Караулят у подъезда. Ходят за мной по магазинам. Выглядывают из-за полок в библиотеке и садятся на соседние места в кино.
Мы не разговариваем: в этом нет необходимости.
Я и так знаю, чего они хотят.
На прошлой неделе в той самой библиотеке прошла презентация моей новой книги. Всё было очень мило: я увидела множество радостных, воодушевлённых лиц.
И несколько — очень знакомых.
Конечно, мои преследователи пришли на встречу. И книгу они заказали. Ещё бы, там главный злодей снова строил козни героям, чтобы потерпеть сокрушительное поражение в конце.
Но он обещал вернуться уже в следующем томе.
Со злодеем мы тоже были давно знакомы. Так давно, что он успел до чёртиков мне надоесть. Его «язвительная улыбка», чёрный плащ «цвета самой ночи» и «горящие безумием глаза».
Прошло четыре книги, а герои — то есть, я — никак не могли расправиться с ним окончательно. В финале пятой я решилась поставить жирную точку: в виде встречи с голодной и агрессивной акулой.
У меня были готовы наброски для новых злодеев. Даже издатели эту идею одобрили. Выпустить книгу, перевести дух и взяться за новую.
Но всё оказалось не так просто.
Сначала появились анонимные письма. Потом — телефонные звонки. Кто-то тяжело дышал в трубку, кто-то сразу требовал воскресить злодея, «а не то...»
Сначала я смеялась в ответ и рассказывала об этом всем знакомым. Но чем дальше, тем менее забавной становилась ситуация.
Они продолжали звонить. Оставляли письма на коврике у двери. Начали караулить меня у подъезда, преследовать, требовать, чтобы я вернула злодея, немедленно.
Как ни странно, я могла их понять. Мне тоже всегда нравились отрицательные персонажи. Есть в этой тьме что-то притягательное, предлагающее броситься в омут — с головой.
Меня к нему подтолкнули преследователи.
Злодей подружился с акулами и триумфально вернулся в шестой книге. На бумаге возможно всё, ведь правда? Я надеялась, что преследователи исчезнут, но они решили меня не бросать.
Ведь планировалась седьмая книга. И ещё одна. Вдохновения у меня хватило бы и на пару десятков.
Злодей всё ещё со мной — и не собирается никуда уходить. А верные поклонники тоже рядом. Следят, чтобы я продолжала писать.
И чтобы моё перо случайно не пронзило их любимых персонажей.
133/366
Одна из историй, которые я пишу каждый день - для творческой практики и создания контента.
Стоял душный горячий зной. Дорога, притягивающая еще по привычке, напоминая собой существование более шумного скопища людей и их загадочного непонятного веселья в Селе, откуда появлялось фермерское начальство, сейчас пугала своим раскаленным изборожденным песком, вверх от которого во весь рост шестилетнего мальчугана воздух искажался, извивался, заставляя плавать единственное кирпичное здание-баню, оплот стабильности этого мира. Вправо дорога упиралась в небольшой поселок, левее же уходила в горизонт, весь утопающий в озерах, образованных знойным воздухом, а ухабы дороги были полны тех же самых несуществующих луж. Старик и старуха лежали в глинобитной побеленной квартире, наполовину проглоченной уже землей; сзади от квартиры громоздился бесконечно разросшийся сарай, полный скотины и птицы. Сам домик был прямым продолжением таких же глинобитных коровников с одним отличием: он служил жилищем для людей. Их маленький шестилетний сын, несмотря на все свое послушание, никак не мог спать с родителями и вскоре вышел на улицу. Его брат учился в большом Селе. Когда-то возили его туда и в памяти осталось много людей, больших домов и зелени, а брат там учился, и мальчик этим очень гордился перед единственным на ферме соседским мальчиком на год младшим его. Сейчас растопленное солнце, бросающее в уныние взрослых, ничуть не сказывалось на его энергии и настроении. Он со свойственным этому возрасту непоседливостью пошел искать себе занятие. Побродив немного он нашел кучу использованных или испорченных сроком годности ветеринарных медикаментов. Сопя начал открывать и нюхать флаконы и склянки, то разбивая их, то смешивая жидкости; найдя несколько шприцев, положил их в карман и взглянул на дорогу-по ней мчалась машина. Машина по-хозяйски раскачивалась на неровной дороге словно упитанный утенок, хлопая расшатавшимися бортами. Мальчик стоял и думал, что, если машина будет стоять долго, то можно будет сесть на подножку, а, может, даже на бампер и гладить фары-это редко ему удавалось: он не мог туда запрыгнуть и всегда просил кого-нибудь поднять. Дождавшись, когда машина приблизится, мальчик побежал на место обычной ее остановки: мазанки, служившей Красным уголком. Из кабины вылезал его брат, стаскивая оттуда собаку. Несмотря на маленькие размеры, собака была крепкой и довольно тяжелой. Брат, который был на два года старше мальчика, в конце концов свалился вместе с ней. Черная сверху, с большим, как веер, хвостом, с желтым низом и желтыми точками бровей, словно искусственная заводская игрушка, собака не имела ни одной несимметричной точки. При приближении к ней собака виляла хвостом, ласкалась к ногам, падала на землю, подставляя свой беззащитный живот. Она не умела идти с ними, лишь заваливалась, тогда мальчик с братом взяли ее за лапы, приподняли и понесли к дому. Старик был недоволен собакой, она могла таскать кур или овец. Ему хотелось отделаться от нее, но слезы детей смирили с этим обстоятельством. В скором времени старик и собака стали неразлучными, дети стали подрастать, все более отдаляясь интересами от собаки. Людям казалось, что черты характера старика отдаются в лице его собаки. Когда старик курил, устав от работы, и отдыхал в тени, сев на старое толстое бревно, собака с каким-то вниманием и любовью смотрела на старика. А старик курил и сплевывал мелкими плевками, частыми и бесперебойными, словно автоматная очередь. В его взгляде было что-то отстраненное, но вместе с тем что-то связывало, это был молчаливый союз двух существ, представить одно без другого было невозможно. Некая гармония и целостность объединяли их. Человек