marlyns

Вот так всегда, смотришь на какую-нибудь привычную, не представляющую особой материальной ценности вещь, и вдруг понимаешь, что именно с ней связанно множество нитей из прошлого – воспоминаний, и жизнь без этого предмета была бы лишена остринки, изюминки, особенного взмаха кисти художника по белому полотну.

Швейная машинка появилась в доме бабушки еще в Советские времена. Времена, когда люди знали, ради чего они работают и точно знали, почему не работать было практически не возможно. Как и полагалось упорный труд, стремление к быстрейшему выполнению плана, повышение производительности, редко оставались не замеченными. Все, что замечалось, тут же удостаивалось награды и многолетняя, добросовестная работа моей бабушки на благо колхоза, народа, страны не осталась в стороне. Ей, телятнице со стажем и еще нескольким дояркам, на общем собрании колхоза вручили благодарственные письма и памятные подарки. Так моя бабушка стала обладательницей швейной машинки «Чайка 134».

Что могло быть полезнее и нужнее в то время в деревне? Ножная швейная машинка, да и при том совершенно новая! Можно было перешивать свои платья на одежду для малолетних дочерей. И дыры латать на собственной машинке, а не бегать по соседкам в поисках агрегата, где иголка поострее и ход лучше.

Уж не знаю, сколько с той поры сменилось поколений коров, которых вырастила бабушка, но перестройка осталась в прошлом. Президенты сменяли и меняли друг друга, а «Чайка 134» все стоит, только не в бабушкином деревенском доме, а в доме её младшей дочери. Нет, не подумайте, с бабушкой все хорошо; президенты сменяли друг друга, а бабушка – местожительство.

Часто, воскресными утрами меня будили не птички, сидящие на березе, за окном, а глухой, глубокий, гулкий грохот этого чуда техники. Тысячи молоточков один за другим ударяли по наковальне. Я не любила этот звук, казалось, что острие иглы протыкает не пестрый лоскут ткани, а мои барабанные перепонки, от чего в голове возникал ужасный звон, который вдоволь там резвился, ударяясь, то об одну стенку черепа, то о другую. В моменты бабушкиного рукоделия я старалась уходить из дома.

Меня никогда особо не восхищала эта тумбочка из темно-коричневого лакированного дерева. Но после небольших бабушкиных манипуляций этот темный ящик превращался, как тогда мне казалось, во внушительных размеров предмет; с верху железка, положенная на правый бок буква «Г», покрытая белой краской, а снизу, коробка с дверцей, открыв которую, можно было увидеть ту самую ножную педаль, приводившую в движение весь механизм и колесо, с натянутой на него коричневой толстой резинкой – ремнем.

Время от времени бабушка брала маленькую бутылочку с горлышком, похожим н пипетку и капала какую-то жидкость в определенные места, известные только ей. Как оказалось позже, эта емкость, стоявшая в углу ящика швейной машинки, содержала в себе машинное масло. Бутылочку, настрого запрещалось доставать, из-за чего запретный плод становился целью номер один. В тайне я капала желтоватую жидкость на белое колесо с ремнем, но только не много, пару капелек, этого было вполне достаточно для удовлетворения моего любопытства.

А сейчас, что сейчас? «Чайка» до сих пор стоит в нашем доме, она много претерпела от рук моего старшего и младшего брата и от моих ручонок. На белой железяке красуется лицо девушки. На лакированной дощечке различной длины линии и кривое слово «Дура», адресованное ко мне. Но, не смотря на это, она в рабочем состоянии. И признаюсь честно, нет для меня роднее мелодии, чем тарахтенье, стоящей на месте машины. Ведь ее шум всегда означает, что бесформенный кусок ткани превращается в новый фартук или наволочку. Это значит, что бабушка все еще шьет – значит все хорошо.

Сладко-горький аромат тополиных почек, липких от желтой смолы, казалось, витал повсюду. Он, цепляясь за кожистые листья, огибая тоненькие веточки, спускаясь по древней иссохшей коре, испещренной трещинами и разрывами, стелился по зеленому ковру разнотравья и пропитывал собою все, что встречалось на его пути. Влажная земля охотно вбирала в себя этот эфир. Даже крепкие угрюмые камни приняли аромат полувековых деревьев. Но среди этого единогласного покорения тополиному духу выделялся тонюсенькой, особенно сладкой и пряной медовой нотой аромат одуванчиков. Желтые пятна были разбросаны по всей поляне. Они светили не так ярко, как в начале лета, и все же, пушистые солнышки своей краской были способны больно резать глаза.

