IvaZabolotnaya

IvaZabolotnaya

Пикабушница
поставилa 29668 плюсов и 26 минусов
Награды:
5 лет на Пикабу
801 рейтинг 4 подписчика 331 подписка 5 постов 1 в горячем

Карма

— Учитель, что такое Карма?
— Карма — это благодарность Вселенной за твои дела.
— Благодарность?
— Какие дела, такая и благодарность.

Карма Карма, Благодарность

Сапоги для сына

Так уж вышло, что осень подкралась незаметно. И одному из моих отпрысков сапоги стали ну совсем мелкие. И ходить в них стало нельзя.

Сапоги для сына Экономия, Осень, Длиннопост, Сапоги, Детская обувь, Своими руками

И достались нам одновременно ещё одни, но большие

Сапоги для сына Экономия, Осень, Длиннопост, Сапоги, Детская обувь, Своими руками

И были они убиты внутри полностью.

Сапоги для сына Экономия, Осень, Длиннопост, Сапоги, Детская обувь, Своими руками

Посмотрела я на это дело, походила по магазинам, прикинула бюджет... И достала обрезки всего, что было:

Сапоги для сына Экономия, Осень, Длиннопост, Сапоги, Детская обувь, Своими руками
Сапоги для сына Экономия, Осень, Длиннопост, Сапоги, Детская обувь, Своими руками
Сапоги для сына Экономия, Осень, Длиннопост, Сапоги, Детская обувь, Своими руками

А дальше с памятью о школе и чьей-то матери, безбожно ломая иглы и протыкая пальцы... Началось моё Творчество.

Сапоги для сына Экономия, Осень, Длиннопост, Сапоги, Детская обувь, Своими руками
Сапоги для сына Экономия, Осень, Длиннопост, Сапоги, Детская обувь, Своими руками
Сапоги для сына Экономия, Осень, Длиннопост, Сапоги, Детская обувь, Своими руками

Итог: боевое крещение пройдено! Ноги сухие, сапоги по размеру, не натирают, не слетают с ноги и ходить не мешают! Ура мне!

