На следующий день в положенное время Виктория прочитала на расписании в деканате: «12:40. Биология. Лекция. Большая Анатомическая, 16 корпус. К. Яганов», и отправилась в положенное место. Студенты до некоторой степени уже успели между собой перезнакомиться и в аудитории кучками обсуждали кто что: новые ли фасоны одежды, результаты ли очень важного футбольного матча, события ли в Венгрии или на каких танцах музыка лучше (надо иметь в виду, что дело было в те времена, когда магнитофоны и телевизоры уже существовали в природе, но были страшной редкостью). Виктория вошла в лекционный зал, и сразу же парни в нескольких кучках посмотрели на неё и загудели, как шмели. Виктория покраснела, поскорее прошла между рядами парт, и уселась рядом с одинокой, но оптимистичной девицей с деревенскими чертами лица.
- Надо мной все смеются! – горько пожаловалась ей Виктория, - Я такая каланча!
- Да ну, брось! Совсем дело и не в этом. Ты такая красивая. Как тебя зовут?
- Вика. А тебя?
- Волк!
- Где? – не поняла Виктория.
- Меня зовут Яна Волк! Вот видишь, у всех свои проблемы, но надо как-то жить…
В этот момент в аудиторию вошёл лектор, и это был тот самый незнакомец, которого повстречала Виктория накануне – надо полагать, он и носил фамилию Яганов. Выглядел он вполне дружелюбно, но когда он встал за кафедру и посмотрел на всех-всех-всех, разговоры сразу прекратились и студенты встали.
- Садитесь, пожалуйста, - сказал Яганов и кивнул головой.
Мы с вами начинаем изучение курса биологии, - продолжил он после небольшой паузы, - и у вас может возникнуть закономерный вопрос, зачем она вам нужна.
Есть одна, так сказать, казённая сторона этого вопроса, о которой вы, должно быть, догадываетесь. Биология неразрывно связана с геохимией, а химические вещества бывают обязаны своим происхождением живым организмам, а значит, и биологические объекты тоже – вот взять хотя бы мел, который лежит сейчас тут возле доски, или железную руду, или такую важную нонече вещь, как нефть. Вы всё это знаете, потому что вы умненькие и разумненькие, а значит, и останавливаться на этом мы больше не будем.
Но есть и другая сторона вопроса! Биология – это наука о жизни, а вы сами – живые организмы. Знание биологии позволит вам решать массу жизненных задач. Например, как не остаться голодным. Как помочь другу выздороветь, а врагу – умереть. Как удачно создать семью и как правильно воспитывать детей. И наконец, самое важное – тут Яганов сделал довольно-таки страшное лицо, а Виктории показалось, что он смотрит прямо на неё – самое важное – зачем вообще жить! Мы будем с вами заниматься самыми разными вещами. Какие-то из них кому-то из вас покажутся интересными, скучными, смешными, мерзкими, дельными, пошлыми и так далее, но таков наш учебный план…
Вдруг Яганов заметил, как в восьмом ряду две девушки оживлённо шепчутся, показал на них пальцем и во всеуслышанье сказал: «Вот уж Вам-то белое категорически противопоказано!» Смутились они ужасно, а по аудитории прокатилась волна смеха.
Потом он ещё долго рассказывал об отличиях живого от неживого и о гипотезах возникновения жизни на Земле, причём начал с искусственного синтеза мочевины, а закончил космогоническими взглядами жителей Полинезии. Перерыва он так и не сделал, а вскоре время лекции и вовсе истекло. Старосты групп вернули ему журналы со списком присутствующих.
- На сегодня всё, - сказал Яганов, - какие у вас вопросы? Имейте в виду, что мне можно задавать любые вопросы, абсолютно любые. Неудобных тем для меня не существует.
- Можно вопрос? – поднял руку один инициативный юноша, - А как Вас зовут?
- Видите ли, - загадочно улыбнулся лектор, - моё имя вы всё равно не выговорите своим языком! Зовите меня просто товарищ Яганов, хорошо?
- Да мы уж попробуем! – начали напирать другие.
