eltarr

Вечер.

В комнате горит свет. Я наивно надеюсь, что он оградит меня от всепоглощающей тьмы моего сердца. Не помогает.

Она пришла. Липко, скользко, потусторонне невыносимо. У меня нет сил встать. Что, опять?

Я думала, что тьма эта осталась где-то там, в прошлой осени, что убойная доза антидепрессантов, ежедневно мной поглощаемая, меня от нее отгородит. Но нет.

Вокруг – тьма, беспросветная и бесконечная. Она поглощает всё, что существует, всё, что когда-либо существовало или будет существовать. Любой огонек надежды, случайно вспыхнувшей в моем сердце, тухнет, завидя тьму, ибо размеры и силы их несопоставимы.

Во мне нет сил бороться. Я сдаюсь.

Я подвешана в этой тьме, мне не на что опереться и не за что ухватиться.

«Я должна покончить с собой. Какой смысл в моей жизни, если я каждый раз возвращаюсь сюда? Если каждый раз, когда меня отпускает очередная иллюзия, предававшая смысл моему существованию, я оказываюсь один на один с этой всепоглощающей тьмой?»

Это невыносимо.

Я плачу. Мне больно.

Единственные две вещи, что держат меня в мире живых – это близкие и ад. Вдруг Христиане правы, и, убив себя, я лишь окончательно порву любую связь с надеждой, сброшу себя в эту бездну – навсегда?

И люди. Я люблю их. Я люблю наш мир, наши юношеские надежды и мечты. Перечеркивая свою жизнь, я перечеркну и часть их жизней. Я не хочу.

Руки тянутся к мобильнику, в котором вбит телефон доверия.

Унизительная процедура.

Набираю. Кто-то поднимает трубку.

- Здравствуйте, детский телефон доверия.

Я уже не ребенок, но им, вроде бы, к счастью, плевать.

Сказать заветную фразу «Я хочу покончить с собой» крайне сложно. Я словно открываю самое темное и личное абсолютно, абсолютно незнакомому человеку. Сколько им таких звонило? Какова будет истинная реакция? Что подумает, но не скажет этот человек?

«Как же они меня задрали.»

«Опять эти слабаки.»

К тому же голос, произнесший это «детский телефон доверия» не вызывает у меня никаких симпатий. Противный, в чём-то грязный голос.

Деваться, однако, некуда. С усилием, я таки выдавливаю из себя

- Меня мучают суицидальные мысли.

Звучит лучше, чем «я хочу покончить с собой». Это ведь не я. Это мысли.

Голос мой звучит слабо.

- Что? Я вас не услышал. Повторите.

Черт.

- Меня мучают суицидальные мысли.

Звонок обрывается.

Черт.

Так и знала. Не стоило.

Встаю. Иду на кухню. Плачу.

Звонит телефон. Незнакомый номер.

- Аллё.

- Аллё. Вы только что звонили нам в телефон доверия. – сейчас голос в трубке звучит совершенно по-другому. В нём много сострадания и заинтересованности. – Звонок сбросился и я решил, что стоит вам перезвонить.

Я выдавливаю из себя «спасибо».

Мы долго говорим. Он что-то спрашивает, я что-то отвечаю. Тьма, тьма – тьма, она вокруг меня, но звонок этот, этот голос в телефонной трубке хоть как-то меня отвлекает. Я не особо верю, что мне помогут, но трубку не вешаю.

- Расскажите мне, что вам нравится?

- Сигареты. Глаза других людей. Тусовки. Раньше я любила писать, но сейчас не могу. Люблю учиться.

Он что-то говорит про то (совершенно верно говорит), что я люблю всё, что отвлекает меня

от самой себя. Что мне сложно находиться наедине со своими мыслями – оттого я и не могу писать.

И тут я слышу.

- Мне очень интересно с вами говорить.

Меня прорывает.

- Я ведь умная. Я ведь, чёрт возьми, действительно интересный человек. Мне все так говорили. Друзья, учителя, друзья родителей. Я стольким увлекаюсь. Я в школе в олимпиадах побеждала,

о стольком мечтала в детстве. Почему, почему всё это тонет во тьме?

Всё повторяется. Разговор с этим человеком разжигает во мне что-то, и я наблюдаю, как огоньки эти снова тонут во тьме.

Нет, пожалуйста.

Огонёк, хоть один огонёк – останься.

- Иногда мне кажется, что до меня никому нет дела.

- Мне сейчас есть до вас дело.

Я знаю, милый человек. Я это чувствую. Слова твои – не дежурные фразы. Я слышу сочувствие. И желание помочь я слышу.

Мы говорим, наверное, уже час. Мне, конечно же, лучше. Но я прекрасно, прекрасно осознаю, что стоит звонку оборваться, стоит мне повесить трубку, и тьма зажмет меня мёртвой хваткой.

А впереди – ночь.

- Что же мне делать? Что же мне делать с этой тьмой?

Я хочу получить какой-то практический совет. Что-то, что продержит меня после того, как звонок оборвется.

- Понимаете, эта тьма – это вы. Это не есть что-то потустороннее, внешнее. Это подавленная часть вашей личности.

Я не знаю, не понимаю, как такие простые слова могут оказать настолько магический эффект, но тьма, которую раскусили, застали врасплох, рассеивается.

Комната заполняется светом уличных фонарей. Мне больше не страшно.

- Эта тьма – это я?

Мне вспоминается Юнг с его концепцией тени.

Исчезает неопределенность и страх. Исчезает глобальность вопроса – это не мир восстал против меня. Это я сама.

- Мне очень нравится, как вы описываете эту тьму – голос по ту сторону трубки звучит искренне, почти нежно – я тоже люблю представлять образы, пускаться в метафоры. В общем – эту тьму вам нужно включить в свою личность.

- Как? Что мне с ней делать?

- Да как угодно. Вы знаете, психологи вообще очень извращенные люди – чего они только не делают. Можете разговаривать с ней. Можете представить перед собой сидящего черного человека. И спросить – зачем ты пришел? Главное, помните – она – ваш друг. Она – часть вас, пришедшая, чтобы что-то вам рассказать. Это ваши подавленные эмоции и чувства, на которые вы не хотите смотреть. Но они есть и они требуют вашего внимания.

- Спасибо вам. – Я говорю это совершенно искренне. – спасибо. Вы мне очень помогли. У меня появилась надежда.

- Я очень рад. - я слышу, что и он абсолютно искренен – редко получается за один сеанс так помочь человеку.

Мы прощаемся. Говорим друг другу слова признательности и поддержки.

Я вешаю трубку.

В комнату проникает свет уличных фонарей.

Темноты больше нет.

