VMHasanovich65

На Пикабу
поставил 147 плюсов и 3 минуса
отредактировал 0 постов
проголосовал за 0 редактирований
Награды:
5 лет на Пикабу
7766 рейтинг 24 подписчика 4 подписки 36 постов 14 в горячем

"Моя ты хорошая!.."

Он попал в больницу после автомобильной аварии. Возвращался на недавно приобретенной иномарке из аэропорта, машина буквально летела над трассой. И вдруг переднее колесо на полной скорости пошло «на выстрел». Он пробил головой лобовое стекло, ласточкой вылетел на обочину и потерял сознание. Машина всмятку, сам не лучше: нога сломана в нескольких местах, одна рука не работает, ребра полопались, ухо на «ниточке»...

И вот лежит на спине, не пошевелиться, ни в полную силу вздохнуть.

- Какая машина была! – стонет он не то от не оставляющей его боли (к переломанной ноге для вытяжки подвешен груз), не то от жалости к загубленной технике. За ним ухаживает жена, невысокая, неспешная в разговоре и походке. Она не отходит от него ни на шаг с того дня, как ее шелапутный муж попал в больницу. Вроде нянечки при нем, но куда заботливее и терпеливее.

- Не пе-ре-живай, - врастяжку говорит она. – «Оку» купим.

- Да на ... ее, «Оку» эту, - одновременно стонет и смеется он. – Когда в нее сядешь, уши наружу.

Тут он вспоминает про свое пришитое ухо.

-Ты скажи им, пусть чего-нибудь сделают с ухом, мокрит все время.

Жена поднимается со стула, отставляет в сторону какое-рукоделие и идет за медсестрой.

Начинается обход. В палату входит группа медиков, все в белом как ангелы: заведующий отделением, старшая медсестра, два врача, несколько медицинских сестер. Из нас троих в особом внимании на сегодня нуждается автопострадавший. Врач расспрашивает его об ощущениях.

- Все время болит, - жалуется он. – Когда меня в Красноярск-то отправят?

- Вот когда рана затянется, тогда и отправим, - терпеливо втолковывает ему врач.

- Так у меня же корка уже была, сорвали зачем-то, - раздраженно говорит страдалец. – Как специально.

- Это не та корка, это был струп. Надо немного подождать.

Обход следует дальше.

- Ну, если узнаю, что меня не везут в Красноярск только потому, что у больницы денег нет, я им покажу, - ругается он. – Я же им говорил, что готов ехать за свой счет. Так нет, держат.

Посмотрев немного телевизор, он начинает стонать и материться.

-Сходи, пусть поставят укол, - требует он у жены.

Та молча идет к медсестре. Возвращается, потом идет в магазин за продуктами. Уколотый муж в это время ненадолго засыпает. Просыпается, жена его кормит и поит. Потом он начинает размышлять, правильно его лечат здесь или неправильно. Удивительная особенность наших больных: они всегда знают о своих болезнях больше, чем врачи, как и о методах и способах их лечения. Остается только удивляться, для чего они тогда все же периодически укладываются в больницы?

Я прокапываюсь и ухожу домой.

На следующее утро застаю своего соседа громко храпящим после наркоза: ему что-то сделали с ногой, и теперь она, распухшая и оголенная, не просто лежит на жесткой больничной койке, а покоится на небольшой подставке. Из стопы в районе пятки торчит стержень, на котором крепится тросик. Все понятно – та же вытяжка грузом, только в другой позе.

Автострадалец спит недолго. Просыпается еще полупьяный от наркоза, жена – она как всегда рядом, смачивает его губы минералкой. Неожиданно он перехватывает эту натруженную руку и покрывает ее поцелуями. Мы, сопалатники, не веря своим ушам, слышим следующий страстный монолог, видимо, для связки перемежаемый ругательствами:

- Моя ты хорошая, мля, что бы я без тебя делал! – ворочая непослушным языком, бормочет он. – Вот только выздоровею, мля, все сделаю, чтобы ты у меня ни в чем не нуждалась, чтобы никогда не страдала.

Жена потрясенно молчит.

- Пяточки твои буду целовать! – продолжает мычать он. – Никому никогда тебя не уступлю, мля! Никого мне не надо, ты у меня, мля, одна.

- Да? А в Зе-лено-горске? – наконец приходит она в себя и смахивает вытекшую слезинку.

- Да кто тебе сказал, мля? – страстно булькотит он, как голубь на чердаке. – Никогда, никого и нигде. Клянусь, мля!

Остальные обитатели палаты делают вид, что ничего не слышат, хотя прекрасно понимают, что стали невольными свидетелями самого настоящего признания в любви. Пусть выраженного таким вот способом. Но – от чистого сердца. Хотелось плакать.

А он окончательно проснулся. И заканючил:

-Иди, пусть уколют. Болит, мля!

И она, любящая и любимая пошла мимо нас, высоко подняв голову...

Показать полностью

По грибы

Грибы у нас пошли. Ну и мы пошли по грибы. С внуком. Он впереди бежит – кусты только потрескивают.