Показать полностью 9

Пролетали лебеди Ф. Абрамов

Предисловие: дочь, 9лет, пришла с заданием по внеклассному чтению. Рыдали всей семьёй.
1
Когда у Авдотьи Малаховой заметили брюхо, пересудам, казалалось, не будет конца. Как! Это на сорок-то третьем забеременеть? Да что она — с ума сошла? Без зубов, руки и ноги ревматизмом разворочены — да ей в пору об инвалидном доме думать, а не рожать… А главное — каким ветром надуло? Неужто это Василий памятку о себе оставил, перед тем как отправиться на тот свет? Сама Авдотья, по правде говоря, не очень-то прислушивалась к этим пересудам. Пускай стрекочут — на то бабам и язык дан. А вот сумеет ли она благополучно разродиться? Не слишком ли поздно пришло к ней это счастье, о котором она мечтала всю жизнь? Местная фельдшерица Дина, осмотрев ее, замахала руками: — Не вздумай. Поезжай в райбольницу. Может, еще не поздно… И вот в это время нашелся в деревне человек, который одобрил ее, — Манефа, одинокая гулящая Манефа, года на три моложе ее. — Рожай, Дуня. Не слушай никого. Им — что? — Она имела в виду баб. — У них лавки ломятся от ребят. А я бы вот хоть какую муку вытерпела, смерть бы приняла… — И, не договорив, расплакалась. Вскоре Манефа опять заявилась к Авдотье, на этот раз с подарком, который купила в райцентре на базаре. — Вот, наглядное пособие тебе привезла; — весело сказала она и развернула блестящий лакированный коврик. На коврике была щедро выписана полная румяная красавица с рыжими распущенными волосами и большими холмообразными грудями, с которых была приспущена нижняя сорочка. Красавица сидела, облокотись, у раскрытого окна какого-то островерхого терема, похожего на старую заброшенную силосную башню, и томно смотрела вниз. А внизу, на озере, целовались два желтоклювых лебедя. — Хороша картинка? Есть на что поглядеть? — прищелкнула языком Манефа. — Да что и говорить. Баско, — согласилась Авдотья. — Ну раз баско, владей. И Манефа сама прибила коврик к стене над кроватью — ив сумрачной низкой избе» вроде посветлело. Прощаясь, она сказала: — Вот, поглядывай почаще на эту картинку — таких же лебедушек родишь. — Двух? — поперхнулась Авдотья. — Господь с тобой! Да мне лучше и картинки не надо. Но картинка осталась на своем месте. И позже, когда Авдотья уже не могла ходить и часами лежала на кровати, она подолгу смотрела на двух желтоклювых целующйхся лебедей. А что ей еще оставалось делать? Шитье в руках у нее не держалось, ее замучили головные боли, бабы все на работе, Манефа тоже из виду пропала — опять, говорят, утянулась в город за каким-то хахалем, а разглядывать картинку все-таки было развлечением. И в конце концов все вышло так, как предсказала беспутная Манефа: Авдотья, к всеобщему удивлению, родила двойню — девочку и мальчика. Девочку назвали многообещающим именем Надежда. Хорошая подмога будет матери: крепкая, голосистая — с улицы слышно, как орет. Ну, а над именем мальчика и раздумывать было нечего: синюшный, как ни назови, все равно помрет. Это был общий приговор всех соседок, собравшихся на крестины. И поэтому, когда над окошком закачался знакомый облезлый заячий треух Паньки-пастуха, здорового придурковатого мужичины, кто-то, спохватившись, сказал (надо же было назвать как-то ребенка, хотя бы для того, чтобы записать в сельсоветской книге): — А вот Паисий идет. Чем не имя? Так и назвали мальчика по имени придурковатого пастуха Паньки. 