Пиковые переживания, вершинные переживания(англ. Peak experiences) — введённое А. Маслоу обобщающее понятие для переживаний, связанных с внезапными ощущениями интенсивного счастья, полноты существования, которые нередко сопровождаются также сознанием некоторой «абсолютной истины» или единства всех вещей.

Человечество верит в бога. Сколько есть человечество – столько существует идея о том, что есть нечто, выходящее за границы персонального и материального, нечто, породившее всех нас.

Кроме идей о боге существуют также опыты божественного. Люди, находящиеся в разнообразных экстремальных ситуациях докладывают и рассказывают о том, что лицом к лицу они столкнулись с необъяснимым, необъятным, полным любви. Или ужаса.

Всю статью я буду опираться на утверждение, что это божественное действительно существует. Возьмем это за аксиому и, как в геометрии, посмотрим, что с этим можно сделать.

Обратимся к этим людям – к людям, верящим, что они столкнулись с богом.

Почему я пишу именно с маленькой буквы? Стоит пояснить. Вовсе не от принижения идеи. Однако слово Бог изначально несет в себе персонификацию. Не какой-то бог, а Бог. Почти личность. Идея личностного бога слабо выдерживает интеллектуальные нападения, от того придерживаться мы её не будем. «Весь мир полон божественного, но бога нет». Всё, что мы знаем, это то, что существует нечто божественное(см. начало статьи про аксиому). И называть это нечто мы будем бог.

Люди, столкнувшиеся с божественным.

Таких людей много. Каждый говорит то что-то свое, то что-то общее, вроде фразы о том, что все есть любовь и что все мы – одно сознание. Однако существует проблема интерпретации.

Допустим, вы установили контакт с божественным.

Как вы можете быть уверены, что оно говорит вам именно то, что, как вам кажется, оно говорит?

Контакт, безусловно, быть может. Но если мы так часто не понимаем даже ближних своих, как можно быть уверенным, что мы понимаем бога?

Понимаете ли, когда человек сталкивается с божественным, снимается всё показное. Наружу выходят все эмоциональные конфликты и истинное отношение человека к себе. Человек, преисполненный чувства вины, перенесет эту вину и на свои отношения с богом. В момент пикового переживания он, возможно, забудет о своей вине (её вообще может не существовать в тот момент), однако, как только этот пик спадает, возвращается прежняя личность – ну или что от нее осталось, ибо опыт божественного буквально меняет структуру мозга. И тут могут вернуться, в первую очередь, заученные мысленные конструкции вроде «я ничтожество», «меня все не любят», «я плохой». Человеку начнет казаться, что и бог относится к нему так же. И будет пытаться искупить несуществующую вину.

Мать Тереза известна своей благотворительностью, однако более близкие к ней люди иногда давали такое определение её деятельности: культ смерти. В её приютах не лечили больных – их оставляли умирать и мучиться, давая лишь крышу над головой. Не было в них ни врачей, ни современных лекарств. «Страдание – поцелуй Иисуса» говорила Тереза. Почему? Почему божественное стало ассоциироваться для нее со страданием? Скорее всего, у нее действительно было искреннее столкновение с божественным – однако привела к этому опыту боль, и оттого божественное намертво в её голове с нею соединилось. От того она и не лечила бедняков – она восхищалась их страданием.

Представим, что вы стоите на земле. Вдруг земля под вами начинает возвышаться – вы оказываетесь на вершине горы, внезапно образовавшейся под вашими ногами. Гора все равно будет являться частью земли. Даже если вы взлетите – взлетите вы в воздухе и частью вашего опыта будет воздух, земля и всё, что вас и так привычно окружает. От того следует знать себя – не перекладываете ли вы на пиковый опыт свои комплексы, страхи и неуверенность? Если мир показался вам в такое мгновение хрупким, как самое изящное стекло – не от того ли, что в вашей жизни сейчас всё не стабильно и вы сами себе кажетесь хрупким? Если весь мир – блаженство – не от того ли, что вы сами сейчас находитесь на вершинах счастья?

Сон разума рождает чудовищ. Пиковые переживания – вещь, безусловно, полезная. Опыт этот может обладать мощнейшей исцеляющей силой. Или разрушительной – как в случае с Матерью Терезой. К пиковым переживаниям, как и к самому богу нужно подходить так же, как и ко всему остальному. Нужно уметь осмыслить его критически, дабы не породить чудовищ.

Часть 4.

В начале июня Алеся Владимировна сама позвонила мне.

- Эля, ты куда пропала – то? Приходи ко мне в понедельник, посмотреть на тебя хочу.

Я была рада снова вернуться в тот приятный кабинет. Я рассказала о том, что бросила пить литий и начала пить антидепрессанты.

- Как чувствуешь себя вообще?

- Лучше.

- А как твои навязчивые мысли?

С этим дело обстояло хуже. Любой выбор ввергал меня в странное состояние – мне казалось, что есть один правильный вариант, одно правильное действие, и если я совершу ошибку – вся жизнь моя пойдет на свалку. Я могла решать в какую урну выбросить бычок – и на фоне всего этого в голове моей разыгрывалась битва. Это изматывало. Это страшно изматывало. Ну и говорить не стоит про то, что руки я мыла постоянно. Мне постоянно казалось, что я вот вот чем-то заражусь. Микробы, микробы, микробы.

- Если не пролечить, то потом ещё хуже будет. Не сможешь уже переступать через себя. Надо видимо пить нейролептики.

Медсестра щанесла в кабинет таблетки, которые Алеся Владимировна протянула мне.

- Пол таблетки вечером. Дня через три отзвонись обязательно. И не пропадай.

Сразу же после выхода из кабинета я, как всегда, почувствовала себя лучше. Прекрасная женщина. Я ещё не выпила таблетку, но навязчивые мысли уже стали отступать – кто-то знающий и опытный знает, как решить мою проблему. Это банально. Это уже не проблема. Всё будет хорошо.

Первые дни таблетки действовали на меня ужасно. Через час после приема я теряла силы и могла лишь упасть на кровать. С утра вставала разбитая, как с тяжелого похмелья.

- Ничего не поделаешь. Перетерпи недельку – сказала мне А.В. – должно пройти. Если не станет лучше – придется отменять таблетки.

Мне действительно стало легче.

С первых же дней приема нейролептиков стали уходить навязчивые мысли. Туман тревоги, окутывающий меня раньше во время необходимости выбора, стал рассеиваться. В один момент я поймала себя на том, что я могу смело встретить эту тревогу. Раньше она заставляла меня бежать – в алкоголь, в вещества, куда угодно, лишь бы не сталкиваться с ней лицом к лицу.

