НЕСТРАШНЫЙ СУД (продолжение)
Действие третье
Новопризванные и Пристав идут по коридору
Капелька (Приставу). А Вы, кто? А куда Вы нас ведёте? В ад, да?
Пристав. Я - судебный пристав. Вас ещё суд ждёт…
Капелька. А это что было, тогда?
Дятлов. А с кем мы сейчас разговаривали?
Пристав. Это? Это – наш следователь.
Грушевский. Так что, сейчас опять в суд? Да сколько уже можно нас третировать?! Уже бы отправили в ад, да и делу конец!
Рябинина. Типун вам!
Пристав. Сейчас идём к адвокату. Он с каждым побеседует и предложит индивидуальную линию защиты. На суде его не будет. Защищать себя будите сами. Так что, советую, быть предельно внимательными и запоминать всё что он скажет. Вам всё понятно?
Действие четвёртое
Зал суда.
Пристав. Всем встать, суд идёт!
Все встают. Входит судья.
Пристав. Рассматривается дело грешника Александрова.
Судья. Александров, Вам понятна суть обвинений в Ваш адрес? Можете ли сказать что-либо в свою защиту?
Александров. Ваша честь, суть обвинений мне ясна. Что тут скажешь? Я был нормальным человеком. Не очень хорошим, но и не очень плохим. Так сказать, среднестатистическим. Как и все, ходил в школу, окончил ВУЗ. Затем пошёл по линии комсомола, поднимался по служебной лестнице. Прожил жизнь обычного чиновника. Занимал назначенное мне государством место. Играл свою роль по правилам, как заведено. Оказавшись в среде чиновников, я принял правила игры, установленные системой для нашего круга, и ничем особо не выделялся. Да, брал, как и все брали. Где больше, где меньше. Неужели кто-то думает, что это было лично моё решение?
Помню, в первый день моего назначения меня вызвал начальник и прямо без обиняков разъяснил, как и сколько брать, как делиться, какова норма отката.
Это словно конвейер. У одного берёшь, другому часть передаёшь, он в свою очередь передаёт дальше. И ты не можешь отойти от конвейера, не можешь не брать и не передавать. Это - механизм. И ты, или действуешь в нём как винтик, или тебя выбрасывает. Там даже о совести-то и вспомнить некогда. Ей там нет места. Она не тревожит, потому что брать, это - как часть твоей работы. Ты просто работаешь. Работаешь - по правилам. Берёшь - по правилам. Отдаёшь - по правилам. И если правил не нарушаешь, то чувствуешь себя вполне честным человеком. А что было делать? Увольняться? Терять должность? Терять привилегию? Терять благосостояние? Во имя чего? Во имя общества? Так общество само только и занято тем, что добивается всеми правдами и неправдами должностей, привилегий, благосостояния. Само добивается и само же меня осуждает. За что осуждает? За то, что я оказался способнее большинства?
Судья. Александров, Вы осознавали, что своими действиями вредите окружающим? Что, воруя, делаете остальных беднее, а их жизни тяжелее?
Александров. Ваша честь, не то что бы не осознавал, я даже не думал об этом. Я жил по заведенным не мною правилам и никогда не обращал внимание на, как вы выразились, остальных. Я полагал, что у каждого - своя судьба, дарованная ему Богом. И если бы на моём месте оказались эти остальные, то они действовали бы точно так же, как и я, а мне, в свою очередь, пришлось бы испытывать нужду. Лев ведь не виноват, что Бог создал его львом, а не ягнёнком.
Судья. Ваша жизнь суду понятна, Александров. Садитесь.
Пристав. Рассматривается дело грешницы Рябининой. Встаньте Рябинина!
Судья. Рябинина, Вам понятна суть обвинений?
Рябинина: Мне всё давным-давно понятно. Меня обвиняют в том, что я была стервой и пользовала мужиков. Обвиняют в том, в чём можно обвинить половину, если не всех, женщин Земли. И не шумите там...! Я знаю о чём говорю. Все хотят удачно выйти замуж. За состоятельных и щедрых. Что бы за ними - как за стеной. А состоятельных и щедрых не так много. На всех не хватает. Приходится слабой женщине выкручиваться. Они – добытчики, так испокон веков было. Должны обеспечивать. А они, или лентяи, или жадные. Сами жадные, а сами так и норовят в постель затащить – по использовать, да бросить. И что несчастной женщине делать? Быть для них хорошенькой? Пользуйтесь, мол, мною на здоровье, мне ничего не надо, я сама справлюсь. А мне надо! Да, мне надо! Жизнь – раз даётся. Время уходит – не воротишь. А в жизни, ты или проигравший, или победитель. Я в детстве насмотрелась и на жизнь матери, и на жизнь тёток. Не дай Бог. Так и прожили в нищете, света белого не видели. Работа, да дом. Мужья - или алкаши, или придурки. Никакой радости за всю жизнь. Только и отдушина была - дети, и то пока маленькие.
