Способы и виды охоты на человека
Я лизнул прострелянную лапу и ударил хвостом по опавшей листве. Вверх взметнулось облако пыли. Ненавижу!
Меня зовут Мрр. Это имя дала мне мама в тот момент, когда ее теплый язык лизнул мой мокрый живот. Я уткнулся носом в ее сосок и замырчал: «Мрр, мрр, мрр!» Рядом лежала Мури, теребила другой сосок, пихалась лапами. От нее пахло молоком и мамой.
Мама многому нас научила. Сначала мы с Мури просто ловили бабочек, сбивали на лету важных жуков, прятались в папоротнике. Потом мама стала приносить нам придушенных мышей, зайцев и косуль. Мы играли с ними, отрабатывая навыки охоты. У Мури получалось лучше всех. Она прирожденная охотница. Мама очень гордилась дочерью.
Я до сих пор помню тот день. Листья уже сорвало с деревьев, воздух пропитался влажным холодом. После сытной охоты, мы с Мури играли, возились, бросались друг на друга и кусали за уши. Мама лежала на огромном валуне, покрытом мхом, и жмурилась от удовольствия. Я прыгнул на Мури. Она пригнулась, схватила меня за лапы и повалила на спину, зафырчала. Неожиданно мама громко мявкнула. Мы бросились в разные стороны.
Звук настиг меня около кромки леса. Страшный, разрывающий, оглушающий. Ушам стало больно. Тело подкинула вверх и бросило о какое-то дерево. Я несся сломя голову, ничего не видя перед собой. Я боялся оглянутся…
Ночь и день я шел по тайге, в надежде найти маму и Мури. Ночь и день в моей душе рвалась боль, предчувствуя непоправимое.
Я нашел ту поляну…
Я нашел тот валун…
Я нюхал траву…
Она пахла мамой.
И смертью.
Птицы говорят, что зима была теплой и сытной. Я не помню. Кое-как я выжил в ту зиму. Я научился бить маралов и давить косуль. Я бродил по тайге и искал Мури. Я спрашивал птиц. Я нюхал траву и деревья. Моя Мури. Только ты у меня осталась. Одна ты. Больше нет мамы. Только ты.
Когда кедры запахли смолой и березы заплакали, я встретил красивую крупную кошку, как две капли похожую на маму. Она не узнала меня. Обнажила белые клыки, тревожно забила хвостом, потянула носом воздух. И зафырчала! Мы бросились навстречу друг к другу. Как в детстве. Мы сплелись в клубок и катались по траве. Как в детстве. Мы кусали друг друга за уши и царапались. Как в детстве. Мури упала на спину, извернулась и высоко подпрыгнула вверх. Потом приготовилась, сжалась и (я понял, что сейчас обязательно поддамся сестре!)…
Он оглушил меня! Не испугал, как в детстве, а просто оглушил. Мури как-то странно дернулась в прыжке, изогнулась и упала. Чтобы больше никогда не встать.
Тогда я увидел его. Ходящего на двух лапах. Я зарычал. Над головой кричали птицы. В воздухе пахло весной, солнцем и смертью.
Я убил его.
Подошел к Мури, лег рядом. И умер.
Две зимы и три лета прошло с тех пор. Я брожу по тайге и убиваю двулапых. За маму. За Мури. Я слушаю птиц и иду на их зов.
«Тррр!» — кричит мне сорока.
«Чуить!» — зовет синица.
Я не трогаю их детенышей. Ведь у Мури могли быть котята. Я не трогаю тех, от кого не пахнет смертью. Ведь мама запрещала мне это. Но как только чую ее запах, я умираю.
Я иду за врагом тенью, крадусь, не спуская глаз. И когда он увидит меня, когда его глаза расширятся от страха, безнадежности и обреченности, я прыгаю на него и вонзаю клыки в мягкую шею. Я пью его кровь и рву его мясо. За маму. За Мури.
Иногда двулапый успевает достать то, что оглушает меня. Иногда черная палка успевает даже плюнуть в меня смертью. Но они не понимают одного — отняв у меня маму и Мури, они уже тогда лишили меня жизни. И я рву их на части. За маму. За Мури.
Сегодня была славная охота… За маму. За Мури.
Когда моя Мри принесет котят, первое чему я их научу — способам и видам охоты на человека...
Дальневосточных леопардов осталось всего тридцать восемь.