О нейролептиках особо ничего больше не скажешь – пью я их ещё мало. Но действуют они на ура. Навязчивые мысли ослабили хватку.

Часть 5. Что же со мной произошло

Мне лучше. Мне гораздо лучше. Но насколько? И как я осмысливаю сейчас всё, что со мной произошло?

Чем были видения? Откуда во мне взялись некие сверхъестественные переживания?

Тут стоит, наконец, раскрыть одну немаловажную деталь. Я пробовала ЛСД.

Нет, не так. Я обожала ЛСД. С первого же приема я влюбилась раз и… надолго. Использовала любую возможность ее съесть и поговорить «с всевышним». Для тех, кто совсем не в теме – я говорю о психоделиках. Тут – самое время отправить вас в гугл, потому что описывать и пересказывать всё, что известно об этих занимательных веществах – вне рамок этой статьи. Но если кратко – это те самые вещества, использовавшиеся в шаманских ритуалах, древнегреческих мистериях и в Америке 60-х. Вещества, выбрасывающие тебя из своей привычной личности и отправляющие в «духовное» путешествие. Я очень ими увлекалась с марта 2016 и до лета 2017. Под конец я совсем потеряла стыд – ела их просто от скуки, чтобы неплохо провести время. Ела ночью, днём и в любых состояниях. Ела для того, чтобы лучше услышать музыку. Ела для того, чтобы послушать лекцию по философии. С кислотой я была уже не просто слушателем – я была самим знанием, я была музыкой, а не просто человеком в наушниках. Под кислотой я танцевала, пела, писала, читала, слушала, гуляла, стояла на коленях перед небом, обнималась с лошадью – чего я только ни делала.

Один из эффектов кислоты – галлюцинации. Танцуют все узоры. Движется то, что, как говорит нам логика, двигаться не может. Я с кислотой, видимо, перебрала, отчего у меня и случился HPPD - длительное расстройство восприятия, вызванное галлюциногенами. Или hallucinogen persisting perception disorder, если по английски.

Как раз то самое расстройство, когда из-за чрезмерного употребления психотропных препаратов всякие милые иллюзии (вроде моего движения узоров и полов) остаются с человеком и после выведения вещества из организма.

Иллюзии оттуда. Есть ли они у меня сейчас? Сложный вопрос. Скорее да, чем нет. Но тут стоить пояснить.

Во время трипа мир очень, очень сильно меняется. В моем случае – очень сильно менялись краски. Я красочный человек, я обожала все эти переливы и колебания цветов, мне нравилось стоять на балконе и наблюдать, как разноцветные окна соседнего здания танцуют под музыку в моих наушниках. Это была одна из причин, по которой я вообще ела кислоту.

Это был также один из первых замеченных мною эффектов после приема первой марки – я зашла в комнату, где сидел мой сопутешественник по психоделическим мирам, и сразу обратила внимание на его глаза. Они стали больше и оживленнее. И так со всем миром вокруг. Когда ты трипуешь – с тобой трипует весь мир. Комнаты и улицы меняются до неузнаваемости – в моем случае все всегда становилось гораздо красивее, чем до кислоты. Сюрреалистичнее, конечно. И в какой-то момент я просто не вернулась назад.

Мой мир сейчас – мир психоделических красок. Я хожу по улицам и не покидает меня ощущение, что я всё ещё трипую. Всё выглядит так, будто бы в мозгу моем – кислота. Как начало или выход из трипа. Меня это радует. Я не шла к психиатру для того, чтобы это убрать (да и очень сложно это лечится, насколько мне известно, если человек прямо вот хочет от этого избавиться).

Иллюзии случаются гораздо реже – обычно, когда я совсем измотана физически. И то – они гораздо слабее, чем были осенью и зимой. Они вот напрягали, да. И я рада, что их больше нет. Однако цвета остались со мной. Главное изменение – я больше не считаю их проделкой дьявола, как я считала прошлой осенью.

Так, теперь, собственно, к дьяволу.

Здесь главную роль сыграли, как мне кажется, две вещи. Моя ненависть к себе, ну и, конечно, психоделики. Ненависть эта слилась со всем, что я знала о муках ада, с психоделическим опытом и познанием бесконечности – держите и распишитесь – психоз. Представления о дьяволе и вечном мучении. Всё, что я любила – творчество, психоделики, близкие люди – стало казаться мне порочным и ведущим к дьяволу от того, что я не любила себя. Как я с этим справилась? Спасибо антидепрессанты и нейролептики. И спасибо Алеся Владимировна. Сложно переоценить ее вклад в моё выздоровление.

Что насчет видений ада? Вот тут – я не знаю. Возможно, что я действительно его видела. Возможно, что то, во что мы верим, становится реальностью. И, быть может, люди, которые верят в ад и ненавидят себя – действительно в него попадают. А точнее – даже создают.

Понимаете ли, после психоделиков я поверила в божественность и нематериальность мира нашего. Когда ты видишь, видишь своими собственными глазами, что материя распадается и улетучивается, а области нематериальные кажутся реальнее, чем стол, за которым ты сидишь, сложно продолжать придерживаться материально-атеистических воззрений. Ещё летом 2016 я осознала всё это. Что мир – сложнее и тоньше, чем нам кажется. Только нырнула я тогда совсем не в христианство – ближе мне были восточные воззрения на мир. Я заслушивалась Аланом Вотсом, его лекции были проводником в мир восточной философии, и, учитывая, что кое что я слушала именно под кислотой – проникла во всё это я довольно глубоко.

Однако по воспитанию и культуре – то я русская, а это значит – христианка. Ну, родители пытались. У них не очень получилось (слава богу).

Однако все идеи были в моей голове. И об аде, и о дьяволе. Плюсом ко всему прошлой весной ( до всех этих приступов ещё) наткнулась я в интернете на лекции одного замечательного профессора психологии. Сначала он говорил о мифологии и, собственно, о психологии. Однако затем он увлекся мифологией именно христианской и стал выпускать курс лекций «Психологическое содержание библейских историй». Увлекательнейший материал. В комментариях на ютубе в разных формах высказывалась одна и та же мысль «Профессор, я атеист, и никогда не думал, что лекции о библии могут быть настолько увлекательными». Он собирал с этими лекциями аншлаги в публичных залах. Увлеклась и я.

Другой книгой, внесшей вклад в мою патологию, была, разумеется, Роза мира. Самой идеи о том, что таки будет на земле царство дьявола, было достаточно для того, чтобы посеять в моей психике семена страха. Я, к тому же, крайне впечатлительный человек. Если я что-то принимаю, то принимаю близко к сердцу.