А я вот решила, что я так не хочу, не хочу, как они. Хочу – что б как в кино, хочу, чтобы радость была, что б деньги не считать.
Судья. Вы признаёте, что на пути к собственному счастью, Вы делали других несчастными?
Рябинина: Несчастными? Неправда! Это они сами себя несчастными делали! Я никому ничего не должна и не обязана! Нужно было больше зарабатывать и всё было бы хорошо. Поймите, жизнь — это борьба, мы жили в джунглях, а в джунглях выживает сильнейший. И не важно какой ценой - сильнейший получает всё: успех, признание, счастье. Слабый – ничего. Всю жизнь страдает и подыхает. Я так не хотела. Я хотела счастья. Так что теперь, я виновата в том, что хотела быть счастливой?
Судья. Ваша жизнь суду понятна, Рябинина. Садитесь.
Пристав. Рассматривается дело грешницы Синичкиной. Встаньте Синичкина!
Судья. Синичкина, Вам понятны обвинения и есть что сказать в своё оправдание?
Синичкина. Мне трудно говорить о том, что случилось. Следователь рассказывал о моём детстве, о том, как меня любили. Возможно, это так и было. Я уже не помню. Но помню, что я – всё время одна, что у родителей всегда какие-то свои дела. Да, они заботились обо мне. Теперь я понимаю, что заботились. Но тогда это как-то не чувствовалось. Всё было, в общем-то, как у всех, ходила в школу. В школе ни с кем особо не дружила. Но вот как-то раз на дискотеки ко мне подошёл один мальчик. Дала ему телефон, потом только и думала – лишь бы позвонил. Я даже молилась, что бы позвонил. И он позвонил. Никогда такого счастья не испытывала. Потом позвал в кино…
Он как-то быстро стал моим лучшим другом. С ним я вообще обо всём забыла. Перестала переживать об издёвках в классе, об одиночестве, о непонимании родителей. У меня был друг, и этого было достаточно. Я стала, как и мои подружки, весёлой, счастливой, ведь у меня был парень. Я стала как все.
Потом было окончание школы. Подготовка к экзаменам и всё такое. Мы стали встречаться чуть реже. А потом мы как-то встретились и вдруг он сказал, что нам надо расстаться потому что он уезжает поступать в другой город, и вообще, у него есть другая девушка которую он любит и с которой он хочет быть вместе. А я мол, хорошая девчонка и найду себе тоже кого-то…
Я потеряла всё. Потеряла друга, потеряла веру в любовь, в счастье, в будущее.
Эта трагедия полностью выбила меня из колеи накануне поступления. Мне уже и поступать не хотелось и вообще ничего не хотелось. Мои родители узнали обо всём, пытались со мною поговорить. Убедили меня, что надо сосредоточится на поступлении, говорили, что вот поступишь - появятся новые друзья, заживёшь новой жизнью. Я стала готовиться. Мысли об Андрее постоянно лезли в голову, и моя подготовка шла трудно. Потом случился скандал с отцом. В сущности, из-за ерунды - я поздно пришла домой. А я просто гуляла по улицам, по тем местам, где мы ходили с Андреем вместе, вспоминала, плакала. Отец не хотел меня понимать, стал кричать...
Потом был экзамен. Мне показалось что не смотря на то что я мало готовилась, я не плохо всё сдала и была рада что смогу доказать отцу что я чего-то стою.
Но вот пришло время зачисления. Список вывешен, а меня в нём нет. Что-то внутри надломилось…
Я побрела домой. Мать накричала на меня, сказала, что это потому что я не готовилась, что забила себе голову ерундой, что отец если узнает, убьёт.