Люська прибывала в веселом настроении. Она не могла нарадоваться неуправляемому буйству цвета и запаха. Туго заплетенная коса, спрятанная под беленький платочек, так и норовила покинуть свою темницу. Платьице, почти потерявшее первоначальную голубизну ткани, легко развивалось под дуновением теплого и влажного ветерка.

Солнце стояло в зените. Жар от него усиливался с каждой минутой и цветки с нежными, почти прозрачными лепестками, не выдерживая настойчивого пламенного внимания, закрывались и прятались в тенек, создаваемый изумрудными листьями.

Девочка шагала бодрой пружинистой походкой, пробираясь сквозь травы, которые доходили ей до пояса. Из под ног, то и дело выскакивали кузнечики. Они возмущенно стрекотали и перепрыгивали с травинки на травинку. Но везение сопутствовало не всем. Люська уже устала считать сколько маленьких прыгунов исчезло между ее сандалиями и ступнями. Как бы смешно не звучало: от кузнечиков оставалось только мокрое место.

Путь, который наметила себе маленькая девчонка, лежал через березовую рощу. И вскоре, поднявшись на небольшой пригорок, Люська заметила долгожданный островок бело-зеленых красавиц. Не теряя минуты более, она покрепче взяла котелок, который все это время несла в левой руке, и, раскинув руки, словно птица, раскидывающая крылья перед полетом, сорвалась с места и побежала со склона. Она хотела было закричать от радости, но вдруг вспомнила наказ своей мамы вести себя тихо, потому что можно было распугать не только зверьков, но и то, за чем она идет так долго и упорно. Люся бежала, и платок, на ее голове все- таки не выдержал напора толстой косы, черные волнистые волосы оказались на свободе.

Пение птиц усиливалось по мере приближения к роще. Чириканье, писк, свист сходились в единую лесную песню и как фоном для этого волшебного звучания жужжали шмели и дикие пчелки, слышался трепет душистых листочков берез, даже тихие взмахи крыльев разноцветных бабочек предносили свою прекрасную ноту в эту мелодию.

Люська вдохнула аромат влажной опавшей листвы, сухих, обломившихся веток и тягучий запах сырости. Она остановилась прямо перед двумя березками, склонившимися друг к другу и образовавшими арку - проход в чудесное и гостеприимное место.

Действительно, хозяева маленького лесочка уже шумно обсуждали нежданного гостя. Но не одна пташка не упорхнула в испуге, наоборот, перелетая с ветки на ветку, глядели они с любопытством хоть и с небольшой осторожностью.

- Здравствуйте.- Люся поклонилась и улыбнулась жителям березовой рощи, как старым друзьям.

Медленно переставляя ноги, крутила головой в разные стороны и пыталась рассмотреть каждую букашку, каждого паучка на сплетенном кружеве паутины. Вот маленький черный комочек ринулся из центра своей сетки, быстро цепляясь за тончайшие нити и перебирая крохотными лапками. Уже через мгновение большеглазое существо глядело на Люську с верхней ветки.

Девчонка робко шагала по мягкому ковру листьев, сухих и трухлявых веток, ее ноги то и дело утопали в мягком и влажном мхе.

Березки все как на подбор стояли стройными рядами. Высокие, без малейшего изъяна. Белоснежные стволы, ровная и нежная кора.

Но Люсин взгляд притянули не эти идеальные красавицы, нет, ее глаза уловили плавные покачивания веток березы, стоящей почти посередине рощи.

Это дерево было не похоже на остальные. Тоненькое и корявенькое, с иссохшей и надломленной верхушкой, прогнувшееся под постоянными сибирскими ветрами. Ветки ее, словно костлявые пальцы тянулись к земле, но они не вызывали отвращения, наоборот взор устремлялся к ним. Люське вдруг захотелось подбежать и обнять березку, прошептать ей, как шепчет ветер в копне зеленых волос, какая она красивая.