Взять всё это + изначальную предрасположенность к неврозам и депрессии + злоупотребление некоторыми веществами – пожалуйста, держите психоз. Расписываться не буду.

Жалею ли я хоть о чём-то? Нисколько. Во-первых – всё это крайне интересно.

К тому же есть такое понятие как кризис исцеления. Именно это произошло со мной. Я слишком долго игнорировала проблемы в своей жизни – и вот они все, дружно взявшись за руки, решили разобраться со мной. Раз я не разбираюсь с ними. Мне было очень плохо, но это было путем к исцелению. Именно сейчас я чувствую, что моя жизнь налаживается. По всем фронтам. Семья, отношения, профессиональная деятельность – всё подтягивается после моего прохождения через этот дикий кризис.

Я стала сильней.

Я не пропагандирую наркотики. Перечитайте статью – все ужасные ужасы, случившиеся со мной, могут произойти и с вами, если будете относиться к веществам с такой же беспечностью, с какой относилась я. Есть случаи смертей после употребления ЛСД – человек просто не мог справиться со всем тем, что получил. Не смог справиться со своей грязью, когда она стала вылезать наружу. Я и сама была на грани суицида.

Кислота подарит вам краски, красоту и эйфорию на грани с блаженством. А потом заточит в подземелье, где придется вам сражаться с самими темными демонами собственного сознания. Не уверены, что справитесь? Даже не лезьте к кислоте.

Stay cool

И не злоупотребляйте веществами)

Элеонора Тарру.

Часть 3.

Трагедия подошла к концу. В то утро, сидя на диване, я чётко решила, что буду пить антидепрессанты.

Часть меня бунтовала против этого выбора. За последние месяцы я достаточно наслушалась от мамы и бабушки о том, что проблемы мои – ерунда, и нужно просто быть позитивней, а не глотать ненужные таблетки. Когда я пробовала пить антидепрессанты в первый раз, пару месяцев назад, мать не поленилась рассказать мне историю о своей сотруднице, которая потеряла из-за них работоспособность. Меня глушила вина за то, что мне нужны таблетки. Но, к счастью, эту вину я пересилила.

Ничего не сказав Алесе Владимировне (я всё ещё от нее пряталась от того, что бросила пить литий), я начала пить антидепрессанты. Благо у меня осталась почти полная пачка от прошлой неудачной попытки.

В тот период, когда я пила их три года назад, я пила по пол таблетки два раза в день – утром и вечером. Опыт показал, что сейчас мне этого много. И я решила начать с четвертинки один раз в день.

Первые дни были и прекрасны, и ужасны.

Вечером я приходила домой и выпивала свою дозу. Через 5-10 минут единственное, чего мне хотелось – чтобы меня все оставили в покое. Я ложилась и проваливалась в себя. Голова болела, меня тошнило. Но, как умудренный в этом плане жизнью человек, я знала, что это – нормальная реакция в первые дни приема. И я продолжала.

Подобное состояние, конечно, напрягало – даже если оно длилось недолго. Я пожаловалась на это брату, на что он резонно ответил:

- Так может быть это как раз то, что ты должна чувствовать.

Действительно, подумала я. Последние месяцы я жила в состоянии постоянного стресса и перенапряжения. Если хочется мне отдохнуть и поваляться - почему бы не поваляться?

Состояние это проходило через 1-1,5 часа.

Признаюсь, одной из причин приема был кайф после первой таблетки. Те, кто пробовал экстази или те же самые антидепрессанты (они работают по одной, в принципе, схеме), поймут, о чём я. Твоё тело заливает эйфория и комфорт. Всё прекрасно. Всё бесподобно.

Но главной причиной было вот что – я знала, что таблетки помогут мне стабилизировать моё состояние. Помогут выплыть.

Самый, самый, САМЫЙ главный эффект, ради которого можно было пожертвовать и тошнотой, и неким состоянием овоща (которое продолжается, к счастью, очень недолго) было то, что меня перестали бить мои мысли. Вместо "Дрянь, бездельница, бесполезное, дряблое, противное существо, достойное только смерти и вечного мучения" появляется "Фигня война. Вот это мы решим так, это - так, а это так вообще пустяковое дело. Я молодец. Я справлюсь."

Это заставляло меня жить. Появился даже какой-то энтузиазм.

Постепенно я повышала дозу – сначала стала пить две четвертинки в день, потом – две половинки. На этой дозе я нахожусь и сейчас.

Сейчас в моем мозгу серотонина достаточно. Я внезапно как-то подумала - так вот как чувствуют себя здоровые люди. Удивительно. Прекрасно. Бесценно. (Цените это, боже, цените ) Я не пасую перед трудностями – я их решаю. Без таблеток, без дополнительного серотонина я постоянно была погружена в мрак. Краски мира моего без таблеток - мрачные, тусклые, блеклые, как Россия в пасмурный день в ноябре. Мне стоило больших трудов удерживать себя хотя бы в среднем состоянии. Я не видела будущего, я не могла мечтать, я лишь пережидала. Надеялась, что всё это кончится. Любая неудача могла ввергнуть меня в истерику и безысходность.

В первое время приема позитивные изменения кажутся будто бы чужеродными и временными. По этой причине я бросила пить таблетки три года назад - мне было хорошо, но я чувствовала, что это "не я". Поэтому и бросила. Сейчас нет никакого "настоящего я". Я не хочу возвращаться к тому ужасу, что царил в моей голове без таблеток.

Я уже и вспомнить-то достоверно, если честно, не смогу - как это я себя до таблеток чувствовала.

Я знаю это наверняка. В первую пару недель приема таблеток я как-то проснулась в прекрасном расположении духа и решила, что, конечно же (кто бы сомневался), я справлюсь и без таблеток.

Вечером, гонимая страхом и ужасом, я бежала домой – за таблеткой. Я и забыла, что приходит ко мне при их отсутствии.

Второй интереснейший эффект антидепрессантов, представляющий для меня не меньшую ценность - расслабление мышц.

Как-то раз, часов 9, я, как всегда, выпила свою вечернюю дозу и села залипать в сериал. Минут через 20 я почувствовала очень неприятное ощущение в правом бедре и ноге - как будто мне защемило мышцу. Захотелось размяться, так что я сползла на пол и стала делать известные мне асаны йоги.

Что-то изменилось. Я занималась йогой и раньше - только приносила она мне боль и растяжения. Я тянула там, где нужно было расслабиться, я совершенно и абсолютно не чувствовала своё тело, Я его ненавидела и хотела поскорее изменить. Поэтому и занималась йогой.

