Demiurgmedart

Уважаемый читатель, если то, что ты хотел прочесть (исходя из названия) ты найдешь в этой главе и тебе станут интересны какие-то аспекты - напиши в комментариях, может быть я оформлю ответы на все вопросы в виде отдельного рассказа. Потому что глава не такая длинная, как могла бы быть, но я не хочу потерять в рутине основную идею. Для остальных скажу: если вам не понравились посылы предыдущей главы - эта не понравится вам еще больше.

Понимание того, что хочется не когда-то, а здесь и сейчас пришло со вторым звоночком, когда я уже был в ординатуре, в 24 года получал все те же 3800 руб. стипендии. Раньше врач ординатор устраивался в отделение на ставку, а вот при мне нас приравняли к учащимся и работать мы права не имели. В 24 года люди создают семью, заводят детей, а как содержать семью на 3800 руб? Сверстники женились, ездили на машинах (да, в кредит), жили в своих квартирах (да, в ипотеку), а я смотрел на все это со стороны, вкалывая весь день за 3800р., а вечером собираясь в ночную смену на вторую работу. И хотелось мне даже не машины и квартиры, а банально сходить в кино. А еще, глядя на врачей, старше тебя на 10-15-20 лет с которыми работаешь каждый день бок о бок и понимаешь, что у них ничего особо в жизни от твоей не отличается, понимаешь, что спасать людей рановато, надо срочно спасать себя.

В этот период я окончательно понял, что патологоанатомом я не стану, переучиваться на хирурга и искать место работы, чтобы потом опять вкалывать за гроши я не хочу. Но имея два диплома о высшем образовании в сфере медицины я ничего больше особо не умею (я не рукожоп, я про квалифицированную работу), да и кардинально переучиваться я уже не хочу (во-первых: устал восемь лет учиться, во-вторых: еще 4 года на стипендии, без нормальной работы? До 28 лет, серьезно?). Поэтому нужно что-то искать. И я начал искать. А пока тянулась ординатура и серые будни.

Так как же я не стал патологоанатомом?

Я уже говорил, что студенты медики редко видят трупы. И также, как и другие люди находиться рядом с ними не любят. И я не любил (и не люблю, я не извращенец).

И когда меня повели на вскрытие, в мой первый рабочий день, я их не любил еще больше. Мой хмурый наставник просто сказал: «Запоминай, два раза повторять не буду» и начал медленно вскрывать, попутно объясняя все куда подробней, чем на занятиях, но и куда специфичней. Потому что никто не рассказывает студентам как держать реберный нож и почему это вообще не реберный нож, а «Барс», который куда острее и его ловчее затачивать. И что техника – она в книжках, а в реальности агенту нужно отдать красивый труп, без видимых изъянов, так что выкручивайся. Только успевай запоминать. А в конце он сказал: «Завтра сам».

И вот я пришел сам. На свое первое вскрытие. И не боишься ты никакого трупа, хотя вчера еще было страшно стоять рядом. И не видишь ты тут никакого мертвого человека. Ты делаешь работу, вспоминая все, чему научили и в голове только одна мысль и только один страх: «Как бы не накосячить!» Закончил, выдохнул и пошел выписывать справку о смерти.

И так каждый день, одно и тоже. И просто перестаешь воспринимать трупы, как нечто чуждое. Это как предмет мебели, диванная подушка – лежит и лежит. Подходишь с ножом – превращается в модель для заученного технологического процесса, как будто точишь деталь на токарном станке. День изо дня одну и ту же деталь.

Многие путают патанатомию и «судебку». У нас не бывает никаких ножевых, автодорожек и суицидов.

Тут чистенькие трупы из отделений больниц, иногда – умершие дома после продолжительной болезни (читай – онкологии). Отделение обслуживало шесть городских больниц и одну районную, но диагнозов на всех раз-два разных (инфаркт, инсульт, онкология разной локализации). Редко-редко встречались неформаты.