жил всю жизнь вдали от городов, для него было чуждо содержание собаки в тепличных квартирных условиях. Его среда говорила, что собака ничтожна, что жизнь ее не стоит и ломаного гроша, ее можно побить, убить. Зная это и испытывая некоторое душевное неудобство, он мог давать мясо собаке, в то же время жуя другой кусок сам, это была совместная трапеза, где второй был необходим для первого. Шло время, дети росли. Брат мальчика поступил в институт в другом городе, а сам мальчик кончал школу. Собака жила под лестницей. В один день она с трудом вылезла оттуда, уже больше никогда не зашла обратно. Старик, привязав к хвосту ее проволоку, взял в руку лопату и потащил ее. Пройдя метров пятьдесят, поволок собаку на дно траншеи и закопал. Принес из дому кружку муки и тридцать копеек. Рассыпал муку сверху небольшого холмика, бросил две монеты по пятнадцать копеек. И вернулся домой. Через три месяца старик умер. Он просил после смерти не вызывать с учебы старшего сына, боялся, что ему будет тяжело видеть мертвого отца и испугается. Старик сначала болел и его увезли в больницу. Мальчик на следующий день пошел копать червей. Идти пришлось недолго-пройдя два ерика, он дошел до большого котлована, оставшегося от высохшего ерика. Накопав банку, решил поискать еще какую-нибудь посудину под червей, их было много и ему хотелось набрать еще. Подъехала машина и ему сказали, что его отец умер. Мальчику хотелось покопать еще червей, но его повезли домой. Там дали работу: рубить дрова и таскать воду. Есть не давали-не до него было. К вечеру привезли тело отца из больницы, сняли стекла с окон, поставили полог, позвали муллу и близких родственников, соседей. Ночью сын спал недалеко от отца, ничуть не испытывая страха, ему казалось, что отец сейчас встанет и скажет, чтоб ему дали есть. К утру мальчику сказали идти таскать воду и рубить дрова. Потом он зашел домой, мужчины и мулла совершали церемонию, распевая что-то и водя синхронно головой. Потом один из них с чувством удовлетворения проговорил, что теперь-то никуда не денется он (покойник) и никогда не встанет. После обеда тело старика погрузили в машину, положив на середину кузова, по краям расселись мужчины и сыну сказали, чтоб ехал с ними. Машина тронулась. Мужчины начали смеяться, шутить, вспоминая веселые истории, ища среди друг друга козла отпущения. Один из них положил ноги на тело старика и под общий хохот сказал, что ему теперь все равно. Доехав до кладбища, мужчины вылезли из машины, расселись, достали закуску и несколько бутылок водки. Выпили, развеселились. Встали и взяли тело старика. Положили на дно ниши, прикрыли доской и зарыли, оставив холм. Подошел мулла, прочитал молитву. Кто-то раздал носовые платки с завернутыми в узелок рублями. После все разбрелись по кладбищу, ища могилы родственников. Мулла читал им молитвы для помина родственников. Мальчик остался один. Его душили из глубины прорывающиеся слезы. Он с трудом их сдерживал. Вытащил из кармана носовой платок, долго его мял, и слезы катились по щекам, развязал узелок, взял рубль. Он подумал, для чего это может служить… Вспомнил отца, хоронившего собаку, взял горсть земли, насыпал на носовой платок и им рассыпал землю на холмик могилы. Пустой платок бросил туда же, далее он добавил еще один рубль из своего кармана, и два бумажных рубля легли поверх могилы. Слезы перестали идти, ему стало легче. Он встал, подошел к машине. Люди уже сидели там, и он поехал домой.
— Вылазьте, — скомандовал Борис Валентинович и сам вышел из машины.
Водитель остановил УАЗик недалеко от фермы и сразу развернул его задом. Близнецы вылезли и подошли сзади автомобиля. Борис открыл заднюю дверь и откинул кверху дверь крыши. Братья залезли в багажное отделение и сели по разные стороны на предусмотренные откидные сидения. Водитель закрыл дверь, оставив при этом дверцу крыши открытой.
— Ну что? Действуем, как договаривались, — серьезным голосом произнес Борис. — Я задом сдаю к ферме, сбиваю зомбарей, сколько получится, отъезжаю вперед, и вы их добиваете из автоматов через получившееся окно. Оно, кстати, может закрыться от тряски, сами смотрите. Если всё пойдет не по плану, то прикройте изнутри. Запаска не даст полностью закрыть, но всё же. Загоняю машину в ворота, Сережа цепляет прицеп, и уезжаем в закат.
— И как у вас это только получается? Синхронисты, — Борис сплюнул на землю и прыгнул за руль.
Машина взревела, и сзади загорелся белый фонарь.
Зомби у фермы оказалось намного меньше, видимо, основная часть разбрелась по своим покойническим делам. Борис Валентинович даже на миг призадумался, может, и этих отвести куда-нибудь в сторону, но решил придерживаться заранее принятого плана.
Автомобиль тронулся задним ходом и с разгона сбил несколько мертвецов. Зомби, конечно, не умерли, но переломанные ноги и руки обездвижили их, а значит, обезвредили.
Борис включил первую передачу, сдал немного вперед и, обернувшись назад, прокричал:
— Шмаляйте!
Братья высунули стволы автоматов и принялись одиночными выстрелами успокаивать бедолаг. Зомби падали и больше не вставали. Черепа их разлетались в разные стороны, словно взрывались изнутри.
Выстрел, еще выстрел.
Борис заметно нервничал, что-то не давало ему покоя. Неприятности он всегда чувствовал, так сказать, задней точкой.
— Не нравится мне всё это, — буркнул наставник. — Слишком легко.
Стрельба закончилась. Сережа вылез из УАЗика и осмотрелся.
— Загоняй, — скомандовал молодой человек и замахал рукой.
Борис снова включил заднюю передачу и загнал машину на половину кузова в гараж фермы. Сережа быстро подбежал и попытался подтащить прицеп за сцепное устройство, но сил у парня оказалось недостаточно. Борис Валентинович вылез, чтобы помочь, и в этот момент массивная дверь, разделяющая саму ферму от гаража, резко открылась, и в проеме показался двухметровый зомбарь. Толстый, килограмм двести на вид, лысый и в майке-алкоголичке. В руках он держал коленвал, предположительно от трактора.