После таблетки я была выброшена в настоящий момент. Я чувствовала каждую мышцу своего тела так, как не чувствовала её почти никогда. Раньше, четко следуя последовательности упражнений, торопясь от одного перейти к другому, я совершенно не понимала, что же я делала.

После таблеток я полностью погружалась в то, что происходит сейчас. Я открывала свои позы, шла туда, куда мне говорило тело. Мне, по большому счету, плевать, йога это или нет и существуют ли в ней выполняемые мною асаны. Я иду за телом и чувствую себя прекрасно. И тело отвечает тем же. Мышцы стали эластичнее, чем когда-либо. С достаточным количеством серотонина в мозгу моё тело стало, как будто бы, податливее. Сразу вспомнился отзыв одного психолога о его собственном принятии антидепрессантом – он почувствовал такое расслабление мышц, какое не ощущал никогда. Значит это не иллюзия. Отлично.

Я всегда была крайне зажата физически, лишний вес и отсутствие растяжки были моей повседневной реальностью. Когда я начинала заниматься йогой я, конечно, чувствовала результат. Но я не могла полностью погрузиться в процесс. Я перенапрягалась. Не слышала своё тело. Занималась через силу. Думала о том, когда это кончится. И вдруг, впервые за долгие годы я не просто получала удовольствие от процесса (которое усилилось многократно). Я наконец-то поняла своё тело. Я его услышала. Я чувствовала каждую мышцу и интуитивно понимала, куда мне стоит двигаться. Раньше я и представить себе не могла как это - заниматься йогой целый час. Т.ё я ставила, конечно, себе такую цель. Но я думала только о времени. Пыталась напихать в занятие как можно больше упражнений - не понимая, нужны мне они или нет. Сейчас я пишу этот текст как раз после почти часового занятия йогой. Минут 50, наверно. Но я этого даже не планировала. Я, как всегда теперь случается, почувствовала, что неплохо бы размяться. Написала другу, с которым переписывалась по whatsapp "пойду позанимаюсь йогой", чтобы пояснить мой уход, а после занятия посмотрела на время, когда было отправлено это сообщение. Я прозанималась 50 минут. И даже не почувствовала этого. Казалось, что на всё ушло минут 20 от силы.

Так же после таблеток усилилась моя способность претерпевать боль. Раньше, во время тех же занятий йогой, я не выдерживала негативных ощущений. Сейчас легкая боль (при какой-нибудь растяжке, например) доставляет мне радость. Я способна выдерживать позы большее время. Я чувствую, что я могу выдержать ещё. И ещё. И ещё.

То же самое – и с жизнью в принципе. Неприятности перестали бить меня хлыстом – я способна с ними справиться. Я способна выдержать и боль, и дискомфорт.

Быть может, что при правильном подходе и упорстве можно добиться такого же эффекта и без антидепрессантов (нет). У меня не получалось. Я ни в коем случае не советую девушкам (да и парням) желающим похудеть и подтянуться пить таблетки с этой целью, таблетки назначать должен врач, и если вы считаете, что антидепрессанты вам помогут -идите к психиатру и не занимайтесь самолечением. Скорее всего, они вам не нужны. А быть может – нужны. Идите к врачу.

Это просто один из любопытных, крайне любопытных и приятных эффектов.

Но что я действительно хочу сказать - если вы видите толстого человека, которому никак не дается похудеть, для которого спорт - мука и непокоряемая вершина - не спешите этого человека судить. Ему действительно может быть ГОРАЗДО сложнее делать то, что для вас - пустяковое дело. Я этому не перестаю удивляться. Как это просто - делать привычные вещи, когда твой мозг полон серотонина. "Так вот как чувствуют себя нормальные, здоровые люди" - периодически мелькает у меня в голове. "Так вот как чувствовали себя "Маша/Коля/Катя", думаю я, припоминая подтянутых и счастливых одноклассников, которые всегда с удовольствием бежали на физкультуру.

Не судите других. Вы не знаете, каких усилий им может стоить то, что от вас никаких усилий не требует.

Эффект от антидепрессантов накапливается с течением времени. В первое время основной фон жизни был всё ещё серым, но сразу после таблетки меня заливала эйфория. Сейчас – наоборот. Всё в целом стало светлее и позитивнее, но после каждой принятой таблетки я уже не чувствую кайфа первых дней приема – эффект растянулся, растекся во времени.

Гуляла я как-то. Воздух такой свежий, настроение такое легкое-легкое. Иду и вспоминаю - я так чувствовала себя в детстве. Ну или лет в 16. Давно, в общем. Очень давно. Спасибо, таблетки.

Часть 1. https://pikabu.ru/story/dyavol_bog_i_antidepressantyi_601816...

Часть 2.

Я захожу в кабинет. Передо мной, сидит приятная женщина лет тридцати пяти. Начинает спрашивать меня – о жизни, о первых приступах, об эмоциональной нестабильности и психологических травмах. Коротко рассказываю ей всё, что со мной произошло. Почти всё. Я люблю говорить о себе. От части – из-за самолюбия, отчасти – как только я открываю рот и выкладываю свою историю, она тут же становится реальнее, чем была секунду назад.

- Понятно. Мне для постановки диагноза нужен анализ лития. Сходи сдай и мне отзвонись. А в понедельник сходишь к психологу. Тебе удобно в понедельник?

- Да. Так что со мной?

- Ну, на лицо маниакально-депрессивная личность. А вообще – сначала сдай литий.

Сдаю литий. Иду к психологу.

В конце концов мне назначают литий (ибо по анализам он у меня катастрофически занижен) и кое что ещё.

Я счастливая выхожу из кабинета и благодарю жизнь. Так будет ещё много месяцев – каждая встреча с Алесей Владимировной будет заканчиваться моим радостным расположением духа, осознанием, что все проблемы – ерунда, и мы прорвемся.

После первых же таблеток симптомы начали ослабевать.

Я была крайне истерична в то время – в Петербурге я не замечала этого, поскольку жила одна. Оказавшись в квартире с мамой и бабушкой я осознала, что любая мелочёвая мелочь, незначимая деталь, способна загнать меня в слезы на полные 40 минут. Это было невыносимо. Это было тяжело. Истерики забирают огромную часть твоих сил. После каждой из них я чувствовала себя опустошенной. Такова была схема моего взаимодействия с миром – мне что-то не нравится – я не могу это изменить - во мне закипает злость - злость вырывается со свистом и паром, опустошая, разбазаривая и всё хорошее, что ещё во мне осталось.

После первых же таблеток моё эмоциональное состояние стало стабилизироваться. Литий делал своё дело. На второй день я радостно рассказывала Алесе Владимировне, что ни разу не плакала за эти два дня. Однако с темными мыслями и местами всё было не так гладко.

