Newochem

Исчезающие языки — убить нельзя спасти

Катрина Исау — одна из последних носительниц языка койсанской макросемьи, который 40 лет назад был объявлен мертвым. На фото, сделанном 21 сентября 2015 года, она преподает его группе детей в школе в Апингтоне, Южная Африка. Фото: Муджахид Сафодьен/AFP/Getty

В 2010 году скончалась Боа-старшая, последняя носительница ака-бо, племенного языка Андаманских островов, расположенных в Бенгальском заливе. В новостях о ее смерти подчеркивался тот факт, что она успела повидать и пережить многое на своем веку: предсказанное старейшинами племени цунами 2004 года, японскую оккупацию 1942 года и британскую колонизацию. Лингвист Анвита Абби общалась с Боа-старшей на протяжении многих лет: «В течение 30-40 лет после смерти родителей она оставалась единственной, кто знал бо. Она часто чувствовала себя одиноко, и ей пришлось выучить андаманскую версию хинди, чтобы общаться с людьми».

Истории о вымирании языков неизменно сохраняют трагический оттенок. Но, собственно, почему? Ака-бо, как и многие другие исчезнувшие языки, не имел для жизни подавляющего большинства никакого значения. И все же ощущение потери чего-то ценного со смертью языков нам знакомо. Как и мнение о том, что сохранение малых языков — потеря времени и ресурсов. Я хочу попытаться разобраться в этом вопросе.

Простейшее определение малого языка описывает его как язык, на котором говорит менее половины населения какого-либо региона или страны. Таким образом, китайский, или путунхуа (официальный язык в Китайской Народной Республике, на Тайване и в Сингапуре, в западной литературе обозначаемый как mandarin — прим. Newочём), будучи самым распространенным в мире, считается языком меньшинства во многих странах. Но обычно, когда мы говорим о малых языках, мы подразумеваем, что на них говорит малое количество людей даже в тех странах, где они наиболее всего распространены. О них мы и поговорим. В первую очередь нас интересуют языки, уже сейчас находящиеся на грани вымирания, а также те, что оказались бы под угрозой без активных усилий по их поддержке.

Печаль, которую мы ощущаем в связи со смертью языка, трудно описать. Уход Боа-старшей — это не просто исчезновение языка, но и смерть культуры, частью которой она когда-то была. Культуры, которая представляла большой интерес для лингвистов и антропологов, и чье исчезновение стало результатом угнетения и насилия. Помимо прочего, меланхолична сама идея последнего носителя языка — человека, который, как Боа-старшая, страдал от потери каждого, с кем он мог говорить на своем родном языке. Все эти факторы — угнетение некогда процветающей культуры вплоть до ее смерти, одиночество, потеря близких — ужасны, независимо от того, влекут ли они за собой исчезновение языка или нет.

Частично наша грусть от смерти языка не связана непосредственно с ним самим. Процветание языков большинства не содержит в себе ничего трагического, поэтому они не вызывают у нас подобных эмоций. Неудивительно, что беспокойство о судьбе малых языков часто игнорируется как проявление сентиментальности. Исследователи языковой политики заметили, что большие языки оцениваются как полезные и содействующие прогрессу, тогда как малые представляются барьером, и их ценность в глазах некоторых людей в основном понимается как сентиментальная или эмоциональная.

Сентиментальность, как мы привыкли думать — это преувеличенная привязанность к чему-либо, которая не отражает истинной ценности объекта. Покойный философ Джеральд Коэн приводит в качестве примера потасканный ластик, купленный им 46 лет назад, когда он в первый раз стал лектором и потерю которого он «не мог себе вообразить». Мы всегда привязываемся к таким вещам — полувековой стёрке, рисункам наших детей, билету на поезд, оставшемуся после путешествия к любимому человеку, — которые не имеют никакого значения для других людей. Если ценность малых языков опирается в основном на эмоции, то она сопоставима с важностью старого ластика для Коэна. Было бы жестоко намеренно уничтожать его, но и ожидать от общества больших вложений в попытки его сохранения тоже довольно наивно. Подобное может быть справедливо и для малых языков: их значение для некоторых членов общества просто несопоставимо с усилиями, необходимыми для их сохранения.

Существует несколько контраргументов. Прежде всего, значение малых языков связано не только с сентиментальностью. Языки интересны науке. Существуют целые специальности, которые исследуют их историю, отношения с другими языками и культурой. Изучение языков помогает нам постичь способ нашего мышления. Некоторые предполагают, что язык, на котором мы говорим, влияет на наши мысли или даже делает их возможными. Это утверждение связано с так называемой гипотезой Сепира-Уорфа (гипотеза, согласно которой структура языка влияет на мировосприятие и воззрения его носителей, а также на их когнитивные процессы — прим. Newочём), которую гарвардский лингвист и ученый-когнитивист Стивен Пинкер назвал «неправильной, абсолютно неправильной».