- Деда! – кричит. - Я гриб нашел!

- Нет, Игореша, - говорю. – Этот гриб плохой.

Конечно, поганка тут же получила сандалем.

- Стой! – кричу. - А вот этот не бей.

- Почему? – внук опустил ногу. - Он же тоже поганка. Такой же белый.

- Не, белый вон тот, под кустиком, - поясняю. - А этот груздь называется. Так что в корзинку его. И белый тоже возьмем.

- Деда, да какой он же он белый? – сорвав коренастый темный гриб, вертит его в руке наследник. - У него вон шляпка какая коричневая.

- Ну, белый – потому что… потому что благородный, - просвещаю я Игоря.

А внук уже убежал в самую чащу леса и звонко кричит оттуда:

- Ой, деда, глянь, какая смешная толпа грибочков! Друг по дружке на пенек лезут!

Так, добытчик наш, похоже, опят нашел! Люблю я эти грибочки – сухие, чистенькие, и всегда оптом растут.

- Вот молодец! – довольно бормочу, я вынимая из кармана перочинный нож. – Эти дружные ребята называются опята! Запомнил? Дай-ка я их аккуратненько ножичком срежу, и в корзину.

Нет, не угнаться мне за этим неугомонным парнем! Опять на весь лес раздается его ликующий голос:

- Деда, а этот брать? Фу, какой склизкий! У него что, насморк?

- Фу, внучек, подожди, я передохну маленько… - отдуваясь я, усаживаясь прямо на траву у найденного Игорешкой гриба. - О, это хороший гриб! Масленок называется, Он и должен быть немного скользким – запомнил: скольким, а не склизким? Ба, а вот и сморчок! Вроде не его сезон, а вот торчит тут. И его в корзинку!

Где-то недалеко строчит короткими очередями дятел, задумчиво кукует кукушка.

Игорешка широко зевает:

- Деда, я что-то спать хочу. Пошли домой, а? Вон и корзина у нас уже полная, и в кепку ты уже натолкал грибов.

Понятно - наглотался парень кислорода! У меня во всем теле тоже приятная истома.

- Вот я старый гриб! – хлопаю я себя по коленям и с кряхтеньем начинаю привставать с земли. – Так увлекся этой тихой охотой, что совсем внука своего загонял. Ну, пошли скорее домой, хватит нам петлять по лесу.

- Деда, как ты себя назвал? Что ли, ты тоже гриб?

Внук бежит по тропинке уже впереди меня, причем задом наперед.

- Ох, внучек, гриб! – сокрушенно подтверждаю я. - А ведь был орел! Ну, полетели! А то бабуля заждалась нас...

И мы «полетели» на дачу, где нас уже ждала бабуля: неугомонный Игорешка, мелькая подошвами сандалий, галопом во все лопатки, и я - легкой иноходью, перемежаемой дряблой рысью…Эх, а ведь были и мы рысаками!


Фото из инета

По грибы Лес, Урожай
Показать полностью 1

Между небом и землей

Петрович проснулся с тяжелой головной болью.

«Эх, не надо было вчера мешать водку с пивом!» - с раскаянием подумал он (в который уже раз). И тут в черепной коробке у него что-то взорвалось, и Петрович под оглушительный звон в ушах устремился в кромешной мгле к какой-то светлой точке.

«Ни фига себе, лечу куда-то!» – отстраненно подумал Петрович.

И внезапно догадался: да это же он дуба дал! А светлая точка все расширялась и становилась ярче. И скоро Петрович с удивлением обнаружил себя в хвосте огромнейшей очереди, змеившейся на поверхности небес.

Перед ним стоял кто-то очень худой и рыжий и знакомым жестом нервно чесал пальцами одной босой ноги волосатую икру другой.

Рыжий обернулся. И Петрович заулыбался: точно, Иван Сахнюк. Он работал трактористом в райжилкомхозе, жил недалеко от Петровича. Но потом куда-то пропал.

- Ты как здесь? – спросил Петрович Сахнюка, пожимая ему руку.

- Да как? Ехал поддатым на тракторе, свалился с моста в реку… - пожаловался Иван. – Захлебнулся, на фиг! Сам-то как сюда, Петрович?

Петрович, досадливо дернул плечом:

- Считай, что тоже захлебнулся. Ты мне скажи, долго здесь торчать-то придется?

- Да говорят, некоторые уже по несколько лет топчутся. Ты знаешь, скоко здесь народу? Миллионы! Подожди, вон как раз Аркашу-блатаря опять в конец очереди архангелы волокут. Помнишь его?

И точно, два дюжих типа в длинных хламидах и со светлыми радостными лицами, треща крыльями, проволокли по воздуху болтающего босыми ногами грузного мужика, и свалили его к ногам беседующих.

- Ффу! – сказал мужик, потирая ушибленный крестец. – Опять двадцать пять! Да когда же этот беспредел кончится, а?

Петрович узнал их поселкового урку Аркашу, убитого черт знает еще когда в пьяной драке.