Я вышла из дома. Я уже не хотела, не могла возвращаться назад. Я брела по городу униженная и никому не нужная. Но это никого вокруг нисколько не волновало. Город продолжал жить свой жизнью. Мимо проходили весёлые студенты, какие-то парочки, пробегали дети. Этот мир продолжал жить, как ни в чем ни бывало, и был вполне счастлив и без меня. Ему я тоже была не нужна…
Я не видела куда мне идти дальше. Мне захотелось подняться наверх, чтобы взглянуть на город с высоты и посмотреть куда бы ещё стоило пойти. Я поднялась на крышу одного здания и посмотрела на город. Но в нём не было места для меня. Идти было некуда. Вспомнился кричащий отец и негодующая мать. Они, близкие мне люди, предали меня. Они предали меня! Отвернулись от меня, когда были нужны больше всего. Предали меня в самый трудный момент. Мне захотелось им отомстить. Но что я могла им сделать? Как их наказать что бы поняли, что бы знали, что бы страдали, как теперь страдаю я? Захотелось вырваться из всего этого...
Оставался только один выход. Тем более отец всё равно убьёт…
Судья. Ваш случай суду понятен. Садитесь, Синичкина.
Пристав. Рассматривается дело грешницы Капельки. Встаньте Капелька!
Судья. Капелька, Вам понятны обвинения?
Капелька: Ваша честь! Мне всё, всё понятно. Но и Вы поймите - я не со зла это делала, а по необходимости. То, что я грешная, я признаю, но прошу помилования. (Обращаясь к присутствующим). Люди добрые, простите меня грешную! Каюсь, каюсь за всё. Простите меня и Вам простится. (Падает на колени)
Судья: Капелька, немедленно встаньте! Защищайте себя в суде по существу! Расскажите о своей жизни вкратце и приведите доводы в свою защиту.
Капелька (вставая). Вкратце о своей жизни? А что говорить? Родилась я и выросла на селе. С юных лет приучена к труду. С утра до вечера, то за коровами, то за гусями, то за курами, то на покос… Труд тяжкий, а заработок малый. Жили мы бедно. Бабка молоко сдавала, и государству, и частнику. Как-то перебивались. Государство нам за молоко копейки платило. А если вовремя не приедут, то скиснет и того не получишь. Меня тут ругали что мочу подливала. А куда денешься?
Это меня бабка подучила. Я, сперва, противилась, не хотела. А бабка говорит: «Ничего страшного, ты мол, сама выпей - ничего во вкусе не меняется, только не киснет, вот и всё». Я попробовала, и правда – молоко как молоко.
Выросла. В город приехала. Пошла продавцом на базар работать. Я поначалу не умела как надо - по-честному работала. Взрослые продавщицы надо мной смеются - дура, мол, жизни не знаешь, будешь горбатиться за гроши. А я к труду привычна, быстро всё успевала… и товар поднести, и разложить, и не обсчитаться. Не хуже, чем те, кто со стажем. Меня даже начальство хвалило. Вот только когда пришло время получки, стали считать, у взрослых продавщиц у кого по 80 рублей, у кого по 100, а у меня полтинник. В следующий месяц, у кого 100, а у кого даже и 150, а у меня полтинник. Женщины с получки, кто платье купит, кто брошку, а я пирожное…
Как-то подходит ко мне одна пожилая продавщица и говорит, мол, зачем себя мучаешь, девочка, эти городские все хорошо по устраивались, по учреждениям за столами сидят, деньги хорошие имеют, в рестораны по выходным ходят, вот пусть и платят нам за наш тяжкий труд, мы - тоже люди, мы тоже хотим и купить чего и в ресторан сходить.
Стала я, понемногу, учится у старших как правильно торговать. Смотрю через месяц уже не полтинник, а семьдесят. Потом, уже и как у всех, по сотне и больше. Пальтишко себе к зиме справила, сапоги купила. А потом, завертело… Даже какой-то азарт охватил. Уже испорченный товар практически и не выбрасывали. Всё - в дело. Где помоешь, где подчистишь, где – на фарш. Весы подкрутишь, сухое смочишь, сдачи не додашь. Так и жила по тиху.
Бывало чувствовала, что как-то не по-божески это, что грешу… Но бабка ещё в детстве учила меня, что надо каяться за грехи и тогда простится. Я и каялась, и в церковь на праздники ходила. Вот я и прошу простить меня и не направлять в ад, я же всё как сказано делала, как научили.