Гипотеза Сепира-Уорфа определенным образом связана с различными сомнительными мифами и легендами, например, с распространенным, но неверным утверждением о том, что у эскимосов существует невероятное количество слов для обозначения снега. Но ее основная идея отнюдь не заблуждение, как считает Пинкер. Пока нет весомых доказательств того, что существование мыслей напрямую зависит от языка, но на примере билингвов уже можно утверждать, что языки влияют на наше мышление и мировосприятие. Например, владеющие немецким и английским языками билингвы по-разному характеризуют движение, шведско- и испаноговорящие иначе представляют время, а владеющие голландским и фарси по-другому воспринимают музыку. Вероятно, даже Пинкер признает неоспоримость связи между языком и мышлением. Он утверждал, что мысли формулируются на своем собственном языке, который он назвал «ментальским». В любом случае этот спор может быть разрешен только эмпирически, после изучения большого количества языков и их носителей. Не остается сомнений, что ценность языков не ограничивается эмоциональной привязанностью.

Давайте поподробнее рассмотрим понятие «сентиментальной ценности». Почему мы называем некоторые способы оценивания «сентиментальными»? Часто это происходит, когда задействована личная психологическая привязанность, как в случае с Коэном и его ластиком. Ученый назвал такой вид ценностей личным. Вещи, обладающие подобным значением, гораздо менее важны для людей, не привязанных к ним. Другой способ сентиментального оценивания основан на вещах, которые связаны с тем, к кому или чему мы неравнодушны. Благодаря этому виду ценностей успешно продаются автографы знаменитостей, а родители по всему миру клеят рисунки своих детей на холодильник.

Термин «сентиментальный» несет в себе оттенок пренебрежительности: мы рассматриваем эмоции как низший критерий оценивания (по сравнению, например, с практическим использованием), хотя часто снисходительны к чьей-нибудь привязанности, когда она не причиняет нам неудобств. Сентиментальность родителей по отношению к рисункам своих детей не беспокоит других, в отличие от сентиментальности по отношению к малым языкам, требующих усилий и ресурсов на поддержку. Это помогает понять, почему малые языки для части общества не стоят того, чтобы о них беспокоиться.

Однако от потакания чувствам не так просто избавиться. Наша культура базируется на ценностях, которые при близком рассмотрении могут показаться сентиментальными. Давайте взглянем на такое сравнение. Мы все можем согласиться, что Коэн проявляет излишнюю привязанность, когда говорит, что отказался бы от возможности заменить свой старый ластик новым. В то же время мы едва ли сочли бы сентиментальным отказ Лувра от предложения искусного фальсификатора заменить «Мону Лизу» новой отреставрированной копией без повреждений. С другой стороны, прими музей предложение, эта история завтра же оказалась бы на первых полосах. Наше двоякое отношение к обеим ситуациям скрывает тот факт, что ценности в них очень похожи. В каждом случае предмет с определенным прошлым ценится больше, чем другой, улучшенный, но имеющий другую историю.

Подобный вид ценностей повсеместен. Мы оберегаем средневековые замки, Эйфелеву башню и Колизей не потому, что они приносят пользу, а из-за их исторической и культурной значимости. Когда в 2015 году после захвата Мосула боевики ИГИЛ разрушили музейные экспонаты, возраст которых составлял 5 тысяч лет, разъяренные журналисты акцентировали внимание на том, что эти артефакты связывали нас с древними исчезнувшими культурами. Мы ценим языки в том числе и по причине их исторической и культурной значимости. Философ Нил Леви даже утверждает, что эти факторы являются основными. Иногда такой способ оценивания называют сентиментальным. Если малые языки действительно ценятся по этой «сентиментальной» причине, то волноваться об их сохранности не стоит.

Наряду с сентиментальностью малые языки часто вызывают восхищение. Документальный фильм 2010 года We Still Live Here («Мы все еще здесь» — прим. Newочем) повествует о возрождении массачусетского языка индейцев вампаноаг, который более ста лет считался мертвым. Это стало возможным благодаря усилиям лингвиста Джесси Литл До Бэрд, чьи предки были носителями массачусетского. Ее дочь стала первым человеком, овладевшим возвращенным к жизни языком. Сама Бэрд получила стипендию Макартура на воплощение этого проекта. Ее успех привлек внимание прессы и общественности и принес награду «Герои среди нас» от баскетбольного клуба «Бостон Селтикс».

84-летняя Катрина Исау, живущая по другую сторону Атлантического океана — одна из трех последних носителей южноафриканского «щелкающего» языка нлънг. Она открыла в собственном доме школу и в течение последних десяти лет обучает детей этому языку, чтобы спасти его от исчезновения. В 2014 году Исау получила государственную награду «Орден Баобаба» из рук президента ЮАР Джейкоба Зумы. Труды Исау и Бэрд получили огласку мирового масштаба и признаются позитивным вкладом в их родные культуры.

К счастью, вышеупомянутую «сентиментальность» можно воспринимать в заслуживающем уважения ключе. Если отбросить этот фактор в сторону и сосредоточить внимание лишь на научной и академической ценности языков, то будет сложно объяснить, почему лучше беречь еще существующие малые языки, чем восстанавливать давно умершие, о которых никто даже не задумывается. Или почему лучше поддерживать исчезающие естественные языки (как, например, ленканские языки Центральной Америки), чем искусственно созданные волапюк (созданный в 19 веке немецким католическим священником) или клингонский (внеземной язык из «Стар Трека»). И наконец, почему лучше сохранять вымирающие естественные языки, чем придумывать совершенно новые.