- А, Петрович! И ты преставился? – нисколько не удивился он, увидев Петровича, и деловито высморкался вниз, под облако. – Ну, жди своей очереди. Тут, земеля, не все так просто.

- А ну расскажи.

- Да я же в последней драке двоих зарезал. А потом уж меня колом по голове. Вот за это душегубство меня каждый раз архангелы, чтобы им пусто было, в конец очереди передвигают. Уже пятый год так…

- Во, глянь-ка! – радостно перебил его Сахнюк. – Юрка Ибрагимов! Да как-то странно он выглядит.

- Здорово, Юра! – приветливо сказал Петрович. - Ты чего это… какой-то некомплектный?

- Здоровей видел! – угрюмо ответил Ибрагимов. - Чего, чего! Под поезд попал, перерезало вот.

- Гляньте-ка, мужики! – заблажил Аркаша. - Наш глава пожаловал! Три дырки в груди.

- Никак, грохнули все же делягу, - с сочувствием сказал Петрович, и тут же фыркнул возмущенно.

- Ты глянь, чего-то архангелам шепчет! Вот сволочь, и здесь, наверное, хочет без мыла пролезть. Не выгорит!

- Это у него-то не выгорит? - хохотнул Иван Сахнюк. - Вон, смотри, архангелы уже полетели с ним в начало очереди. А ты, Юрка, чего в нашем конце стоишь? Ты же, получается, как мученик загнулся, так ползи вперед.

- Если бы! - вздохнул Ибрагимов. – Я, когда рельсу отвинчивал, прозевал поезд-то. Так что и сам вот сюда вознесся, и еще человек сорок с собой прихватил. Веришь, нет - чуть самосуд мне по дороге сюда не устроили! Совсем бы меня порвали, да конвой заступился. Ну, эти, которые с крылами. Дескать, не трожьте его, с ним на том свете и так такое сотворят!... Ну, мы это еще посмотрим. Не верю я, мужики, во всю эту чертовщину.

- Слышь, корефаны! – отвлек собеседников неугомонный Аркаша. – А вы заметили, что только в нашенскую, рашенскую часть очереди все мужики, считай, молодыми поступают. А вот соседи, гляньте – что немцы, что, итальяшки, япошки там всякие, америкосы - сплошь развалины. Прямо мумии ходячие. То ли дело мы – кровь с молоком! Мужики еще хоть куда!

- Хоть куда! – эхом повторил за ним Петрович, заплакал и… пришел в себя.

Он лежал на полу, рядом валялась не открытая даже бутылка пива. Петрович потянулся было к ней дрожащей рукой, но вспомнил, где только что побывал, помотал гудящей головой и потянулся к телефону.

«Нет, позвоню-ка я сначала в скорую, - подумал он. – Пусть еще разок откачают, а там видно будет»…

Между небом и землей Попал, Рассказ, Текст, Длиннопост
Показать полностью 1

Бешбармак

А побалую-ка я своих домочадцев и друзей  бешбармаком! Тем более что готовится это блюдо очень просто.

Многие наверняка знают, что оно широко распространено в Казахстане и Башкортостане. Хотя им также не прочь полакомиться и мои соотечественники — татары. Поэтому и называется оно немного по-разному: бесбармак, бешбармак, бишбармак. Но суть всех названий едина — в переводе на русский сие кушанье означает «пять пальцев». То есть угощаться бешбармаком можно при помощи рук.

Но этот обычай уходит корнями в глубокое прошлое, когда и со столовыми приборами, и с водой для их мытья был напряг, особенно в среде степняков. Сегодня бешбармак едят вполне цивилизованно, с использованием ложек и вилок, кому как сподручней. Но для начала его надо всё же приготовить. Рецептов бешбармака на самом деле совсем немного. И готовить его, на мой взгляд, совсем просто.

Для этого нужно:

- жирная баранина на разрубленных костях (на человек 5-6 - килограмма два);

— обычное тесто (полкило муки, яйцо, вода);

— головки 3—4 лука, укроп, петрушка, перец, соль.

Мясо надо варить в большой кастрюле долго и на медленном огне, пока оно не начнёт сваливаться с костей. Да, насчёт мяса. Если нет под рукой баранины, сойдёт и говядина (но, опять же, как вы понимаете, на кости — для навара). На худой конец, бешбармак варят даже из гуся!

Я много лет жил на севере, в Эвенкии, и у нас была проблема с названными видами мяса. Но вполне сходила и оленина. Во всяком случае, я готовил бешбармак из мяса ДСО (дикого северного оленя).

Поскольку оленина в моём холодильнике не переводилась, то бешбармак у меня дома был практически дежурным блюдом. И когда я доводил его до ума, собаки на улице сходили с ума — запахи через форточку обволакивали полпосёлка. Думаю, непросто приходилось и соседям.

Но вернёмся к столу.

Пока мясо, тихо побулькивая, доходит до кондиции, раскатаем два-три сочня (лепёшки из теста) практически до толщины газетного листа. И оставим подсыхать. Нарежем полукольцами лук, накромсаем зелени.