2 За четыре года Авдотья извелась начисто — совсем старухой стала. И все, конечно, из-за Паньки, потому что сил не было смотреть на ребенка. Голова большущая, лопоухая, а тельце хилое-хилое, каждое ребрышко наперечет. И все лежит — никак не может оторвать свою голову от подушки. — Панюшка, скажи-ко, родимый, что у тебя болит? Вздрогнет Панюшка, откроет беззубый рот, а через минуту, смотришь, опять глаза закатил — как будто он все время к чему-то прислушивается. Только уши одни и живут. Торчком стоят. — Умрет, видно, у нас Панька-то, — сказала однажды Авдотья дочери. Надька в слезы, в крик и до того зашлась — насилу успокоила мать. — Не умрет, не умрет твой Панька — водись только хорошенько. И верно, с того дня не отгонишь Надьку от брата. Кличет, часами разговаривает, тормошит так и эдак: вставай, вставай, Панька. А спать ложиться — горе: надо непременно с Панькой, да еще в обнимку — не потерялось бы это золото во сне. И что бы вы думали? Была ли, нет какая польза от Надькиных стараний, а ребенок-то ведь начал оживать: и ручками, и ножками задвигал, и голову от подушки оторвал, а потом настал такой день — и на ноги встал. Ох, уж этот-то день запомнила Авдотья! Было это в троицу, как раз в ту пору, когда в деревне начинают первые веники резать. Ну и Авдотья не захотела отставать от людей. Утром сходила в лес за прутьем, а днем, управившись на скотном дворе, села вязать веники. Тепло. Солнышко так славно припекает, ласточки разыгрались — под самым носом шныряют. А на озере-то шуму и гаму! (Дом Авдотьи стоял возле небольшого озерка, и ребятишки с ранней весны до поздней осени не вылезали из воды.) Да, сидела вот так Авдотья на крыльце — бездумно, с коленями зарывшись в пахучий березовый лист, сидела, вязала веники — и вдруг крики: — Смотрите, смотрите! Бегемотик идет! Она живехонько обернулась и — боже ты мой! Панька-то, Панькато у нее — на ногах! Головенка белая качается, сам весь качается — как одуванчик выгибается под ветром, а ухватики свои все заносит, заносит — ковыляет к зеленому бережку. Ребятишки повыскакивали из воды — и для них чудо немалое (все любили Паньку): — Давай, давай, Бегемотик! Но тут вырвалась вперед Надька — и она купалась в озере, схватила брата в охапку и кошкой на ребят: — Не дам! Не дам Паньку! Мой Панька! Мой! — Надеха, Надеха, глупая! — закричала Авдотья. — Не съедят твоего Паньку. Дай ты ему с ребятами-то поиграть. Куда там! Надеха распалилась — близко никто не подходи. «Мой! Мой!» — да и только. «Ну и характер у девки! — подивилась Авдотья. — Ив кого она такая единоличница?» Отец, бывало, последнюю рубаху готов отдать, сама она тоже завсегда всем делилась с бабами… Но затем, поразмыслив, она успокоилась. Может, это и к лучшему, что Надька так привязана к своему брату. А что? Случись с ней, с матерью, что-нибудь, — на кого он обопрется в жизни? 3 К шести годам Надька выросла на загляденье. Краснощекая, зубы во весь рот, и вся как на пружинах — ни минутки не посидит на месте. А уж сметливая, работящая! И все-то она знает, все примечает: и кто у кого родился, и кто куда пошел, и что в магазине дают. И дома пол подметет, и посуду вымоет, и самовар в грозу закутает — взрослый не всяк догадается. И часто-часто, любуясь дочерью, Авдотья со вздохом переводила взгляд на сына. Нет, не то тревожило ее, что мальчик рос хилым да слабым. В конце концов, рассуждала она, нынче не старое время. Хлеб рукам не дается — головой добывают. А вот что за голова у этого ребенка? Почему у него все навыворот? Купила как-то Авдотья коробку цветных карандашей да бумаги. — Нате, ребята, рисуйте. Привыкайте к ученью смала. Надька — глаза загорелись — сразу за стол. — Чего, мама, нарисовать? — Чего-чего. Чего увидите, то и рисуйте. Вон хоть корову Матренину — видите, хвост задрала, по огороду бегает. Надька взглянула в окошко, раз-раз — и нарисовала: дом с трубой, из трубы дым валит, а у дома корова — как полагается, с рогами, с хвостом. — Так, мама? — Так, наверно, — сказала Авдотья уклончиво. — Не больно-то много понимает твоя мама. Три зимы в школу ходила. Затем она подошла к сыну: ну-ко, Панька, старанья много — сидишь, сопишь, карандаш слюнявишь — что у тебя? Взглянула — и хоть плачь, хоть смейся: корова не корова, жук не жук, шесть ног торчит. — Что ты, глупой! Сколько