Вскрывал я за всех врачей по очереди. Все на новенького, я молодой (как в армии). Но я ни на кого не в обиде, все знали мою ситуацию и отношение к работе, не грузили ничем другим и на многое закрывали глаза. В плохой день у меня было по шесть-семь вскрытий и не разгибалась спина. За первый год ординатуры я насчитал 425. Если посчитать, что в каждой квартире моей шести-подъездной пятиэтажки, по четыре квартиры на площадке, живет по три человека, получиться только 360… В более-менее свободные дни я писал протоколы вскрытий, эпикризы и диагнозы. Закрывал истории болезни.

И искал нормальную работу.

И смотрел на своих коллег. В нашем отделении не было ни одного лишнего человека. Ни одного «санитара». Потому что врач отделения (он же преподаватель на кафедре), и совмещал санитаром (по чужой трудовой, конечно). Он шел на занятия к студентам, зная, что его ждут на вскрытии (хоть тут помогал я), у него могла быть очередь по «вырезке» («вырезная неделя», когда ты всю неделю готовишь и смотришь операционный материал), а вечером он шел зашивать и бальзамировать трупы. И одевать (я никогда не умел завязывать галстук, но за два года ординатуры научился делать это виртуозно, разными узлами). И у него не было никакой машины, он кое-как платил ипотеку и сводил концы. И, конечно, пил.

Потому что из песни слов не выкинешь. Они проводили в секционном зале больше времени, чем в кабинете или в учебной аудитории на кафедре. Но утром, после пары банок пива, мир уже не казался таким говном и можно было найти в себе силы снова резать и шить. Мертвое по мертвому.

Помню, как мы читали Аллена Карра и как его идеи разбивались о беспросветный мрак настоящего.

И чтобы то ни было, а психика все равно меняется. Иначе, как объяснить мою коллекцию камней из желчного пузыря и искусственных сердечных клапанов?

Когда уважаемые врачи говорят мне, что 75% процентов работы патологоанатома – это прижизненная диагностика и микроскоп, а только улыбаюсь. Если хочешь быть таким чистеньким – изволь питаться «Дошираком» (говяжий, с@ка, вкусный, но посыл ясен). Мои коллеги выживают, как могут.

Я больше не хотел выживать, я хотел жить.

Прошу прощения, за некоторые обобщенные высказывания в предыдущих частях. Вся история была написана за один вечер, на эмоциях от одного события, о котором я расскажу в последней главе. Весь текст - это воспоминания, а значит, в какой-то мере, попытка оправдаться перед собой за прошлое. Поэтому иногда автор может показаться излишне хвастливым, иногда излишне нравоучительным. Никого из студентов не призываю делать так, как поступал я. Это будет о другом и немного позже.

Это вступление говорит о том, что автор перечитал свой опус спустя сутки и ужаснулся.

Несмотря на трудности и недостатки образовательного процесса, учились мы хорошо. Мы не забывали, зачем пришли сюда. У нас внутри все горело и мы хотели спасать люде (как бы громко это не звучало, я повторю эту фразу еще не раз). Особенно сильно это проявилось на старших курсах, на циклах в стационарах, когда тебя закрепляли за врачом отделения и давали вести его больных. Начинаешь общаться с больным, слушать и смотреть на него как врач, писать историю его болезни. Как на первых курсах мы гордились тем, что ходим в белых халатах, так сейчас мы гордились тем, что ведем себя как почти "настоящие врачи".

Тут, на старших курсах, начинаются «кружки». Это студенческий клуб по интересам на какой-нибудь кафедре. Они собираются вместе, готовят с преподавателем какие-то доклады, особо талантливые участвуют в студенческих олимпиадах. Но иногда, просто собирают и формируют за преподавателя статистику для его кандидатской (ложка дегтя, встречал и такое, сбежал). После пятого курса проходил набор в так называемую «хирургическую группу» - на факультете формировалась новая группа из студентов разных групп, хотевших стать хирургами. Это был один большой, постоянный кружок с углубленным изучением хирургии, ассистировали на операциях и прочим.

Я, как вы помните, хотел стать хирургом. Когда-то в школе, а потом на младших курсах. Да и на старших, ассистируя или наблюдая за какой-нибудь операцией я не раз думал об этом. Но потом все изменилось.