Судья: Суду Ваши аргументы защиты ясны. Сядьте, Капелька. Объявляется перерыв.
Пристав: Встать, суд идёт.
Суд удаляется. Подсудимые остаются в зале Суда.
Александров (Дятлову). Боязно как-то. Похоже, вышак нам светит Дятлов. Вот вроде было всё схвачено, всё просчитано, а тут – как пацан какой-то, стою оправдываюсь. Да и сказать нечего. Жил как все… Тьфу ты. Надо было лучше подготовиться, да гады времени не дали. А Вы что скажете?
Дятлов. Да всё она.
Александров. Кто она?
Дятлов. Да всё она, жена моя, будь ты не ладна…
Александров. А причём тут жена?
Дятлов. А притом. Притом. Сейчас небось живёт себе, жизнью наслаждается, может и завела уже кого, а мне тут отдувайся за неё. У…сука ненасытная…
Александров. Да, сладку ягоду рвали вместе… Бывает.
Дятлов. Не оправдаться мне уже. Не оправдаться. Чует сердце, пойдём мы с Вами Юрий Дмитриевич по этапу.
Александров: Да, тут, похоже, никому не оправдаться…
Грушевский: А я и оправдываться не собираюсь. То же мне, умники, нашлись. Судить решили. А кто виноват, что мы так устроены? Что так созданы, сделаны, слеплены? Я сам, что ли себя, так слепил? Кто нас такими сделал? Кто? Вот пускай и отвечает. А то как создавать - так я, а как отвечать, так – «сами виноваты».
Александров. Так Вы не считаете себя виновным?
Грушевский. А какая моя вина, если я желал то, что мужчине положено желать? Запрограммирован он так. Ну не станете же Вы винить компьютер, за то, что в нём стоит не та программа?
Судья возвращается.
Пристав. Перерыв закончен. Встать, суд идёт! Рассматривается дело грешника Грушевского. Встаньте Грушевский!
Судья. Грушевский, мы ждём от Вас аргументов в свою защиту.
Грушевский. Ваша честь! Оправдываться я ни перед кем не собираюсь, и не буду, поскольку совершенно не считаю себя в чём-то виноватым. Но раз уж так всё вышло и все хотят услышать и мою историю, то мне скрывать нечего…
Вырос я в семье музыкантов. С ранних лет меня определили в музыкальную школу на специальность скрипка. Занимался с утра до ночи. Родители хотели что бы из меня получился известный музыкант. Сами они не достигли славы и признания, и видели во мне реализацию собственных несбывшихся амбиций. Поэтому сделали так, что мне кроме как на музыку и на учёбу ни на что и времени не оставалось. Рос, как сейчас говорят, ботаником. Интересы окружающих детей мне казались глупыми, а я им казался скучным, и мы особо не общались. Хотя, в любом случаи, родители старались огородить меня от всего, что не было связано с учёбой, то есть с реализацией их плана на меня. Окончил на отлично школу, поступил в консерваторию. Так же, как и в школе, продолжал отдавать всего себя учёбе. Но однажды на перемене обратил внимание на одну девушку. Она училась на фортепиано в параллельной группе. Настенька. Это я потом выяснил что её звали Настя. Сначала я просто, можно сказать, преследовал её. Ждал когда она выйдет с занятий на перемену, шёл за ней по улице до остановки, наблюдал за ней в буфете. Но подойти к ней не решался. Это даже отвлекло меня от учёбы. Новое чувство поразило меня своей остротой и яркостью, и в тоже время обнажило мою внутреннюю слабость. Я, тот, кто привык быть отличником, победителем конкурсов исполнителей, вдруг ощутил полную неуверенность в себе, какую-то собственную ущербность. Я не знал, как подойти к ней, как и о чём заговорить, как подружиться, а, тем не менее, безумно этого хотелось.
Но вот однажды, после занятий, видимо она заметила моё пристальное внимание к себе, она сама подошла ко мне. Спросила как зовут, в какой группе учусь, чем занимаюсь. Я взахлёб стал рассказывать о скрипке, пытаясь в потоке слов скрыть собственную робость и страх.
Она слушала и улыбалась. Не думаю что ей было интересно слушать про скрипку, скорее, ей было просто забавно наблюдать за мной. Это было как раз перед каникулами.
