Статья опубликована в журнале "Кот Шрёдингера": http://kot.sh/statya/95/nasha-neizvestnaya-nauka
Авторы: Михаил Петров, Григорий Тарасевич при участии проекта «Коммуникационная лаборатория"
Сидим на семинаре, посвященном популяризации науки. На экране слайд — красивое облако ключевых слов. Огромными буквами: «Академия», «развитие», «Путин», «Минобрнауки», «приказ». Чуть поменьше: «организация», «фонд», «центр», «министр», «Правительство», «Совет», «Медведев». Слов, имеющих непосредственное отношение к науке, на слайде нет. Отсутствуют атомы, молекулы, частицы, звезды, клетки и прочие малозначимые детали Вселенной.
Этот слайд был составлен аналитиками агентства SPN Communications на основе публикаций об отечественной науке в массовой прессе. Оказалось, что в общественном сознании российский научный мир представлен скорее с точки зрения реформ, государственных решений и распределения денег. Что же касается содержания исследований, то они отданы на откуп пресловутым британским ученым.
Собственно, этот слайд и вдохновил нас провести собственный маленький эксперимент. Сразу предупреждаем: он не претендует на полную объективность и научность.
Измерить разум ссылками
Мы взяли данные о ключевом показателе научного успеха — цитируемости публикаций. Ученый мир устроен так: человек исследует, экспериментирует, проверяет свои гипотезы и так далее. В итоге он пишет статью, которую отправляет в какой-либо научный журнал (самые крутые из них — Nature, Science и еще несколько). Если исследование покажется интересным, другие при публикации своих работ начнут на него ссылаться.
Естественно, это далеко не единственный показатель научной значимости. Человека, разработавшего, скажем, болтик для Большого адронного коллайдера, будут цитировать куда больше, чем если бы он совершил переворот в науке (впрочем, болтик для такой машины тоже кое-что да значит).
Но есть у индекса цитируемости и огромный плюс: он лишен эмоциональной составляющей — ничего личного, только цифры. Все как с демократией — плохая, конечно, форма правления, но лучше пока ничего не придумали.
Взяв базу данных Web of Science, мы выбрали лидеров цитируемости по отдельным публикациям и в целом среди ученых. Использовались также данные, опубликованные на портале scientific.ru. Мы рассматривали только тех исследователей, у кого в качестве места работы указывался российский институт или вуз. Нобелевские лауреаты Гейм с Новоселовым, конечно, наши люди, но трудятся совсем в другой стране.
После этого мы сопоставили индекс цитируемости (показатель признания в мировом научном сообществе) со степенью известности у себя в стране, для выяснения которой использовался другой относительно объективный критерий — упоминаемость в отечественных СМИ. Определить ее нам помогла информационно-аналитическая система «Медиалогия», использующая более 90 миллионов документов. Сравнивая эти два рейтинга, мы и попытались открыть «неизвестную российскую науку».
Что нужно изучать
Влияние наночастиц золота на биологические объекты, выбросы метана из осадков арктического шельфа, расшифровка генома бактерии Acholeplasma laidlawii, биокерамика… Все это темы российских исследований, которые за последние пять лет получили наибольшее признание в мире. В авторитетных журналах на них сослались более сотни раз.
По этому списку можно судить, какие направления нашей науки соответствуют мировым трендам. Чаще всего цитируются публикации по молекулярной биологии, физике элементарных частиц, материаловедению и нанотехнологиям. Это мейнстрим. А уж там, где данные области пересекаются... К примеру, у одного из ученых в заветный список попали сразу три статьи. Этот человек — Николай Хлебцов из саратовского Института биохимии и физиологии растений и микроорганизмов РАН. Он занимается применением в медицине наночастиц золота:
— Современные технологии позволяют конструировать многофункциональные гибридные наночастицы, которые комбинируют диагностические и терапевтические возможности. Так родилась новая область науки, названная тераностикой — от слов «терапия» и «диагностика». Именно этими перспективами обусловлена необычная популярность исследований, связанных с наночастицами благородных металлов, — поясняет Николай Хлебцов.
Получившийся список показывает, что границы между дисциплинами — штука довольно условная. Биолог может уйти в дебри физики, а математик — заняться бактериями кишечника. Об этом говорили уже не раз, наше исследование — очередное тому подтверждение.
Еще один вывод: оказывается, наука есть и в регионах, причем очень крутая. Речь не только о Дубне, Пущине или новосибирском Академгородке. В числе лидеров оказались статьи из Саратова и Самары. А ученый с самым большим индексом Хирша — показателем, объединяющим количество публикаций и их цитируемость, — Руслан Валиев, он работает в Уфе (подробнее о нем - в другом нашем материале).
Быть может, дело в том, что в Москве или Питере люди стараются угнаться за всем сразу, а в регионах жизнь чуть спокойнее — можно выбрать себе конкретную научную область и годами в ней разбираться, достигая мировых высот?
Третий после Ландау и Лифшица
В предыдущей главе мы упоминали только те исследования, подавляющее большинство или все авторы которых живут и работают в России. Но, сколько бы нам ни твердили про «врагов с Запада» и «особый путь России», наука была и остается делом общим. Поэтому у многих работ десятки, а то и сотни авторов со всего мира. Цитируемость тут, конечно, иного порядка: счет идет на тысячи. Оно и понятно — одной из таких публикаций является, например, сообщение об открытии бозона Хиггса. В нем принимало участие немало наших ученых, но кто знает их имена?