Даже те, кому безразличен труд, направленный на поддержку языковых меньшинств, я полагаю, будут в меньшей степени озадачены стремлением Исау по сохранению нлънга, чем усилиями по созданию и распространению новых искусственных языков. Конечно же, подобных кампаний не существует, хотя задача по изобретению и продвижению нового языка была бы интересна с научной точки зрения. Существующие естественные языки несут в себе историческую и индивидуальную значимость, именно поэтому лучше защищать от исчезновения их, а не создавать новые. Это и есть тот тип ценностей, который связывают с сентиментальностью.

Похоже, что малые языки и правда представляют ценность. Значит ли это, что общество должно быть нацелено на их поддержку? Необязательно. Возможно, выгоднее было бы перестать их оберегать. Давайте взглянем на два довода в защиту этой точки зрения: бремя, которое возлагается на людей при поддержке малых языков и польза от уменьшения языкового разнообразия.

Мы можем ценить малые языки по тем же причинам, что и средневековые замки. Однако есть существенное отличие в том, как мы сохраняем эти две вещи. Поддержать малый язык будет гораздо сложнее. Чтобы уберечь от разрушения замок, мы можем нанять персонал, который будет следить за ним. Но мы не сможем сохранить малый язык, заплатив людям за его изучение. Фактически мы должны заставить людей сделать язык неотъемлемой частью своей жизни, иначе они не смогут считаться полноправными носителями. Некоторые делают это добровольно, но если мы хотим, чтобы язык не ограничивался лишь несколькими носителями-энтузиастами, необходимо навязывать изменение стиля жизни, хотят они того или нет. Часто этому способствует законодательство, согласно которому дети обязаны изучать малый язык в школе.

Такая политика носит довольно противоречивый характер. Некоторые родители считают, что их детям будет полезнее изучать язык большинства, нежели вымирающий язык. Однако для носителей английского наиболее часто изучаемые «большие» языки — французский, немецкий, испанский, итальянский — оказываются не такими полезными, какими кажутся на первый взгляд. Ребенку стоит изучать язык, если благодаря этому увеличится количество людей, с которыми тот сможет общаться, количество мест, где он будет понятым, или если это язык соседней страны. Но поскольку английский довольно широко распространен во Франции, Германии, Испании и Италии, англоязычный монолингв сможет без проблем объясниться в этих странах. Если он все же решит приложить усилия к изучению одного из вышеперечисленных языков, ожидать большой отдачи с точки зрения полезности не стоит.

Если люди в англоговорящих странах желают, чтобы дети изучали полезные языки, следует выбирать те, чьи носители редко понимают английский, например, арабский или китайский, которые обычно не преподаются в школах Великобритании и США. Существуют, конечно, носители английского, полагающие, что знание любого иностранного языка бессмысленно, потому что английский широко распространен — представьте типичного британского эмигранта, который живет в Испании, но не учит испанский. Но эту точку зрения не разделяют люди, которые, напротив, поддерживают своих детей в изучении какого-нибудьиностранного языка. Поэтому родители, одобряющие изучение французского, немецкого и испанского, но не местных малых языков, будут испытывать трудности с защитой своей позиции, если говорить о полезности. Почему в таком случае общепринятым считается выбор языков большинства? Думаю, по той же причине, по которой считается полезным изучать малые языки: чтобы получить представление о незнакомой культуре, быть способным проявить уважение, говоря с людьми на их языке, отточить познавательные навыки в процессе и т.д.

Думаю, что люди также особенным образом обогащаются, когда изучают малый язык, связанный с их корнями. Они получают новое представление об истории и культуре своих предков, открывают для себя те ее стороны, которые ранее были недоступны или даже невидимы без знания языка, а именно — через мероприятия, проводимые на малом языке. Я сужу по собственному опыту: в течение последних полутора лет я пытаюсь выучить валлийский. Я родилась и выросла в Уэльсе, однако до недавнего времени мои связи с языком ограничивались его игнорированием. Вернувшись на родину и вооружившись, надо признаться, довольно скромным пониманием валлийского, я ощущаю, как знакомая с детства страна открывается для меня с новых сторон. Мне приятно и интересно, когда я неожиданно встречаю носителей валлийского. Я рада, что мой племянник изучает этот язык в школе. Эти строгие консервативные устои для неконсервативной особы вроде меня удивительны и несколько чужды. Но они не уникальны, поскольку опираются на преимущества, которые часто упоминают защитники малых языков.

Наконец, давайте рассмотрим совершенно иную причину, по которой не следует поддерживать малые языки. Языковое разнообразие — барьер на пути к эффективной коммуникации. В Библии есть история: в качестве наказания за строительство Вавилонской башни Бог «смешал языки, чтобы один не понимал речи другого». В наши дни редко приходится сталкиваться с мнением, что языковое разнообразие — это проклятие. Но когда дело касается чисел или измерения длины и объема, мы выступаем за стандартизацию. Преимущества использования единого языка очевидны. Это позволило бы нам путешествовать по миру и быть уверенными, что мы сможем пообщаться с людьми, которых встретим. Мы смогли бы экономить на переводах. О научных достижениях и других новостях сообщалось бы гораздо быстрее и подробнее. Через языковое разнообразие мы сохраняем препятствия для общения. Не лучше ли будет позволить всем исчезающим языкам умереть, оставив нам универсальный лингва франка (от итал. lingua franca — франкский язык, используется для обозначения смешанного языка, который понимают и используют для общения между собой носители разных языков — прим. Newочём)?