— Я уж подумал, предчувствие стало меня подводить, — тихо пробормотал Борис Валентинович и постучал ладонью по кузову автомобиля. — Эй, двое из ларца, встречайте, сам фермер пожаловал.
Близнецы направили оружие в сторону тяжеловеса и нажали на спусковые крючки. Прозвучало пару выстрелов, и автоматы замолчали.
— Черт! — заорал Сашка. — Магазины пустые.
— Меняй на другие, — нервно ответил Борис.
— Нет других, у нас по одному на брата, — испуганно произнес Сашка. — Заряжать нужно...
Парень не успел закончить фразу, как зомби-фермер поднял тяжелую железяку над головой и швырнул прямо в проем окна, где сидели близнецы.
Сережа судорожно начал шарить руками по своему телу в поисках пистолета. Вспомнил, что оставил его в авто, и ринулся туда.
— Вы там живые? — заглянул Борис в багажник.
— Живые, — ответил Сашка, быстро заряжая патроны в магазин. — Аккурат между нами пролетел.
Сережа дернул за ручку передней пассажирской двери, но та оказалась заперта. Борис отпер ключом только свою дверь. Парень метнулся к задней, прыгнул на сидение и, вытянувшись всем телом, дотянулся до пластикового бардачка, в котором и лежал пистолет.
Толстяк медленно, шаг за шагом продвигался к машине. Покойник не хрипел и не рычал, как большинство зомби, только громко, глубоко и часто дышал, будто ему не хватало воздуха. Тело было темно-синего цвета с фиолетовым оттенком. Фермер схватил попавшуюся под руку лопату и швырнул в Бориса Валентиновича.
Мужчина выставил перед собой руки и отбил удар, корчась при этом больше от неожиданности, чем от боли.
Прозвучало несколько выстрелов. Сережа стоял, широко расставив ноги, и двумя руками держал пистолет.
— Мимо! — прокричал наставник. — Целься в голову или по ногам. Нам надо его обездвижить.
Выстрел, снова выстрел. Пули попадали в тело фермера и никак на него не влияли.
Толстяк будто разозлился, добрался быстрыми шагами до Бориса, схватил двумя руками за горло и приподнял над деревянным полом.
Сережа жал и жал на курок, но выстрелы прекратились. Магазин пистолета был пустой, и заряжать его не было времени. Парень схватил с пола лопату и принялся колошматить ею зомби по голове. Все оказалось напрасным, тот даже внимания не обращал на Сережины удары. Лицо Бориса Валентиновича стало темно-бордового цвета.
Послышалась автоматная очередь, следом еще одна. Пули проходили сквозь череп фермера навылет и превращали голову в кровавое месиво. Руки толстяка опустили тело Бориса на пол, тело продолжало обездвижено стоять на месте. Сергей обошел его спереди и ударом ноги в грудь уронил на спину.
Наставник лежал на деревянных досках пола, глотал воздух широко открытым ртом и кряхтел от боли.
Сережа нагнулся, чтобы поднять Бориса, но тот отдернул его руку и прохрипел:
— Цепляйте прицеп, я справлюсь.
Братья выбрались из багажника и под «раз, два, три, взяли» накинули сцепку на фаркоп УАЗика. Борис встал и кое-как забрался на место водителя. Двигатель не был заглушён. Мужчина взглянул на себя в зеркало заднего вида, капилляры глаз были лопнуты, и белки имели красный цвет. Машина тронулась и потащила прицеп с мотодрезиной по сельской дороге. Через несколько минут УАЗ остановился, из него вышел водитель, выключил передние полуоси, закрыл дверь крыши, и отпер ключом пассажирскую дверь.
— Мы же не будем показывать Ключнице нашу добычу? — холодным голосом спросил Сережа.
— Посмотри по карте, есть ли подъездные пути после станции, — ответил Борис. — Мы бы ее там скинули.
***
— Готовы? — улыбаясь, спросил Крантик девушек.
Маша и Ю стояли с надетыми на спину рюкзаками, и обе кивнули.
Мальчик подошел к окну и зажег спичку возле стекла. Грант держал ее двумя пальцами и всматривался в темноту. Спичка догорела и обожгла подушечки пальцев. Парень машинально выронил ее на пол и, увидев, что она потухла, не стал поднимать.
— Теперь ждем, — Крантик сел на стул и принялся смотреть в пол.
Прошло время, никакого взрыва не последовало.
— Пора бы уже, — печально сказал мальчик.
— Может, еще раз зажечь? — размышляла Мария. — Игорь Маркович уже пожилой, мог и пропустить сигнал, мало ли чего...
Громкий хлопок в соседском огороде не дал договорить девушке. Маша выглянула в окно и, присмотревшись, увидела, как все зомби на крыльце похромали в ту сторону.
— Еще минуту, и драпаем, — Маша встала у входной двери и приготовилась.
Друзья выждали некоторое время, открыли дверь и выбежали в сторону задней калитки. Добежав до забора, девушки встали, дождались Игоря Марковича и вместе пошли в лагерь.
***
— Наконец-то вкусный ужин, — Карандаш сидел за круглым столом в комнате отдыха, ел свою долю супа из пакетика и смотрел на горящие дрова в камине.
— Ешьте, Игорь Маркович, вы это заслужили, — сказала Маша и легла на свой диван. — Вы уж простите, но мыться я сегодня не буду, так спать хочется, что сил нет.
Девушка начала потихоньку дремать. Ей снился пионерский лагерь. Будто всё тут ухожено и облагорожено. Забор восстановлен, а перед столовой на грядках растут огурцы, помидоры, перцы и капуста. Рядом в небольшом загончике бегают поросята.
Из-за дерева к ней выходит Сережа с автоматом в руках, широко улыбаясь и поднимая дуло кверху, со словами: «Смотри, как умею», начинает очередью стрелять.
От этой стрельбы девушка проснулась и никак не могла понять, почему она не прекращается. В комнату вбежал Крантик и дрожащим голосом спросил:
— Слышите? На станции стреляют. Может, Борис Валентинович с Сережей вернулись?
