denisslavin

denisslavin

На Пикабу
поставил 3596 плюсов и 164 минуса
отредактировал 0 постов
проголосовал за 0 редактирований
Награды:
10 лет на Пикабуболее 10000 подписчиковРассказчик
152К рейтинг 12К подписчиков 16 подписок 412 постов 110 в горячем

Побег - 2

Чаще всего к Светлане ходят женщины. Если молодые, скорее всего из-за любовной драмы. Постарше – значит, драма уже семейная. Никакого сексизма – просто статистика. Мужчины тоже приходят. Поначалу они усмехаются и отпускают шуточки, но перестают кривить губы, едва услышат, что их собираются предать. Кинуть на деньги. Подставить. Изменить. Стандартные страхи. Это вам скажет любой второкурсник психологического факультета, где в своё время училась Света. Но психотерапевту нужна лицензия и кабинет, а у неё были только съёмная квартира и копеечные алименты.


Если приходит пожилая женщина, то скорее всего, хочет узнать о давно почившем супруге или о детях. Худой и бледный мужчина с дорогими часами на руке приходил, чтобы узнать, всё ли возможное делает его врач. Девушку с беспокойным взглядом и искусанными губами бросил парень. Может быть, и не парень – скажи просто «бросил». Скажи: неустойчивость любовной линии. Скажи: отрицательная энергетика Венеры.


Эту загадку необязательно разгадывать полностью. Эта загадка хочет разгадать себя сама. Просто намекни, что ты знаешь ответ, а уж она-то выдаст всё остальное. Начни издалека. Если уж на то пошло, брось кости на удачу, наугад. У всех нас остались нерешённые проблемы с родителями. У девушки в кедах и с татуировкой на запястье – уж точно. И уж точно – у девочки на высоких каблуках и с вызывающим макияжем.


Раскрой человека чуть-чуть. Брось пробный шар и следи за реакцией. Ухватись за ниточку и вытягивай. Не эта – значит, другая. Поймай на лжи.

– Когда ты ушла, я знала, что ты вернёшься, – сказала Света. – Я ещё не знала, что скажу тебе в следующий раз, но уже была уверена, что те пятьдесят тысяч – мои.


Обычно Света спрашивала что-нибудь нейтральное, не подразумевающее за собой конкретику. Любимый цвет. Любимое блюдо. Или вот ещё: «Вы знаете, что значит ваше имя?» Света пробовала раскладывать карты и по реакции посетителя интерпретировать масти, но не пошло. Тогда она стала спрашивать: «Что вам снилось последний раз?»


Наши сны интересны только нам самим. Мы бы рад о них поговорить, да только про это мало кто спрашивает. Мало кому интересны исключительно наши переживания, существующие только в нашем воображении. В то же время сны так абстрактны. Они не значат ничего, пока не захочешь разглядеть в них смысл.


Поваленное дерево снится из-за упадка сил. Или знаменует решение проблемы. Разрушенный дом снится к провалу карьеры или началу новой жизни. Чёрный пёс – неизвестный защитник или товарищ, который встал на сторону противника. Люди видят символы, которые ничего не значат, а потому могут значить всё что угодно. Всё, что мы пожелаем увидеть. Не нужно разгадывать сон – разгадывай того, кому он снится.

– В ночь после твоего ухода мне снился костёр на берегу реки, – сказала Света. – Кто-то стоял позади, срезал мои волосы, бросал их прядями в огонь и всё приговаривал: «Ты не должна была, не должна».


В этот раз шторы в кухне у Светы были плотно задёрнуты. В воздухе витала табачная вонь, какую не удивишься встретить дома у запойной пьяницы. На полу – комки пыли и липкие пятна. Раковина забита грязной посудой.

– Самый страшный кошмар – тот, что уже видел неоднократно, - сказала Света. – А всякий сон, что видишь снова и снова – превращается в кошмар. Ты знаешь, что произойдёт дальше, но не можешь этому помешать. Покончив с моими волосами, он принимался за кожу с головы.


Несколько дней Света списывала тяжёлые сны на усталость, но после перестала принимать посетителей.

– Лоскут за лоскутом, – говорила Света. – Я слушала, как лезвие скребётся о череп.


Она выключила телефон, взяла сына и уехала на море.

– Он всё повторял, что я не должна была. Горячие струйки крови стекали по моим щекам, затылку, шее.


По возвращению Света закрыла свой сайт. Она обращалась в больницу, обращалась к психологам, обращалась к своим коллегам.

– Чёртовы шарлатаны, – сказала Света. – Ни у кого не допросишься помощи, когда она нужна по-настоящему.


Позже она включила свой сайт, но только на несколько дней, чтобы написать на главной странице, что больше не предоставляет услуги. Там же она призналась, что все эти годы обманывала людей, которые к ней приходили.

– Потом он переходит к шее. Делает надрез и с силой отрывает кожу. Одной рукой придерживает меня, другой рвёт.


Света пришла в полицию с повинной. Начальник отдела, который раньше приходил к ней на сеансы, уговаривал забрать заявление. Его заместитель, которому Света раза-два в год на праздники дарила конверты с деньгами, отговаривал тоже.

– И так дальше, – говорит она. – всё ниже и ниже. Я слышу треск, с которым кожа отходит от пальцев на руках.


В суде возникли сложности при определении суммы ущерба, но в итоге, когда его назначили, Света смогла рассчитаться после продажи машины. Её признали виновной, но в связи с чистосердечным признанием, компенсацией ущерба и наличием несовершеннолетнего ребёнка собирались закрыть уголовное дело. Да, судья тоже был клиентом Светы.


Во сне она плачет и кричит, но не может пошевелиться. Мужчина режет её и приговаривает: «Ты не должна была, не должна». В итоге её приговорили к условному лишению свободы.

– Тот случай, когда дашь взятку, чтобы тебя посадили за решётку, – сказала Света. – Но у меня оставался мой мальчик.


Когда её сын слёг с температурой, она стала обзванивать бывших посетителей. За несколько лет их скопилось столько, что вся жизнь ушла бы на извинения, и ещё остались бы те, кого она просто-напросто забыла. Но Света знала, что она и не должна обращаться ко всем и каждому. Просто надеялась, что, если искупит другие ошибки, не придётся связываться со мной.

– Это приходит будто из ниоткуда, – сказала Света. – До звонка я и знать не знала ни о каких шахтёрах из Сандерленда, а в момент вдруг получилось так, словно знала всегда.


Света сказала, что, даже если бы не связала начало своих кошмаров с днём нашего знакомства, то всё равно бы знала причину. После первой же ночи сама мысль о разговоре со мной заставила её содрогнуться.

– Я знаю, что маленькой ты любила засыпать у папы на животе, – сказала Света.


Она знала, что у меня есть маленький шрам на коленке. Он остался после падения с велосипеда, когда мне было восемь.

– Твой папа тебя успокаивал тем, что неразбитыми коленки остаются только у тех, кто никогда не катался на велосипеде, - сказала Света.


Человек из её сна даже пахнет так же, как я. Она убеждала себя, что ей всё равно не поверят. Но теперь ей стало всё равно. Верю я или нет – без разницы.

– Подстригая тебе ногти, папа всегда начинал с большого пальца, – сказала Света.


Она сказала, что её не касается, сделаю я это или нет. Сказала, это не её дело.