Самыми востребованными темами здесь оказались все та же физика элементарных частиц и лечение рака. Онкология — тема настолько тяжелая, что без мирового сотрудничества здесь не победить. А физикам сейчас никак не обойтись без больших и дорогих установок, которые ни одна страна в одиночку не делает.
К тому же в области фундаментальной физики наши ученые всегда были сильны. И если взять список самых цитируемых исследователей, то физики занимают там как минимум три четверти.
Теперь другая статистика — упоминаемость в СМИ. Единственное исследование, получившее сколько-нибудь заметное освещение в массовой прессе, — это работа Юрия Оганесяна и ОИЯИ (Дубна), посвященная синтезу 117-го элемента таблицы Менделеева. О нем широкой публике сообщили почти сто раз. Упоминаемость остальных в диапазоне от нуля до двух. То есть фактически российское общество не замечает собственную науку.
Если брать не статьи, а персоналии, то людей, обладающих высоким индексом Хирша и при этом хорошо известных соотечественникам, совсем немного. Из тех, у кого этот показатель больше 60, чаще всего в СМИ упоминался биолог Владимир Скулачёв. Это редкий случай, когда науку удалось облечь в популярные формы и объяснить, что речь идет о самом важном — продлении жизни и молодости человека. За это, кстати, некоторые ученые Скулачёва недолюбливают: мол, делом заниматься надо, а не себя пиарить.
Иногда, впрочем, интерес вызывают не только открытия, но и общественная позиция ученого. Как, например, в случае физика Андрея Ростовцева, сочетающего высокий индекс цитируемости с частым упоминанием в прессе. Он заведовал лабораторией в Институте теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ). В 2011 году ИТЭФ передали под управление Курчатовскому институту. Ростовцев начал публично возмущаться многочисленными негативными последствиями этой реформы. В итоге был уволен. Кроме того, он один из организаторов проекта «Диссернет», который позволил выявить уйму плагиата в защищенных диссертациях.
В большинстве случаев ученые, имеющие высочайшую цитируемость в научном мире, прессой игнорируются. Ну разве говорят о чем-то широкой публике имена Бориса Шварца и Сергея Денисова из МГУ, Владислава Манько из МИФИ или Семена Эйдельмана из ИЯФ им. Г.И. Будкера?! А ведь по формальным показателям они идут вровень с лауреатами Нобелевской премии.
Но совсем уж удивительный и при этом, увы, характерный случай — Руслан Валиев. Был как-то составлен рейтинг «Топ-100 российских физиков» (со ссылками на Российский индекс научного цитирования). На первом месте Лев Ландау — нобелевский лауреат, про которого снимают фильмы и пишут книги. На втором Евгений Лифшиц, ученик и коллега Ландау, вместе они написали знаменитый «Курс теоретической физики». Тоже человек известный. Ну а третьим идет уфимский ученый Руслан Валиев, который, в отличие от первых двух, наш современник — жив, здоров и легко соглашается попить кофе с корреспондентом «КШ». Только о нем мало кто знает даже в родной Башкирии.
Почему так происходит? Можно, конечно, пафосно заявить, что нет пророка в своем отечестве, и на этом закрыть тему. Но всё сложнее.
Гимнастка интереснее профессора
Начнем с того, что во всем мире ученые — не самые популярные персонажи. Публике интересны актеры, спортсмены, звезды шоу-бизнеса, бизнесмены, политики. Так уж сложилось. Нельзя сказать, что это справедливо. Ну почему о смысле жизни нужно спрашивать у футболиста или гимнастки, игнорируя при этом профессора?! Люди хорошо осведомлены, что ест на завтрак актриса второго плана из комедийного сериала, но не знают даже имен тех, кто открывает и формулирует законы развития Вселенной.
В нашей стране эта несправедливость выражена особенно сильно, так уж повелось с начала девяностых. Можем сослаться на личный опыт. Если взять сотню студентов факультета журналистики, то семьдесят из них хотят писать про культуру, десять — про политику, десять — «про жизнь», десять — про спорт. О науке хочет писать один, и тот впоследствии оказывается случайно заглянувшим студентом биофака.
Если же наука все-таки попадает в фокус медийного внимания, то на первом месте оказывается реформа финансирования или финансирование реформы. Но виновата тут не только пресса, но и сами ученые. Загляните на сайт любого российского вуза или института. Вы увидите новости: «Состоялась конференция…», «Присуждена премия…», «Подписано соглашение…». А любой западный университет начинает разговор с обществом в ином ключе: «Обнаружен белок, который…», «Разработано лекарство…», «Открыта взаимосвязь…».
Не только общество не интересуется наукой, но и ей самой широкая публика не очень-то интересна. Получение гранта никак не зависит от репутации и степени известности. Быть публичной фигурой считается чем-то почти неприличным. Наука делается с максимально серьезным лицом — таким, чтобы простые смертные сразу поняли: это не для нас. Остаются лишь энтузиасты, которые без особой выгоды для себя готовы читать публичные лекции школьникам или писать популярные статьи.
Впрочем, заканчивать на печальной ноте не хочется. В обществе что-то потихоньку меняется. На некоторые открытые лекции народу собирается больше, чем на рок-концерты. Все больше издается научно-популярных книг. Да вот, собственно, и наш журнал появился. Раз вы держите его в руках, значит, все не так уж и плохо.
Опубликовано в журнале «Кот Шрёдингера» №1-2 (03-04) январь-февраль 2014 г