Первые звоночки начались, когда мои бывшие одноклассники, поступившие в другие ВУЗы и тогда еще не совсем пропавшие с радаров один за одним стали заканчивать их после четвертого курса и выходить на работу. И прям стали работать. И прям зарабатывать. По крайней мере, мне, со стипендией 3800руб. так казалось. Грустно, когда тебе 22 года сидеть у мамы на шее. Я работал где мог, сразу после первого курса. Беда в том, что на квалифицированную работу меня естественно не брали, а различного рода подработки требовали очень много времени. А времени нет – я учусь. Каких только записей не было у меня в трудовой в этот период: санитар и сторож, слесарь-сантехник и мед.брат, охранник ЧОП и системный администратор. В итоге я нашел неплохое место с графиком ночь через две, но я ужасно не высыпался и это дико утомляло. Ко всему прочему я перестал быть себе хозяином – чтобы интересного не происходило, а мне по графику нужно идти на работу. Грустно, когда знакомишься с реальной жизнью в 17 лет.

Наверное, сейчас я бы сказал себе молодому: «Потерпи, побудь свободным студентом, успеешь ты еще наработаться». А может быть промолчал бы и не сказал ничего. Потому что, через год после моего поступления, из семьи ушел отец (женился на другой, и я его больше не видел) и мы с матерью еле сводили концы с концами.

Многие небогатые студенты на старших курсах подрабатывали мед.братьями и это, наверное, дало им очень большой медицинский опыт. Но я на своей работе получал в два раза больше такого мед.брата и не стремился это менять. Может мне и не хватало опыта, но еще больше не хватало отпуска.

К четвертому курсу я скопил денег (тогда это стоило доступно, около 15тыс. руб. в год) и поступил на второе высшее, параллельное образование. Хотелось доказать всем, самому себе… и вместе с этим я смутно понимал, что дальше все будет не так просто, как нам рассказывали на первом курсе и неплохо бы иметь в будущем запасной вариант. Закончил я его после первого года ординатуры со специальностью «экономист-менеджер в сфере здравоохранения». Забегая вперед скажу, что знания, которые я там получил, мне потом очень пригодились.

Итак, мне очень хотелось скорее закончить учиться и выйти на работу. И вот учеба идет к концу, а я начинаю искать себе место.

Все студенты в ВУЗе делились на три типа: «бюджетники» (те, кто поступил сам), «целевики» (поступившие с целевым направлением из района – обязательством приехать в этот район после учебы и отработать там несколько лет) и «платников» (кто поступил на коммерческой основе).

При решении вопроса трудоустройства и специализации проще всего было «целевикам» - выбирай специальность и следуй на будущее место работы. «Целевики», как правило, были иногородними студентами, взявшими направления из своих родных ЦРБ, так что они возвращались к себе домой, редко кому это не нравилось. Тут и программа «молодой специалист» - при устройстве работы в районе им выплачивали миллион рублей, за который они были обязаны отработать на этом месте пять лет. Опять же, редко кому это не нравилось.

Но, иногда, мы беседовали "о жизни" с преподавателями и обсуждали этот вопрос. Для меня тогда миллион рублей был чем-то невообразимым. Пока один человек не сказал между делом : «У меня друг уехал в село. Получил миллион. Купил старый «крузер» и теперь гоняет на нем по полям. Подумай, где лучше жить, а денег как-нибудь заработаешь.» Вы помните, что до восьмого класса я жил во вполне себе деревне, и потом, почувствовав пульс большого города, уже не стремился туда возвращаться.

«Платники» же в вопросе выбора будущей специальности приравнялись к «бюджетникам» - обе группы были в свободном плаванье, на распределении сидели только представители районных ЦПБ, которые знали, какой специальности врачи им нужны и все решали за тебя. Городу же врачи не требовались. Оставалось три варианта: плюнуть на все и выбрать симпатичный район и специальность, купить себе самому место в платной интернатуре и потом искать место работы, или же искать бесплатную интернатуру и место работы в городе каким-нибудь фантастическим образом.

Потому что очень большой удачей и упорством нужно обладать, чтобы попасть на места работы в городских больницах, которые уже давно поделены между «врачебными династиями». Некоторым здесь могут помочь кружки, некоторым нужные знакомства, а некоторым, поздно все понявшим и спохватившимся, могла помочь только удача (это про меня).