– Моё дело – только передать, – сказала она.


А потом она рассказала, где находится мой отец.


Продолжение в комментариях


denisslavin

Показать полностью

Побег

Я потеряла отца, когда мне было шестнадцать. Потеряла. Так говорят, если смерть застала врасплох. Впрочем, она обычно приходит без предупреждения. Однако мой папа не имел опасных заболеваний, не пил алкоголя, не курил сигареты и, насколько мне известно, никогда не употреблял наркотики. Он не страдал обжорством и занимался спортом без чрезмерного усердия. Не позволял себе лихачеств на дороге, а драки как способ решения конфликта оставил в юности.


Просто однажды ночью он проснулся, крича от боли, а через несколько минут упал на постель бездыханный. Шея и грудь были покрыты царапинами с подтёками крови. В короткой агонии он буквально раздирал себя пальцами, пока мы с мамой хлопотали вокруг с вымоченными в холодной воде полотенцами и пытались дозвониться до скорой. Когда папа стих, уставившись в потолок невидящим взглядом, его крик, казалось, продолжает отражаться от стен.

Нет. Нет. Нет.


Вот так всё случилось. Вот так мы потеряли папу. В панике, в суете, в страхе. В тишине, нарушаемой воображаемым эхо. Мама застыла. Телефон, который до этого она придерживала плечом у уха, упал на пол, а из динамика наконец донёсся женский голос. Ровный, уставший, с нотками вымученной вежливости. С заученными фразами. С недовольной терпеливостью. Я услышала: «Что у вас случилось?» Смотрела на папу, смотрела на маму. На телефон, лежащий на полу. Что у нас случилось. Что у нас случилось. Чёрт знает что.


Потом приехали медики. Мужчина из ритуальной службы. Морг, свидетельство о смерти, медицинские карты. Что бы там ни говорили врачи, если и ждал моего папу сердечный приступ, то разве что лет в семьдесят-восемьдесят, может быть, в шестьдесят, но никак не в тридцать восемь. Похороны. Кладбище. Поминки. Родственники. Друзья. Что случилось. Что случилось. Да чёрт знает. Да, чёрт знает.


С детства я любила послушать мистические байки, почитывала страшилки и смотрела фильмы ужасов, но не воспринимала их всерьёз. Лишь раздражала воображение, пусть не всегда строгой линией отделяя выдуманное от настоящего. В конце концов, как говорил мой папа, рассуждая о боге и мироздании, мы не можем знать всего. И вот оно явилось в мой дом, в спальню моих родителей, куда я приходила маленькой, привидься мне страшный сон или монстр под кроватью.


Нет, конечно, гибель отца не заставила меня тут же уверовать в сверхъестественные кошмары, но случилось нечто худшее – реальность оказалась ужаснее фантазий. В реальности любимые люди умирали ни с того, ни с сего. Вдруг. Просто так. В агонии. В жарком поту. Раздирая кожу ногтями и крича от боли.

Нет. Нет. Нет.


Полные сил и здоровья люди, которые заботились о вас, которые вас любили и которых любили вы, за мгновенье выдыхают из себя жизнь и обращаются в окоченевший труп, от которого остаётся только имя. В этой реальности всё случается именно так. Эта реальность кровожаднее и беспощаднее демонической нечисти, и дабы уберечься от неё, спасти свой рассудок, мы, как это ни парадоксально, выдумываем небылицы – сказки о потустороннем мире и загробной жизни. Они могут быть светлыми и мрачными, лишь бы опровергали бескомпромиссность смерти и вселяли надежду на продолжение. Лишь бы давали хоть какой-то смысл.


Можете считать меня сумасшедшей, но попробуйте сами не сходить с ума в этой реальности. Я же просто попытаюсь быть честной. Да, честной. В отличие от проповедников я не стану утверждать, что всё дальнейшее случилось на самом деле. Более того, я сама не вполне убеждена, что случилось всё именно так. Я просто расскажу, что видела, что слышала и… что сделала. Я обязана рассказать.


Итак. Через два года после смерти отца мне начали поступать странные звонки.


Вечером накануне моего совершеннолетия мы с мамой закупили продуктов в магазине. Пришли домой, приготовили несколько салатов, положили мясо размораживаться, поставили шампанское в холодильник. Подобрали и погладили платья. Поболтали немного перед телевизором. Мы два года не отмечали никаких дат застольем. Мама сказала, что пора сделать это. Восемнадцать лет – это большое событие, сказала она. Я становилась совсем взрослой. Этот праздник не только для меня, но и для неё.


Мы ещё немного поговорили и разошлись по своим спальням. Через несколько часов, посреди ночи, раздался звонок. Я не глядя вытащила телефон из-под подушки и поднесла к уху. В динамике гудели помехи. Будто дул шквалистый ветер. Раздавались щелчки, как от лопающихся в огне веток. Бормотал едва различимый голос. Он повторял одну и ту же фразу, но до меня доносились лишь обрывки.

«Машина… милая… машина…».

– Кто это? – спросила я.

«Машина… рождения… милая… садись… милая».


Я глянула на телефон. Экран был погашен. Нажимала кнопки – он не реагировал. Пробовала выключить. Безуспешно. Голос продолжал говорить.

Машина. Рождение. Милая.


Какой-то технический сбой. Я положила телефон обратно и попыталась уснуть. Не обращать внимания. Было слышно, что телефон продолжает работать. Просто технический сбой.

Проснувшись утром, я еле выползла из кровати. Посмотрела в телефон. Всё было в порядке. Проверила журнал вызовов. Никаких записей о ночных звонках. Только несколько сообщений. Поздравления с днём рождения. От друзей. От родственников. От нескольких магазинов одежды. Мама уже вовсю порхала по кухне, готовясь к визиту гостей. Я сказала, что немного не выспалась.


Вечером пришли обе моих бабушки. Две маминых подруги с работы. Девчонки с моей школы. Чисто женская компания. Мы ели салаты и жаркое, выпили немного шампанского. Говорили, смеялись. В какой-то момент бабушка по маминой линии посмотрела на меня с улыбкой и сказала: «Видел бы тебя сейчас папа». Вторая, задумчиво глядя куда-то в сторону, едва слышно произнесла: «Видит. Он видит». Мы с мамой переглянулись. Мы два года не отмечали никаких дат. Мы два года избегали встреч со старыми друзьями отца. Что случилось. Что случилось. Бабушка собралась сказать ещё что-то, но мама мягко коснулась её руки и произнесла: «Не будем сегодня об этом». Бабушка молча кивнула.


Часов в десять-одиннадцать мы засобирались с девчонками в клуб. Мама с подругами собирались ещё немного посидеть. Мы вызвали такси. Вышли на улицу. Я увидела машину, которая нас уже ожидала.

Машина. Милая. Машина.


Мне стало дурно. Я сказала девочкам, чтобы ехали без меня. Сказала, что с настроением всё в порядке. Просто нехорошо себя чувствую. Повеселитесь там за меня.


Вернулась домой, пожаловалась маме на дурное самочувствие и легла спать. На следующий день весь город обсуждал аварию, в которую угодили мои подруги. По дороге в клуб на перекресте в такси врезалась машина с ребятами, которые отмечали возвращение товарища из армии. Влетели на полной скорости. Выжил только водитель второй машины – тот самый служивый. Он был пьян и на суде признал вину. Он опускал взгляд всякий раз, когда называли фамилии его друзей. Сказал, что ему нет прощения; что не подумал о последствиях.