у коровы-то ног? Разве шесть? — Так ведь она это бежит, — сказал Панька. — Бежит, бежит, — передразнила Надька брата. — Ноги-то на бегу не растут, да, мама? В другой раз послала Авдотья сына за травой. Надька в ту пору как на грех ногу гвоздем рассадила, а овца ревмя ревет в хлеву — только что объягнилась. И самой некогда — с мытьем разобралась. — Давай-ко, Панька, выручай мать да сестру. Надо и тебе к работе привыкать. Вот ушел Паисий за травой. Час ходит, два ходит — куда девался парень? Авдотья все бросила, побежала разыскивать. А Паисий, оказывается, дошел до первого куста, птичку какую-то увидел, да и все — и трава, и дом — из головы вылетело. Забыл, зачем и пошел. И таких случаев Авдотья могла бы порассказать немало. Но она, конечно, помалкивала. Какая же мать будет выставлять свое детище на позор? Придет время — люди еще насмеются. 4 Весна в том году пала ранняя, дружная — снег сошел за одну неделю, и в озере вода стала прибывать не по дням, а по часам. Правда, само по себе это мало кого беспокоило: озеро не река. Ну, а вдруг на помощь к озеру да река придет? Что тогда? Ведь за озером, в низине, все богатство колхозное: скотные дворы. И поэтому, не ожидая, когда начнет показывать свой норов река, решили с заречной стороны соорудить заплот. Народу собралось людно. Весело работать всем миром. Телеги, тачки. Детвора, как мураши, разбрелась по свежему песку. И вот под вечер, когда уже кончали насыпь, вдруг кто-то закричал: — Лебеди, лебеди летят! Где, какие лебеди? Это ведь в старину лебеди запросто летали, а сейчас разве только на картинках увидишь. Может, оттого и развелись эти коврики с лебедями чуть не в каждом доме? А в вечернем небе и в самом деле пролетали лебеди. Высоко-высоко забрались лебедушки. Как две лодочки белые качаются в синем раздолье. Целый день крыльями машем, пора и нам отдохнуть. И потянули, потянули к дремучему ельнику, туда, к Лебяжьим озерам, где кумачом разливалась заря. — Ну, редкие гости прибыли. Что-то они принесли, — заговорили люди, когда лебеди скрылись за лесом. — Надо быть, к холодам, — сказал старик Зосима. — Раньше так бывало: снег с лебединых крыльев сыпался. К старому человеку как не прислушаться — и пока шли домой, только и дума ли-га да ли: надолго ли зазимок? Сколько еще скотину взаперти держать? За этим невеселым разговором (у кого весной с кормом не поджимает?) Авдотья и позабыла про Паньку. Все время парня держала на глазах, а тут стали к крыльцу подходить — одна Надеха за руку держится. Эту хлебом не корми, а дай послушать, что говорят взрослые. — Тетеря глупая, где парень-то? — Панька, Панька! — закричала Надька. Она ревела, плакала навзрыд: никогда в жизни еще такого не было, чтобы Панька от нее хоть на шаг отстал, — все вместе. Но тогда, в первые минуты, Авдотье было не до жалости, и она готова была прибить эту разиню. А ну что с парнем случилось? Кругом вода — вешница, — долго ли до беды? Авдотья сломя голову кинулась к насыпи. — Паня, Паня… И слава тебе господи, беду на этот раз пронесло! Стоит Панька на насыпи, как Иванушко-дурачок стоит. Кругом темень собирается, солнце уже село, вода внизу ярится (вышла река из берегов!) — взрослому не по себе. А он стоит, как к земле прилип. Ушанка на макушку съехала, сам как пенек маленький на ровном месте, и только личико белеет в потемках. На что же это он так засмотрелся? Чем заворожил его этот красный лоскут зари над черным ельником, что он и глаз оторвать от него не может? Разве не видал он зари? Боже ж ты мой, вдруг догадалась Авдотья, да ведь это он по лебедям сохнет. Их высматривает. И как она сразу не догадалась! Парень и раныне-то был помешан на птичках («Надя, постой, птичка села»; «Мама, подожди, птичка вон»), а тут — подумать только! — лебедей живых увидел. — Панюшка, Панюшка, — стала уговаривать Авдотья, — пойдем, родимый. Лебеди