"Грунтовые дороги российской глубинки, забытые безымянные сёла, километры и километры полей... Это рассказ о доблестных воинах странной, долгой и всеми проклятой войны, вставших на защиту человечества от нависшей над ним угрозы вымирания. Они не похожи на приятных людей или героев с пропагандистских плакатов, у них совсем разные мотивы и желания, но такие уж они - такие, какие есть. Ведут свои танки по неведомым дорожкам войны"
Собрался с силами и наконец-то написал свой первый нормальный рассказ. Без понятия, куда его выкладывать и кому отдавать, чтобы его читали и комментировали, так что выложил там, где бесплатно, и сейчас вот здесь решил о нем написать. Ничего не умею, ни на что не претендую, к критике готов.
Рассказ получился небольшой, так что как-то особо его описывать не буду, хватит и аннотации. Не уверен, что есть смысл выкладывать сюда весь текст, пусть пока так будет.
Сейчас, пока писал пост, оказалось, что название уже занято десять лет назад. Неприятно, но менять не собираюсь.
Лучик солнца ласково скользнул по коже, задержавшись на лице, и разбудил Снежану. Она сладко потянулась, вытянув лапу и дико заорала. "Что это?" Невозможно было поверить в реальность происходящего. Наверное, это чей-то злой розыгрыш или она спит и ей снится сон. Ну, конечно! Как она сразу не догадалась?
Снежана весело рассмеялась. Сейчас она проснётся. Хозяин лапы тщательно вылизывал её розовым язычком. Снежане показалось, что шерсть попала в рот, её передернуло от отвращения, и она стала отплевываться.
Когда же она уже наконец проснётся? Но кошмар не заканчивался. Животное поднялось и прошло мимо большого шкафа с зеркалом во весь рост, давая Снежане себя разглядеть. "Кошка или кот. Да какая разница? С белоснежной шерстью и голубыми глазами".
Пока Снежана размышляла, питомец подошёл к пустой миске, тыкнулся носом и не обнаружив ничего интересного, переключился на воду. Затем прыгнул на диван и замер. "Уснул. А мне что прикажете делать? Нужно вспомнить последовательность событий.
Меня зовут Снежана, и я - человек. Если быть совсем точной - человек женского пола. По крайней мере, я так думала до этого дня. Я родилась третьего июля тысяча девятьсот девяносто пятого, в Москве. Мне двадцать девять лет, и я заперта в теле кошки. Черт, я же совсем не это хотела сказать. Я не замужем. В прошлом году, правда, чуть не выскочила. Но вовремя опомнилась. Шучу! Просто мы с моим потенциальным мужем банально поссорились и разошлись. Наверное, выйти замуж мне уже не грозит. Разве что за кота. Какие коты в моем вкусе? Рыжие, белые, чёрные? Не смешно, на самом деле.
Господи, зачем я все это рассказываю, а, главное, кому? Хотя, раз уже начала, да и дел, вроде, других нет. Если что, это была шутка. Ну, продолжу. Ах, да, про себя. Мне двадцать девять лет. Кажется, я это уже говорила. У меня есть мама, папа и старшая сестра. Её зовут Ольга, и она всего на два года старше. Но это не мешает ей по праву старшей сестры меня постоянно поучать. Причём, с детства. Помню, ели мы с ней орехи, мне было лет пять, а Оле, соответственно, семь. Так вот, она заставляла меня тщательно жевать и открывать рот, чтобы показать, что я проглотила. Только после этой процедуры, вернее, экзекуции, выдавала мне другой орех. Я не возражала, думала, так и надо. Сейчас она говорит, что не помнит такого. Прикидывается!
В семье я считаюсь уродом. Ну, как в поговорка, знаете: "В семье не без урода". Так вот, этот урод - я. Будем знакомы. Оля всегда была образцово-показательным ребёнком, а я - так, уж какой получилась. Я вечно встревала в разные передряги. И, конечно же, всегда была не виновата. Но кто бы меня слушал? "Опять ты, Жанна?" - Вздыхали родители. Дома меня звали Жанной, и это имя, надо сказать, нравилось мне гораздо больше. Терпеть не могу, когда меня зовут Снежаной, а Снежана Владимировна - это вообще ахтунг. Только по этой причине не пошла бы работать в школу. Как представлю, как меня весь день кличут Снежаной Владимировной, так прямо шерсть дыбом встаёт. Это я уже потихоньку в кошку перерождаюсь. Скоро начну мяукать и есть корм.
Кстати, про корм. Животное, кажется, проголодалось. Где же нерадивый хозяин или хозяйка? Ау! Покормите животное! Терпи, кот, атаманом будешь. Не повезло тебе с хозяевами. Вот и мне вечно не везет. Начиная с имени. Ну, что за имя: Снежана? Так обычно эскортниц зовут. С придыханием: Снежана. Я, когда маму спросила, почему у сестры нормальное имя, а у меня такое дурацкое, она знаете, что сказала? Нет, вы не поверите: "Был июль, и было так жарко, что хоть в холодильнике живи. Я только о зиме и мечтала, поэтому и назвала тебя Снежаной". Хм, как вам объясненьице? А если бы я зимой родилась и было бы жутко холодно, она бы меня, наверное, Августиной назвала. "А сестру почему Ольга?" - Поинтересовалась я. "Так это отец называл, не я", - отмахнулась мама. Папа, почему ты и меня не назвал?!
Вот отсюда и все мои беды. Во дворе у нас кто? Насти, Софы и Марины? И одна я - Снежана. Меня девчонки звали Снежкой. Ещё хуже, чем Снежана. Поэтому я с ними и не водилась. Кто захочет играть, когда через весь двор орут: "Снежка, иди играть". А мальчишки меня звали Жанной, как дома. Вот я с ними и сдружилась: каталась на велике, гоняла мяч и обносила соседские огороды. Ольга была вся такая девочка-девочка, фу ты, ну ты, с косичками и в платьице. Только корзинки с пирожками не хватало. Смотрела на меня свысока, а я на неё с презрением.