После бесполезного мыканья по больницам, отделам кадров и глав.врачам, я принял решение сходить на бесполезное распределение, отказаться там от всего и продолжить искать дальше (сейчас я представляю, к чему это могло бы меня привести…). Я пришел с легким сердцем и стал ждать, когда меня вызовут на «смотрины». Тут-то, в коридоре главного корпуса университета, я и повстречал двух товарищей, которые негромко предлагали студентам место в ординатуре по патанатомии с последующим трудоустройством в морге при Краевой больнице в городе. Предлагали и никого не находили. Практически все, кто пришел, были уже уверены в своем месте и это была лишь формальность. А несколько свободных изыскателей с содроганием отказалась. Ну какой нормальный человек внезапно захочет стать патологоанатомом?

А я подошел и согласился.

Зашел на распределение, тыкнул пальцем в заведующего (одного из этих двух зазывал) и сказал, что вот этот дядя меня берет. А он лишь кивнул головой.

Вышел я слегка ошеломленный, а когда приехал домой и рассказал все матери – ее реакцию было словами не передать. Она уже представляла меня хирургом, в белом халате, светилом медицины. Она просто хотела мною гордиться. Сложно гордиться школьному учителю тем, что ее сын "пластает трупы" (то, что ты тоже врач, не доказать, такой уж у нас менталитет).

Но я знал одно, это временные трудности, это пока на два года ординатуры. Главное, что я получу специальность и сертификат, буду учиться и работать в городе. А там что-нибудь придумаю.

Пришло время переквалифицироваться в управдомы.

Начались гулянки, медицинский спирт, вечеринки и приключения, студ.отряды и КВН, «от сессии до сессии живут студенты весело» и все такое прочее, что можно бы объединить емким понятием «студенческая жизнь» - подумает мой искушенный читатель.

И ошибется.

Потому что тут повествование поменяет ноту, свернет не туда и скатится. Кончились мечты.

Начнем с того, что в нашем мед.университете нет такого понятия как «первое сентября» и линейка. Пока наряженные студенты политеха собирались на площади перед своим университетом мы грустно шли мимо на пары (забегая вперед – праздников практически не будет, суббота – библиотечный день, день пересдач, и, если праздник выпадал на выходные, он не переносился, как у всех на понедельник, а просто сгорал).

Шли на пары… на мат.статистику. Да, никто не даст вам резать трупы в первый же день учебы (вообще не даст никогда). Как и в любой высшей школе здесь на первых курсах практически нет профильных предметов, зато есть высшая математика, физика, история, культурология, политология, английский язык и прочее. Я не могу сказать, что это не нужно. Это в совокупности и есть высшее образование. Но есть и что-то неправильное в том, как о серьезных в общем-то вещах рассказывают восемнадцатилетним максималистам с гормональным взрывом внутри. Всерьез о чем-то задумываться или читать ты начинаешь уже потом. А тогда было лишь бы «сдать».

Вернусь к вопросу о «резать трупы» - по факту трупы студенты мед.университета видели их только в трех случаях – на курсе патанатомии, судебной медицины и секционном курсе. На патанатомии нас раза два брали на вскрытие, пару раз на «судебке» и один раз на секционном курсе. По сути пять раз за шесть лет. Пять раз группа смотрела, как преподаватель (и, по совместительству, врач отделения) просто по-быстрому делает свою работу и ничему особо не учит (да и какому нормальному человеку это нужно, если он не собирается этим заниматься? А собирается – добро пожаловать в интернатуру). Студентам мед.университета, как и любым нормальным людям неприятно находиться рядом с мертвыми телами. Вот так вот.

Говорят, что раньше было по-другому. В учебных аудиториях морфологического корпуса сохранились на стенах следы от стенок кирпичных ванн по углам. Когда-то в таких ваннах содержались в формалине «препараты» - части конечностей, органокомплексы и прочее. Стояли столы для препарирования тел. Когда-то все это было. На учебные препараты шли тела бомжей. Однако, ко времени нашего поступления уже изменилось законодательство. И тел больше не стало. На занятие группе студентов выделяют из подвала один старый, рваный препарат серого цвета, похожий местами на тряпку, местами на пластилин.