Не только Люське приглянулось деревце. На верхушке, раскачиваясь вниз и вверх, сидела сорока. Солнечный свет творил чудеса с оперением птицы. Казалось, будто крылья сороки спрятали в себе бездонный океан синевы, а ее длинный хвост затаил всю зелень лесов и лугов. Сорока озиралась по сторонам, даже не замечая девочку. Птица по видимому нашла себе пристанище в виде берёзки, чтобы передохнуть после долгого и утомительного полета под палящим солнцем, а может быть, она высматривала мушек, которые станут ее обедом. Хотя никто не мог знать, что было у этой пташки на уме, даже Люська не решалась предположить. А тем временем Говорливая посмотрела влево, вправо, опустила голову, клюнула свою лапку, и что-то пробормотав по сорочьему, расправив крылья, устремилась в небо.

«Эх, птицы. Легко вам».- Подумалось Люсе, но эта мысль не задержалась надолго.

Вскоре, после небольшой прогулки через березовую рощу, девочка вышла на просторную залитую солнечным светом полянку. Пурпурные цветочки клевера плескались в золоте шелковистых лучей разгоряченного желтого диска. Здесь витал совершенно другой аромат. Аромат лета. Сладкий, немного приторный, но очень приятный, если бы этот аромат превратился в конфету, то эта конфета была бы самая вкусная на всем белом свете.

Люся внимательно посмотрела на небольшую ложбину, растянувшуюся на поляне.

То, за чем девочка шла так долго, находилось под темно зелеными кожистыми листьями.

Красная, сочная ягода свисала крупными балаболками с тонких веточек. У Люськи перехватило дыхание. Она жадно втянула в себя яркий запах, который дарила ягода зеленой поляне. Стараясь обойти цветы, девочка аккуратно спустилась поближе к чудесному творению природы. И вот, под тонкими и изящными пальчиками Люсиных рук, ягода, будто бы взорвалась, и притягательный сладко-кислый сок брызнул в стороны. Люська закрыла глаза и поднесла ягоду к губам. Нектар пощипывал язык, и от неожиданности девочка сморщила носик.

Ягоды было великое множество, складывалось ощущение, что целое озеро красной акварели разбрызгали на зеленый луг.

Муравьи усердно трудились. Они без устали взбирались вверх по ягодным веточкам и мощными челюстями вонзались в сладкие плоды. Им предстояло проделать много работы, прежде чем они вновь вернутся в свой крепкий дом-муравейник. Люся наблюдала, как эти крохи несли кусочки трав, крылья каких-то насекомых и жучков, в разы больше их самих. Друг за дружкой длинной цепочкой шагали муравьи. Их объединяла одна цель, одно дело, которому они отдавались полностью, не жалея себя.

Черноволосая девчонка даже не заметила, в какой момент перестал появляться звонкий звук падающей ягоды в котелок.

Зной сменился прохладным ветерком. Повеяло влажностью; все предвещало грозу. Люся стала торопиться, она уже добирала последний кустик, когда вдруг услышала далекие раскаты грома. Птицы будто по сигналу взмыли в небо и стали хаотично кружиться. Ласточки взмывали то вверх, то опускались вниз, почти касаясь грудками земли. Они ловко лавировали между высокими травами и огибали любые препятствия, встречавшиеся на их пути.

Люся, окрыленная тем, что несла полный котелок спелой ягоды, сама почти летела, она мелкими, но быстрыми шагами преодолела уже больше половины пути. А за ней, словно по пятам следовали свинцовые тяжелые тучи, в которых, переливаясь, играла молния, и, возмущаясь шалостям этой вспышки, рычал раскатистым басом гром.

Покрапывал дождь. Крупные капли медленно неслись к земле. Падая, разбивались на тысячи мелких брызг, и пыль тотчас начинала танцевать вокруг них. Люся накрыла котелок белым платком и с удовольствием вдохнула аромат сырости, доносящийся отовсюду.

Вот и показался дом девочки. Девчонка вприпрыжку подбежала к крепким деревянным воротам и с усилием открыла их. Дождь будто бы ждал этого момента и в мгновение превратился в ливень.

Глухие раскаты грома реже напоминали о себе, а струи прохладной воды усиливали свой напор и некогда чистый и светлый горизонт превратился в сплошное серое и мокрое пространство, и лишь тонкая нить необыкновенного запаха ягод, все еще витала в воздухе, как напоминание о солнечном дне.

Неугомонные жаворонки вновь и вновь взмывали ввысь, заполняя все пространство, от одного горизонта до другого, своими дребезжаще - мелодичными голосками. Стоило только немного подойти к месту их гнездования, как вдруг птаха, словно пилотируемый вертолет, поднималась из травы и, разглядывая своих возможных врагов, поднималась все выше и выше в небо.