Я тоже не подумала. Ведь это было просто наваждение. Техническая ошибка. Дурной сон. Приступ меланхолии. Я осталась, а девочки поехали. Я долгое время никому об этом не рассказывала. Только маме – несколько лет спустя, когда это случилось во второй раз.


После института я устроилась в юридическое управление. Через полтора года одна питерская контора, у которой мы выиграли несколько дел, предложила мне перебираться к ним. Обещали приличную зарплату, подъёмные и помощь в переезде. Я по-прежнему жила с мамой и не планировала даже в отдельную квартиру переезжать, не говоря уже о том, чтобы обосноваться в другом городе. Тянула с ответом несколько месяцев, и в итоге мне поставили ультиматум: либо я до конца недели приезжаю, либо мою должность предложат другому кандидату. Тогда я наконец посовещалась с мамой, и та сказала, что такой шанс упускать нельзя. Не надо бояться, сказала она. Всё будет нормально. Привыкнешь.


Я заказала билет.


В ночь перед отлётом раздался звонок. Голос говорил: «Нет… Нет… Нет».


Я разбудила маму. Сунула ей в руки телефон. Она прислушалась. Спросила:

– И что?


Телефон молчал. Ни голоса, ни помех. Никаких записей о звонках с того света. Я всё её рассказала. Вспомнила про девчонок. Я просила поверить мне. Мама просила не плакать. Она сказала: «Верю я или нет – без разницы». Сказала, что с таким настроением мне точно нельзя никуда лететь. Развела валерьянки и уложила меня в постель. Сидела рядом и гладила по голове, пока я не уснула. Позже она призналась, что в это время перебирала в памяти знакомых, которые могли посоветовать толкового психотерапевта.


Однако всего десять часов спустя по всем телеканалам крутили сюжет сюжет о Ту-154, на котором я должна была лететь. На экране пустили видео: почерневший фюзеляж с обломанными крыльями. Диктор сообщил, что самолёт попал в грозовое облако и рухнул под Донецком. Он сообщил, что все, кто находился на борту, погибли. Погиб капитан и погиб его помощник. Вот их фотографии. Погибли третий пилот и стюардессы. Погибли все пассажиры, включая того, что должен был сидеть со мною рядом. И он-то сидел где надо, однако меня там не оказалось. Диктор сообщил, что ведётся расследование. Мы с мамой переглянулись, обнялись и проплакали так несколько часов кряду.


Звонили из авиакомпании. Я сказала, что опоздала на вылет. Мама спросила:

– Ты рассказывала об этом кому-нибудь ещё?


Звонили из МЧС. Им сказала, что проспала, а отменить билет тоже не успела. Меня не было в аэропорту. Есть люди, которые могут это подтвердить. Мама спросила:

– Ты узнала голос, который с тобой разговаривал?


Звонили журналисты. Да, повезло. Это чудо. Родилась в рубашке. Никаких интервью. Мама спросила:

– Думаешь, это папа тебя предупредил?


Продолжение в комментариях


denisslavin

Показать полностью

Марафон

У нас в доме жил старик по имени Пётр Иванович. Высокий такой, с прямой осанкой и крепкими руками. Седина, нос крючком, лицо всегда гладко выбрито. Я не знаю, плотником он работал, слесарем или ещё кем, но этот теннисный стол у нас во дворе – его дело. Кольцо баскетбольное тоже он соорудил. Если видел, как мы что сломали, выбрасывать запрещал. Мы иногда ему велики давали на починку. До сих пор помню, как он подкрутит что, подвертит и отдаст со словами: «Вот, теперь как новенький». И не просто «вот», а протянет довольный своей работой: «Вооот».


Каждую зиму Пётр Иванович для ребят небольшой каток заливал, горки с нами лепил. В летнем марафоне участвовал обязательно – что ни год, а у него грамота как самому возрастному участнику. По воскресеньям утром в сезон они с женой и дочерью ездили на велосипедах в парк.


Он и нас постоянно звал куда-нибудь: то на игры, то в поход, то, опять же, на велопрогулки эти. Я, постарше став, отвечал, что в выходные лучше отоспаться впрок, а Пётр Иванович говорил: «Жизнь проходит, а ты всё дома, в постели». Это он без упрёка, шутил так просто.


Его дочка уехала в Москву, а через год вернулась с маленьким Сашкой. Побыла здесь какое-то время и, оставив ребёнка, уехала обратно. Каждый вечер Пётр Иванович по двору коляску раскатывал. Сашка рос и спортивным инвентарём обзаводился. И ролики ему, и велосипед, ракетки, лыжи, коньки, клюшку, мяч. На марафоне однажды смешно получилось. Дед получил грамоту как старейший участник, а внук – как самый маленький. Вместе финишную пересекали.


После школы Сашка в московский институт поступил, к матери поехал, и только на летние каникулы возвращался погостить. Хотя нет, однажды осенью приехал – на похороны к бабушке, к супруге Петра Ивановича. Мама Сашкина тоже была и, кажется, даже помирилась со своим стариком. С тех пор она тоже наведываться стала. Видел их однажды троих на великах: Сашка с матерью чуть позади, а Пётр Иванович, как полагается, в авангарде и с довольным лицом. Хорошо держался.


В прошлом году он снова на марафоне выступал, и у финиша его уже грамота очередная ждала. Да только почти сразу после старта моторчик решил, что всё, хватит, набегались. Остановился Пётр Иванович и лёг на землю. Там скорая дежурила, но помочь ничем не смогла. Все охали и ахали, говорили: «Какой кошмар, какой кошмар». А я думаю, не кошмар. Думаю, всё нормально. Всё-таки Пётр Иванович долго пожил, не мальчиком уходил. И потом, где ему ещё умирать было? Дома, в постели?


Теперь мы сами уже для наших детей каток заливаем. Забываем иногда, правда. А баскетбольное кольцо на прежнем месте. И теннисный стол всё ещё стоит. Перекрасили только, теперь как новенький. Вот.

Показать полностью

Камешки

В детстве я любил искать красивые или просто необычные камешки. Увидишь такой, схватишь, полюбуешься сам и несёшь друзьям - нате, мол, посмотрите, что нашёл. Написать рассказ, выдумать историю - почти то же самое. Смотрите, что нашёл.


https://yadi.sk/d/LcuHRd5Nf2p-0g


По этой ссылке - новый сборник мои рассказов, которые оценили на Пикабу, в формате epub.

"Девятый Псалом" - про воспитанника детдома, основавшего религиозную секту;

"Шарик" - про начинающего наркоторговца;

"Чокнутая" - про слишком ревнивую девушку;

"Гниль" - про странный дом, который пожирает своих обитателей;

"Красное перо" - про русского охотника на (внезапно!) Диком Западе

и много других мистических историй и ужасов.


Приятного чтения.

Маятник

– В древних культах был ритуал жертвоприношения, – говорит Лимерик. – Люди верили, что смерть одного спасёт остальных.

– Дикость, – говорю я.

– Если верить, что это вызывает солнечное затмение, то пожалуй. Однако иногда жертва действительно необходима.

– Будете палачом?


Старик усмехается.