- Видите ли, - опять улыбнулся Яганов не то виновато, не то кокетливо, - я могу называть своё имя только самым близким людям. На сегодня всё и до встречи на практических занятиях!
Сказав это, Яганов вышел из аудитории и на прощание неожиданно помахал студентам рукой.
«Это посильнее «Фауста» Гёте», - подумала Виктория, - Ой, кажется, это сказал Ус!»
Ты ведь даже лекцию не писала, а всё рисовала его! – сказала ей Яна, - Влюбилась, что-ли?
- Да нет, с чего ты взяла? Просто набиваю руку. Если хочешь, и тебя нарисую.
- Не-е, я плохо получаюсь. А ты где-то училась рисовать?
- Да нет…
- А ты откуда приехала?
- Из Узбекистана.
- Нет, я серьёзно.
- Правда, из Узбекистана. Это в СССР, - на всякий случай добавила Виктория.
- Да ты же и на узбечку-то не похожа!
- Разве я сказала, что я узбечка?
- А кто?
- О-ох… Ну, то самое я… да…
- А-а… ну, извини.
- Что, теперь не будешь со мной общаться?
- С чего ты взяла? Гм, а ты пойдёшь с группой отмечать начало учёбы?
- А ты пойдёшь? Что там вообще будет?
- Не знаю! Пойду, конечно!
- Ну, тогда и я пойду. Посмотрим, что там будет.
А было там то, что и должно было быть. Самыми активными людьми, стремящимися сплотить группу, оказались жаждавшие напиться – самые отвязные парни вроде Петра Дызмы и Станислава Ячевского (у них с самого утра на лице была написана жажда к этому). К ним примкнуло несколько друзей и подруг (и Яна, в том числе), и они отправились за всем необходимым. Другая половина группы потопталась, да и разошлась. Викторию раздирали противоречия. Она чувствовала себя очень неуверенно и боялась остаться одна, но решила действительно остаться и подождать тех, кто отправился за выпивкой, а там – будь что будет. Чтобы как-то скоротать время, она, сидя в аудитории, взялась приводить в порядок свои наброски – Яганов, который так её испугал при первой встрече, никак не выходил у неё из головы и даже… даже, и правда, чем-то притягивал. Подсознательно, она, наверное, пыталась вытянуть тайну о себе из каждой его позы, жеста или слова.
Примерно через час активная половина группы вернулась с бутылками, банками, колбасой, тортом и гитарой. Где же заняться делом? Ни в учебном здании, ни в общежитии это было невозможно. Но хотелось именно устроить «междусобойчик», поэтому они и не пошли в кафе. Решено было отправиться в парк. Там они выбрали местечко поглуше, и на выбитой многими поколениями себе подобных полянке расположились со всеми удобствами.
- Ну, что-ж, - сказал Дызма и откупорил бутылку красного вина, - будем его пить прямо отсюда. Раз я староста, то я принимаю такое решение: пустим бутылку по кругу и пусть каждый, отпив, про себя расскажет.
Он первым сделал глоток и продолжил:
- Сам я родился здесь. А на геофак пошёл потому, что хочу увидеть новые земли. Надоело видеть вокруг себя одно и то же! А интересы у меня самые бесхитростные – спортивные, и особенно касаются конкура.
- А что такое конкур? – спросил Ячевский.
- Это когда на лошади прыгают через препятствия, - ответил Дызма, - в двух кварталах от моего дома есть конный манеж, и я ходил туда с детства. Теперь твой черёд! – и он передал бутылку Яне Волк. Яна набрала полный рот вина и его хватило на три глотка.
- Я из Свиноуйстя, это в Гданьском воеводстве. Я решила выбрать такую профессию, чтобы она не была похожа на профессии моих родителей.
- А какие же у них профессии? – полюбопытствовала Виктория.
- Папа – водитель автопогрузчика, а мама вообще никто.
- В каком смысле?
- В смысле дома сидит. А насчёт интересов не знаю даже. Мне всё интересно понемногу.
