А всё началось с малого. С Вани. Ваня был невелик по размерам и еще он был Бляд. Как еще можно назвать человека, торгующего своим телом ради вкусного супа или жареной картошки? Слухи в Общаге были мгновенны, словно скорость света и беспощадны, как хлопок унитазной крышки перед утренним нетерпеливым мужиком, пытающимся поссать. Ваня торговал собой с воодушевлением ради бледной вареной курицы, жареной картошки на химическом кулинарном жире. И водки. Водку можно было не жарить. Не смешивать с едой и подавать чистоганом. Можно было не водку, но всё что было крепостью менее сорока градусов, Ваня с брезгливой гримасой использовал как запивон. По крайней мере так рассказывали жадно слушающим соседкам те счастливицы, которые, по их словам, силой брали Ваню, жадно поедавшего картошку или борщ.
Последние месяца два Ваня прижился у Светки. Светка была простой, что удар серпом по орешкам белочки. Широкая Светкина фигура внушала неявную угрозу, а обнаженной явную осознанную панику. Но у Светки был плюс. Она была деревенской. И каждый месяц кормовой Светкин паёк, вносимый в общагу, заставлял судорожно выдыхать всех, видевших это. Внизу торжественно выступала пара сеток с картошкой. Картошка била по ногам, но особой неловкости Светкиной походке это не доставляло. Светкины ляжки ответно и отчаянно били картошку в ответ так, что к четвертому этажу картошка мечтала о перерождении в толченку без всякой сопутствующей жизненным процессам фигни.
Выше обычно маячил шмат сала. Тот самый, с тоненькой прожилочкой мяса. С перчинками на белом невинном платье. С чесночком в нужных сердцу и желудку вырезах. Сала обычно было не меньше кило. Светка яростно насиловала его тазом при ходьбе перманентным подъемом, которую сама и изобрела. Клянусь, это при виде такой ходьбы барон де Кубертен лишился жизни по причине одновременного сердечного и мозгового приступа. Эта ходьба вправе была называться хотьбой. Светка трахала сало, словно оно было студенткой-первокурсницей, застрявшей в мощных Светкиных чреслах.
Выше уже было неинтересно. На уровне груди уверенно и горизонтально покоилась литровая бутыль молока. Та, которую в городе, продавив алюминиевую пробку и выпив, легкомысленно сдавали обратно. В деревне всё было совсем не так. Молоко, что вливали в бутыль, имело консистенцию сметаны. Оно оттеняло своей жирностью Светку и она казалась тоньше, стройней и изящней. Вру. Не казалась. Жирными были все. Светка, молоко и, как ни странно, самогон, покоившийся на второй половине груди. Мутный, в молочной бутылке, только уже закрытый не самодельной целлофановой крышкой, а деревянной пробкой, самогон излучал явную ненужность молока в нынешней трудной жизни. -Алкоголь, в жизни боль, - неслось частушечьими напевами из этой бутылки и самогонка при каждом удобном случае толкала своим крутым стеклянным плечом своего собрата, с которым была связана крепкой бечёвкой, перекинутой через выю, то бишь шею Светки.
Над плечами Светки, практически на вытянутых руках обычно шествовала пара десятков яиц да комок желтого масла в бумаге. Это то, что не вмещалось в авоську на ее мускулистой руке или имело опасения быть разбитым. Маслу было обычно похер, но яйца смотрели сверху на шевелящуюся снизу громаду продуктов с явной опаской за свою жизнь. Зря, конечно. Но мы все знаем, что у яиц, что куриных, что других, обычно очень большие проблемы с коммуникацией с мозгом.
Ваня таких проблем не знал по причине отсутствия последнего. Зачёты ему ставили обычно сострадательные женщины за его тощий с поволокой взгляд, поднимавшийся из самых глубин его организма. На экзаменах профессора, уже не зачетные женщины, а пожилые, но крепкие мужчины, прислушивались к затухающим Ваниным невнятным словам и торопились отпустить его с оценкой “удовлетворительно” в зачётке, дабы он не сдох прямо у них на экзамене.