Готовое мясо вынимаем шумовкой и кладём в большую миску, пусть немного остынет. В это же время добавим огня, лепёшки порвём руками в клочья, как Тузик грелку (ну, кто-то режет его на аккуратные ромбики, я же предпочитаю вот такой первобытный способ), побросаем это дело в кипящую воду и, пару разу мешанув шумовкой, снимаем кастрюлю и ставим в сторонку — сочни тонкие и сами дойдут.

Тут же в небольшую кастрюльку (ну, там на литр-полтора) отливаем бульон, бросаем в него наструганный лук, солим, перчим — это и есть наш туздук — рассол, — и ставим на освободившуюся конфорку, пусть потомится до начала кипения. Остывшее мясо режем на небольшие куски (чтобы помещались целиком в рот) и…

Стоп, стоп! Вот сейчас можно вознаградить себя за основную часть выполненной работы. Граммов сто под разваренное мясо с лучком и зеленью — в самый раз. Как, хорошо пошло? Да уж, плохого я вам не посоветую!

Кстати, кинем уже кусочек-другой мяска и коту, а то он скоро у нас охрипнет от голодного ора. А теперь поехали дальше.

Берём заранее приготовленное большое металлическое или керамическое блюдо и выкладываем в него выловленные шумовкой из бульона сочни ровным слоем, поверх — мясо, сколько поместится, но чтобы по краям было видно тесто. И несём бешбармак в гостиную, где уже собрались домашние и гости с урчащими желудками.

Не обращая внимания на их радостные вопли, поливаем мясо сверху туздуком, посыпаем зеленью, ставим также рядом с каждым участником застолья по чашке с горячим бульоном.

И водочки, водочки, конечно! Под это блюдо её можно выпить чёрт знает сколько и при этом практически не запьянеть.

Ну а с другой стороны — если не пьянеть, то зачем зря переводить спиртное? Так что всем — по сто граммов, не более. И приятного аппетита!

Бешбармак Рецепт, Смак
Показать полностью 1

"Бутылоська

Эвенкия. В 70-е годы в период очередного периода обострения борьбы с пьянством и алкоголизмом рейдовая милицейская бригада по чьей-то кляузе приплыла на катере по Угрюм-реке из окружного центра Тура в одно из тунгусских поселений.

Высадившись на пустынный берег рано утром, милиционеры поднялись в село, нашли председателя сельсовета и вместе с ним направились к месту проживания нарушителя антиалкольного закона.

На остервенелый лай собак из невзрачной бревенчатой избенки выскочил заспанный и явно похмельный хозяин по имени Ануфрий.

— Веди, хозяин, в дом, покажешь, где у тебя самогонный аппарат, — ласково сказал старший группы, капитан.

— Нету у меня никакого аппарата, — пропищал вдруг неожиданно тонким голосом хозяин, конфузливо прикрывая ладошкой черную дырку во рту на месте передних зубов.

Аппарата у него и в самом деле не оказалось, как его ни искали. Но зато в спальне за спинкой кровати была обнаружена сорокалитровая молочная фляга. Капитан открыл крышку, и в нос ему тут же шибанул резкий сивушный запах поспевшей браги.

— Ядреная! — крякнул капитан. — Все, Ануфрий, начинаешь с сегодняшнего дня трезвый образ жизни. Выносите, мужики, брагу во двор и выливайте ее к чертям собачьим.

— Постой, насяльник! — вдруг просительно прошепелявил все это время молчавший Ануфрий. — Мозьно, я в бутылоську отолью бразки? Баська трессит, похмелиться надо бы!

— Ладно, отливай, — милостиво сказал капитан, закуривая. — Но только одну бутылочку!

— Я мигом! — засуетился Ануфрий. Он резво прошлепал босыми ногами в чулан. А когда вернулся, у всей рейдовой группы отпали челюсти. Ануфрий в одной руке держал резиновый шланг, второй сжимал за горлышку огромную, литров на десять, бутыль, в которой обычно хранят кислоту для аккумуляторов.

— Я сисяс, музики, — бормотал он, торопливо втыкая один конец шланга во флягу, а противоположный впихивая себе в рот. И буквально на глазах у всех розовея, Ануфрий сделал несколько крупных глотков из шланга, прежде чем вставить его в горлышко принесенной им посудины. Милиционеры оторопело наблюдали за манипуляциями Ануфрия.

Первым за живот схватился капитан.

— «Бу… бутылоська!» — всхлипывая, простонал он. — Ну ни хрена себе «бутылоська», а?

Вслед за ним, придя в себя, загоготали и остальные члены рейдовой бригады.

Посудину у находчивого Ануфрия отбирать не стали — капитан ведь сам позволил ему отлить зелья в «бутылочку». Правда, и заполнить ее Ануфрию позволили лишь на четверть, здраво рассудив, что и двух-трех литров бражки для опохмелки ему хватит за глаза…

Показать полностью

Повестка

- Кто там?