Однажды я решилась прочитать книгу, к которой не могла подобраться уже вот несколько месяцев (а может, и больше года). Меня тянуло в мифологию в то время, тянуло к тем книгам и знаниям, которые могли бы помочь мне переварить весь опыт последних лет. Которые могли бы помочь разобраться со всем тем, что со мной произошло.

Умирает возлюбленная прекрасного юноши. Он, убитый горем, но полный решимости, спускается в царство мертвых, чтобы отвоевать ее назад. Встречая ее, он зовет ее с собой, туда, в мир живых, в радость и счастье.

- Хорошо, - говорит возлюбленная. - жди меня за той дверью. Но не оглядывайся – я выйду сама.

Юноша не сдерживает обещания – терзаемый любопытством и нетерпением, он оборачивается – и видит тело девушки, гниющее, изъеденное червями.

- Как ты посмел, смертный! – Восклицает она и бросается за юношей в погоню. Тот успевает переступить некую черту, отделяемую мир живых от мира мертвых. Он убежал, он спасся от самой смерти.

Меня пронзает дрожь и страх. Я понимаю, что в этом и есть смысл мифа – он символизирует, передает в поэтической форме то, что передать практически невозможно. Побег от смерти. Жуткое, зловонное, черное нечто. Оно бежало за мной. Не сделала ли то же самое и я? Я спаслась. Я ускользнула от этой черноты, которой нужна была моя душа. Эти странные, мифические образы из доисторических времен вдруг обрели кровь и плоть, меня ужаснула их реальность, их вещественность. Само их существование, если быть честной. Монстров не существует, говорили нам. Как могу я этому верить, если один из этих монстров гнался за мной? А если гнался один – реальными могут быть и все остальные, когда-либо выдуманные человечеством? И те, до которых умудрилась додуматься только я?

Читать книгу мне было страшно. Действительно ли я спаслась? Или смерть – она вот тут, рядом, за углом – стоит мне оступиться, совершить одно неверное движение – и я пропала?

Приступы бессилия и темноты ослабили хватку, но до конца отпускать меня не хотели.

Периодически ко мне приходили состояния, подобные приступам. Они были слабее (спасибо таблеткам), но всё ещё ужасающие. Слабость продолжала преследовать меня. Апатия продолжала запускать в мою душу свои отвратительные, слизкие пальцы. По утрам я глушила её кофе (надо же хоть что-то делать), но к вечеру, когда действие кофеина проходило, я ложилась на кровать и вновь проваливалась в зябкую, липкую трясину.

Бабушка и мама не упускали возможности указать мне на мою лень. А я не засыпала в мягкой полудреме, не нежилась от удовольствия. Я опускалась в бездну, пускалась в путешествие по неизведанным, жутким мирам моего подсознания. Всё это изматывало.

Быть активной и продуктивной было сложно вовсе не от лени и беспечности (ну ладно, может быть чуть-чуть). Я думаю, что тут меня поймут многие. Поддерживать работоспособность во времена негативных перемен и состояний – крайне сложно. Ты садишься за стол, собираешься с мыслями – и через секунду эти самые мысли начинают дерзкое восстание. Они отказываются направляться в нужное русло – как озлобленный рабочий класс во времена русской революции. Они бунтуют и плюют тебе в лицо (скорее – в душу).

Главной проблемой, по сути, было то, что я – простите мне это – человек творческий. Одно из моих главных увлечений – это писать. Я писала лет с 12 – стихи, рассказы, дневники. Всё это всегда было реальней, чем достижения в школе и тусовки с друзьями. Одним из самых мучительных моментов того времени было именно вот что – неспособность писать.

Я закрываюсь от мамы и бабушки в дальней комнате – мне нужна тишина и концентрация. Я открываю тетрадь, беру ручку (мой любимейший ритуал, с которым сравниться может, разве что, ритуал закуривания сигареты). Я не могу писать.

ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА, ДРЯНЬ.

ОБ ЭТОМ НЕЛЬЗЯ ГОВОРИТЬ.

Восстание мыслей. Спасибо.

Горло мне что-то перетягивает, вместо подвижных тканей там – пустота, заполненная чем-то темным. Мне нельзя писать. Я не имею права. Это – зло. Наверное, это то же самое зло, привидевшееся Бессонову, когда он писал строки «Все, кто пишут стихи – попадут в ад». Творчество, как и цвета и счастье, начинали мне казаться деянием дьявола, чем-то темным и злым. Я прихожу в ужас от этой мысли – почти всё, что меня когда-либо привлекало в этой жизни, связано именно с творчеством.

Я сижу в комнате с бабушкой, смотрящей по телевизору «старше всех». Мне хотелось проводить с ней больше времени – приходилось смотреть эту муть. К тому же, в том состоянии само присутствие других людей в комнате уменьшало моё беспокойство.

Заходит мать, и в этот момент по телевизору я слышу слова.

- Жена сразу сказала, что давай с тобой расстанемся, раз ты хочешь в консерваторию. Я же знаю, что все творческие люди – бездельники.

Мать одобрительно смеется.

Меня охватывает злость.

Неужели и я – просто бездельник? Неужели радость творчества сокрыта от меня – навсегда?

В общем, прихожу я снова к Алесе Владимировне. Рассказываю о том, что мне всё ещё тяжело. Разговор заходит об антидепрессантах.

Года три назад я уже пила их, и, тогда – я была в восторге. Говорю ей название тех таблеток.

- Ну, раз они на тебя так хорошо влияли, давай их и попробуешь ещё раз пропить.

Тут стоит кое-чего добавить. В добавок ко всем вышеперечисленным состояниям меня мучали ( а иногда развлекали) иллюзии. Я опускала голову вниз, на асфальт, покрытый снегом - и созерцала его движение. Узоры (на обоях, на бумаге и потолке) вообще жили в тот период своей, отдельной от меня жизнью. Как подросток, только вырвавшийся из-под присмотра родителей – им не было до меня никакого дела. В самом начале моего лечения мамина подруга проводила мне курс иглорефлексотерапии. Втыкала в меня иголки и уходила минут на 20, а я лежала, чувствуя, как расслабляется моё тело. Мне некуда было больше смотреть, кроме как вверх. Уже в первые секунды моего пристального внимания узоры потолка начинали танцевать. Одно перетекало в другое. Появлялись какие-то картины. Стандартная штука для меня тогда - смотрю я на пролитый бензин или на пыльную поверхность стола - и вижу картину. Отчетливо. Не прилагая к этому почти никак усилий. И да, картины. Одна из них висела над моей кроватью. Девушка, вышивающая что-то, казалось мне, постоянно наблюдает за мной. Как-то не по-доброму наблюдает. Почти осуждающе. Как говорящие картины в Хогвартсе.