– Позволь мне кое-что рассказать тебе о человеческой натуре, мальчик. В тридцатых годах двадцатого столетия Карл Дибич и Вальтер Хек на базе некое фирмы «Хьюго Босс» спроектировали форму для немецких войск СС. Слышал про них что-нибудь?


Я киваю.

– Про СС, да. Проходили на курсе истории. А Дибич и как его там?

– Дибич и Хек. Первый, кстати, был главой НСДАП, правящей партии Германии. А ещё была такая компания по производству авто – «Мерседес-Бенц». Она снабжала транспортом фашистскую Германию, как во время войны, так и до неё. Сам Гитлер раскатывал на кабриолетах этой марки. К созданию другого автоконцерна – «Фольксваген» – приложил руку некий Фердинанд Порше по просьбе всё того же фюрера. Машины этого завода, как нетрудно догадаться из названия, предназначался для простых граждан Германии. Поступлению в продажу недорогих и качественных авто должно было улучшить имидж действующей власти. Снизить расходы на производство столь практичных авто можно было, помимо прочего, и за счёт дешёвой рабочей силы. Если ты действительно учил историю, то легко догадаешься, кто в Германии в тридцатых годах мог стать этой силой.

– Евреи.


Лимерик улыбается.

– До Последней Войны были ещё такие компании, как «Кока-Кола» и Нестле. Забавно, все те фирмы, если судить по нашим архивам, очень гордились своей многолетней историей, которую использовали как гарант качества. Но вот о связях с нацистами предпочитали помалкивать, а когда им это об этом напоминали, могли ответить только одно: «Мы просто делали свою работу». Что по сути верно, но очень уж похоже на доклады военных чиновников, которые сгоняли евреев в концлагеря.

– К чему вы ведёте?

– Все эти фирмы существовали до войны и после войны. И существовали бы, не случись Последняя война. К слову, некоторые из их владельцев были инвесторами первоначального проекта «Город».

– И?

– У людей очень короткая память, когда речь заходит о прибыли. Когда мы откроем людям свою находку, это принесёт им пользу, и мало кто будет заинтересован в том, какой ценой она было добыта. Нам простят всё.


С этими словами Лимерик снимает очки и собирается выйти из-за стола.

– Хранитель, – вспоминаю я. – Но вы ведь наверняка слышали о Кэмпбеллах?


Он возвращается на место и задумчиво смотрит на меня. Теперь я улыбаюсь.

– Если, конечно, учили историю.


Лимерик тоже растягивает рот в улыбке. Но глаза холодны.

– Напомни, будь добр, – просит он.

– С удовольствием, – говорю. – В семнадцатом веке в Шотландии клан Макдональд принимал у себя членов клана Кэмпбеллов. Пользуясь гостеприимством хозяев, Кэмпбеллы переждали в замке двухнедельную метель, после чего убили мужчин Макдональдов и сожгли их дома. Женщины и дети погибли от холода. С тех пор…

– Да-да-да, – наконец вспоминает Лимерик. – Ты хочешь рассказать мне о потомках Кембеллов, некоторых из которых даже спустя триста лет отказывались обслуживать в иных гостиницах Шотландии.

– И магазинах.

– Подумаешь, – хмыкнул старик. – О чём ты вообще?

– О том, что вас действительно простят, но только те, кому вы принесли пользу. Остальные, голодные, нищие, больные. Они не забудут вас. Никакие ваши благие намерения не утолят их жажды возмездия.


Лимерик задумывается на секунду, а затем произносит:

– Почему ты говоришь только обо мне: не забудут вас, простят вас, ваши намерения? Как будто ты в этом не участвуешь. Можешь не отвечать. Ты отчасти прав. Не все оценят наши свершения по достоинству.

– Они будут преследовать вас до конца своей жизни.

– Который наступит очень и очень скоро. Гораздо быстрее, чем они узнают моё имя. И твоё, кстати, тоже.

– Что, если я захочу выйти?


Лимерик снова молчит. Пристально смотрит на меня, затем отводит взгляд в окно кабинета. Наконец говорит, тихим дрогнувшим голосом, почти шёпотом:

– Что, если я тоже хотел когда-то выйти?


Старик замер, кажется, не ожидая ответа. Ответить мне действительно нечего.

– Ты никогда не думал, – спрашивает Лимерик, – что иногда плохие люди злы от, что другого выбора нет? Может быть, они плохи от того, что знаю нечто, чего хорошие люди не знают?

– Это оправдание для слабаков и трусов.

Лимерик переводит взгляд на меня:

– В таком случае, надеюсь тебе хватит силы и смелости принести себя в жертву.ъ


denisslavin

Показать полностью

Чин-чин

Батя у меня часто в рюмочных и барах задерживался, а оттуда домой приходил с бутылочкой чего-нибудь крепкого и продолжал. Не то, что бы он по-чёрному бухал – так уж, расслаблялся после смены на заводе и другого способа не искал. В остальном к нему претензий быть не могло: работал, нами, детьми, занимался, не изменял, не буянил – может быть, так себе заслуги, но, зная, что бывает хуже, начинаешь ценить и это. Мать, правда, иногда сетовала о потраченных на пойло деньги и приговаривала: «Бар – это место для раба». А тот, знай себе, сидит и зеркалом чокается – «чин-чин».


Мне папа постоянно говорил: «Валить тебе надо из нашей дыры». Он даже денег скопил, чтобы учёбу мою в столичном институте оплатить, на случай, если сам я на бюджет не поступлю. С ним трудно было не согласиться. Городок наш – и правда, то ещё местечко, один завод да колонии исправительные вокруг. Ну и люди, конечно, сами много от жизни не требовали. Можно судить хотя бы по тем же барам. Для молодёжи в городе одно только более-менее приличное заведение было. Впрочем, слово «приличное» не уместно. Публика – сплошь реальные пацаны да урки, бывшие и будущие. По башке могли дать уже на входе. Редкий вечер без драки обходился. В туалете пол мочой вечно был залит, раковины – в крови. Нормальный человек туда не пойдёт, скажете вы. Может быть, может быть.


Я, когда в Питер приехал, сразу подработку нашёл, чтобы родителей особо не напрягать с деньгами. Устроился официантом в кафе неподалёку от общежития. Потом в ресторанах работал, в клубах, в кальянных и даже в этих так называемых антикафе. Как по мне, настоявшим антикафе было как раз то заведение в моём родном городе: обслуживание никакое, выбор нулевой, антиработники и антипосетители, антилюди. Однако и в культурной столице инциденты случались.


Помню, как у одного парнишки палец указательный на коже висел. Он и ещё один любитель культурного отдыха плечами на танцопле столкнулись, что тут же в драку переросло. Ему голову пробили и палец сломали, а, пока «скорую» ждали, он свою травму осматривал, исправить пытался и совсем его оторвал. В другой раз какие-то девчонки приехали день рождения отмечать, напились, познакомились тут же с ребятами и чуть ли не оргию в туалете устроили. Это, если навскидку.