Ваня где-то подрабатывал, как и все студенты. Но подработки, судя по всему, были бестолковы и непостоянны, ибо Ваня то ошивался на кухне, чтобы прицепиться к какой-нибудь тарелке борща, то сутками пропадал вне общаги, забив на учёбу и очередную хозяюшку. В общаге понимающе переглядывались и иначе как Бляд Ваню не звали. Мужского пола на этаже был дефицит и несмотря на флёр древнейшей профессии, веявший от Ванюшки, спрос на него был невысокий, но постоянный.
Не знаю, на кой ляд в тот день Ваня спускался по лестнице, но судьба его круто изменилась, когда он увидел поднимавшуюся по этой же лестнице Светку. Если бы Светка была кораблем, она утонула бы от перегруза еще на первом этаже. Но Светка была Светкой и неторопливо и неумолимо покоряла собой выщербленные ступеньки общаговской лестницы. Перед изумленными Ваниными глазами сначала появилось красное Светкино лицо, передавленное по контуру шеи бечёвкой, на которой боролись за честь быть расколотой первой литровые бутылки. В могучих руках трещали две авоськи, путаясь с сетками картошки, а посередине этого благолепия наподобие поясной сумки безнадёжно висело сало. Всё это великолепие с неумолимостью паровоза братьев Черепановых надвигалось на Ваню, словно на Анну Каренину.
-Раз, говорила Светка. И нога поднимала половину груза.
-Два, говорила Светка и Ваня становился всё ближе в налитых кровью Светкиных глазах.
Потом лестница закончилась и Светка уперлась в Ваню. Ваня млел.
-Чо стоишь? Быстро помог даме, —тихо сказала Светка и её дыханием сдуло с подоконника разбитого окна горсточку любопытных синиц вместе с пепельницей, куда обычно курили пофигисты-пятикурсники.
С этих авосек жизнь Вани круто изменилась. Уже этим вечером Светкина кровать гулко ухала дужкой в стену, озвучивая переезд Вани в её владения.
Изменилась и Светка. За три месяца она как-то изящно сбросила двадцать килограмм, потому что Ваня подъедал всё как не в себя. И из толстой бабищи с прочными колоннами-конечностями начала вырисовываться вполне себе крепкая деревенская бабёнка... Поведение Светки менялось мало. Как-то пара подвыпивших юристов решили шкульнуть бабок на этаже филфака. И начали они отчего-то с Вани. Светка зашла на шум возле секционного туалета и потом вполне предсказуемо метелила крышкой от унитаза ближнего, умудряясь душить ногами дальнего и не вполне складно декламируя апострофы из “Луки Мудищева”.
Ваня не вмешивался, справедливо получая удовольствие от многоактового зрелища.
У Вани было одно но. Вернее, НО. Раз в пару недель, Ваня начал исчезать где-то суток на трое и потом возвращался с легкими кругами под глазами и вполне очевидными царапинами на плечах и спине, хотя как можно было оставить царапины на Ваниных ребрах не знали даже древние египтяне.
Светка терпела. Но когда Ваньки не было, она молча плакала и месила руками многострадальную плоскую общажную подушку, а вся общага затихала и передвигалась на цыпочках. Светкино счастье было хрупким и хрустальным, словно люстра, висящая на курсе рубля девяностых годов
Но потом Ваня возвращался и первые сутки Светка демонстративно не пускала его в свою комнату. А затем общага с выдохом облегчения слушала отчаянно выстукивавшую знаками “SOS” кровать в Светкиной комнате. И к ней снова можно было зайти за яичком или кусочком сала для жареной картошки. Не к кровати. К Светке. А Ваню опекали всем этажом и водили целыми филологическими экспедициями в читальный зал, чтобы этот недоумок не вылетел на очередной сессии. Потом Ваня краснел и неумело благодарил за первую четверку в зачетке. А Общага жарила картошку на сале. Жизнь налаживалась.