Однако было бы сложно внедрить единый язык мирно и справедливо. Сама идея напоминает деспотичную политику прошлого, как, например, попытки СССР подавить местные языки народов и принудить их говорить исключительно на русском. Вымершие или находящиеся под угрозой исчезновения языки не становятся такими лишь из-за того, что последующие поколения самостоятельно решают перейти на доминирующий язык. Истории о смерти языков довольно суровы, что отражают названия книг на эту тему: «Смерть языка» Дэвида Кристала (2000), «Исчезающие голоса: вымирание мировых языков» Дэвида Нэттла и Сюзанны Ромэйн (2000) и «Лингвистический геноцид в образовании» Тове Скатнабб-Кангаса (2008).

Было бы непросто начать использовать лингва франка без вреда для носителей других языков. Кроме того, если мы действительно выступаем за справедливость, будет недостаточно просто воздержаться от причинения вреда общинам-носителям малых языков. Учитывая ту несправедливость, которую они испытали в прошлом, компенсация необходима и оправдана. Это мнение обычно разделяют защитники малых языков. Спорным является вопрос о форме компенсации, но очевидно, что она не должна включать в себя уничтожение и замену местного языка.

Возможно, если бы нашелся бог, решивший создать мир с нуля, ему следовало бы наделить людей единым языком, как это было в довавилонских цивилизациях, описанных в Библии. Но сейчас, когда мы живем в мире с бесчисленным множеством языков, которые переплетаются с конкретными историями и культурами, которые выстояли после жестокого обращения и нескончаемых гонений и которые все еще находятся под защитой общин-носителей, мы уже не можем повернуть назад, не пожертвовав чем-то важным и ценным.

Автор: Ребекка Роач.

Другие переводы зарубежных СМИ от Newoчём: Вконтакте, Telegram

Понятие «даркнет» очень скоро может стать нарицательным. После вынесения приговора создателю наркобиржи Silk Road Россу Ульбрихту и серии статей, где утверждалось, что ИГИЛ использует секретные веб-сайты для планирования своих атак, эту скрытую часть Интернета обсуждают больше, чем когда-либо.

Но большая часть того, что вы слышали о даркнете — это миф.

Я знаю это, потому что я был там. С 2013 я опрашивал сотрудников наркобирж о подкупленных ими информаторах наркоконтроля, разбирался, как технически подкованные педофилы заметают свои следы, и был свидетелем того, как действующие аккаунты Uber (Американское приложение для поиска частных водителей — прим. Newoчём) продавались по доллару за штуку. Также я узнал, что в действительности даркнет отличается от того, каким его обычно представляют — это не огромное пространство под нашей Сетью, где нечистые на руку индивиды продают запретные товары без всякого ведома властей. Совсем не оно.

Другие части Сети не менее «темны»

Прочитав любую статью о даркнете, вам покажется, что это название подразумевает не только его таинственность, но и темное содержимое его туманных уголков. Вам расскажут, что в даркнете кроются ужасные вещи: украденные данные, сайты террористов и детская порнография. Однако, хотя эти вещи и правда могут находиться в даркнете, их можно очень быстро найти в «обычной» сети, и это довольно легко сделать, не прибегая к хитрым шифровальным программам.

В сети годами существовали сайты, где можно было сходу узнать чей-либо номер соцстрахования, дату рождения, Ф.И.О, адрес и номер телефона примерно за доллар, и сайты, на которых хранилось множество украденных кредитных баз данных, предвещающих всплеск мошеннических трат.

Террористические сайты также находятся на виду у всех, кто имеет доступ к Интернету. Обычные вебсайты позволяют сторонникам радикалов и потенциальным джихадистам общаться друг с другом и постить грубые пропагандистские видео. Первый сайт Аль-Каиды был запущен в 2001 году, и хотя этот сайт заблокировали, другие исламско-радикальные сайты существуют в Сети до сих пор и пользуются большой популярностью. Как рассказал мне в прошлом году сотрудник аналитической компании Flashpoint Эрик Коулман,

«бороться с ними — это всё равно, что рубить головы гидре»

Вопреки слухам, есть лишь косвенные свидетельства того, что ИГИЛ использует даркнет. Обнаруженный Washington Post сайт по сбору денег на момент написания этой статьи собрал ровно ноль биткойнов, как и другой сайт, обнаруженный лично мной. Стоит отметить, что на обоих сайтах в открытую заявлялось, что они передают деньги террористам, так что это могли быть фальшивки. Единственный сайт исламских радикалов в даркнете, которому удалось хоть что-то собрать, получил за этот год лишь 1 200 долларов. Хотя на нем Исламское Государство в открытую не упоминается.