Коленки у меня затягивались только с наступлением холодов, а по обгрызанным ногтям плакал маникюр. Пацанам было плевать, как я выгляжу. Здесь побеждал сильнейший, точнее, выживал. Бегаешь быстрее всех - тебя уважают, лазаешь выше всех - вообще атас. И никому нет дела до всех этих женских финтифлюшек. Беда в том, что быстрее и ловчее пацанов я не была, плевалась, разве что, дальше всех, но это так себе навык. Если надо было быстро смыться, то ловили всегда меня. Сосед с самыми вкусными яблоками в округе привёл меня за ухо домой.
- Если бы не девочка, выпорол бы. - Назидательно произнёс он, вручая меня родителям.
- Снежана, как тебе не стыдно? - Вспыхнула мама. Когда она на меня злилась, всегда называла полным именем. Знала, как я это терпеть не могу.
- Раз лазишь по чужим огородам, хотя бы убегай. - Подмигнул отец.
Ольга окинула меня презрительным взглядом и прошествовала мимо.
В другой раз мы осваивали забор. Мальчишки перелезли и убежали, а я напоролась шортами на штырь и осталась на заборе.
- Жанна, пошли. - Кричали мальчишки. Я бы с радостью, слезы перемешивались с грязью на лице. Сторож нашёл меня ближе к вечеру, когда пришёл на смену.
И таких историй - вагон и маленькая тележка. Ой, кажется кто-то идёт, вон как кот резво побежал. Чувствует, скоро кормить будут. В общем, пока вынуждена прерваться. Но вы не расходитесь, я обязательно вернусь, и мы продолжим.
Иллюстрация Лены Солнцевой. Больше Чтива: chtivo.spb.ru
Сильный мужчина будет побеждён целеустремлённым ребёнком.
Н. Хилл
Целеустремлённость основана на искусстве пренебрегать несущественным и второстепенным.
М. Драйшпиц
Замены таланту нет. Целеустремлённости и добродетели без таланта — грош цена.
О. Хаксли
День складывается неплохо для тех, кто может похвастаться целеустремлённостью или хотя бы просто знает, чего хочет.
Хилон
Худшее преступление, которое мы можем совершить по отношению к людям, — это не ненавидеть их, а относиться к ним равнодушно; в этом — суть бесчеловечности.
Б. Шоу
Не будьте равнодушны, ибо равнодушие смертоносно для души человека.
М. Горький
— Взял — и просто испарился, исчез! Как такое может произойти? — воскликнул Гриша, сидя на грязной лавке в уличной заводской курилке. — Да я сам так и не понял. Он просто в один день не пришёл на работу. Все у нас в кабинете, включая начальника отдела, думали, что он взял больничный, только ещё не успел сообщить об этом. Да он был идеальным сотрудником! Никогда не опаздывал, план перевыполнял, всё супер. — Стас тушил недокуренную сигарету, вкручивая её в пепельницу, и слова отрывисто срывались с его губ.
Двое приятелей обсуждали новость, потрясшую всех.
— Ага, в тот день я, как и сейчас, пошёл перекурить. Выхожу в коридор и не понимаю, чего все бегают и кричат. — Гриша откинулся на спинку лавки и стал смотреть в окно курилки. — Когда гендиректор вошёл в наш кабинет, я сразу всё понял. Понял, что Андрей мне не сказки весь год рассказывал. Всё оказалось правдой. Он ходил перед нами, смотрел нам всем в глаза, а мы все ничего не видели, не понимали и не верили. — Слушай, Стас, а расскажи, что он был за человек такой. Ты же с ним больше всех общался. Кем он был до этой работы? Как жил вообще? — Кем он был? Я сам до конца не понял и не пойму, наверное. Да и запомнил я не так много. Он говорил, что писал книгу, поэтому я думал, что он просто на мне тренирует фантазию. Уж очень не сходилось то, что он говорил, с его внешностью. Такой мог сойти за простого парня, какие ведут правильную жизнь. Улыбался он действительно по-доброму, как будто сочувствовал и сопереживал чему-либо вместе с тобой. Одевался просто, неприметно. Всегда всех понимал с полуслова, любую человеческую проблему. Мне казалось, он, когда смотрел кому-то в глаза, читал мысли этого человека.
Стас замолчал, как будто воспоминания захватили его, но затем продолжил:
— Мы вместе ходили пешком до метро после работы и первое время болтали о всякой ерунде. Мне тогда были безразличны все сотрудники нашего отдела, и ты в том числе. Не обижайся: у всех своя жизнь и всё такое. Поэтому я очень удивился, когда он вдруг начал рассказывать о себе. Начал он издалека, что учился в обычной средней школе и изучал французский язык. До середины школы был отличником, а после девятого класса скатился до одних троек. По историям из школьной жизни я понял, что он уже тогда был очень общительным и ярким парнем, душой компании. Нравился всем, в особенности женскому полу: и девушкам, и женщинам, и бабушкам. К тому же рубаха-парень. Как я понял, его знала вся школа, как и у нас тут на работе. Наверное, способность найти подход к любому человеку была у него врождённой. Хотелось бы мне познакомиться с его родителями… Хотя он говорил, что с родителями был не в ладах. С отцом совсем не общался. Они друг друга игнорировали. Его детство закончилось быстро: с четырнадцати лет он работал на стройке коттеджей в Ленобласти. — Ни фига себе, Стас! Я в четырнадцать лет был просто отчаянным лодырем! Начал курить и пить и только и делал, что проходил Half Life, сидел дома за компьютером и питался только тем, что мама принесёт. — Он, кстати, тоже курить с четырнадцати лет начал… Блин, я до сих пор в шоке. Всё, что он говорил, было той правдой, к которой нужно было прислушаться. Я же всё пропускал мимо ушей. Получается, в правду никто не верит, или никто не хочет верить. Тебе искренний человек с голубыми глазами, улыбаясь, рассказывает её, а ты ему просто не веришь, потому что считаешь, что ты лучше, опытнее и круче, чем он. А ты вообще никто и никогда не старался стать кем-то. — А дальше? Что он говорил? — Гриша очень внимательно слушал, и если бы у него были в руках ручка и бумага, то он бы записывал. — Работал и жил на стройках. На каком объекте работал, на том и жил. Как исполнилось восемнадцать, ушёл из дома. Снял квартиру где-то у метро «Академическая». Сам поступил в университет и сам оплачивал своё обучение, жил так, что хватало на всё и ещё оставалось. — А откуда у него деньги были? В смысле, столько денег? И на съём квартиры, и на оплату университета… — Он строил коттеджи только летом, на летних каникулах после сданной сессии. Интерес в том, откуда он брал деньги на всё. На очередной стройке он познакомился с одним парнем и очень сдружился с ним. Этот его друг открыл для него лёгкие наркотики и ночную жизнь побережья Финского залива. В будни они строили, а по выходным тусовались в клубах курортной зоны. В общем, начало двухтысячных помнишь? Один из пиков волны, когда все что-то употребляли. Поколение объебосов и торчков… — Помню, помню. Сам покуривал и понюхивал всё подряд. — В общем, Андрей с другом вскладчину купили вертушки, пульты, колонки и сами стали учиться сводить музыку. Захотели быть диджеями… — Круто! Я тоже хотел быть диджеем. Крутые ребята, которым все завидуют. — Да мы все что-то хотели и хотим, только всегда не знаем, как это сделать или просто боимся попробовать. В итоге они научились очень хорошо сводить музон и устроились работать в клуб Tunnel, легенду техно-сцены Петербурга. Помню, он говорил, что по пять косарей за ночь получал, это при средней зарплате в двухтысячном году в полторы-две тысячи рублей. А через год все пятнадцать! Плюс, наверное, скопил деньжат, когда работал на стройке. Вот он себе всё и оплачивал: университет, съёмную квартиру и весёлую жизнь. — Работа диджеем в одном из самых известных клубов Санкт-Петербурга. Вся жизнь — сплошная тусовка! Круто! Молодость как раз для этого! А не для такого тухляка, как сейчас.