После этого разговора я уже не находил себе места. Все каникулы не мог ни есть, ни спать. В моём воображении уже рисовались какие-то истории, где мы - вместе с Настенькой, где мы влюблены…
Мне показалось что раз она мне улыбалась, то я ей понравился, и она ждёт встречи со мной. «Ах почему я не взял у неё телефон и адрес» – думал я., наверное, она сейчас так же как и я страдает, ждёт.
Но вот каникулы закончились. Я летел в консерваторию. Летел к Настеньке. Её нигде не было. Но вот после занятий я увидел её. Подбежал к ней. Она улыбнулась и спросила как дела. Всё было как-то обыденно, как будто между нами и не было ничего. Я было хотел сразу узнать её телефон, чтобы не забыть, но тут подошли какие-то её подружки, она отвернулась к ним, они стали весело болтать и пошли... Я остался стоять один. А на следующий день я ждал её после занятий, что бы всё сказать. Рядом стоял какой-то парень с цветами, я ещё пожалел, что забыл купить букет. И вот вышла она. Я стал подбирать подходящие слова, чтобы начать разговор. Вдруг парень с букетом рванул к моей Насте, они обнялись, она его поцеловала, и они ушли. Она даже не посмотрела в мою сторону…
Судья. Грушевский, давайте немного короче и по сути обвинений в Ваш адрес.
Грушевский. Ах да, по сути обвинений. Настя потом бросила консерваторию, вышла замуж и уехала в другой город. Я старался забыть о ней, хотя её образ долго преследовал меня.
Я ещё больше погрузился в музыку. Стал выступать. Добился определённого успеха. Оброс нужными связями. Были, конечно, какие-то женщины, но той любви, того трепета я больше не испытывал.
Так вот мы и приближаемся к самому главному, в чём, собственно, меня и обвиняют.
Прошли годы. Я занял должность ректора консерватории. Возглавлял приёмную комиссию. Подходили родители абитуриентов, что-то там предлагали, обещали. Ну вы понимаете. Но я никогда не испытывал тяги к деньгам и отвечал отказом.
Но как-то ко мне в кабинет зашла девочка абитуриентка. Она повернулась ко мне лицом и у меня - мурашки по коже. Да это же Настенька! Нет, конечно же это была не моя Настя, но вылитая она. И фигурой, и лицом, даже голос похож. Я остолбенел.
Она начала что-то лепетать о том, что всю жизнь мечтает стать музыкантом, о том, что очень хочет учиться в консерватории, но по конкурсу не прошла… Наконец, она замолчала и нужно было что-то решать. А что решать? Ну конечно, надо как-то помочь девочке. «Как тебя зовут? Лена?». Вот Лена не прошла, но хочет учиться. «Может на следующий год попробуешь?». «Нет, я бы хотела в этом». Лена, Леночка, Лена... Сколько таких не поступивших Лен? Она знала, что просто так за одну просьбу её никто не примет. Но судя по тому, что она не тыкала в меня конвертом, денег у неё не было. Она подошла ближе и посмотрела мне в глаза. В глазах читалась просьба и одновременно предложение... Поняв, что я всё прочитал в её глазах, она смутилась и как нашкодившая школьница опустила глаза…
«Ну ладно, посмотрим, ступай, приходи завтра». Я решил всё обдумать.
В сущности, я ничего не терял. Внести её в списки зачисленных мне не составляло труда. Ах Леночка, Лена… Милая девочка похожая на мою первую и единственную любовь. На ту, о которой я грезил. А что если вернуться в те дни, а? Может у меня бы всё сложилось иначе. Была бы любовь, радость близости. Не вернёшься. Ах Леночка, Лена. Может ты мне вернёшь те дни, тот порыв, ту надежду?
На следующий день она пришла снова, и мы без лишних разговоров пошли в ресторан, потом ко мне…
Я получил то, что хотел и Лена стала студенткой консерватории. Все были довольны. Я ни о чём не жалел. Я как бы вернулся на 20 лет назад и решил нерешённое уравнение. Наверстал упущенное. Взял своё.
После, меня как бы отпустило, образы Насти больше не преследовали меня. Мы ещё несколько раз встречались с Леной. Обычно перед или после сессий. Я был нежен с ней, хотя иной раз, я как бы мстил Насте через неё.
Потом были другие абитуриентки, студентки. Я ощутил себя господином тех, кто отворачивался от меня в юности. Теперь не я, а они искали встречи со мной, не я унижался перед ними, а они. Конечно, это была не любовь, но с моих плеч упал какой-то тяготивший меня груз. Я воздал им, и наконец, почувствовал себя самцом, победителем.