Ах да, детская порнография доступна и в обычных разделах Сети. Вообще, по сравнению со скрытыми сайтами её там очень много. В прошлом году Internet Watch Foundation, общественная организация, которая занимается поиском сайтов, где выкладывается сексуальное насилие над детьми, а также сотрудничает с властями и провайдерами для удаления такого контента, насчитала 31,266 URL, содержавших детскую порнографию. Из них лишь 51 URL — 0,2 процента — был расположен в даркнете.

Это скорее укромный уголок

То, что мы называем даркнетом, очень невелико. Всемирная паутина состоит из более чем миллиарда сайтов, в то время как недавний анализ обнаружил от семи до тридцати тысяч скрытых в браузере Tor сайтов — точное число зависит от используемой методики. Это 0,03 процента Сети. Мизерная доля контента, который можно найти в любом другом месте. Вопреки тому, что возвещают политики и СМИ, полный размер даркнета не превышает обычную Сеть в несколько раз.

Неясным остается то, сколько людей пользуется даркнетом на регулярной основе, но впечатление складывается такое, будто их очень мало. В Tor Prolect утверждают, будто тайные сайты занимают лишь 1,5% от общего трафика, и самим браузером Tor пользуется около двух миллионов человек. Если вкратце, количество пользователей даркнета — это лишь часть пользователей Tor, большая часть которых всего лишь хочет обезопасить свое пребывание в сети. Дело не только в том, что посетители даркнета являются каплей в море пользователей Tor — среди всех пользователей Интернета они не больше чем пылинка во Вселенной.

И он не непроницаем

Даркнет не находится вне зоны юрисдикции силовых структур. Хотя Росс Ульбрихт — самый известный пользователь даркнета, угодивший за решетку, он далеко не единственный. По словам независимого исследователя Гверна Бранвена, с 2011 года было арестовано больше трехсот человек, связанных с даркнетом. Торговцы оружием, наркодилеры, их покупатели, а также персонал и администраторы сайтов были успешно арестованы полицией. Тем не менее, Бранвен пояснил, что это число нужно брать за минимум, поскольку оно включает в себя только аресты людей, связь которых с даркнетом была общеизвестна.

Ловят и тех, кто связан с сайтами, где выкладываются материалы сексуального насилия над детьми. В октябре 2014 в Бразилии был закрыт скрытый сайт для педофилов, что привело к аресту 55 человек. А месяц назад полиция Австралии разгласила данные о закрытии одного из самых больших педофильских сайтов в истории. Как и в материальном мире, традиционная тактика полиции — работа под прикрытием, например, — оказывается весьма эффективной против преступников даркнета.

Так что же такое даркнет, черт возьми?

Конечно, существует информационное пространство, известное как даркнет, где серверы защищены криптографической завесой, и его пользователи тщательно защищают свою анонимность. Но это пространство не имеет ничего общего с байкой, которую пытаются из него раздуть; это не океан цифровых магазинов, где легко купить особенные товары, а преступникам не грозит тюрьма. Такая характеристика в корне не верна.

На самом деле даркнет — это небольшое количество сайтов, отражающих потребности хороших, плохих и откровенно странных пользователей. Врачи могут дать беспристрастный совет наркоманам, перестающим молчать благодаря анонимности, которую им дарит Tor; граждане Китая могут обсуждать то, что им нравится, в обход Великого Файервола; и да, в даркнете часто появляются сайты с извращенным контентом — с экстремальной порнографией, например. Сейчас его используют в основном для преступной деятельности, но значимость даркнета для мира киберпреступлений и других сфер жизни сильно преувеличена.

Тем не менее, если не принимать в расчет искусственно нагнетаемую вокруг него атмосферу, то даркнет выглядит весьма многообещающе. По сути, он является тем, чем должна была стать Всемирная паутина: пространством, лежащим вне доступа государств, где можно делиться идеями и не бояться цензуры. Пока страны продолжают вторгаться в Сеть, его темный антипод будет становиться всё более необходимым как место для связи и дискуссий с другими. Мы не должны позволить мифу о даркнете разрушить его потенциал.

Другие переводы зарубежных СМИ от Newoчём: Вконтакте, Telegram

Приближается сезон заболеваний гриппом, и медики вновь призывают людей сделать прививку. Возможно, вы принадлежите к числу тех, кто отказывается от вакцинации и находит для этого рациональные объяснения: «Я никогда не болею гриппом», «Если уж заболею, так заболею», «У меня хорошее здоровье, справлюсь». Но, возможно, вы не до конца понимаете, что прививочные кампании касаются не только вашего здоровья. Их цель — создание коллективной сопротивляемости болезни. Распространение инфекционных заболеваний обусловлено математическими принципами, которые равнодушны к отказавшимся от вакцин.

Контролирующие органы в сфере здравоохранения часто используют термин «популяционный иммунитет», когда говорят о прививках или борьбе с заболеваниями. Популяционный иммунитет — уровень иммунитета среди населения, необходимый для предотвращения вспышки того или иного заболевания. Низкий уровень часто сопряжен с эпидемиями, например, вспышкой кори в 2014-2015 годах в калифорнийском Диснейленде. Результаты исследований в период эпидемии показали, что только 50% пострадавших были привиты от кори. Это намного ниже пороговой величины, необходимой для создания популяционного иммунитета к болезни, поэтому возникла опасность заражения.