— Да, он как раз говорил, что сначала всё пёрло и нравилось. Да и музыку электронную он очень любил. Нравилось, что девушки вокруг него бегали. Нравилось выпивать и употреблять всякие зелья. Нравилась клубная жизнь и всё из неё вытекающее. Но потом разонравилось. Изнанка уже начала проглядывать: день с ночью перепутались, лица и события смешались, КВД часто стал посещать, иногда ходил к платному психологу из-за наркотических галлюцинаций и постоянного нетрезвого состояния, да плюс ко всему ещё же универ и сессия. Ночью работаешь, днём универ, вечером подбираешь репертуар, что будешь играть в клубе, немного спишь или вообще не спишь, а потом в клуб. И так по кругу и много лет. — Долго он в клубе-то проработал в таком темпе? — По-моему, лет пять. Пока в университете учился, работал. Он не только в Tunnel играл. Его музыка нравилась, он сам — тоже. Ещё в «Грибоедове», JetSet, Escobar. Мерзостей на этих вечеринках было не меньше, чем пафоса. А гости — почти все с мёртвыми глазами, как будто всё, что им надо, — это порошки и секс. А потом — трава и алкоголь. Снова и снова. И на этом всё. Рассказывал, как даже на «Казантипе» выступал и какие люди играли вместе с ним. Помню, не все могли попасть на этот концептуальный рейв, многие и не рисковали туда ехать — пугали «философия» фестиваля и атмосфера вседозволенности. Он был в эпицентре. Видел и делал всё. Я слушал и не верил.
Стас достал из пачки новую сигарету и снова закурил. Он струйкой выпустил дым, неторопливо размышляя о чём-то своём. В его серых глазах, казалось, мелькнула искорка, но потом они снова стали стальными, и он продолжил:
— Возможно, мне казалось, что моя жизнь уже, насколько нужно, сложилась, а всё остальное либо только в кино бывает, либо у очень богатых людей, живущих по собственным правилам. Не делаешь ничего, что отличает тебя от общей массы — и значит, будешь жить в определённых рамках, которые уже никогда не сломаешь. Я не передовик по жизни и считал, что таких не бывает. Человека должны сразу запихнуть в определённую среду, или должны сложиться обстоятельства, которые изменят его, и он станет целеустремлённым и захочет большего. Сам по себе ты не можешь научиться разрывать границы обыденности, быть недосягаемым и везде востребованным. У нас настолько заржавевшее мышление, что мы дальше своего носа видеть ничего не можем. Как-то мы пили пиво после работы в парке, и Андрей мне целую речь выдал. Я это запомнил. С улыбкой он говорил, что «эти рамки только в твоей голове, а весь мир движется, с тобой или без тебя. Твой жизненный путь не должен быть иллюзорным. Существовать не только внутри, но и во внешнем. Вокруг — не фантазия и не галлюцинация, а реальный мир, который кто-то когда-то создал. И этот кто-то, как и ты, может иметь тоже две руки, две ноги, голову, глаза и уши. Это могут быть люди — сильнее, богаче, успешнее, ярче, чем ты. Те, кто имеет рычаги управления миром и давит на тебя, ломая сопротивление. Голова должна быть трезва, потому что мир — скоротечная жизнь вокруг. Мир такой, какой он есть, силой мысли его не изменишь. А вот он как раз изменить тебя может. Нельзя давать ему это сделать. У тебя своя голова на плечах, и это только твоя жизнь. Запомни это! Именно ты должен ставить условия нашему миру, а не наоборот. Именно ты своими поступками и делами должен выстраивать эту механику так, как хочется тебе». Мы в тот день сильно напились. Но эти слова я запомнил. Всю нашу встречу он как будто общался с самим собой, только с собой. Если я задавал вопрос, он отвечал куда-то в пространство, но словно на вопрос, заданный им самому себе. Я никогда не забуду его глаза. В них как будто горел огромный фейерверк. — Лично я всегда к нему относился как к чудаку, — сказал грустным тоном Гриша и тоже затянулся сигаретой. — Ходил всегда быстро и широко улыбался. Какие-то шуточки постоянно шутил про пьянки и наркотики, вёл себя несерьёзно. Я удивился, когда его повысили, и сильно злился несколько дней подряд. Было очень неожиданно. Да и за что? — Да, все тогда обалдели. Кстати, это был уже первый звоночек, надо было обратить на это внимание. Он всего-то год проработал, а ему уже ведущего инженера-конструктора дали. Доступ к большим делам открыли. — Одна сотрудница из нашего отдела сказала, что никого и никогда так быстро не повышали. Если ты блатной — то понятно, а он не был. Сам всё делал, никто не помогал. — Молодец Андрюха! А мы дальше сидим и ждём, что к нам кто-то подойдёт или «спустится» и поможет. Мы же вон какие. — Стас картинно сделал грудь колесом и высоко задрал подбородок. — Ага, ждём и ждём, как дураки. Иллюзии и лень, как у многих. — Гриша пнул стоявшую рядом пустую бутылку из-под газировки, и она с шумом откатилась по серому асфальтиту. — Ну а после клуба кем он работал? Откуда такие способности появились-то? — Да подожди, я ещё про клубы не всё рассказал. Денег парням хотелось больше, возможности, казалось, росли. Наркотики он стал продавать вместе со своим другом — что ещё