Так или иначе, за пять лет, пока я учился на геолога, и ещё три года, что мотался между Москвой и Спб, я общепит досконально изучил – даже диджейским пульт освоил и поваром немного поработал. Всё мечтал, что однажды своё заведение открою. Но отец умер, и пришлось возвращаться домой. Я сначала то там, то сям устроиться пытался, а потом у матери денег занял, нашёл помещение, оформился, стал пиво на разлив отпускать. Возил сорта со всей России, и как-то быстро постоянными клиентами оброс – они приходили на, что называется, дегустацию, заказывали новинки по пол-литра и тут же пили. Я переоформил свою «наливайку» на кафе, мебель заказал, ассортимент расширил, кухню открыл. Своё дело вести, скажу вам, тяжело, как в гору подниматься, а в то же время, будто бежишь с неё на полной скорости и остановиться нельзя. Сначала только закуски к пиву готовил, потом повара нанял, официантку, ещё одного повара. Телевизор с широким экраном установил, приставку игровую, кто-то из посетителей принёс карты, нарды, шахматы у нас под прилавком есть.


Но я-то помнил, в каком городе живу, и всё ждал, что случится однажды буча. Охрану нанял, но какой от неё прок, если будет драка. Ну, разнимут они одних бойцов раз, два, три. Потом всё равно надо было бы участвовать в разбирательствах или, что ещё хуже, в разборках местных. Оно ж мне не надо. Однако буйные и, как мы их называем, слишком весёлые если к нам заглядывали, то либо сливались тут же, либо быстро скучать начинали. Ну а как? Приезжает удалой молодец покутить, а тут люди пивко попивают, фильм смотрят и на шахматные доски пялятся. Что ему тут делать? Некоторые из таких, правда, позже возвращались, но уже не, чтобы пошуметь, а также тихонечко отдохнуть, расслабиться. Приспосабливались люди.


Был один единственный раз, когда дело грозило обернуться сварой. Я этот вечер хорошо помню. Только заметив двух парней, которые, проходя между столиков, столкнулись и начали выяснить отношения, подумал: «Ну вот, началось». Им сначала кто-то предложил на улицу выйти, мол, по-мужски разобраться, если уж так кулаки чешутся, и другим не мешать, а потом за приставку усадили – кто в футбол выиграет, тот и прав. Ребячество какое-то, даже ставки делали. Да, знаю-знаю, что это незаконно. Но всё же.


Если честно, эта история не о моём баре, точнее, не только о нём, а обо мне. Я ведь его открывал, помня о том, что в своё время мне самому негде в этом городе было отдохнуть как приличному человеку. Думал, наконец будет место с хорошей атмосферой – кухней, напитками, музыкой, людьми. А теперь вот совсем не до отдыха: работаешь, персонал обучаешь, следишь, чтобы всем всё нравилось. Такая вот ирония.


Ещё это, конечно, история о моём папе. Хотел бы я, чтобы он здесь побывал. Да, есть охота, есть рыбалка, спорт – много чего есть. Но иногда на такой досуг просто не остаётся сил. Бывает, склад характера такой у человека. Просто посидеть, залить себя немного лекарства, поболтать в тишине, так сказать, по душам. Я бы с ним поболтал. Поблагодарил бы. В конце концов, деньги на открытие это бара не с дерева упали. Выпьем за него. Чин-чин.


denisslavin

Показать полностью

Гниль (Эпилог)

Начало - здесь

Целиком рассказ опубликован - здесь.


Вы, конечно же, ждёте продолжения истории, но я, боюсь, вас разочарую. Я не помню её. Точнее, помню не всё. Всё затерялось в памяти, окутанное дымом. Я уже знаю, почему так произошло, а вы попробуйте догадаться. Тем более, я уже рассказал многое из того, что «произошло вчера».

Ещё помню канистру с бензином. Помню пламя. Помню лицо хозяина. Он даже не сопротивлялся. Бормотал, глядя в потолок.

– Я так долго служил тебе, так долго, – говорил он. – И ты даже не помешаешь ему?


Нет, он не помешал. Пожар унялся ещё до приезда спасателей. Кого тут было спасать? Я очнулся на первом этаже под завалами в комнате, которая принадлежала Хозяину. Точнее тому, кто считал себя Хозяином. Может быть, он тоже когда-то, как и я, пробовал разузнать об этом доме больше, но даже отойти от него не мог. В любом случае, он был прав: дело не в доме, загадка спрятана не в здании, не в стенах.


Можно выйти на улицу, лечь на землю и уснуть, а проснувшись, снова быть здоровым, сильным, молодым. Может быть, дом даже позволит забыть мне обо всём. Наверняка позволит. Но тогда я уже буду не я.


Можно жить в одиночестве среди руин и отгонять остальных. Терпеть насмешки. Голодать целыми днями. Голодать каждую секунду. Кстати, на собаках можно держаться. Хочется верить, что вам эта информация пригодится. С другой стороны, они – тоже живые существа, но если хотите жить, кто-то должен быть принесён в жертву, кто-то должен пострадать.


Так или иначе, это уже не моя проблема. Я свой выбор сделал. Февраль, и через окно видно, как падает снег. Мне не холодно. Всё тело чешется, горит огнём. Раны набухают и лопаются. Гниль выходит наружу. Но я продолжаю записывать всё, что помню. Всё что, дом разрешает мне помнить. Однажды кто-то найдёт этот дневник. Вы найдёте этот дневник.


Ну, так вы поняли, в чём загадка? Только не притворяйтесь.


denisslavin

Показать полностью

Гниль - 7

В тот же день я пошёл к Хозяину. Он усадил меня в кресло перед столом и разлил из графина какую-то красную жидкость по двум бокалам. Одни протянул мне.

– Знаю-знаю, всё знаю, – пробормотал он. – Да уж, доигрались вы.


Я даже не удивился.

– Как можно вылечить Роксану?


Хозяин улыбнулся.

– Беременность – это не болезнь.

– Да, конечно, – спохватился я. – Но она умирает. Вы должны знать, как ей помочь.

– К сожалению, мой юный друг, я не знаю.


Я посмотрел на Хозяина. Он надел на лицо маску грусти, но уголки губ были чуть приподняты.

– Вам же плевать, не так ли? – догадался я. – Если вам и жаль, то только от того, что вы лишились охотника и придётся искать нового. До чего же вы гнилой человек.


Хозяин  взглянул на меня, и глаза его сверкнули. Казалось, он вот-вот влепит мне, по меньшей мере, пощёчину. Однако он смог сохранить самообладание. Вздохнул и, обойдя стол, уселся в своё кресло.

– Я делю людей на два типа, – наконец произнёс он. – Тех, кто сам вершит свою судьбу или, во всяком случае, так считает, и тех, кто позволяет судьбе вести. Оба типа могут быть как деятельны, так и пассивны, но если первые готовы взять на себя ответственность, то у вторых вечно виноват кто-то другой. Долгое время я думал, что мне нужны именно первые – что называется, ответственные исполнители. Как Роксана. Меня даже позабавило, как она охотилась, пока ты валялся в доме. Интересно, ей самой не напомнило это об отце? Слушай, а ведь неплохая идея? Может быть, наркотиками станешь торговать, и сюда потянется всякий сброд. Дому это понравится. Ням-ням.


Я не ответил.

– Нет, – помотал головой. – Ты, конечно же, это делать не будешь. Ты ведь не такой. Впервые тебя увидев, я даже поразился, как раньше не догадался, что именно ты и тебе подобные нужны мне. Я ведь и сам… Впрочем, разговор не обо мне.

– Вот именно. Разговор о Роксане.

– Да, Роксана… Она принесла много пользы, очень много. Но ты всё же лучше, гораздо лучше неё. Видишь ли, она – охотница, а ты – приманка.