Признаюсь - мне всё это даже нравилось. Это было необычно.

Это было интересно. Как человека, любящего исследовать, изначально подобные эффекты меня увлекали. Пугающими они стали тогда, когда за ними я уже не могла рассмотреть реальность. Особенно страшно бывало по утрам и вечерам - сразу перед засыпанием или после пробуждения. Когда мой мозг ещё только выбирался, после крепкого сна, из пучин подсознания, и прихватывал это подсознание с собой. Или вечером – когда я отпускала контроль, и подсознание начинало выходить на первое место. Я не могла найти ничего, что было бы достоверно, точно и материально - всё плясало, перетекало из одного в другое, сводилось ко мне и моему восприятию - и я не знала, что с этим делать. Как будто реальность была калейдоскопом, проворачивающимся самостоятельно, без каких- либо действий с моей стороны. Я была точкой, точкой сознания, призмой калейдоскопа, и стоило мне отвлечься – реальность теряла свою материальность, завлекала меня в какую-то дикую пляску материи и энергии.

Об этом я психиатру своему не рассказывала. До поры до времени.

Итак, ночь. Я только что выпила антидепрессанты. Ну, минут 30, может быть, назад. Я начинаю чувствовать эффект. Открываю глаза. Дверь моей комнаты начинает двигаться и колыхаться, словно это и не дверь вовсе, а шторы в ветреный день. Таблетки каким-то образом очень усилили мои иллюзии.

Об этом я Алесе Владимировне не рассказала, но пожаловалась, что после таблеток я не могу спать. Так было и три года назад – антидепрессанты уменьшают потребность во сне (может за счет того, что увеличивают качество). Но в прошлом я была здорова и активна, сейчас же отсутствие сна ввергало меня в жуткое состояние.

- Так, тогда прекращай пить таблетки. Они тебя слишком бодрят. А нам тебя сейчас нужно успокоить.

Второй раз я попыталась выпить антидепрессанты (у меня же была целая пачка, в первую попытку я выпила от силы таблетки три) через пару месяцев. Признаюсь – ради кайфа. Мне было больно и плохо. Я знала, что таблетки мне помогут. Но, по какому-то ужасу несправедливости, чувствовала я себя после них просто ужасно. Ночь, я лежу на диване и не нахожу в себе силы встать. Узоры ковра оживают и я теряю себя в них. Да, мысли перестают плясать негативную пляску, но слабость и глюки восприятия не оставляют меня – поэтому я оставляю идею пить антидепрессанты.

Так проходило то время в моей жизни. Мне стало лучше, значительно лучше. Но представим, что «хорошо» - это уровень моря, а то, где была я – Марианская впадина. Через 2-3 месяца после лечения я уже не задыхалась под тяжестью воды и мрака на самом дне – но выбиралась я медленно, и до поверхности воды мне было ещё плыть и плыть.

Мне было плохо, но мне было лучше.

Например – я уже могла поддерживать хоть какую-то концентрацию. Когда я, ещё в Питере, решилась прочитать книгу по антропологии (тема мне крайне интересная), я не могла понять ничего. Точнее – я не могла сконцентрироваться. Мои мысли праздновали и бесновались, и достаточно было малейшего упоминания о чём-то, что связанно с моим состоянием – и у меня начинался приступ. В один из таких дней я решила прочитать Фауста (не очень хорошая идея). Я настолько слилась с текстом, что я была уверена, что Фауст – это я. Это я продаю душу дьяволу. И то, что я читаю эту книгу именно сейчас – не случайно… И всё в таком духе.

Но потом случилось кое-что.

Я прочитала побочные эффекты препарата с литием. И бросила его пить к чертям – не очень мне по душе были побочки в виде комы и внезапной смерти.

И мне резко стало хуже. По глупости своей я перестала ходить к Алесе Владимировне – я ведь бросила лечение.

Именно тогда, наверно, и появились навязчивые мысли. Нет, появились они раньше, но тогда они снова стали брать надо мною вверх. Я могла лежать ночью и ощущать всем своим телом и разумом, что если я что-нибудь не сделаю ПРЯМО СЕЙЧАС – я сгорю. Сгорю в пламене ада. Или замерзну в нём, на самом дне ледяного озера. Мысли заставляли меня, измотанную, вылезать из кровати. Я не вылезала.

В тот день я порезала палец. Фигня – подумала я и даже не обработала перекисью. Фигней это было ровно до наступления темноты. На тот момент я ночевала отдельно от мамы и бабушки – пыталась преодолеть страх одиночества и темноты, причем, весьма успешно. Мне начало казаться, что я должна обработать палец именно сейчас – иначе дело дрянь. Я ясно видела, как начинается заражение крови, как я теряю палец, а потом – жизнь. Но аптечки в моей квартире не было. Мысли кричали «БЕГИ К МАМЕ И БАБУШКЕ, У НИХ ЕСТЬ АПТЕЧКА, СРОЧНО ОБРАБОТЙ ПАЛЕЦ. СРОЧНО, С*КА, СРОЧНО!!!!»

Лишь нежелание выглядеть полным лунатиком в глазах мамы и бабушки остановило меня от побега из теплой кровати. Ну и робкие мысли о том, что всё это – бред.

Я никуда не пошла. И, конечно, с пальцем всё было нормально.

Так прошло месяца три. Самая подлая штука - это то, что когда ты в таком состоянии, ты можешь не осознавать НАСКОЛЬКО тебе плохо. Живёшь себе и живёшь.

Но, во-первых, всё было уже не так ужасно, как в Питере и первый месяц в городе N, а, во-вторых, в семье нашей разыгрывалась тогда трагедия (не связанная с моим состоянием, просто так совпали звезды). Я была постоянным и почти главным ее участником. Вся эта ситуация по мне сильно, очень сильно вдарила, и что уж тут удивляться, что я чувствовала себя ужасно? На всё это я и списала своё состояние. На стресс и тяжелую ситуацию в жизни.

В этот период мне необычайно помогала медитация. Я могла сидеть в нужной позе по 40 минут перед тем, как выйти из дома. Сидеть, пока не почувствую себя в более - менее адеквате. Вечером я, измотанная, возвращалась домой и, коли были силы, снова начинала медитировать.

Часть 1.

Попала я прошлой осенью к психиатру. Жалобы - ну, крыло меня. Дьявол мерещился, будто бы я продала ему душу и ждет меня отныне вечный ад. Самочувствие было ужасное, плакала постоянно.