Здесь, в поле, время будто менялось по сравнению с обычной жизнью. Ничто не могло сломить привычный ход событий: трава появлялась на свет, как только солнце позволяло это сделать, птицы прилетали после зимы и улетали перед ней. Только у природы можно научиться жить по настоящему – в гармонии с миром и вселенной.

Пламенный диск с каждым мгновением ближе подплывал к черте, оставляя за собой шлейф из пышных облаков, переливающихся нежным розовым светом. Казалось, звуки стали тише, даже шуршание травы некогда звонкое и сочное теперь слышалось глуше. Маленькие мошки, кузнечики, сверчки, шмели со своим непрекращающимся жужжанием попрятались от появляющихся, будто из неоткуда, стеклышек росы. Ночная тень стелила свои покрывала…

Треск разведенного костра Люська услышала издалека, на секунду ей даже показалось, что она чувствует его тепло, но то был лишь заблудший ветерок, согревшийся еще под лучами солнца. Повернувшись в сторону будущего ночлега, девочка увидела небольшое зарево. По телу ее побежали мурашки, и только сейчас она осознала, что холод объял ее полностью. Не раздумывая более, Люся ринулась к гостеприимному огню. Трава под ногами сочилась влажностью и пару раз девочка чуть не упала, поскользнувшись на мокром зеленом одеяле, к счастью, она сумела удержать баланс.

Чем ближе был костер, тем отчетливее становились тени, взявшиеся не понятно откуда. Это наводило страх и любопытство, неподвластный разуму ужас и детскую искреннюю радость. Длинные темные пятна, словно вошедшие в транс шаманы, плясали под только им известную мелодию и извивались, как может только извиваться змея в предсмертных муках. Завораживающее зрелище пробудило воспоминание о дедушкиных рассказах.

- Деда, а расскажи, что-нибудь.

Дед Иннокентий, наливая воду в серый чуть побитый походный чайничек, прищурился и посмотрел на внучку. Седина полностью покрыла голову и бороду деда, а на щеках и лбу ютились старческие морщины, но глаза лучились добротой и любовью к жизни.

- А про что ты хочешь услышать?

- Про тени…- с дрожью в голосе произнесла Люська.

- Ну, хорошо, про тени, так про тени, только пока я рассказываю, ты не бездельничай, а нарежь хлеб и сало.

Вручив ножик внучке, дедушка Кеша начал рассказ.

- Жила была на белом свете прекрасная девушка. О ее красоте слагали песни, о ее прекрасном голосе писали стихи. Волосы волнами спадали с плеч до пят и такие они были черные, что сама ночь завидовала, самый черный ворон был серым по сравнению с ними. Все влюблялись в молодую красавицу, а она посмеётся над ними, да и дальше идет. Только вот если она сама полюбит, то жди беды. Эта любовь приносила боль, да не девушке, а человеку, в которого влюбится красавица.

Люська боялась пропустить хоть одно слово, малейшую паузу. Она медленно разрезала хлеб и смотрела широко открытыми глазами на деда, будто старалась ими поймать улетавшие в темноту звуки.

-И вот однажды на пути ее появился молодой парень. Веселый, озорной, а как песню петь начнет или плясать, то уже ни на что более смотреть не хочется. Полюбила красавица юношу, да и он ее. Вечерами пели они песни и танцевали до самого утра. С каждым днем чернее становились волосы у девушки, а парень все больше любил красавицу, все меньше веселился, пел и совсем перестал танцевать. Вскоре потеряла она интерес к юноше, а он, измученный тоской по любимой, обратился к богам и попросил их, чтобы он и его любимая были вечно рядом. Боги смилостивились и превратили юношу в огонь, а девушку в черную тень. И вот, как только появляется пламя, тут же возникает тень, да только девушка то разлюбила юношу, вот и тень постоянно бежит от огня, а убежать не может… вот.

Несколько минут дедушка и внучка сидели в молчании. Треск веток в костре нарушал наступившую тишину. Первым заговорил Люсин дед.

- Все, Люська, у меня чай готов.

Он осторожно взялся за ручку чайничка и, дунув в жестяной стакан, налил свежезаваренного напитка Люсе.

-Держи деда.

Люська, в свою очередь, протянула тоненькой рукой кусок ароматного черного хлеба с пластиками почти мраморного соленого сала дедушке. И, съев свой кусочек и допив чай, уснула на дедушкином плаще, а во снах ей все чудилась красавица с черными волосами и веселый юноша с пламенным сердцем…