Стыдно признаться, но меня это заявление покоробило.

– Я тоже приводил людей.

– Да-да, – согласился Хозяин. – Но сколько раз? И потом, трофеи, если позволишь, были так себе. Самые сочные жертвы приводили тебя сами. Они находили тебя на улице и пытались помочь. Хорошие люди. Ты никогда не спрашивал себя, как они узнавали, куда тебя нужно вести?


Я попытался вспомнить, но не мог. Можно было и так догадаться. Хозяин закивал:

– Вот-вот. И после этого я – гнилой человек?


Хозяин смолк, и я тоже ничего не говорил. В комнате стояла гробовая тишина. Только в ней никто не умирал. Умирали в других. Умирала Роксана.

– Вы должны знать, как помочь ей, – наконец сказал я.

– Но я не знаю, – ответил Хозяин.

– Как такое возможно? Вы живёте здесь дольше всех и…

– Ты тоже здесь уже довольно давно и много ли сам знаешь? Дом кормится твоими соками, но, если ты приводишь к нему других, то он питается ими и делится с тобой, наверное, в качестве благодарности или, что скорее всего, мотивации. Чтобы ты приводил новых. Взрослых хватает на пару недель, женщин, кстати, чуть на дольше, ребёнка – на месяц. Видимо, беременных он любит больше остальных. Ладно, помечу себе где-нибудь.

– Если бы мы знали больше, то могли бы это остановить, – заметил я. – Вас что, никогда не интересовало, как возник это дом.

– Да какая разница?! – неожиданно взорвался Хозяин. – Всё, что мне нужно, я и так уже знаю. Всё, что мне нужно, чтобы… просто жить.


Я снова замолчал. Через некоторое время Хозяин поднялся с кресла и подошёл ко мне. Похлопал меня по плечу и сказал:

– Хватит притворяться, мальчик. Ты переживаешь не о Роксане, а лишь о том, что твой маленький мир радости и покоя, который, к слову, многие другие, подавляющее большинство, сочло бы адом – так вот он, этот мирок, дал трещину. А ты думал, вам не придётся отвечать за ваши грехи? Кто-то должен был за всё это ответить. Раньше отвечали другие. На их костях было построен ваше счастье. Так уж устроен этот дом, ведь он сам стоит на чьих-то костях. Хватит притворяться, – повторил Хозяин. – Ты знаешь, кто ты есть. Не сопротивляйся этому, и станет легче. А теперь иди. У Роксаны осталось совсем немного времени. Не трать его впустую.


Я вышел, но отправился не к Роксане, а в свою комнату. На кровать не ложился, потому что боялся уснуть. С другой стороны, сон избавил бы меня от тяжких раздумий. Так я и простоял, пока наконец не решился навестить Роксану.


Она лежала на кровати. Даже из прихожей было слышно, как тяжело её дышать. Ребёнок лежал в колыбельке и мирно спал. Он был чист и здоров. Вероятно, дом пока не испытывал аппетита к нему. Было кое-что повкуснее. «Ням-ням», – вспомнил я лицо Хозяина. Прошли уже недели с тех пор, как Роксана принесла ребёнка, а тот даже ни разу не заплакал. Будь он на самом деле здоров, давно бы умер от голода.


Я лёг рядом с Роксаной и обнял её. Она, кажется, не почувствовала этого, и не отозвалась, когда я прошептал её имя. Я лежал и слушал, как бьётся её сердце, с каким скрипом воздух вырывается из её рта.


Когда я проснулся, вся постель и моя одежда была в слизи. Из кроватки доносилось кряхтение. Я встал и подошёл, чтобы посмотреть, что происходит. Ребёнок ворочался и пытался подняться. Я несколько минут смотрел на него, а потом всё-таки взял его на руки и стал укачивать. Он посмотрел на меня и улыбнулся. У него были такие голубые глаза. Наверное, такие же остались в памяти Роксаны.


Вдруг ребёнок опять захныкал, и я начал его укачивать. Он протянул к моему лицу ладошку. На его пальцах появилась первая болячка. Я смотрел на него и гадал: дом поглотит его сам или с кем-то поделится. Я пытался, понять с кем. Со мной? С Хозяином?


Я накрыл лицо ребёнка рукой и держал так минут десять. Он повозился немного, но потом затих. Ладонь у меня была вся мокрая. Я посмотрел на неё и понял, что это были мои слёзы. Да, кто-то должен был ответить за всё это.


denisslavin

Показать полностью

Гниль

Я ждал и был готов, но, проходя квартал за кварталом, так и не встретил сопротивления. В какой-то момент мне даже показалось, что всё случившееся за последний месяц – морок, дурной сон. Люди проходили мимо, машины гудели, в ларьке торговец шавермой отчитывал помощника на своём, непонятном мне языке. Всё было таким обычным. Однако, как бы долго я не вглядывался в куски мяса на вертеле, аппетита так и не почувствовал.


Первый спазм случился спустя часов десять, а то и больше. Я был на вокзале, уже купил себе билет и сидел на скамейке в зале ожидания. Живот закрутило, но не слишком резко. Боли не было. Да только в этот же миг мне стало очень страшно. Никакой это не кошмар, понял я, а самая настоящая реальность. Как далеко не уезжай, дом не забудет тебя. Если хочешь жить, вернуться придётся.


От этой мысли стало ещё паршивее. Я поднялся и заходил по залу, впустую таращась на витрины. Возвращаться было нельзя ни в коем случае. Но голос в голове уже шептал: «Ты вернёшься, вернёшься». Держать себя в руках становилось всё труднее. Мне казалось, люди видят, что со мной творится неладное, и пристально наблюдают. Они все будто только и ждали, когда я выдам себя, сделаю какое-то неловкое движение. Хотелось убежать. Хотелось закричать. Хотелось заплакать.


Я вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Увидел неподалеку парочку курильщиков и подумал даже, отчего бы не стрельнуть сигаретку – вроде как, это помогает унять волнение. Я двинулся в их сторону, но поравнявшись с ними, пошёл дальше, прочь от вокзала. Шаг за шагом я был всё ближе к дому, к Хозяину.


При воспоминании о последнем я остановился. Вспомнил его лицо, улыбку и разозлился. Ну уж нет, подумал я, так просто меня не взять. В ближайшем магазине я взял бутылку водки и стаканчик, зашёл в подворотню, и там же откупорил её и влил в себя сразу двести грамм. Гортань и желудок обдало жаром, но я снова наполнил стаканчик и снова опрокинул в себя жгучее пойло. Я никогда прежде не пил, но знал, что, если влить в себя достаточное количество алкоголя, то ни идти, ни даже ползти уже будет невозможно.


Очнулся я на своей кровати. Как будто и не уходил никуда. Даже Роксана опять была рядом и смотрела на меня с грустной улыбкой.

– Дурачок, – сказала она.


После этого я ещё несколько раз пытался сбежать. Однажды я даже всё-таки сел на поезд. На вторые сутки меня так скрутило, что я готов был душу продать, лишь бы поскорее вернуться Собственно говоря, кажется, моя душа уже была продана.


Обычно, уходя, я пытался продержаться, как можно дольше. Максимум, на что меня хватило – четыре дня. Я был покрыт сыпью, почти ничего не видел и не слышал, и меня всё время рвало одним лишь соком из желудка. Каждый раз всё заканчивалось одинаково – я просыпался в кровати, а рядом была Роксана с протянутым стаканов воды, чтобы смочить губы.