давно пролетели, а ты все стоишь. Разве можно так? Ручонки холодные, штаны мокрые, под носом светит, а сколько бы еще стоял вот так на насыпи, ежели б не мать? 5 Вечером в тот день поужинали, попили чаю — все честь по чести, потом легли спать. Спали на полу. Кровать всех троих не умещала, а спать по’ отдельности дети не хотели, да и самой Авдотье как-то поспокойнее было, когда они были под боком. Вот легли спать. Надька за день убегалась — как в воду нырнула. Хоть за ноги на улицу вытаскивай — не проснется. А Панька не спит. Лежит, затаился, как мышонок, меж сестрой и матерью, а не спит — Авдотья по дыханию чует. — Панька, ты не замерз? Залез бы на печь. Молчит. — Ну раз не замерз, спи. Завтра рано вставать, на скотный двор пойдем. — Мама, — вдруг услыхала она под самым ухом, — а куда они полетели? — О господи, все-то на уме у него эти лебеди! — Авдотья широко зевнула (она уже засыпала), повернулась к сыну. Лежит — и глаза настежь. Может, луна ему заснуть не дает? Она встала, занавесила окошко шалью. — Спи. Ночью-то спать надо, а не разговоры разговаривать. Глазато закрой, и я закрою — скорее заснем. — Мама, а где они делают гнезда? Нет, видно, не отступится, пока не расскажешь. — На озерах. Раныне-то тут, говорят, на Лебяжьих озерах гнездовали. А сейчас, наверно, передохнут за ночь да дальше полетят. — Да-льше? А почему? — Полетят-то почему? Да они, может, и рады бы остаться — крылья-то у них не железные, намахаешься целыми-то днями махать, да житье-то для них больно худое стало. Лес вырублен, люди кругом. — А они людей не любят? — Чудной ты, Панька! Воробей-дурак, и тот — фыр-фыр, а то ведь лебеди. Ладно, спи теперь. — Мама, а ты видела их на озерах? — Лебедей-то? — Авдотья задумалась, вздохнула. — Раз видела. Я еще девчушкой тогда была. Отец — твой-то дедушко — за клюквой повел меня. Рано вышли из дому. Я иду, глаза слипаются, как в потемках бреду. А дедушко вдруг остановился, за рукав тянет: «Дуня, Дуня, смотри-ко, вон-то что». Я попервости со сна-то думаю — льдина белая по озеру плывет. Примелькалось белое-то еще дорогой. Водяно было. Там снег под елью, тут снег. А они, лебеди-то, как увидали нас, всполошились, закричали, крыльями по воде забили, а потом как поднялись да прямо к солнышку. А солнышко об ту пору, как я же, только еще просыпалось, из-за елей выглядывало. Баско, красиво было, — закончила нараспев Авдотья и опять зевнула. Панька вздохнул. — Ладно, давай не вздыхай. Вырастешь большой — увидишь. Никифор-охотник говорит: каждую весну видаю. — Мама, — опять спросил немного погодя Панька, — а эти озера, где ты была с дедушкой, далеко? — Да нет, недалеко. Гумно-то старое за скотным двором знаешь? Ну так от того гумна три версты считается. Дорога все лесом-лесом, по холмикам да по веретейкам. Грибные, ягодные места. Вот уже лета дождемся — пойдем. И Надьку и тебя возьму. Авдотья подтянула к груди одеяло, поправила бумазейный плат на голове — худая, застуженная у нее была голова, и она всегда спала в платке. — Спишь, Панька?.. Ну и ладно, спи, — сказала она, не дождавшись ответа. Затем осторожно, чтобы не потревожить сына, расправила ноющие в коленях ноги — на погоду, видно, разболелись. Ну, слава богу, утихомирился. И это было последнее, что она могла припомнить потом, вспоминая этот вечер. 