Теперь бутылка перешла к Адаму Годомскому, загадочному очкарику, принёсшему гитару. Он долго нюхал вино, прежде чем сделать глоток, а потом сказал:
- Мир не должен знать границ. Больше всего я хотел бы бороться за права негров. А сюда я попал потому, что я не попал в консерваторию.
Следующей была Виктория. Перед тем, как поднять вставленную в рот бутылку, она заткнула её языком и впустую сделала глотательное движение.
- Наша семья переехала сюда поискать счастья из Советского Союза, - сказала Виктория.
- Правильно, у нас лучше! – подхватил Дызма.
- А почему дальше на Запад не двинули? – спросила Яна.
- Недолёт, - отшутилась Виктория, - но ещё не всё потеряно, - А на геофак я пошла потому, что меня в этом убедила мама. Здесь на шахте у меня, возможно, будет надёжный кусок хлеба. А вообще-то мне больше по душе изобразительное искусство.
- Возможно, - ответил Дызма, - ты и права, только рост у тебя не шахтёрский!
- Что вы пристали к её росту?! – закипятилась Яна, - манекенщиц стараются брать как раз таких!
- Зато у манекенщиц кусок хлеба бывает только в молодости, - парировал Стас.
Так, слово за слово, бутылка совершила полный круг и вернулась к Петру пустой. Настал черёд тяжёлой артиллерии, и он извлёк бутылку водки. Видимо, к ней в его понимании прежний ритуал уже не относился, и из сумки он достал стаканы.
- Я водку не пью! – замахала руками Виктория и ей налили томатного сока. Она не заметила, как в него подмешали и водку. Стас настрогал бутербродов с колбасой.
- Пьём за то, чтобы каждый из нас через шесть лет ушёл отсюда с дипломом! – провозгласил Пётр, и десять стаканов устремились к центру круга и звякнули. Через несколько секунд раскрасневшаяся Божена Майданец не сдержалась:
- А вы знаете, здесь работают такие интересные люди!
«Кровавая Мэри» сделала Викторию очень смелой, и она захотела непременно развить эту тему.
- Да! Вот биолог например! Кто-нибудь про него что-нибудь знает?
Божена начала хихикать.
- Да не особенно! – ответила она, пуская пузыри в стакане с содержимым третьей бутылки, - я только слышала, что работает он здесь всего первый год – только что приехал из России…
- Ну ничего себе! – обомлела Виктория.
- …и ещё говорят, что он иногда надевает женскую одежду… Буль-буль-буль!
-Так ведь у него же борода, - возразила Яна.
- Ну тогда он, наверное, бреется!
- А зачем?!
- А зачем ты в брюках ходишь? – вставил Адам.
Тем временем бутерброды с колбасой кончились и Пётр решил разделаться с банкой килек.
- Вот дела! Открывалку-то мы не взяли, - сказал он.
- Надо попробовать ножом… Надо заточить камень как у первобытных людей и им ударить… - поступали с разных сторон советы.
- Уважаемые товарищи! Я могу вам помочь! – раздался вдруг знакомый голос.
Студенты разом подняли головы. Перед ними стоял Яганов.
- Я открою Вам их, - сказал он, - но! Но я возьму себе половину. Дайте сюда этот бесценный дар Балтийского моря, - и он прижал банку к сердцу.
Яганов отошёл за толстый дуб и буквально через несколько секунд вернул банку откупоренной. Половины килек в ней уже не было. И пока все смотрели на банку и пытались понять, как он её открыл, он отступил назад; а когда студенты отвлеклись от банки, его уже и след простыл.
Наступила гробовая тишина и все собутыльники моментально протрезвели.
- Вот что, - сказал через несколько минут Пётр, - будем считать, что нам всё это дружно померещилось. И вообще, пойдёмте отсюда. Холодно уже.
Никто, естественно, не был против.
А когда поляна опустела, Яганов появился снова. Подняв пакет с томатным соком, он деловито поболтал его, чтобы понять, не осталось ли в нём что-нибудь, и опрокинул остатки себе в рот.