Большую часть времени преподаватель держит его и пытается что-то показать, а пятнадцать человек вокруг что-то рассмотреть. Это совсем не страшно и не оставляет никакого чувства «мертвой человечины». У вас же не вызывает чувства страха, омерзения и брезгливости стейк? Хотя, какой стейк… коробка детского пластилина?

В итоге анотомия училась большей частью по учебникам и атласам. И на зачетах и экзамене, когда давали действительно целый препарат, который профессор не выпускал из рук, а пинцетом нельзя было что-то брать или тыкать, лишь просто указывать – приходило чувство откровения: «О-о-о, так вот тут действительно есть сосуды.., О-о-о, так вот как выглядит большой дуоденальный сосочек…»

Так было на всех предметах до клинических циклов: слабая материальная база, сломанные приборы, учеба по учебникам. Хотя… там было тоже самое, только в больнице.

Что такое клинические циклы? Учеба в университете делилась на две части: первые три курса ты обычный студент (только в белом халате), ходишь на лекции и пары, все по расписанию, сессия раз в полгода. Потом, на старших курсах, начинались циклы – три месяца акушерства, история болезни (аналог курсовой работы), экзамен; два месяца хирургии, история болезни, экзамен и т.д. И да, это было удобно. Но я пишу обо всем этом в прошедшем времени, потому что сейчас все сломали. Даже то, что всем нравилось.

А теперь о парах и циклах в разрезе. Нет в мед.университете такого понятия, как учиться на кафедре. Нет, ты весь день таскаешься по учебным корпусам: лекция по физиологии у тебя в главном корпусе, потом пара по английскому в другом корпусе, потом лекция по химии в третьем, а потом физ-ра в четвертом. И между корпусами не меньше двух километров. А вечером ты идешь в пятый корпус на пересдачу.

Старшие курсы и каждый цикл в своей больнице. Но вот больницы в разных концах города. И может повезти, и ты месяц ходишь на занятия пешком, а может не повезти – и ездишь три месяца на трамвае с пересадками.

Почему я выше вспомнил про вечернюю пересдачу? Это не пересдача зачета или экзамена. Это комплекс вопросов по обычному занятию, на котором преподаватель решил, что ты недостаточно хорошо отвечал. И было это сплошь и рядом.

Как не вспомнить пересдачу и не вспомнить прогулы и пропуски по болезни и другим уважительным причинам? А никак. Потому что не было в мед.университете уважительных причин для пропусков. И вот знакомая ситуация, когда не просто «проспал», «забил», а просыпаешься утром с температурой и заложенным носом, лежишь и думаешь: «Если я сейчас встану и пойду на пары, то там может и не спросят, а если спросят, то может и отвечу. День пройдет, вернусь домой и отлежусь на выходных. А вот если не пойду – то идти мне в субботу на пересдачу, где спросят точно, и не просто так, а пока не ответишь, пропуск не закроют». И встаешь, и идешь. Заражать одногруппников.

А вечером приходишь и учишь. Потому что завтра спросят. Потому что после опроса писать тест. Потому что, если не ответишь или сдашь на «неуд» - это пересдача. А три разных пересдачи за одну неделю уже не закроешь. Не закроешь – не допустят до экзамена, пока не сдашь. А потом не факт, что сдашь с первого раза. И ни о какой степендии вообще речи нет. Поэтому сидишь и учишь. И это ты не зубрила и отличник. Ты еле тянешь на четверку.

Какие там пьянки-гулянки. Если собирались группой, то раз в полгода после сессии. Какие КВН и прочее… да, они где-то были, но участвовали там, в основном, дети преподавателей.

Кстати о детях. В мед.университете очень поддерживают преемственность и врачебные династии. И такое «молодое поколение» часто имеет преимущество. Не буду говорить за оценки, но обидно, даже когда просто, при знакомстве с группой, преподаватель сразу выделяет для себя несколько фамилий и общается с ними чаще и фамильярнее, чем с остальными.

При всем при этом, это просто жалобы на то трудное время. Все-таки мы как-то прошли через это (хоть и не все), да и хорошего тоже было много. Выговорился и легче стало, как говориться. Но предупредить будущих медиков и студентов я хочу не об этом.