- Откройте, мы из военкомата!

- С каким еще автоматом?

- Да не с автоматом мы, не с а-вто-ма-том!

- А, так вы с матом? Нет, не пустим, у нас матом не ругаются!

- Да кто ругается? Никто не ругается! Откройте, мы из военного комиссариата!

- Откуда, откуда?

- Да из военкомата же!

- А, из военкома-а-та! Так бы и говорили. А что вам нужно?

- Да не что, а кто. Куфайкин И. С. здесь проживает?

- Ну, здесь.

- Так откройте, мы к нему.

- Зачем это?

- Так ему повестка!

- Какая еще поездка?

- Да не поездка, а повестка! Хотя правильно: сначала повестка, потом поездка.

- Какая еще поездка?

- Ну, в армию же.

- Не, никуда он не поедет.

- Как это не поедет? Все поедут, а Куфайкин И.С. не поедет?

- Таки не поедет!

- Это почему?

- А нет его дома!

- А где он?

- А за хлебом пошел!

- А когда будет?

- Через неделю.

- Точно через неделю?

- Точно, точно!

- Ну, ладно, мы придем через неделю.

Прошла неделя. Снова:

-Кто там?

- Мы из военкомата, откройте!

- А, проходите, проходите, гости дорогие!

- Спасибо! А что вы это нам с порога водку предлагаете?

- А выпейте за здоровье нашего дорогого внука, сына и брата Куфайкина Ибрагима Соломоновича!

- Нет, мы на службе! Вот вам повестка, уважаемый Иб… Ибрагим Соломонович.

- Оставьте себе, товарищ прапорщик! А вот вам мой паспорт.

- Зачем? У нас в военкомате сдадите. А пока распишитесь в получении повестки.

- Нет уж. Сначала вы посмотрите в паспорт!

- Ну, и что там?

- Да вы на дату моего рождения смотрите.

- Да чего мне смотреть? Я и так знаю, что тебе пока двадцать шесть лет. Еще не поздно долг Родине отдать!

- Да нет, товарищ прапорщик, вы число и месяц рождения видите?

- Ну и что?

- А то, что это вчера мне было двадцать шесть лет. А сегодня с утра мне – уже двадцать семь! Да вы выпейте, выпейте, не стесняйтесь.

- Ну, тогда с днем рождения тебя, падла!


Рисунок из интернета

Повестка Армия, Откос от армии, Длиннопост
Показать полностью 1

Чуть не убили

Наверное, каждый из нас хоть раз в своей жизни да произнес эти слова, чудом выскочив из ситуации, угрожавшей жизни. Сам я недавно отметил круглый юбилей, оглянулся на прожитое, вспомнил кое-что, и с запоздалым ужасом подумал: а ведь я запросто мог не дожить до этого своего юбилея. Как, кстати, уже треть моих одноклассников. Сейчас я понимаю, что за прошедшие годы смертушка не раз и не два обдала меня своим ледяным дыханием, но в последний момент нашлось, видимо, кому заступиться, почему я и могу сегодня писать эти строки.

Самый первый такой случай настиг меня в таком возрасте, что сам-то я об этом решительно ничего не помню. Но о том происшествии частенько вспоминала моя мама, и каждый раз костерила отца и благодарила Бога, что оставил меня, ее первенца, в живых. А произошло вот что. Мне было всего три или четыре месяца, я еще даже и не сидел (ну, ну – как вам не стыдно, друзья: на пятой точке!). Отец очень любил меня тетешкать – то есть как бы подбрасывать на руках. И вот в один из таких приступов отцовской нежности ему пришло в голову поднести меня к натянутой через всю кухню бельевой веревке, а я как будто только ждал этого и уцепился за нее обеими руками.

Отец потянул меня от нее – я не выпускал веревки. Тогда батя приспустил руки, на которых я у него сидел, вниз – я не отцеплялся.

- Вот зараза, какой цепкий! – пробормотал мой папашка. – А так?

И на мгновение убрал от меня руки. Я висел!

- Мать, смотри: висит! – восхищенно заорал отец, повернув голову к накрывающей стол матери. На это у него ушла секунда. Может, две. Но их хватило, чтобы я почувствовал себя уставшим («что я вам, акробат, что ли?»), и разжал пальцы. Батя обернулся на глухой стук. И нашу хату огласил тройной рев: мой, отца и матери.

Потом я затих и посинел. Еще бы: практически грудной младенец грохнулся на пол почти с двухметровой высоты. Меня, видимо, спас половичок. Он был хоть и не толстый, но не дал расколоться моей черепушке. И удивительно – я оклемался!

Потом жизнь моя протекала вроде бы без особых происшествий. Но затем два раза подряд я вновь оказывался на грани жизни и смерти. Первый раз - это когда тринадцатилетним пацаном решил переплыть Иртыш.

