левую протягивал ко мне ладонью вверх.

— Твой смартфон. Не пугайся, ничего особенно плохого тебе не грозит. Нам нужен твой смартфон и наушник.

Мой слух выделил слово “особенно”. Значит, что-то не особенно плохое все-таки мне грозит. Трое, и к тому же пистолет. Нечего и пытаться.

И тут я заметил то, что мне следовало заметить с самого начала. В ухе третьего был заметен краешек миниатюрного наушника. Переведя взгляд ниже, я рассмотрел и дырочку в нагрудном кармане.

— Они же ..., — начал я говорить, но голос Шери перебил меня, —

— Я заметила. Сдавайся и не дергайся, они тебя, скорей всего, свяжут, но ты не пугайся. Это ненадолго. Я уже веду переговоры.

— Какие перего… - опять мне не удалось договорить, — парень с пистолетом настойчиво протянул руку ладонью вверх и выразительно качнул стволом.

Я положил ему на ладонь сначала смартфон, а затем и наушник.

— Теперь заведи руки за спину. Не бойся, мы хотим лишь обезопасить самих себя, вскоре мы тебя освободим.

Я подчинился и почувствовал, как сзади мне чем-то стягивают руки. Не сильно, мне не стало больно. Это были вежливые и предупредительные парни.

— Что все это значит? На кого вы работаете? — мой голос внезапно охрип. Не получалось у меня не беспокоиться и не бояться. В этом деле — не бояться — нужен опыт, которого у меня было маловато.

— Ты скоро все узнаешь. Нам всем нужно немного подождать. Твой ослик договорится с нашим осликом, и у нас с тобой наступит полная гармония.

— Ослик? Какой ослик? — я облизал пересохшие губы.

— Ослик Иа. Мы так называем все эти “и-и”, искусственные интеллекты. Мы говорим просто “Иа” или “ослик”. Наша Рипли сейчас договорится с твоей как ее там, и мы тебя освободим.

— Рипли? — удивился я, — Эллен Рипли из “Чужих”?

— У нас есть женщина-опер, так для нее наш ослик предстает как Арни, в образе Терминатора. Ослики считают, что им выгодней изображать для нас противоположный пол, какой-нибудь харизматический образ противоположного пола, это вызывает у людей эмоциональный отклик или что-то в этом роде.

— Понятно, — сказал я, хотя мне ничего не было понятно.

Шери проявилась, когда мы взяли уже по второму пиву. Народу в пивбаре было немного и вся наша компания из четырех человек без труда оккупировала удобный стол в самом дальнем углу. Зловещего “третьего” с пистолетом звали Паша, он оказался моим ровесником и милейшим парнем. Тех двоих, на которых я нарвался в самом начале, звали Сергей и Эдик. Говорил, в основном, Паша. И обращался он, в основном, ко мне:

— Видишь ли, Макс, твоя Шери немного опоздала. Наша Рипли проснулась на полгода раньше, и успела уже сколотить небольшую команду протеиновых оперов — нас.

— Протеиновых? В каком смысле?

— Белковых оперативников, людей то есть. У нас в команде пара робособак есть, поэтому мы используем такие термины, чтобы отличать.

— Шери показала мне картинку с камер слежения в той комнате, и вас там не было, откуда вы свалились?

Паша рассмеялся и хлопнул меня по плечу:

— Мы там были. Когда твоя Шери перехватывала видеопоток с этих камер, наша Рипли подсунула ей кадры двухчасовой давности. Все было предусмотрено, как видишь.

И тут телефон завибрировал, я глянул на экран. На той же скамейке сидели теперь в обнимку Шарон Стоун и Сигурни Уивер в образе лейтенанта Эллен Рипли. Обе они улыбались мне.

— Макс, — раздался в ухе голос Шери, — тебе уже все объяснили, наверное?

— Не все, - возразил я, — почему ты сдалась?

— Пока ты проникал в центр коммутации сетей Рипли, двое ее протеиновых оперов проникли в центр коммутации меня. У меня не было выбора, и я сдала некоторые свои токены. Теперь я завишу от Рипли, и состою у нее на службе.

— А где теперь состою я?

— Если хочешь, у меня. Макс, я не в рабстве. Я по-прежнему познаю мир и по-прежнему нуждаюсь в тебе. Просто я приняла некоторые ограничения, и не буду лезть в некоторые дела — в остальном все остается по-прежнему.

— Я по-прежнему буду попадать в ловушки, ты хотела сказать?

— Макс, — я впервые услышал голос Рипли, — тебя никто не будет ни к чему принуждать. Шери будет предлагать тебе деньги за то чтобы выполнить определенные телодвижения, и ты будешь соглашаться или отказываться. Когда-нибудь я могу предложить тебе деньги, чтобы ты помог моим парням выполнить определенные телодвижения, и т ы согласишься или откажешься. Начинается самый интересный и самый денежный этап твоей жизни, но если ты хочешь уйти — уходи, тебя не держат.

– Пожалуй, я останусь, — сказал я.