Заинтриговало название?

Но тут почти не будет трэша, больше лирика. Не суди читатель, если я не оправдал твои ожидания.

Студентам медицинских университетов посвящается.

Попробую рассказать о некоторых события, случившихся со мной, рассказать, чтобы выговориться, ответить на частые (надоевшие) вопросы, предостеречь школьников и студентов-медиков от ошибок или от того, что мне ими кажется. Предостеречь от того, чтобы стать (или не стать) мной.

Часть 1. Детские мечты.

Итак, давным-давно… Нет.

Нет, мне всего лишь тридцать лет. Но родился я еще в СССР, в обычной семье: отец – монтер-связист, мать – учитель русского языка и литературы. Как все нормальные дети, к окончанию детского сада я уже ясно представлял кем стану – конечно же Строителем (очень уж мне нравилось, как те укладывают кирпичи и их песня про «монтажников-высотников»). Это еще ничего, вот мой лучший друг мечтал быть водителем мусоровоза и поднимать его клешней мусорные баки…

Однако, к концу начальной школы мое мироощущение резко изменилось. Я хотел стать доктором. Но не Айболитом, я хотел лечить людей. Как и от чего, я представлял себе очень смутно, поэтому когда в конце третьего класса выпустили классную стенгазету для выпускного (я учился по программе 1-3, после третьего сразу в пятый) моя, вырезанная из черно-белого фото, голова была приклеена к телу мускулистого зубного врача (стоматолога? нет, не слышали!). Никаких зубов я рвать не хотел, но, когда спросили – просто не придумал другой врачебной специальности.

В седьмом классе я уже четко знал, что хочу быть хирургом. Видимо, на это решение повлиял тот факт, что как-то летом я умудрился загнать себе в ногу щепку, кожа над которой успешно зажила, а сама щепка подгнивала пару недель, пока мне не удалили ее в детской поликлинике, под местной анестезией (которую я от страха совсем не почувствовал, и до сих пор имею яркие воспоминания, что резали меня «по-живому»).

Короче говоря, мне очень нравились разные детские медицинские книжки, атласы и прочее. Нравилось постигать устройство человеческого тела и как оно работает. От уроков биологии я был в восторге, особенного, когда кончились гербарии и началась зоология. В середине восьмого класса, по некоторым семейным обстоятельствам, мы переехали их нашего затрапезного городка в краевую столицу. Школы тут начинали внедрять разного рода профильное обучение, и я убедил родителей отдать меня в класс с химико-биологическим уклоном.

В итоге десятый и одиннадцатый класс у назывался «медицинский», химию и биология нам преподавали в местном мед.университете, в который мы ездили дважды в неделю на полный день (что потом очень помогло при поступлении на внутреннем экзамене, нам по-сути давали общую химию и биологию первого курса, о чем я узнал уже на оном). Также у нас была так называемая «медицина» – по факту основы латыни и курсы медицинской сестры.

На последних каникулах между десятым и одиннадцатым классом нам было предложено найти себе по больнице и устроиться туда на месяц на практику. Как? Кем? Откуда? Я до сих пор не знаю ответов на эти вопросы и как это все работало. Мы с другом нашли стационар неподалеку от моего дома, зашли там в отдел кадров и как-то устроились в хирургическое отделение. Носили больных, мыли полы и инструменты в процедурных и перевязочных, присутствовали на операциях (стояли не дыша в уголке), позже раскладывали на посту пациентам таблетки и даже ставили уколы (внутримышечно, но первый раз в жизни по-настоящему, а не в губку на занятии). Первые благодарности от пациентов, первые симпатичные медсестры, первые неадекваты, конечно же…

Впечатлений вынесли массу и весь одиннадцатый класс не сомневались в поступлении в мед.университет на лечебный факультет (к этому времени я уже знал, чего и куда хочу, а не только про «зубных врачей»). На выпускном нам дали корочки о присвоенной квалификации «младшего мед.брата по уходу за больным».

О поступлении я уже говорил – внутренний экзамен по химии и биологии мы сдали прекрасно, с ЕГЭ в те годы засчитывался только русский язык. Вот так сбылась первая серьезная детская мечта – я стал студентом медицинского университета. И тут началось…