Он у моей деревни не особенно широкий, может быть, метров триста-четыреста. Но течение у Иртыша достаточно сильное, и с учетом того, что тебя во время заплыва сносит далеко, приходится в общей сложности преодолевать не меньше километра. Для взрослого это, может быть, и пустяк (хотя не для каждого – нужно все-таки иметь хорошие навыки в плавании, чтобы преодолеть столь серьезную реку), а для пацана такой заплыв – большое испытание.

Я сначала долго тренировался на другом водоеме – нешироком пойменном озере Долгое, переплыв его несколько раз подряд без роздыху. И потому в один прекрасный июльский день на ту сторону, уже Иртыша, я переплыл без особых проблем, «на махах». Когда уставал, плыл боком, на спине, «солдатиком». Но долго отдыхать было нельзя – течение могло снести меня, черт знает куда. Я и так уже не видел пацанов, с кем пришел на рыбалку в тот день и кто стал свидетелем моего героического заплыва – меня снесло за поворот.

Спустя минут сорок я все же нащупал ногами илистое дно и на цыпочках, пока еще по горло в воде, пошел к пустынному берегу, заросшему в десятке метров от песчаной полосы тальником и шиповником.

Когда выбрался на сушу, у меня от слабости дрожали ноги, от холода прыгали губы, хотя день был жарким. Я упал на горячий песок и неподвижно лежал минут двадцать, отогреваясь и набираясь новых сил для возвращения назад. Меня кусали комары, жалили

оводы, но сил отбиваться от них почти не было. И я с отчаянием и страхом думал: а как же я вернусь обратно, если не могу пошевелить ни рукой, ни ногой? Они у меня стали как ватные.

Переплыть с кем-нибудь реку обратно на попутной лодке и думать было нечего – на этой стороне Иртыша поселений поблизости не было. Во-вторых, это бы означало, что я таки сдрейфил и не одолел Иртыша, который к названному мной возрасту считал своим долгом переплыть всякий уважающий себя «чебак» - так называли коренных обитателей моей деревни, потомственных прииртышских казаков. Я не был потомственным казаком, но и меня «до кучи называли» чебаком. А что за чебак, боящийся реки?

И я лежал и лежал под тихий шелест лениво набегающих на берег волн, под негромкий шорох шевелящихся на ветерке тальниковых зарослей, щебетанье скачущих по их ветвям каких-то пичужек. И набирался новых сил.

В конце концов, я почувствовал себя вполне сносно, помню еще, что жутко захотел при этом есть, вскочил на ноги и сначала пошел, а потом и побежал по берегу вверх по реке, шлепая босыми подошвами по влажному песку.

Обогнув поворот реки и завидев на той стороне, под высоким крутояром, одинокие фигурки пацанов, замахавших мне кто руками, кто удилищем, я глубоко вдохнул и пошел в желто-зеленую и теплую у берега иртышскую воду.

Когда воды стало по грудь, я поплыл. Течение снова стало сносить за поворот. Я был уже на середине реки, когда силы стали покидать меня. И я лег на спину и стал отдыхать, отрешенно уставившись в знойное бледно-голубое небо с редкими облачками на нем. Болели обожженные на солнце плечи, яркое солнце слепило глаза. Хотелось спать.

И тут в погруженных в воду ушах послышался какой-то негромкий зудящий звук. Он быстро приближался и превращался в знакомый гул. «Ракета»! Как же я позабыл про нее. Как раз в это обеденное время, в два пополудни - часы можно было сверять, - этот скоростной пассажирский теплоход на подводных крыльях шел мимо нас на из Омска на Павлодар. Скорость у нее – дай боже, спокойно выжимает 60. Не успеешь оглянуться, а она с ревом пролетает мимо, и если не успел убрать удочки, червей и улов, то огромными волнами все смывает в реку. Лови их там потом!

А еще мы любили, заслышав гул «Ракеты», заранее заплыть подальше от берега, чтобы покачаться на оставляемых ею высоких волнах. Но сейчас был не тот случай, чтобы радоваться появлению «Ракеты»: она неслась прямо на меня. Солнце светило капитану в глаза, и он вряд ли видел мою дурную башку, одиноко пляшущую среди мелких барашков бликующих волн.

Я бестолково заметался на воде, стал махать руками и, захлебываясь, что-то орать изо всех сил. Бесполезно! Белоснежная «Ракета», горделиво задрав острый нос и опираясь на широко расставленные стойки подводных крыльев, по-прежнему летела на меня, угрожающе увеличиваясь в размерах. Я изо всех сил стал грести к своему берегу. Но чертова «Ракета» тоже заворачивала туда же. Я, задыхаясь, развернулся и поплыл в обратную сторону. А «Ракета» - вот она, рукой подать. Сейчас наскочит на меня, всего изломает, перемолотит…

Мне оставалось только одно. Я глубоко вдохнул, перевернулся головой вниз и, ударив ногами по воде, нырнул с ускорением. Под водой в то время я мог продержаться полторы минуты – засекал. В речной толще стоял такой страшный грохот от проносящегося надо мной судна, что я испугался за барабанные перепонки – думал, они лопнут.