Для каждого заболевания определен конкретный уровень популяционного иммунитета, необходимый для предотвращения его массового распространения. Например, чтобы избежать распространения кори, нужно поддерживать очень высокий уровень популяционного иммунитета: ее вирус очень легко передается от человека к человеку. Заболевший в среднем заражает от 12 до 18 человек, не имеющих иммунитета к ней, каждый инфицированный им — еще 12–18 человек. И так до тех пор, пока количество здоровых людей среди подверженных риску заболевания не приблизится к нулю. Количество тех, кого заразил инфицированный индивид, называют базовым репродуктивным числом (сокращенно — R0), которое варьируется в зависимости от вида вируса. Во время вспышки вируса Эбола в Западной Африке, согласно исследованию 2014 года, значение R0 составило 2 и оказалось идентично R0 при массовой пандемии гриппа в 1918 году.

Автор статьи – Тара Смит, профессор эпидемиологии и исследователь инфекционных заболеваний, рассказывает о новых концепциях и открытиях из мира микробиологии.

Если вас удивило, что репродуктивное число вируса Эбола такое незначительное, то, возможно, вас ввели в заблуждение СМИ, истерично освещавшие эту тему. В реальности это заболевание заразно только на последних стадиях. В группу риска попадают сиделки, врачи, медсестры и сотрудники похоронных служб. Именно они находятся рядом с пациентом, когда болезнь переходит в тяжелую стадию и вероятность передачи инфекции увеличивается. Крайне маловероятно заражение пассажиров самолета инфицированным больным — пациенту в таком состоянии очень трудно летать. Кроме того, известны случаи, когда люди с вирусом Эбола в инкубационном периоде осуществляли перелеты и не заражали других пассажиров.

Важно понимать, что R0 показывает, насколько быстро распространяется инфекция, а не насколько суровой будет эпидемия. От лихорадки Эбола погибли около 40% зараженных в Западной Африке, хотя во время эпидемии гриппа в 1918 году процент смертности в результате болезни составил около 2,5%. Для сравнения: от носителя полиомиелита или оспы обычно заражаются 5 – 7 человек, что сопоставимо с аналогичными показателями ВИЧ и коклюша.

Необходимость расчета репродуктивного числа для отдельных видов микробов обусловлена не только академическим интересом. Если известно количество человек, зараженных от одного инфицированного, то можно вычислить необходимый уровень популяционного иммунитета для предупреждения распространения этого микроба. Для этого нужно из единицы вычесть величину, обратную R0. В случае кори, R0 которой составляет 12 – 18, для эффективного предотвращения распространения потребуется популяционный иммунитет 92 – 95% населения ((1 – 1/12) и (1 – 1/18) соответственно). Для гриппа R0 значительно ниже — всего 50%. Но даже вышеперечисленные показатели редко достигаются вакцинацией.

Концепция репродуктивного числа объясняет многие закономерности инфекционных заболеваний. К примеру, становится понятен феномен детских заболеваний, против которых у переболевших впоследствии вырабатывается пожизненный иммунитет. К их числу относят корь, свинку, краснуху и оспу (на данный момент существует только в лабораториях). До изобретения вакцин все эти заболевания периодически охватывали городское население и чаще всего поражали детей.

Были ли дети особенно восприимчивы к этим вирусам? До появления прививок исчезали ли эти болезни на 5 – 10 лет после вспышек эпидемии? Как правило, нет. После крупных эпидемий вирусы сохраняются среди населения, но уровень популяционного иммунитета остается на высоком уровне, поскольку наиболее восприимчивые люди уже были заражены и, если выжили, сформировали иммунитет. Как следствие, вирусы распространялись крайне медленно: их R0 едва превышал 1. Это так называемое «эффективное репродуктивное число» — уровень распространения микробов среди населения, состоящего как из подверженных, так и невосприимчивых людей (другими словами, населения с определенным уровнем иммунитета). Тем временем, рождается новое поколение детей без иммунитета к заболеваниям. Через несколько лет они снижают уровень популяционного иммунитета, необходимого для противостояния новым вспышкам заболевания. Тогда вирус распространяется быстрее, что и приводит к эпидемиям.

Концепция базового репродуктивного числа также объясняет стремительное распространение инфекций среди новых групп населения. Эти люди не обладают иммунитетом, и вирус может достигать максимального уровня R0. Именно поэтому эпидемии так быстро охватывали коренное население Америки и Гавайев в начале колонизации европейцами. Никогда прежде местное население не сталкивалось с этими вирусами, оно было лишено иммунитета, способного замедлить их распространение.

Понимание совокупности факторов, влияющих на репродуктивное число вируса, позволяет разработать меры для предупреждения возникновения эпидемии. Во-первых, величина R0 зависит от среднего количества и частоты контактов зараженного с людьми, подверженными инфекциям.Чаще всего вспышки эпидемий происходят в крупных городах. Жизнь в густонаселенных мегаполисах увеличивает шансы распространения: зараженные контактируют с большим количеством людей и высока вероятность встреч с теми, кто лишен иммунитета к заболеванию. Чтобы прервать эту цепочку во время эпидемии, органы здравоохранения изолируют зараженных или даже вводят карантин для контактировавших с зараженными, но еще не заболевших людей.