можно ожидать от ночных клубов. Он рассказал, что очень хорошо сдружился с директором одного клуба. Он им кокаин давал, а они его продавали знакомым. Несколько лет продавали. Как-то мы встретились в баре, и он мне опять выдал одно откровение, в которое я сразу не поверил. Просто думал, такие уроды только в новостях по телеку мелькают. Они со своим другом стали продавать наркотики сначала в одну школу, а в итоге — толкали уже на пятнадцать школ. Пятнадцать! Траву, колёса всякие и амфетамин. Я до сих пор не понимаю, для чего он мне тогда это рассказал. Только вот прикинь, какая штука. Он это мне говорил в глаза и знал, что я ему не поверю. Он был в этом убеждён. — Может, это исповедь была? Может, это было для него грузом. А может, ему было одиноко и просто нечего было больше рассказать. — Представляешь, они на своих дискотеках знакомились с определённой молодёжью: искали, чтобы ребята были наркоманами и у них были младшие братья и сёстры, и лучше, если из неблагополучных семей. И зачем? Чтобы со школы подсаживать детишек на наркотики и зазывать в клубы. Чтобы клиенты были всегда. Они растили их, как из цыплят растят кур на птицефабриках. Зачем ждать, когда к тебе придут через несколько лет, когда можно быть в этом уверенным. — Это надо ж быть настоящей скотиной! А он и был! А может, и нет. Мы с тобой просто очень узко смотрим. А он учился, работал диджеем, продавал наркотики и уже тогда летал за границу на свои деньги. Вот такие дела! — И, получается, плевать, что там кто-то, может, из-за тебя умер? Главное, что ты сам всё оплачиваешь и делаешь, что хочешь. Ему тогда ещё тридцати не было! — Ну а дальше что? — А дальше он полностью сменил род деятельности. Он же универ окончил и получил диплом морского инженера. Ну так вот, у его друга, с которым они в клубе работали, был папа, который трудился в одном НИИ. Этот папа был доктором наук и организовал там один отдел. Назывался, по-моему, инновационного развития чего-то там. Он предложил сыну бросить эти сраные клубы и идти к нему работать. Андрея тоже позвал. Ему нужны были умные и перспективные сотрудники. — Так ведь в НИИ платят-то мало и работа говно. — Оказывается, смотря в каком отделе и кто у тебя там папа. В общем, Андрей рассказал, что он занимался поиском субподрядчиков. Знаешь, кто это такие? — Примерно. — Например, тебе нужно построить корабль, а вот двигатель к нему ты сделать не можешь. Значит, ищешь тех, кто сделает двигатель для твоего заказа. Понял? — Понял. И что хорошего в поиске таких ребят? — А хорошего вот что: когда Андрей находил нужного им субподрядчика и подписывал договор, начальник добавлял к его зарплате десять процентов от стоимости всей работы. Вот так, легко и просто. — Так это же можно нехило поднимать! — Вот-вот. Поэтому Андрюха всего за полгода сменил четыре машины. Переспал со всеми женщинами в отделе и объездил полмира. Единственный минус — его друг вскоре умер от передозировки наркотиками. — Наверное, когда такая жизнь и такие бабки, легко с катушек слететь. — Андрюха-то не слетел. Хотя что у него в голове — одному богу известно. — Это точно. — После смерти сына их начальник очень сдал и раскис. А у них там, в отделе, двойные бухгалтерии и чёрт-те что ещё. В общем, он кому-то на лапу не дал, и его посадили на десять лет за хищения в особо крупных размерах. Весь отдел быстренько разбежался, а Андрюха к нам на завод инженером устроился, корабли конструировать. — Ага, ещё и с чемоданом знаний, как вести двойные бухгалтерии и, наверное, как укрывать чёрные заработки. Всякие вилки и так далее… — Ну да, именно так и получилось. Сидит он себе обычным инженером на судостроительном заводе, и всё у него нормально. Но, как видишь, останавливаться и прятать голову в песок он не стал. — Кстати, а для чего он на подработку устроился? Зачем вообще уборщиком промышленных помещений работать? — Мне он говорил, что ему не хватает зарплаты конструктора и это «вот такая подработка». Причём он честно ходил и мыл полы в цехах. Ночами. Тихо и методично. В итоге вообще не понятно было, зачем это, и с последними событиями лично для меня никак не вяжется. — Да уж, ведущий инженер-конструктор, который подрабатывает уборщиком производственных помещений, берёт — и опрокидывает завод на четыреста двадцать семь миллионов рублей. Всё очень странно. — Ты прикинь, четыреста двадцать семь миллионов рублей! Всего за пару лет, а может и меньше, организовал для себя несколько фирм, которые занимались поставкой заводу судового оборудования. Его фирмы выигрывали тендеры, завод перевёл деньги, а Андрюха исчез! — Да я вообще в шоке. Когда мне это наш начальник отдела рассказал, я потом ещё долго рот закрыть не мог. А когда нас прокуратура всех допрашивала, я вообще иногда заикаться начинал.
Стас смотрел в просвет между высотками на солнце, которое клонилось к закату. Его столь многое раздражало в нынешней работе, что кабинет казался тюрьмой, а недавнее появление в нём людей в форме — вещью закономерной и обыденной.