Однажды она легла рядом со мной, положила голову мне на грудь и сказала тихо, почти шёпотом:

– Ты не понимаешь, что делаешь, или понимаешь, но всё равно делаешь? Эти люди, которые находят тебя на улице, приводят тебя и остаются здесь навсегда.


После этого она помолчала ещё несколько минут, давая мне время на размышления, но вдруг глубоко вздохнула, подтянулась к моему лицу и поцеловала в губы. Никогда прежде меня не целовали. То есть, мать, конечно, целовала меня в детстве, но это, разумеется, было совсем не то. Роксана буквально впилась в меня, засасывая язык до боли.


Потом, пока мы лежали в постели, она сказала:

– Больше не делай этого так часто. В смысле, это самое мы ещё будем делать, и часто, но сбежать больше не пытайся. Ты – молод, и тебе хватит двух-трёх взрослых в месяц.

– А ты? – спросил я. – Ты так и будешь убивать детей?


Роксана молча встала с постели, оделась, но перед уходом сказала:

– Я просто хочу жить.


С тех пор я ещё дважды пытался покинуть дом. Первый раз Роксаны рядом не было – как позже она призналась, из-за обиды –, а во второй мы снова занимались любовью.


Я обещал, что в моей истории хорошего не случится, но со стыдом признаюсь, что мне всё-таки было когда-то хорошо.


Мы с Роксаной жили в моей комнате. Дети, которых она приводила, находились в её, а куда Хозяин уводил моих, я не знаю. Наверное, они подыхали где-то на других этажах, пока Роксана жарко стонала подо мной. Одного ребёнка ей хватало на месяц, мне на тоже время нужны были двое мужчин или женщин. Раз в пару недель я отправлялся на охоту. Иногда встречал каких-нибудь пьянчужек или наркоманов, которые только рады были оказаться в доме, но мне был не по себе такой метод. Привычнее было покружить по району, пока не дом не составит меня без сил, а потом проснуться, зная, что всё уже сделано.


Роксана после совей охоты подолгу со мной не разговаривала. Первое время она сидела у себя в комнате и не открывала мне дверь, а позже приходила с книжкой в руке и сидела читала до самой ночи. Когда я ложился спать, она забиралась ко мне под одеяло, и мы… мы любили друг друга.


Кстати, про одеяло. При таком образе жизни моя комната стала сама по себе обрастать новыми вещами. Однажды утром я проснулся и обнаружил, что матрац устелен простынёй. Сначала подумал, что это Роксана позаботилась, но понял, что уж новые обои она за ночь поклеить бы не успела. У меня стало чисто, появился холодильник, кресло, розетки вернулись на место, окна теперь всегда были чистые, а весь пол застилал ковёр с густым ворсом.


Так прошло чуть больше трёх лет. Сами посчитайте, скольких жертв мы принесли Дому и угоду Хозяина. Тот, к слову, за это время ни разу не вторгнулся в нашу жизнь. Его всё и так устраивало. Да и чего греха таить – нас с Роксаной всё тоже устраивало, более чем. Вам, пожалуй, это покажется дикостью, но мы были счастливы. Да-да, пара кровопийц, погубившая сотни человеческих душ, существовала почти без угрызений совести. Нам было чем оправдаться: мы просто хотели жить.


Но однажды Роксана долго не приходила ко мне. Незадолго до этого она вернулась с охоты, но с тех пор прошло слишком много дней. Я уже привык, что ей нужно время побыть одной – я же говорил, что полностью избавиться от чувства вины у нас не получалось –, поэтому ждал и ждал, но всё-таки не выдержал и пошёл к ней в комнату. Стучал в дверь, звал Роксану, но слышал лишь, как она стонет и плачет. Я продолжал ждать и каждый день ходил к её комнате. Однажды она всё-таки не выдержала и ответила на мои просьбы открыть дверь.

– Уходи! Уходи, прошу тебя.


Голос у неё был скрипучий, как у старухи. Я вспомнил, как она бродила по коридору, седая и беззубая, с белесым взглядом и сморщенной кожей. Я продолжал стучать в дверь, и Роксана наконец открыла мне. Я увидел то, что и ожидал. Но услышал то, что предсказать было невозможно.


Прежде я несколько часов уговаривал Роксану рассказать, что происходит. Ребёнок, которого она украла в этот раз, лежал в кроватке и гугукал. Это был мальчик, пухлый, розовощёкий младенец в голубом комбинезоне. Ему, кажется, было жарко, и я, преодолевая брезгливость и стыд, раздел его, чтобы он не заплакал, и заметил небольшую странность.

– А почему на нём ни одной болячке? Ты же говорила, что они за первую неделю покрываются сыпью?

– Я не знаю! – выкрикнула Роксана и пустилась в рыдания.


Я принялся её успокаивать, и через минут десять-пятнадцать она, уткнувшись мокрым от слёз лицом мне в плечо, прохрипела:

– Я беременна.


denisslavin

Показать полностью

Гниль - 5

Я приподнялся на локтях, и край одеяла упал с меня, оголив живот. Сыпь исчезла. Совсем недавно я своим видом напоминал прокажённого, а теперь от болячек и язв не осталось даже шрамов. Я с удивлением посмотрел на Роксану.

– Да, – кивнула она, поняв мой взгляд. – Я видела, до какого ужаса ты себя довёл. То есть, не ты, конечно, но… в любом случае, всё прошло.

– Как? – я до сих пор не мог поверить в произошедшее чудо. Впрочем, это слово обычно употребляют, когда происходит нечто доброе, хорошее. В моей истории, если вы до сих пор не поняли, ничего доброго и хорошего не будет.

– Неужели ты даже не догадываешься? – спросила Роксана.


Я задумался было, но почти тут же сдался, вздохнул и улёгся на подушку, глядя в потолок.

– Ничего уже не понимаю, – произнёс я. – Ты, вроде, сама хотела что-то рассказать. Так, давай, вперёд. Я весь во внимании.


Роксана поднялась с места и наполнила стакан жидкостью из какой-то бутылки. Потом она вернулась на место, отпила немного и наконец заговорила.

– Я не помню всего. Некоторые моменты будто вчера случились, а некоторые затерялись в памяти, скрылись, окутанные дымом. Помню мать и отца, но не их лица, а лишь голоса, какие-то слова, обрывки фраз. Помню, что у меня был младший братик. У меня было много братьев и сестёр, но я даже не знаю, сколько. А его помню, – широкая улыбка на миг озарила смуглое лицо Роксаны, обнажив белоснежные ровные зубы. – Он был самый младший. Обычно он спал у меня на коленях, а люди бросали нам деньги. Потом он вырос, и мне дали другого мальчика. Кожа у него была белая-белая, а глаза голубые. Я хорошо это запомнила, хотя всего пару раз видела его глаза открытыми. Я ходила с ним по улицам, а он сопел у меня на плече, тихо-тихо, даже не шевелясь. Приходилось самой закидывать его ручки себе на плечи и держать так, чтобы они не спадали. Мать объяснила мне, как это делать. Она же рассказала, что надо говорить людям. Отец со мной почти не разговаривал. Он всё время был дома, то и дело перебирал какие-то мешки и пакетики, а к нему приходили какие-то люди забирали их и давали деньги. Иногда приезжала полиция. Помню мужчину в маске, который схватил мен за волосы и прижал к полу.