Судья. Вы отдавали себе отчёт в том, что принимая кого-то по блату, вы лишали места более одарённых?
Грушевский. Да, кто-то лишался места. Конечно, это было несколько несправедливо по отношении к ним. Но я устраивал отнюдь не десятки абитуриенток. Так, по нескольку штук за год. Это, в сущности, ничего не меняло.
Судья. У суда вопросов нет. Садитесь.
Пристав: Рассматривается дело грешника Дятлова. Встаньте Дятлов!
Судья. Дятлов, Вам обвинения понятны?
Дятлов. Ваша честь, обвинения мне понятны. Я не отказываюсь от своих показаний, но хочу прояснить суду некоторые важные детали моей биографии, которые могут быть учтены при вынесении приговора.
Я вырос в нормальной семье, учился хорошо, с отличием окончил школу, поступил в престижный экономический ВУЗ. Был лучшим в группе. Некоторые даже пророчили мне научную карьеру. Но мои математические способности оказались совершенно невостребованные, и по окончании ВУЗа я пошёл работать простым клерком в банк. Я, наверное, так бы и проработал до конца своих дней клерком, если бы не моя будущая жена. Не знаю почему, но она остановила на мне свой выбор. Её отец помог мне «забраться в седло». Вскоре я уже был финансовым директором одной крупной компании. В общем, жизнь удалась.
Моя жена была довольна моими успехами, хотя всякий раз, при малейшей ссоре, напоминала мне, кому я ими обязан. То есть, ей. Данный факт позволял ей манипулировать и решать все вопросы в её пользу. Я всё понимал, но старался не лезть на рожон что бы ни нарываться на скандал. У нас родилась дочь. Мать воспитала её на свой манер - что самое главное в жизни это социальный статус. А статус определяется уровнем потребления. Поэтому весь смысл жизни в том, чтобы повышать свой статус, потребляя всё больше. Вот такая у неё была философия. Что я мог с этим поделать? Лично мне и так всего хватало. Я и деньги то воспринимал не в плане платёжного средства, а в плане ресурса, материала из которого можно что-то построить, что-то слепить. Мы инвестировали, давали кредиты, превращали, в сущности, резаную бумагу, в мосты, дороги, фабрики. У моей жены и дочери всё было иначе - они воспринимали деньги, исключительно, как возможность потреблять ещё больше и этим повышать свой статус. Причём главное было не то, что бы эта вещь была лучше, главное - что бы дороже. Потребности росли, причём, в геометрической прогрессии. Со временем моих довольно высоких доходов стало не хватать. Но как им объяснишь? «Закрой рот и открой кошелёк» - вот и весь ответ. Пришлось выжимать из банка всё что можно. Продумывать как добиться роста прибыли. Прибыль, прибыль, прибыль - любой ценой. Больше ни о чем и думать было… Мои менеджеры разработали схему по кредитованию населения. Говорят, мол, народ - жаден до халявы, грех этим не воспользоваться. Раз уж новой религией стало потребление, то почему бы не стать её успешными жрецами? Надо просто использовать мечту обывателя о красивой, состоятельной жизни. Надо дать населению то, что жаждет оно, а затем взять у него то, что жаждем мы, то есть, проценты. Проценты мы вначале брали не такие уж и большие, и кредиты давали не всем. Но аппетит приходит во время еды…
Судья. Дятлов, Вы понимаете, что потакая слабостям Вашей жены и дочери Вы не сделали их жизни лучше и, кроме того, сделали жизни окружающих гораздо хуже?
Дятлов. А как я мог не потакать? Мне что нужно было развестись? Потерять жену, дочь? Возможно, и нужно было. Но я не был к этому готов и мне приходилось идти на поводу…
Судья. Понятно, Дятлов. Садитесь. Выступления в свою защиту окончены. Прокурор, Вам есть что сказать?
Прокурор. Ваша честь, в ходе слушаний все подсудимые пытались переложить свою вину на общество или близких им людей. Выставить себя в роли потерпевших. А между тем, каждый из подсудимых имел возможность прожить иную жизнь и получал для этого соответствующую помощь.
Александров. Помощь?
Рябинина. Какую ещё помощь? Лично я ничего не получала!