- Намусорили, бездельники, - пробурчал он, поставил пакет на место и пошёл прочь через парк. Из кармана у него торчал кусок торта.
А потом начались учебные будни. На первом курсе их составляли общеобразовательные предметы – такие как математика, физика, химия, история и, само собой, уже упоминавшаяся биология. Недели шли за неделями, а Яганов секреты раскрывать не спешил, хотя папка с его изображениями у Виктории и пополнялась: вот он на лекции указывает на плакат с гигантской инфузорией, вот на экскурсии в парке показывает, чем липа без листьев отличается от клёна без листьев, а вот он смотрит в лупу на распятого таракана. Разумеется, в первую очередь приходилось рисовать не Яганова, а самих инфузорий и тараканов, и хотя рисовала Виктория прекрасно, вскоре ей пришлось пережить серьёзную неприятность.
Дело было зимой. Виктория почуяла неладное уже тогда, когда прослушала лекцию о земноводных и пресмыкающихся, а когда на следующий день вошла в аудиторию для практических занятий и увидела на доске плакат с нарисованной на нём вскрытой лягушкой, она впала в ступор, как будто ей огласили смертный приговор. Впрочем, казнить собирались не её. В аудиторию вошёл радостный Яганов, неся в руках закрытый стеклянный сосуд, а в нём – это было видно издалека – что-то шевелилось.
- Сегодня мы будем резать лягушек, - сказал он.
- Как лягушек?! – ужаснулась Майданец, - Живых?!
- Нет, мёртвых, конечно! – ответил Яганов.
- Так ведь они же живые!
- Так мы их сперва убьём!
- И что, Вам их не жалко?
- Нет.
- А почему?
- Странные вы вопросы задаёте, однако! Это я должен спрашивать, почему их должно быть жалко! Жалость – это эмоции, а эмоции – это действия. Любое бездействие энергетически выгоднее любого действия, следовательно, для действия нужна весомая причина. Причина вашей жалости в том, что вы применяете к лягушкам те инстинкты, которые рассчитаны на другие цели. Ваше поведение ошибочно – как у быка, атакующего тряпку.
Майданец утратила пыл, а Яганов продолжил:
- Итак, возьмите себе по лягушке и отрежьте ей верхнюю челюсть вместе с головным мозгом…
- Вот круто! – восхитился Дызма.
Студенты трясущимися руками принялись кромсать лягушек. Кому-то удалось даже аккуратно снять кожу – среди таких оказался Марк Кароляк, которому упорно лезли в голову мысли про Василису Прекрасную. У других, наоборот, на препаровальном столике получился просто лягушачий фарш, в котором ничего невозможно было разглядеть. Годомский ухитрился запустить свою лягушку на голову Ванде Вишневецкой, и та заорала дурным голосом.
Яганов посмотрел на Годомского с неприязнью и сказал:
- К лягушкам не стоит испытывать жалости, но к ним следует испытывать уважение! Итак, равнение на меня. Наши лягушки достаточно большие для того, чтобы рассмотреть строение кровеносной системы. Все увидели дуги аорты?
И тут взгляд Яганова упал на Викторию. Она сидела неподвижно и с закрытыми глазами, её препаровальный столик был пуст.
- А почему Сименс у нас ничего не делает? – спросил Яганов.
- Я не могу… Я совсем не могу… - пробормотала Виктория, стуча зубами.
- Что, тоже лягушек жалко?
Виктория ничего не ответила.
- Да нет, просто она их боится, - сказал Дызма.
- Что, правда?
Виктория быстро-быстро закивала. Ей хотелось убежать.
- Ну, я не настаиваю на Вашей с лягушкой физической близости, - смягчился Яганов, - Вы можете зарисовать экземпляр, приготовленный Во… В общем, Вашей соседкой Яной.
- Нет!!! – вскричала Виктория, - Я не могу их даже видеть! Понимаете, даже видеть!
- Вы не заполните тетрадь, и я не допущу Вас до экзамена. И тогда Вас отчислят.
- Ну и пусть! – ответила Виктория.