– В маске? – спросил я.

– В форме и маске, в такой вязанной…

– В балаклаве, – догадался я.

– Может быть. Их было много. Помню, с каким звуком бились стёкла в наших окнах. Кажется, я сильно испугалась. Они задавали какие-то вопросы. Потом отца, маму и кого-то из братьев увезли. Остальные мне ничего не сказали, но я больше не хотела жить с ними. Не хотела продолжать заниматься всем этим, – Роксана усмехнулась. – Позже я встречала многих людей. Мужчины разрешали у них ночевать, некоторые давали деньги, угощали едой. Бутылки. Помню много бутылок. Толстая женщина с жёсткими как мочалка волосами. Она смеялась, раскрыв рот. В руке у неё был пластиковый стаканчик. Было много пластиковых стаканчиков. Ещё один держала в руке другая женщина. Она сидела в стороне ото всех и тихонько раскачивалась вперёд-назад, вперёд-назад. Лужи. Какие-то комнаты. Мужчины. Очень много. Потом был Хозяин.


На этом месте рассказа Роксаны я снова приподнялся на кровати.

– Ты помнишь, как встретил его впервые? – спросила она.


Я машинально кивнул, но после задумался и уже не был так в этом уверен.

– А я не помню, – продолжала Роксана. – Было холодно, дул ветер и валил снег. Дом стоял в полной темноте. Хозяин держал меня за руку. Он привёл меня в комнату. Тогда она выглядела в точности как эта. Хозяин уложил меня на кровать, и кажется, я проспала целую вечность. Очнулась уже на улице. Помнила только слова Хозяина: «Не вздумай возвращаться, пока не стемнеет».

– Пока стемнеет? – удивился я. – Тогда был другой комендантский час.

– Это не комендантский час, дурачок. Хозяин просто говорит, когда ты должен быть дома, а когда должен выходить на охоту.

– На охоту?

– Я называю это так. Хозяин говорит по-разному: прогулка, работа, игра. Но в сущности это именно охота. Раньше я этого не признавала. В первый раз даже не знала, что мне делать, всё – по наитию. Когда я увидела того мужчину, сразу почувствовала, что он мне как раз и нужен. И он, кажется, тоже что-то чувствовал. Во всяком случае, поддался очень легко. Мы пришли ко мне в комнату и занялись любовью. Утром я снова ушла, а, когда вернулась уже с другим мужчиной, его уже не было.

– Второй мужчина тоже пропал?

– Да. Они все пропадали.

– Куда?

– Спроси у Хозяина. Думаю, он переносил их в другие комнаты. Навреное, он специально прятал их в самом начале, чтобы я не видела, как… – Роксана замолчала на секунду. – Однажды я увидела на улице девочку. Был какой-то праздник. Вокруг ходили люди, смеялись, целовались, кричали, прыгали. А эта девочка стояла совсем одна и озиралась по сторонам. Она улыбалась, немного нервно, но всё же испуганной не казалась. Она ещё не поняла, что потерялась. А я поняла. Подошла к ней и пощекотала за шею. Она сначала ойкнула, а потом увидела меня и рассмеялась, – Роксана и сама улыбнулась вдруг, а затем снова продолжила говорить холодным тоном. – Пока она была здесь, я могла не выходить из дома целый месяц. Хозяин сказал, что ей придётся жить у меня в комнате. Наверное, решил, что я уже готова. Ещё бы – я ведь сама привела ребёнка и даже не спорила с ним. Лежала на кровати и иногда поглядывала в угол, где спала девочка. Я постелила ей одеяло у батареи. Не хотела, чтобы она мёрзла. Не хотела, чтобы ей было больно.


Роксана опять замолчала, и теперь уже на целую минуту. Мне пришлось просить её о продолжении рассказа.

– Что было дальше?

– Дальше, – она вздрогнула. – Дальше… я очнулась и поняла, что всё кончено. Только глаза открыла, а уже знала – скоро придётся идти на охоту. Потом поднялась, увидело одеяло в углу… оно всё было в какой-то слизи… хотя почему в какой-то? – Роксана злобно усмехнулась. – Эта слизь всё, что осталось от… С тех пор я привожу только детей.


Роксана снова замолчала. На этот раз меня уже не волновало, была ли её история окончена или нет. Я услышал достаточно.

– Ты убила её, – произнёс я.


Роксана по-прежнему хранила молчание. Она смотрела в окно, но прятала взгля, не плакала – будто просто любовалась пейзажем. Толя был прав – эта тварь заслуживала смерти. В этом доме многие заслуживали смерти.

– Ты убивала детей! А того, что я видел… он тоже мёртв?


Роксана не ответила. Впрочем, необходимости в этом не было. Я резко подянлся с кровати стал собирать свои вещи. Теперь моя соседка наконец подала голос, но всё так же, не глядя в мою сторону.

– Куда ты собрался?

– Подальше отсюда.


Она улыбнулась.

– И, наверное, сообщишь обо всём в полицию или что-нибудь в этом духе?


Я на секунду остановился, а потом сказал:

– Может быть. А может быть, нет.

– Надо же, – удивилась Роксана. – И что, даже друзей своих найти не попытаешься?


Я снова замер. Вспомнил Толю. Вспомнил, как кричал тот парень в лифте.

– Они мне не друзья, – наконец ответил я и продолжил одеваться.


Роксана помолчала секунду-другую, а потом произнесла:

– Даже если тебе от этого легче, выбраться ты отсюда всё равно не сможешь.

– Это ещё почему? Хозяин меня не остановит. Он же не может охранять каждое окно в шестнадцатиэтажном здании.

– Ему и не придётся.

– Ай, – отмахнулся я. – Не понимаю, что ты несёшь.

– Это потому что ты не слушаешь. Хотя бы взгляни ещё раз на себя. Думаешь, силы вернулись к тебе просто так, сами по себе, – Роксана поднялась и, подойдя ко мне, пристально взглянула в глаза. – Это твоя плата за удачную охоту.


Я уже накидывал на себя куртку.

– Бред. Я никого сюда не приводил. Они сами пришли.


Я повернулся к выходу и пошёл, но на пороге услышал, как Роксана прыснула со смеху.

– Чего радуешься?

– Вспомнила, как сама пыталась уйти, – ответила она и посерьёзнела. – Каждый раз думала, что уж теперь-то точно получится.


В ответ я хлопнул дверью и зашагал по коридору. Хозяин мог караулить меня где угодно, поэтому приходилось идти осторожно, не спеша. На лестнице я, прежде чем спуститься, на очередной пролёт, хорошенько оглядывал его и прислушивался. Однако на там, ни уже в холле мне так никто и не встретился.


Дверь всё так же была открыта на распашку. С улицу в помещение било ярким светом. Я чуть было не побежал к выходу, но вспомнил слова Роксаны, всё, что она рассказала, и резко остановился. Огляделся, посмотрел наружу, посмотрел в коридор, где была комната Хозяина. Если Роксана сказала правду, то мне отсюда никак не выбраться. И в то же время, если она, опять же, сказала правду, выбраться отсюда просто необходимо. Я ещё раз оглянулся и пошёл к выходу.



denisslavin

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!