Вставая утром, я знала, о, я уже прекрасно знала, что стоит вечером скрыться солнцу - и мне не сдобровать. Каждый день я надеялась, что приступ не придёт – но редки бывали дни, им не омраченные.

Когда я оставалась вечерами одна в своей уютной, но чужой квартире, на меня нападали приступы паники. Cтраха и одиночества. Накатывала невероятная апатия, черные мысли брали надо мной верх, затягивая в свой безутешный, непонятный мир.

Приступ начинался с невероятной слабости, я отказывалась функционировать, как нормальный человек, и тело моё мертвым грузом падало на кровать.

«Для чего нам мозг, для чего мы мыслим? Для того, чтобы двигаться». Любая деятельность отвлекает от самого себя, заставляет мозг работать над чем-то, анализировать информацию извне. Ложась в темноте, я словно бы отрекалась от своего тела. Мозг больше не был занят переработкой информации о внешнем мире – он был поглощен информацией внутренней, жуткой и беспросветной.

Я лежу в своей комнате. За окном – темно. Я специально не включаю свет. Комната становится отстраненной – на всё вокруг словно накидывается тончайшая пленка, прочностью не уступающей граниту. Это она. Та стена, отделяющая меня от мира живых. Из-за моих грехов. Из-за моей дерзости.

И холод. Какой-то могильный, кладбищенский. Потусторонний холод в груди.

Погружаюсь в мрачную бездну, в темное, жуткое подземелье, чьи обитатели терпят поистине нечеловеческие муки. "Это ад" - пронеслось в моей голове.

И место моё - там, среди них.

Я еду в маршрутке. Ехать мне - целый час. В этом приступе виновато было, наверно, сидячее положение. Движение хоть немного приводило меня в чувство, но в тот миг я была зажата между стеклом и сидящей на соседнем кресле женщиной в маршрутке в час пик. Душу вновь сковывал холод. На грудь мне положили камень, огромный, ледяной камень, высасывающий, как дементор, всё тепло из моей души. Как будто меня заковали в склеп. Физический мир в такие моменты словно бы отступал - маршрутка, заполненная уставшими, едущими с работы людьми, уходила на второй план. На первый выходил мир внутренний. Я снова словно бы видела грешников в аду - этот ад был холоден, холоден, как ноябрьский Петербуржский дождь. Холоднее. В сто раз холоднее. Потусторонний, кладбищенский холод, без надежды на тепло.

Мне место среди них. Мне место среди них.

Я иду по городу в пасмурный день и заливаюсь слезами. Мне плохо. Я реву уже часа два и никак не могу остановиться. Ассоциирую себя с неким мифическим образом безутешного существа - вроде плачущей Миртл в Гарри Поттере. Где-то там, за границей нашей реальности, существует область обитания подобных созданий. Область эта не материальна, она иллюзорна, и, в каких-то местах, возможно, пересекается с реальностью нашей. Я словно бы попала туда, перешла черту, я принадлежу этим существам - мне не найти утешения ни здесь, ни после смерти. Никогда. Я буду плакать и страдать. Вечность.

Суицид не был вариантом - я знала, знала, что он ни от чего меня не избавит. Наоборот - сбросит окончательно в эту бездну, из которой я пока что ещё пытаюсь выбраться. Я боялась потеряться остатки себя и оказаться с этими существами один на один – без надежды на возврат.

Отдельной темы заслуживает моё восприятие цвета в ту пору.

Вечер. Темный осенний Петербуржский вечер. Я любила Петербуржскую осень – она особенна до невероятности. Но та, последняя осень, была до невероятности невыносима.

Заходя на кухню, окидываю взглядом окно. Вижу своё отражение на темном стекле.

Цвета. Неоновые, будто подсвеченные изнутри (где у цвета внутренность?), наполненные своей собственной жизнью. Стали такими они уже давно. Правда, раньше беспокойства это у меня не вызывало. Это красиво. Это прекрасно. Однако теперь всё, что я вижу в этих цветах – это дьявол.

Их красота смущает меня – реальность не может быть так красива.

Я провожу рукой в воздухе, наблюдая за отражением движения в окне – движение полно силы, но силы дьявольской, неправильной, отвратительной.

Как там? Какие условия у сделки с дьяволом? Счастье, успех и красота в этом мире – страдание после смерти. Я продала ему свою душу.

Так проходили мои дни. Обрывки реальности, переплетающиеся с видениями то дивной красоты, то непередаваемого ужаса. В конце концов, я не выдержала. Я позвонила маме.

- Мам, я хочу вернуться домой.

- Ну, возвращайся.

Мы говорили по скайпу. За моим окном были тучи, вечные осенние Петербуржские тучи. За ее же окном светило Солнце.

Откуда взялись во мне эти идеи о грехе и почему мои приступы носили столь религиозный характер? Культура. Семейное воспитание. Русское искусство, как ни крути, пропитано христианством. Прабабка моя так же внесла в это свой вклад. Я с раннего детства знала и об Иисусе, и о всемирном потопе, и много ещё чего. Я верила. Читала глупую литературу, вроде «Ангелов хранителей». Но так же я читала энциклопедии и книги об эволюции. Моя детская была полна книг о динозаврах и созвездиях, а так же почетное место занимала коллекция энциклопедий Аванта, которые я читала взахлеб.

С возрастом я углубилась в науку. Зачитывалась Докинзом и Хокингом, в школе изучала физику, математику и химию. Благо училась я в школе серьезной, и науки эту у нас подавались гораздо глубже, чем в школе среднестатистической. Я участвовала в олимпиадах. Я полностью разочаровалась в религии и могла открыто её высмеивать. Спорить с верующей учительницей, доказывая, что бога нет, да что он и не нужен – ведь есть антропный принцип.

Когда пришли приступы, разум мой протестовал. Всё это – чушь, ведь так? Лишь мой взбунтовавшийся разум. Ничего больше. Фикция. Продукт моего воображения, смешанного с ненавистью к себе.

Но душа… Душа замирала, сжималась в агонии религиозного страха. Я становилась на колени, я молила Господа указать мне путь. Молила его помочь мне и защитить. Если за тобой бежит дьявол - к кому ещё можно обратиться? К кому? Я точно знала, что люди мне не помогут. От грабителей можно защититься стенами и крепкими замками - от дьявола не защитишься ничем. Он приникнет всюду, всюду тебя достанет. При общении с людьми он словно бы отступает, потому что общение это просто отвлекает моё внимание, но я знаю, я знаю - мне достаточно лишь остаться одной - и он снова начнет меня терзать.

Я приехала домой в маленький город N на задворках Сибири.

- Держи – мама протягивает мне листок с адресом и именем. – Это Алеся Владимировна. Твой психиатр.

Но это тема следующего поста