- Ах, так! Ну хорошо! – сказал Яганов. У него опять встопорщились брови и было видно, что он серьёзно рассердился. Обстановку разрядила Данута Рымкевич, похожая внешне на гнома женского пола. Училась она прилежно, но сверх этого ей ещё не давало покоя шило в одном месте.
- Я сделала всё, что нужно! – сказала она, - а что ещё можно сделать и что посмотреть? А можно я мозг вытащу?
- Можно, - расслабился Яганов, - только имейте в виду, что он мал и непрочен.
Пока Данута выковыривала мозг, большинство народу уже заскучало. Время занятия подходило к концу. Яганов глянул в окно, чтобы увидеть часы на главном корпусе – своих у него никогда не было – и сказал:
- Что-ж, помойте все инструменты. А лягушек не выбрасывайте, а сложите их сюда – я съем их сегодня на ужин.
- Вы что, едите лягушек?! – удивились хором несколько человек.
- Да, - сказал Яганов, - но было бы ошибкой думать, что я ем ТОЛЬКО лягушек. Вот если бы я проявлял такую избирательность – это действительно было бы странно.
- А что же Вы, в таком случае, НЕ едите? – спросила Яна.
- То, что пришлось бы покупать, - ответил Яганов.
«Очень странно», - думали студенты, покидая аудиторию, хотя многие из них реально жили впроголодь. Но они никогда не задумались о том, что можно даром есть высокопитательных лягушек, вместо того чтобы покупать в магазине хлеб.
В ту же ночь Виктория увидела очень плохой сон. Он был цветным, как и большое количество её снов. Во сне она пришла на то самое место, где впервые увидела Яганова, и испытала жгучее желание найти его тайник. Порывшись наугад в листьях и земле, она нащупала большую – литров на пять – стеклянную банку, и вытащила её на поверхность. В этой банке, наполненной, по-видимому, формалином и закупоренной, находился посаженный в компактной позе человеческий младенец с бледной зелёно-жёлтой, как полагается мертвецу, кожей. Он был расположен к ней спиной. Виктория перевернула банку, да так и примёрзла к месту. У младенца было обычное человеческое лицо, но только в нижней его части; а дальше наверх, где теоретически должна была быть мозговая коробка, голова была плоской, как у лягушки, и с этой головы на Викторию смотрели таинственно полуоткрытые большие, выпуклые лягушачьи глаза. От этого сочетания Виктории стало очень страшно. Она попыталась закричать, но не смогла – гортань ей не повиновалась. Попыталась отшвырнуть банку и убежать, но тоже не смогла – тело её не слушалось, она была обездвижена, как лягушка на препаровальном столике, и два лягушачьих глаза её не отпускали. И тут мёртвый младенец зашевелился, задышал, взбаламучивая формалином из лёгких болтающиеся на дне соринки, и принялся упираться ногами в дно банки, а руками в крышку, пытаясь вылезти вон. Тут же сон Виктории резко сменился – вот уже она куда-то летит, падает, и…умирает. В этот момент Виктория проснулась в холодном поту и очень долго не решалась пошевелиться – почему-то она боялась издать даже незначительный шорох. Сердце бешено колотилось. До утра она не могла заснуть, и лишь восход солнца принёс ей успокоение. Но отныне ей стало страшно засыпать – она боялась, что лягушкочеловек приснится ей снова и иногда, к сожалению, сон действительно повторялся. В последующих вариантах сна Виктория уже знала, что ей предстоит откопать, и она воспринимала это как неизбежность. Как ни пыталась она обойти тайник Яганова, тот притягивал её как магнит, и даже когда, вынимая банку, она пыталась хотя бы не смотреть младенцу в лицо, из этого тоже ничего не получалось. Виктория была в отчаянии. Она боялась лаже рассказать свой сон маме и бабушке; будучи не в состоянии нормально спать, она помрачнела и осунулась, и учиться ей стало намного тяжелее. А Яганов в это же самое время спал очень хорошо. Ему снилась Виктория, и эти сны были весьма приятными!