Другие факторы, влияющие на R0 — сам вирус и его носитель. Какова вероятность заражения при контакте больного с человеком, восприимчивым к вирусу? Как правило, носители могут снизить вероятность распространения инфекции: нужно прикрывать рот при кашле и чихании в случае болезни, передающейся воздушно-капельным путем, регулярно мыть руки и пользоваться презервативами во избежании заражения заболеваниями, передающимися половым путем.

Эти меры предосторожности очень важны, но в то же время несовершенны и на деле могут оказаться неэффективными. Возьмем, например, мытье рук. Человечеству уже на протяжении 150 лет известно, что эта простая процедура необходима для предотвращения распространения заболеваний. Однако исследования показывают, что даже среди медицинских работников процент людей, соблюдающих гигиену рук, поразительно низок. Меньше половины докторов и медсестер моют руки каждый раз, когда это необходимо. Поведение людей поменять очень сложно, поэтому кампании за гигиеническое воспитание иногда оказываются менее результативными, чем кампании за вакцинацию населения.

Очередной фактор, влияющий на значение R0 — как долго человек может являться источником инфекции. Большинство из них передаются только в течение нескольких дней или недель. Взрослые носители гриппа могут распространять вирус в течение 7 суток. Некоторые микробы, задерживаясь в организме, способны передаваться в течении нескольких месяцев или даже лет. ВИЧ-инфекция на ранних стадиях, когда концентрация вируса в крови очень высока, распространяется очень активно. Однако даже после того, как уровень концентрации падает, вирус может передаваться новым партнерам в течении многих лет. Медицинское вмешательство, например, прием лекарств, может снизить распространение вирусов.

Свойства микробов также важны. В отличие от носителя, который может целенаправленно бороться с болезнью, микробы не выбирают свои особенности. Однако вирус может эволюционировать и стать более живучим. Так, со временем корь стала способна дольше задерживаться в воздухе, а оспа — выживать в окружающей среде.

Объединив все эти переменные (размер и динамика популяции носителей вируса, борьба с вирусами, свойства микробов и так далее) и используя математическое моделирование заболеваний, мы можем составить карту и определить скорость распространения инфекций среди населения. Иногда результаты могут переоценить скорость распространения инфекции, как это произошло с лихорадкой Эбола в 2014 году. Одна из моделей предсказывала почти до полутора миллионов случаев заражения болезнью к началу 2015 года. Но на самом деле вспышка эпидемии закончилась в 2016 году, и за все это время было зарегистрировано только 28 616 случаев заражения. С другой стороны, модели, используемые для прогнозирования распространения холеры во время ее вспышки в Йемене, были гораздо более точны.

В чем разница между этими двумя случаями? Когда опубликовали модель распространения вируса лихорадки Эбола, меры по предотвращению эпидемии уже были приняты. Просветительские кампании начали информировать население о способах его передачи, а вскоре после вспышки международное сообщество оказало финансовую поддержку, специализированную помощь и организовало поставку лекарств. Все это снизило репродуктивное число вируса Эбола, главным образом благодаря изоляции инфицированных и безопасному захоронению, что ограничивало контакты с его источниками. Своевременное поступление необходимых при лечении пациентов вещей (мыла, медицинских халатов и перчаток) также уменьшило вероятность передачи. В конце концов, все эти изменения привели к тому, что R0 вируса Эбола оказалось меньше 1, и эпидемия закончилась. К несчастью, уровень международной поддержки в борьбе с холерой в Йемене был значительно ниже.

Туровая вакцинация (одномоментная начальная вакцинация, проводимая для быстрого прерывания цепи передачи инфекции — прим. Newочём), изоляция и карантин также способствовали победе над вспышками кори в Диснейленде и Огайо. Знание факторов, способствующих распространению инфекций, может помочь на ранних стадиях в борьбе с эпидемиями. Но чтобы предотвратить их появление, с чисто математической точки зрения нам в первую очередь необходимо население с высоким уровнем иммунитета.

Другие переводы зарубежных СМИ от Newoчём: Вконтакте, Telegram

«Холодное сердце» пропагандирует нетрадиционные сексуальные отношения, а Губка Боб Квадратные Штаны — наркоман. Кто бы мог подумать?

Однажды пастор, радиоведущий и всеобщая заноза Кевин Свонсон назвал мультфильм «Холодное сердце» «сосредоточением зла», а выпустившую его корпорацию Disney — «одной из наиболее прогомосексуальных компаний в стране».

Свонсон, всем своим темным сердцем верящий, что сторонники однополых браков только и хотят, что извратить дух Рождества, неоднократно говорил: будь он дьяволом и пожелай он сотворить что-нибудь «абсолютно ужасное с американскими детьми», он бы купил Disney в 1984 году. Сатана, инвестирующий в индустрию развлечений? Звучит логично.