6 Паньки хватились утром, а нашли только вечером. А между утром и вечером был день, длинный угарный день, насквозь прореванный и проплаканный Авдотьей и Надькой. Они звали Паньку в два голоса. — Паня, Паня, иди домой, — голосила со своего крыльца Надька. А в это время с тем же истошным призывом металась по лесным дорогам Авдотья. За ночь резко похолодало, задул сиверко, ельник расш> мелся-разохался. Она кричит: «Паня, Па-а-аню-ушка». А ей в ответ: «У-у… а-а-а…» И ни единого следочка на дорогах. Земля затвердела, как камень. Авдотья сбегала до Лебяжьих озер — нету, проколесила наполовину Болотницу (не одна дорога зачинается за старым гумном) — тоже не видать. И снова, в который раз, вышла к старому гумну. «Нет, видно, надо подымать народ, одной не найти», — подумала и вдруг увидела пастуха Паисия. Паисий, громыхая топором, разбирал на дрова развалины старого гумна. Авдотья горько расплакалась. Этот немтун-горемыка был страшно привязан к Паньке. Он, как дитя малое, обрадовался, когда узнал, что в деревне появился второй Панька, и уж не жалел для него ни рук, ни ног. И зайца живого в лесу поймает, и ягоду первую принесет, и игрушки разные мастерит… Кажется, не было такого дня, чтобы Паисий, возвращаясь с поскотины, не принес бы для ребенка какую-нибудь дудочку, берестяной шаркунок или коробочку. — Что же ты, Паисьюшко, топором-то машешь? — заговорила, захлебываясь слезами, Авдотья. — Где у тебя тезка-то? Паисий выкатил свои светлые кругляшки, заулыбался, дурак. — Пень бестолковый! — рассердилась Авдотья. — Разве улыбаться надо? Панька-то, говорю, где? Пропал Панька-то, ночью в лес ушел. Может, где сидит сейчас под деревом, замерзает, а ты зубы скалишь. И спасибо Паисию. Нашел-таки немтун Паньку. Сколько раз пробегала она мимо озерины, разлившейся между Болотницей и Озерной, и не догадалась туда свернуть, а ребенок-то, оказывается, сидел там, под елью, в какой-нибудь версте от гумна. Панька был в бреду. Его раздели, растерли спиртом, укрыли всеми одеялами, какие были в доме. И он лежал под одеялами, тяжело, открытым ртом дыша, весь горячечно-красный. — Паня, Паня, не умирай, — охрипшим голосом умоляла его Надька. И один раз, казалось, Панька приходит в себя. — Надя, Надя, я их видел… А потом снова удушье. Мутные, налитые жаром глаза его стали закатываться под лоб. Авдотья пала на колени, протянула руки к скорбному лику богородицы, тускло мерцающему в переднем углу. — Царица небесная, яви чудо. Это я, я завела ребенка в лес. Сама ему дорогу указала. Но чуда не произошло. Под утро, на рассвете, Панька умер. 7 Жизнь маленького Паньки, как весенний ручеек, прошелестела по деревенской улице. А велик ли след оставляет весенний ручеек? У кого удержится он в памяти? И Паньку забыли, забыли чуть ли не на другой же день после похорон. Снова вспомнили о Паньке через три месяца, когда умерла Надька… Нет, не то поразило всех, что за малое время смерть второй раз заглянула в Авдотьину избу, — для этой старухи дороги не заказаны. Поразило всех другое — непонятная, загадочная болезнь ребенка. Девка здоровущая, краснощекая, язык, как колокол, подвешен — кому и жить, как не ей! А она, как схоронили братца (будь он не к вечеру ломянут, заморыш), начала сохнуть-сохнуть, и ни врачи (из района привозили), ни старухи знающие — никто не мог помочь. Так и засохла, как травинка при дороге. Вот об этом-то больше всего и было разговоров в день похорон. Что за болезнь у ребенка? Какая-такая немочь источила девку? Тоска по брату? Верно, замечали, и Авдотья жаловалась, тоскует девочка. Кажинный день сидит у окна и все смотрит-смотрит на улицу, потом и заговариваться стала: «Паня, Паня, иди домой». Да, может быть, и тоска — знакома людям эта сухотка. А все-таки плохо верилось, чтобы в ее-то годы да умирали от тоски.

Фёдор Абрамов

Показать полностью

Помогите найти растение

Помогите найти растение Цветы, Растения, Цветоводство, Комнатные растения

Поиск в сети по картинкам дал оооочень много, но ничего полезного. Интересно, что за растение дети принесли в дом, и какие условия ему нужны для жизни. Фотографировала на цветочный горшок, прошу не пинать))

Показать полностью 1

С добрым утром))

Парень в электричке, я тебя не знаю, но спасибо! Ты сделал мой день))

Фото моё, тег моё

С добрым утром)) Позитив, Доброе утро
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!