Вынырнул, практически теряя сознание. И увидел корму «Ракеты» метрах в пяти-семи от себя, оставляющую в воде глубокую продавленную траншею, увидел и несколько сидящих на корме стремительно удаляющегося теплохода пассажиров, и открытый рот какой-то девчонки с развевающимися на ветру волосами, с изумлением смотрящую на меня и теребящую за руку мужчину – видимо, отца.

А главное – я вновь увидел и почувствовал нещадно наяривающее июльское солнце и противоположный родной высокий, издырявленный норками стрижей берег, то открывающийся, то вновь скрывающийся за высокими волнами, вызванными «Ракетой». Я жив! Я перехитрил эту стальную махину, чуть было не раздавившую меня. А ведь вот что могло случиться: буквально в метре от меня вдруг всплыл отчаянно загребающий грудными плавниками разрубленный пополам винтом «Ракеты» огромный, килограмма на три, язь с опущенной вниз головой и обнаженным, кровоточащим местом переруба с торчащей из него белой тряпочкой спущенного пузыря. От язя осталась половина, и он, не понимая, что же с ним такое, отчаянно пытался уйти вглубь, но у него ничего не получалось.

И уже не получится: сейчас. как только я отплыву подальше, его с воды подберут или патрулирующий водную гладь Иртыша мартын, или плавающий высоко в небе зоркий коршун. Прощай, язь! Очень жаль, что тебе не повезло. А я поплыл домой! И минут через двадцать я был уже на берегу и рассказывал недоверчиво таращившимся на меня пацанам, как только что чуть не сшиб «Ракету»…

Или вот тоже занятный случай. Нас, нескольких подростков, достигших четырнадцатилетия, возили в райцентр принимать в комсомол. Кто вступал, тот знает: в свое время это был знаковый момент в жизни кажинного советского гражданина. Ну как же – тебя принимают в резерв партии! Там, глядишь, и в саму КПСС со временем вступишь, и перед тобой откроются все дороги в светлое будущее!

В райкоме все прошло нормально, хотя и тряслись под дверью, ожидая вызова на собеседование: а вдруг что-нибудь спросят не то, что ты заучил, и все, прощай, комсомол!..

Но нет, спросили какую-то фигню из устава, и я эту фигню, хоть и с запинками, но рассказал. Рассказали и остальные вступающие, и затем мы, радостно гомоня, погрузились в дожидающуюся нас машину. А ехать надо было 25 километров в открытом кузове грузового ГАЗ-51, правда, оборудованном деревянными лавками.

Но лавок на всех комсомольцев не хватило: пока мы канителились в райкоме, все козырные места позанимали возвращающиеся домой из разных присутственных мест наши взрослые односельчане. Так что я и еще пара пацанов ехали, сидя в конце кузова на запасном колесе.

Проехать по шоссе с ветерком 25 километров майским теплым деньком – сущий пустяк. Но наш совхозный водила Колька Т. почему-то поехал не по шоссе, а глубоко в объезд, по ухабистой грунтовке. А летел с такой же скоростью, как по шоссе, под женский визг и гогот мужиков. Меня поначалу тоже забавляли эти скачки на упругом колесе. Но когда я пару раз чуть не вылетел за борт, я озаботился тем, как бы перебраться поближе к кабине, где трясет все же поменьше.

Но не успел. На каком-то очередном ухабе машину так подбросило, что запаска взлетела высоко вверх вместе со своими седоками. Я увидел вдалеке березовый колок, прячущийся за ним казахский аул Енбекжол, и выпученные глаза одного из трактористов, уцепившегося за борт машины побелевшими пальцами с той стороны – вылетел из кузова, чудом успел ухватиться за борт и сейчас пытался вскарабкаться обратно или хотя бы удержаться до остановки машины. А потом я упал на дно кузова и следом на меня обрушился страшный удар, от которого я провалился куда-то в темноту.

Очнулся я уже дома, на кровати. Около меня хлопотала наша участковая фельдшерица и плакала рядом мама. Оказывается, меня в чувство в кузове привести не удалось, возвращаться в райцентр было уже далеко, и меня вот так, в бессознательном состоянии, привезли домой и срочно вызвали фельдшерицу.

У меня страшно болела голова и горело лицо. Тем не менее, мне жутко повезло: подлетевшее кверху запасное колесо обрушилось мне не прямиком на голову, а ударило вскользь, по скуле. Сантиметров пять левее – и меня бы точно убило. А так – одним комсомольцем все же стало больше. Но и одним водителем меньше. У Кольки Т. навсегда отняли права. Выяснилось, что он в тот день крепко употребил в райцентре, и потому повез нас обратно проселочной дорогой, а не по шоссе. Это был не первый его прокол, почему он и лишился профессии. И вот что странно: он потом еще долго дулся на меня, будто я нарочно лег под брошенную им в кузов машины запаску.