Судья. Тишина в зале! Прокурор, у вас есть какие-то факты?
Прокурор. Я прошу допросить свидетеля.
Судья. Введите свидетеля!
Входит Свидетель
Судья. Свидетель, поясните суду какая помощь и в каком виде была Вами оказана подсудимым.
Свидетель. Ваша честь, я свидетельствую что данным подсудимым оказывалась помощь в виде внушённых им мыслей в тот или иной период их жизни.
Судья. Какого содержания были эти мысли?
Свидетель. Эти мысли были о том, что жизнь дана лишь раз и её надо потратить на что-нибудь стоящее.
Судья. Это всё? Вам известны какие-то ещё мысли внушаемые подсудимым.
Свидетель. Да, Ваша честь. Им так же внушалась мысль о том, что стоит сделать что-то важное и хорошее для окружающего мира перед тем как покинуть его.
Судья. Подсудимые у вас есть вопросы к Свидетелю?
Дятлов. Я делал хорошее. Я делал важное и хорошее для семьи. Или это не в счёт?
Прокурор. Протестую. Хорошее для собственной семьи приравнивается к хорошему для себя и не может считаться доводом в защиту.
Судья. Протест принят.
Капелька. А если я милостыню давала и жертвовала, это хорошее?
Судья. Отвечайте, Свидетель.
Свидетель. Каждый раз, когда Вы жертвовали, Вы рассчитывали получить что-то взамен от Небес. Корыстное действие не может классифицироваться как хорошее.
Александров. Свидетель, вы говорите, что посылали нам какие-то там мысли, но на самом деле скрыли самую важную информацию, скрыли всё то, что здесь происходит, то благодаря чему мы могли бы прожить совсем другую жизнь, с другими целями. И это называется преступное сокрытие.
Но за него вынуждены расплачиваться, почему-то, не Вы, Свидетель, а мы. Почему Вы скрыли от нас важные факты способные изменить нашу судьбу, а, Свидетель?
Прокурор. Протестую. Это - давление на Свидетеля.
Судья. Протест отклонён. Отвечайте, Свидетель!
Свидетель. Я скрыл от Вас важные факты для того что бы Вы могли попасть в Рай.
Александров. Ваша честь, я протестую. Свидетель издевается.
Судья. Протест отклонён. Объяснитесь Свидетель, что Вы имеете в виду.
Свидетель: Я скрыл все факты, потому что знай, подсудимые о них, они, конечно бы, пожелали достичь Рая, пожелали корыстно, ради собственной пользы. А значит, не достигли бы Рая никогда.
Александров. Ради собственной пользы… А какой ещё? Вашей, что ли?
Судья. Подсудимые, есть ли у Вас ещё вопросы к Свидетелю?
Рябинина. А инопланетяне есть?
Судья. Вопрос отклонён. Ещё есть вопросы по существу?
Синичкина. Почему все говорят о любви, а её нет?
Свидетель. Потому что любовь невозможно получить, её можно только дать.
Судья. У суда больше вопросов к Свидетелю нет. Вы свободны Свидетель.
Судья. Суд удаляется для вынесения приговора.
Действие пятое
Пристав. Всем встать, суд идёт!
Судья. Именем Небесной канцелярии, подсудимые Александров, Грушевский, Дятлов, Капелька, Рябинина, Синичкина приговариваются к исправительным работам на Земле сроком на одну жизнь.
Грушевский и Александров - в условиях общего режима. Дятлов, Капелька, Рябинина – в условиях усиленного режима. Синичкина – в условиях строгого режима. Приговор вступает в силу с момента оглашения и обжалованью не подлежит.
Пристав. Всем встать! Суд идёт!
Все выходят из зала и идут по коридору. Александров заметил Управдома и устремился к нему
Александров. Послушайте. Я тут кроме Вас никого и не знаю. Вы не могли бы подсказать? Ну, то есть, порекомендовать? Ну, то есть, посоветовать?
В общем, я хотел бы узнать, как бы всё это дело не забыть, а потом вспомнить и прожить так что бы уже не возвращаться, а прямиком в Рай, а? Может есть какой-то принцип, метод? В чём фокус?
Управдом (удаляясь). Забыть о себе.
Александров. О ком забыть? Как забыть? Забыть или вспомнить? Что вспомнить? Что мы должны вспомнить? Мы должны что-то вспомнить…
ЗАНАВЕС