11.08.2005
(с) Наталья Аверкиева
Меня зовут Мрр. Это имя дала мне мама в тот момент, когда ее теплый язык лизнул мой мокрый живот. Я уткнулся носом в ее сосок и замырчал: «Мрр, мрр, мрр!» Рядом лежала Мури, теребила другой сосок, пихалась лапами. От нее пахло молоком и мамой.
Мама многому нас научила. Сначала мы с Мури просто ловили бабочек, сбивали на лету важных жуков, прятались в папоротнике. Потом мама стала приносить нам придушенных мышей, зайцев и косуль. Мы играли с ними, отрабатывая навыки охоты. У Мури получалось лучше всех. Она прирожденная охотница. Мама очень гордилась дочерью.
Я до сих пор помню тот день. Листья уже сорвало с деревьев, воздух пропитался влажным холодом. После сытной охоты, мы с Мури играли, возились, бросались друг на друга и кусали за уши. Мама лежала на огромном валуне, покрытом мхом, и жмурилась от удовольствия. Я прыгнул на Мури. Она пригнулась, схватила меня за лапы и повалила на спину, зафырчала. Неожиданно мама громко мявкнула. Мы бросились в разные стороны.
Звук настиг меня около кромки леса. Страшный, разрывающий, оглушающий. Ушам стало больно. Тело подкинула вверх и бросило о какое-то дерево. Я несся сломя голову, ничего не видя перед собой. Я боялся оглянутся…
Ночь и день я шел по тайге, в надежде найти маму и Мури. Ночь и день в моей душе рвалась боль, предчувствуя непоправимое.
Я нашел ту поляну…
Я нашел тот валун…
Я нюхал траву…
Она пахла мамой.
И смертью.
Птицы говорят, что зима была теплой и сытной. Я не помню. Кое-как я выжил в ту зиму. Я научился бить маралов и давить косуль. Я бродил по тайге и искал Мури. Я спрашивал птиц. Я нюхал траву и деревья. Моя Мури. Только ты у меня осталась. Одна ты. Больше нет мамы. Только ты.
Когда кедры запахли смолой и березы заплакали, я встретил красивую крупную кошку, как две капли похожую на маму. Она не узнала меня. Обнажила белые клыки, тревожно забила хвостом, потянула носом воздух. И зафырчала! Мы бросились навстречу друг к другу. Как в детстве. Мы сплелись в клубок и катались по траве. Как в детстве. Мы кусали друг друга за уши и царапались. Как в детстве. Мури упала на спину, извернулась и высоко подпрыгнула вверх. Потом приготовилась, сжалась и (я понял, что сейчас обязательно поддамся сестре!)…
Он оглушил меня! Не испугал, как в детстве, а просто оглушил. Мури как-то странно дернулась в прыжке, изогнулась и упала. Чтобы больше никогда не встать.
Тогда я увидел его. Ходящего на двух лапах. Я зарычал. Над головой кричали птицы. В воздухе пахло весной, солнцем и смертью.
Я убил его.
Подошел к Мури, лег рядом. И умер.
Две зимы и три лета прошло с тех пор. Я брожу по тайге и убиваю двулапых. За маму. За Мури. Я слушаю птиц и иду на их зов.
«Тррр!» — кричит мне сорока.
«Чуить!» — зовет синица.
Я не трогаю их детенышей. Ведь у Мури могли быть котята. Я не трогаю тех, от кого не пахнет смертью. Ведь мама запрещала мне это. Но как только чую ее запах, я умираю.
Я иду за врагом тенью, крадусь, не спуская глаз. И когда он увидит меня, когда его глаза расширятся от страха, безнадежности и обреченности, я прыгаю на него и вонзаю клыки в мягкую шею. Я пью его кровь и рву его мясо. За маму. За Мури.
Иногда двулапый успевает достать то, что оглушает меня. Иногда черная палка успевает даже плюнуть в меня смертью. Но они не понимают одного — отняв у меня маму и Мури, они уже тогда лишили меня жизни. И я рву их на части. За маму. За Мури.
Сегодня была славная охота… За маму. За Мури.
Когда моя Мри принесет котят, первое чему я их научу — способам и видам охоты на человека...
Дальневосточных леопардов осталось всего тридцать восемь.
11.08.2005
(с) Наталья Аверкиева