В феврале у Светки был день рождения. И она засобиралась домой, чтобы Общежитие могло поесть как не в себя на дне рождения, который мог длиться и трое суток. Уезжая, она неожиданно робко спросила Ваню, не хочет ли он съездить, в баньке попариться? С родителями самогонки выпить, да узнать, как их зовут. Ваня побледнел. Светка прекрасно выучила все хамелеоньи цвета Ивана, поэтому засопев сказала, что на майские они всё равно поедут сажать картошку. Майские были далеко, Ваня соглашался на всё. И Светка уехала.
В её отсутствие не было замечено никаких происшествий, только юристы робко жались с Иваном на кухне и о чём-то тихо разговаривали. Видимо, извинялись. И видимо им было очень стыдно, так как, когда любопытные филологи заходили на кухню, разговоры утихали сами собой.
Светка же чувствовала неладное. Большое могучее сердце Светки иногда пропускало удар и коротко повисало в верхней точке, чтобы ухнуть вниз со всей дури. Светка завздыхала и начала собираться ранним утром, хоть и должна была уезжать днем. Родители прекрасно знали, что её не остановить и сами завздыхали, начиная обряжать дочь в боевые доспехи.
Привычно упало на бёдра сало, привычно боялись яйца и злобно стукались бутылки друг о друга. Светка всё больше походила обмундированием на тевтонского пса-рыцаря. А снаружи ждал старый жигуленок отца с пафосным оленем на капоте...
Она открыла дверь в комнату и тяжелым взглядом обвела её. За столом, очищенным от конспектов и книг сидели раскрасневшиеся Ваня и парочка второкурсниц. Второкурсницы были в легких платьях, очень неожиданных для февраля и очень естественных для сгущавшейся духоты предстоящего выяснения отношений. Ваня сидел посередине в растянутой майке, трениках с вытянутыми коленями и готовился намазать второкурсницам хлебушек Светкиным маслицем. Его рожица была раскрасневшейся, а волосы растрёпаны. В комнате очевидно пахло недавней любовью и начинающейся подготовкой к убийству. На столе стояли тарелки для пельменей, о чем говорил запах от кухни, где без всякого сомнения они варились.
-Так, - сказала Светка, одним движением сняла с себя все продукты и широким шагом проследовала в кухню.
Сзади обреченно хрустнули яйца, столкнувшиеся в воздухе с Ваниной головой и глухо хлопнула молочная бутылка.
Светка обильно засыпала соляной пентаграммой всё варившееся в кастрюлях и вернулась в комнату. Картина мало изменилась, только цвет лиц постепенно уходил в классический цвет общаговских серых коридоров, да по щуплой Ваниной фигуре артистично соскальзывали оранжевые деревенские белки.
-Так, повторила Светка - и одним движением вырвала с спинки многострадальной кровати дужку. Дужка свистнула в воздухе и раз я продолжаю писать без упоминания лагерных терминов, то это означает только то, что всех от попадания пронесло. В прямом и переносном смысле. Ваня с девчонками, словно кенийские бегуны с низкого старта выиграли стометровку у Светки, а вслед им несся вой безнадёги и отчаянья обманутой и облапошенной Светки.
Дверь хлопнула и с хрустом провернулся замок отрезая её от такого жестокого и неприветливого мира. Общага затихла.
Светка сидела в темноте на кровати и на разбитых яйцах, когда со стороны окна послышалось судорожное шептание - Вааань, Вааань. Пора? Окно молчало. Светка тоже. - Вааань, Ваня... уже семь, вы чё там, готовы? Светка напряглась. С хрустом открылось вроде бы заклееное с любовью окно и две неясных фигуры вторглись в полное Светкиной боли и отсвечивающее кроватной дужкой пространство. Через две минуты было ясно, что берсерка в Светлане было значительно больше, чем Офелии. Она тихо замахнулась кроватной дужкой, когда в комнате чиркнула спичка и Светкиному взору предстала пара злополучных юристов. Коротко рыкнув, она начала повторно заносить никелированную часть кровати, когда ближний юрист заорал, - Светка! Успели! И они хором начали невпопад орать - с днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! - в то время, как дальний юрист втягивал в комнату целую гирлянду разноцветных шаров, сразу заполонивших комнату.