«Иногда начинаешь думать: а не творится ли вокруг какая-то чертовщина? — вопрошал Свонсон в своей радиопередаче. — Мне интересно, думают ли люди: “По ходу, этот миленький мультик превратит мою пятилетнюю дочурку в лесбуху или фанатку прочих извращений”».

Пламенные речи Свонсона навели нас на мысль: какие еще конспирологические теории существуют в продукции детской теле- и киноиндустрии? Вот что мы обнаружили.

«Белоснежка» на самом деле про кокаин

Думали, это мультфильм про выгнанную из дома невинную красавицу? Как бы не так. На самом деле речь идет о кокаине, уверены авторы подкаста The Conspiracy Zone. «Белоснежка» — сленговое название наркотика, а имена гномов символизируют семь стадий прихода: Весельчак, Чихун, Соня, Ворчун, Простак, Скромник и Умник.

Смурфики — белые расисты

Ага, эти синие крохи не такие уж милашки. Смурфики носят остроконечные белые шляпы — прямо как члены ку-клукс-клана. Главный злодей — Гаргамель, одержимый мыслями о деньгах темноволосый парень с внушительным шнобелем. Он же — гордый владелец кота Азраэля, а это имя в еврейском фольклоре принадлежит ангелу смерти. Ко всему прочему, смурфики еще и салютуют «от сердечка к солнышку», как настоящие нацисты:ВАЛЛ-И на самом деле каннибал, из-за которого случился Апокалипсис

ВАЛЛ-И на самом деле каннибал, из-за которого случился Апокалипсис

Один из пользователей Reddit высказал предположение, что ВАЛЛ-И на самом деле ни разу не милый крошка-робот, каким он кажется на экране. Нет-нет-нет, в анамнезе у этого парня сомнительное прошлое. Взгляните-ка на эту теорию:

Короче, вот моя теория. Восстановление Земли шло по плану, пока ВАЛЛ-И не съехал с катушек. Этот робот не особо справлялся со своей работой и часто отказывался уничтожать те или иные объекты, вместо этого пытаясь сохранить их, будто это какое-нибудь сокровище. Однако остальные роботы продолжали утилизировать все предметы, включая драгоценный шлак, приглянувшийся ВАЛЛ-И. И наш герой стал уничтожать своих собратьев и перерабатывать их составные части, как настоящий каннибал. Это продолжалось до тех пор, пока на Земле не осталось роботов, способных справляться с растущими проблемами планеты. За счет каннибализма ВАЛЛ-И удалось продлить свой срок службы до 700 с лишним лет. Оставшись единственным представителем своего вида, он складировал свои сокровища, уничтожая остальной, ничего для него не значивший мусор.

В фильме нам показано множество сцен каннибализма. ВАЛЛ-И без задней мысли снимает запчасти со своего павшего товарища. Тащит обломки погибших собратьев в свой трейлер со всеми находками, которые ему пришлось защищать от других роботов его типа. Вот почему спустя 700 лет после начала программы очистки на Земле все еще оставалось столько мусора: все остальные роботы были уничтожены в самом начале, так что утилизацией занимался лишь один.

«Том и Джерри» — нацистская пропаганда

«”Томами” называли британских солдат, а немцев — “Джерри”, — отмечает писатель Джим Макленнан. — В свое время я посмеялся над этим совпадением, но теперь не нахожу в нем ничего забавного. Самое жуткое в этой теории — это то, что Джерри выступает в роли хорошего парня, миролюбивой жертвы дьявольских козней Тома, но его превосходящий интеллект позволяет ему каждый раз выходить победителем».Динамит символизирует включение Австрии в состав Германии, если вы не поняли

Динамит символизирует включение Австрии в состав Германии, если вы не поняли

Все персонажи «Спанч Боба» — наркоманы

Мы все давно подозревали, что Спанч Боб немного под кайфом. Но один исследователь современной культуры, часто публикующий посты на форуме Matazone, распространил эту теорию на всю вселенную мультсериала. «Я пришел к выводу, что “Губка Боб Квадратные Штаны” на самом деле повествует о наркотиках, — заявил пользователь. — Спанч Боб всегда очень-очень-ОЧЕНЬ счастлив, полон энергии и часто страдает от паранойи. Если и случаются дни, когда он не сияет от радости, то это происходит лишь в результате какой-нибудь катастрофы. Он не знает полумер даже в грусти. Он скачет между полным блаженством, крайним отчаянием и чистой яростью».

Затем автор предположил, что лучший друг Спанч Боба, морская звезда Патрик Стар — большой любитель травки («Он постоянно смеется над тупыми шутками и ест»), а Сквидвард сидит на героине («С его-то щупальцами найти вену вообще не проблема»). Мистер Крабс употребляет кокаин и совмещает свою основную работу с бизнесом дилера («Он очень наглый. Обратите внимание, как он постоянно переживает из-за денег… Заметьте, в “Красти Краб” очень мало народа. Как он еще не прогорел? Да потому что это всего лишь прикрытие и небольшой приработок для его настоящего бизнеса — торговли наркотиками»).

Нужна доза, друг?

Другие переводы зарубежных СМИ от Newoчём: Вконтакте, Telegram