Ну и напоследок еще одна история, в которой чуть не загнулись сразу два человека: я и шофер редакционной машины. Причем самым страшным образом. Я в то время уже работал в районной газете, куда был принят после возвращения из армии (писал туда кое-что, им понравилось, вот и пригласили). Как-то на редакционном «Москвиче» отправился по заданию редактора за материалом в ближайший совхоз. В машине нас было двое – я и водитель Ермек.

И вот на выезде из райцентра нам наперерез, под прямым углом, по грунтовке устремляется трактор «Беларусь» с навешенным стогометателем. Мы едем по главной, ежу ясно, что этот механизатор с огромными блестящими «вилами» стогометателя должен нас пропустить. И Ермек едет себя, что-то мне рассказывая и не обращая внимания на трактор. А тот, то ли пьяный, то ли рассчитывая, что успеет нас пропустить, не спеша съезжает вначале в кювет, потом поднимается на насыпь шоссе, чтобы пересечь его. И в это же время на его пути оказывается наш «Москвич».

Я курил в открытое окно, и смотрел перед собой, рассеянно слушая треп Ермека. И вдруг что-то сверкнуло у меня перед глазами, и в салон машины влетел крайний зубец стогометателя. Он скользнул по моей груди, прошел под подбородком Ермека и воткнулся в верхний угол кабины над дверью, с треском порвав жесть.

По тормозам одновременно ударили и Ермек, и тракторист. Вот так мы и замерли на месте: трактор и практически повисший на зубце его мирного вроде, но в некоторых ситуациях очень страшного агрегата, наш бедный «Моквичок». И мы в нем, не скажу в каких штанах.

Потом тракторист, бывший смуглым, а ставший пепельно серым, вылез из кабины МТЗ и стал орать: «Куда вы прете?». Мы тоже хотели вылезти и надавать по соплям этому наглецу, но нам мешал зубец стогометателя, проткнувшего нашу машину и самым чудесным образом пощадившего нас. И мы, в свою очередь, орали из машины на тракториста: «Сдай назад, козел!». И еще не осознавали, что только что были на волосок от гибели.

Что было дальше, спросите вы? Оказалось, что Ермек и этот чудик с вилами – дальние родственники. В общем, потом разошлись краями. Машину починили в два дня в «Казсельхозтехнике», где у этого лихого тракториста были родственники, и она стала даже лучше прежней.

Так что жизнь человеческая – она всегда висит на волоске. Одному Богу, наверное. известно, когда и как она оборвется. И лучше жить, не думая об этом. Хотя при этом не мешает все же самому не лезть на рожон. Или я не прав?

Показать полностью

"А бабочки крылышками бяк-бяк-бяк!.."

Дело было летом, в одном из районных центров на Иртыше. Я собрался с вечера на рыбалку: накопал червей, приготовил удочку и закидушку. А душной ночью на улице… пошел снег. За окнами, в свете уличных фонарей, беспорядочно метались мириады крупных снежных хлопьев. На самом же деле это был не снегопад. Каждый год в июне в одно и то же время из глубин Иртыша вылетает бесчисленное множество белесых бабочек-однодневок, в которых переродились живущие на дне реки в глинистых норках страховидные личинки мотыля (или, как его называют иртышане, «бормыша»).

Эти мотыльки живут считанные часы – их задача отложить яйца на берегу, а то и водной глади, и навсегда сложить свои хрупкие крылышки. Но если где-то рядом есть населенный пункт, бестолковые бабочки миллионами устремляются на свет горящих фонарей, бьются о стекла квартир с не выключенным еще освещением и откладывают свои яйца уже где попало.

Увидев эту круговерть за окном, я понял, что рыбалка пропала: к утру весь береговая поверхность реки будет завалена трупиками однодневок, которыми будет обжираться рыба. На червя уже не посмотрят ни степенный чебак, ни суетливый елец, ни даже ненасытный ерш. Но еще была надежда, что вот на бабочку-то они и могут клюнуть. И я придумал, как заготовить однодневок, не выходя из дома. Я просто оставил включенным в зале свет, открыл настежь балкон и спокойно улегся спать, предполагая встать утром пораньше и собрать налетевших за ночь мотылей. Уж на консервную-то банку их наберется, а больше мне и не надо.

Будильник сработал вовремя. За окном спальни было уже светло. Позевывая, я открыл дверь в гостиную, и буквально очумел. Комната была завалена сугробами! И эти сугробы еще копошились. Бабочки были везде. Под их толстым слоем не было видно ни пола, ни стола, ни дивана! Вообще ничего, кроме стен и потолка. Да и они были частично облеплены вездесущими крылатыми насекомыми.

В общем, на рыбалку в тот день я не пошел. И на работу тоже – по крайней мере, до обеда. Битых несколько часов, проклиная все на свете, я при помощи веника и совка выгребал на балкон, а оттуда сваливал на улицу килограммы и килограммы мотыльков. А потом еще и отчищал квартиру от липкой яичной массы – ведь эти крылатые монстрики успели отложить свое потомство!

"А бабочки крылышками бяк-бяк-бяк!.." Лето, Рыбалка
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!