-Свет, а ты чего в темноте сидишь? Пробки выбило? - прооравшись, поинтересовался ближний.
- а где Ванька? Это он всё придумал, - робко сказал дальний. - он так ждал тебя. Они с девчонками стол приготовили. Вы еду перенесли, где свет есть, да? Он нюхал воздух, стараясь определить направление до салатов, когда Светка, начавшая что-то понимать, стала с подвыванием биться головой о стену. -Свет, ты чего? - робко спросили ее юристы, но Светке было не до них и они резво повыпрыгивали в окно на балкон, бережно прикрыв его снаружи.
Ваня также сидел в темноте, но уже в своей комнате на голой панцирной сетке. Светка всё таки приложила его разок дужкой, но девчонки налепили пластырь на шишку, обмыли его слабохарактерную моську от яиц и ушли прятаться в более надёжные места, чем Ванина комната.
Наверное, Ваня и не думал ни о чём. Он довольно часто уходил в состояние стасиса, когда не нужно было искать еду или денег на сигареты, только две влажные полоски живо блестели на его лице. И никак не высыхали.
Внезапно с треском открылась дверь. Светке не было дела до таких мелочей, как дверные замки и слабые преграды из говна и палок или из чего ещё делают общажные двери.
-Ваань, прости. Ваня, ты здесь? - Светка робко заплывала в комнату. В комнате становилось ощутимо меньше уличного света и кислорода. Светка большим гравитационным колодцем словно засасывала и то и другое в пучину своего горя и отчаяния.
-Ванечка, сильно я тебя? - она села на кровать рядом с Иваном и кровать, словно скамья примирения из далекого будущего послушно прогнулась под ними, соединив их бедра вместе.
Светка и Ваня одновременно вздохнули. Потом Ваня суетливо зашуршал темнотой и бережно положил на её колени сверток. Светка развернула его и там оказалось платье с ромашками, сереющими в полумраке комнаты. Ваня робко сказал - Машка с Танькой помогали выбрать. Чуть чуть моей зарплаты грузчика не хватило.
-Какого грузчика, - опешила Светка. И Ваня рассказал, как он уходил на несколько суток на жд станцию, что ему выдавали башлык из дерюги, а спали они там же на мешках. И он постигал простую истину, что круглое нужно носить, а квадратное катать. Но всё равно этих денег не хватило и он уже повесил нос, так как они с девчонками первыми продукты купили и выпивку, а не додумались сначала платье купить. И двести рублей не хватило и они уже совсем отчаялись, а Андрюха, ну тот, дальний юрист, нашел где-то эти несчастные двести и они купили. А ещё на них продавщица подозрительно смотрела, что они всей толпой платье выбирали и попросила часть выйти... - Светка шумно всхлипнула и что-то тяжелое упало на Ванино плечо, тут же промочив его. И Ванька начал путанно утешать Светку, говоря, что если платье не подойдет, то там есть на размер больше, ведь Светка никогда не носила платьев, а ей должно идти, ведь Светка самая красив... пока Светка не закрыла его путаную речь долгим извиняющимся поцелуем.
Они уже долго молча сидели рядом в темноте, сцепив ладошки друг друга, когда Ваня робко спросил - Свет, а ты всё разбила там? Кушать хочется очень. Сало же не разбилось, а Свет?
Думаю, что они хорошо отметили Светкин день рождения. Ведь слышно было, как разбилась только одна из молочных бутылок. И сало точно не разбилось. И вообще, счастливо провести день рожденья можно вообще почти без еды. Хотя мне кажется, что с этим утверждением молчаливо не согласен как минимум один юрист, вон тот, дальний.
Но всё равно думаю, что у Светки с Ванькой всё будет хорошо в той комнате, что в общаге конца девяностых. И дальше вне общаги тоже.