— Интересно, его найдут? — Мне кажется, уже нет. Две недели прошло, всё утихло как будто. Андрей теперь может уехать в любую другую страну, если, конечно, ещё этого не сделал, и там уже устроиться на работу инженером, или диджеем, или ещё кем-то. А может вообще не работать. Будет спокойно жить и не тужить. — А может, он и там не успокоится? — Может. Ладно, пойдём, рабочий день заканчивается, пора домой ехать. Завтра пойду уборщиком устраиваться. Мне тоже зарплаты не хватает.
Редактор: Глеб Кашеваров Корректоры: Александра Крученкова, Катерина Гребенщикова
Прожили мы с моим любимым год душа в душу и, возможно, прожили бы так много лет, но случилось страшное: после бабушкиной смерти он заинтересовался ее сборником примет на все случаи жизни.
Началось с мелочей, вроде того, что надо посмотреть в зеркало, если вернулся, или плюнуть через плечо. А дальше пошла весёлая жизнь!
С утра до ночи меня тыкали носом в косяки. Подмела, а веник кверху метёлкой не поставила! Крошки со стола рукой смахнула! Вернулся муж, забыл что-то, а я уже подметаю в коридоре — ну ясно, выметаю его из дома.
Когда он резко тормознул на дороге, потому что чёрная кошка собиралась по этой же дороге идти, и в нас чуть не врезался мотоциклист, я поняла, что с этим надо завязывать. Развелась на фиг.
Любовь к тому времени уже куда-то испарилась, возможно, после того, как он заявил, что знает, как я его приворожила, ему ещё бабка покойница глаза открыла.
Вот как так может крыша поехать у нормального человека?!
Иллюстрация Александра Петрова. Больше Чтива: chtivo.spb.ru
Генеральный директор и хозяин крупного дела в центре столицы Максим Ильич Хлудов вдруг угодил в ад — телесами и обгаженной душонкой, последними мгновениями жизни оставаясь покамест на чуть менее грешной Земле. Ещё вчера могущественный, пускай лишь в пределах собственных змееподобных офисов, сегодня он болтался в сетях беспомощной добычей. Короткий пронзительный свист кнута, сочный рассекающий удар — и боль прожгла до самых молекул плоть Хлудова, уже в клочья истерзанную. К кроваво-телесному месиву добавился ещё один источающий вязкую чёрно-багровую жижу рубец. Через миг он стал неразличим, слился с общей массой. Хлудов понимал, что дёргаться нельзя. Но увы, пару раз дёрнулся от боли. И увяз в тугом коконе по глотку. Липкая, вязкая мерзость унижала, превращая в мушку.
Омерзительной вертикальной кляксой прорисовалась фигура охотника. Тщедушная, скрюченная и вытянутая под кроны деревьев, словно трёхметровая, будто бы растянутая полуденной тенью. С длинным туловом и граблями-конечностями. Знакомая даже во тьме. Батюшки! Да это ведь тот самый аспирантик, которого тридцать лет назад Хлудов не ставил ни в грош! Тот самый, который ещё вчера лебезил перед Хлудовым, выклянчивая хлебное местечко для племянника-лоботряса! Но только аспирантик видоизменённый! «Двойник! Ты не спрячешься от меня ни за какой маской!» — истошно проорал Хлудов. Это был последний крик Максима Ильича — перед отправлением во всамделишный ад с геенной, Сатаной и чертями. Тугая плеть переломила добычу пополам. Голова закинулась набок. Изо рта вывалились язык и перерубленные кишечные ошмётки. Из нутра спазмами потекла густая чёрная жижа, от неё разбегались бордово-красные ручейки. За лесом занималось пламя Вельзевула. Яркое и тёмное — под стать кровушке Хлудова.
Тело обмякло. Из-за погружённости в плотный кокон этого не было видно. Кокон был подвешен на клейких паутинных тросах меж двух высоченных лип — где-то на краю мироздания. В доселе беспросветной темени занималось пламя. В его отсветах шастали угольно-чёрные исполинские фигуры. Всюду разливались рык и рокот. Призрак аспирантика с упоением глодал умерщвлённую плоть своего давнего друга — и недруга. Покуда нечисть всех форм и размеров — от более крупной до менее крупной, от центра к периферии — водила свои сатанинские хороводы. Смерть Хлудова получилась ужасной. Посмертное бытие тоже не обещало райских кущ. Впрочем, начиналось всё мирно: приятным солнечным июньским деньком, когда и работать-то грех. И когда ничто, как всегда в таких случаях водится, не предвещало беды. Когда бузотёр, завертевший весь сыр-бор, появился на свет и с первых же младенческих криков принялся радовать маму с папой.
Примерный пионер-отличник Максик Хлудов сызмальства, ещё задолго до наступления в его жизни того, что в обществе принято называть успехом, интересовался темой двойников. В биологическом смысле. Поразительно всё-таки порой выворачивается природа! Вот есть, к примеру, восьмилетний мальчик. Зовут его Максимка. А где-нибудь бродит точно такой же. Буквально один в один. Только звать его уже не Максимкой, а вообще чёрт его знает как. Возможно — и даже скорее всего, — обитает он на другом краешке эллипсоидной планеты. Точно так же получает пятёрки, ведь иначе и быть не может, раз он точно такой же, как Максимка. И наверняка аккурат так же думает о своём вероятном двойнике. Так эти двое и будут топтать Землю — вдали друг от дружки. И никогда не встретятся. Поскольку природа не допускает притяжения одноимённых зарядов. Как не допускает встречи двух разумов — человеческого с инопланетно-гуманоидным.
Максим сумел разобраться в биологической стороне вопроса двойников. Разобрался, само собой, сперва на своём школьном уровне, пускай и на вполне себе приличном. Под это дело заинтересовался природоведением. Затем биологией. Потом вдогонку и химией. В старших классах победил аж на трёх московских олимпиадах: на двух по биологии и на одной по химии. Занял четвёртое место на всероссийской и пятое на всесоюзной олимпиаде по биологии. Элитную советскую пятьдесят седьмую школу окончил с золотой медалью. Естественно, поступил на биофак МГУ, как медалист сдав один-единственный экзамен на пятёрку. И естественно, ещё через пять лет вышел из стен альма-матер с красным дипломом, подпорченным лишь парочкой досадных четвёрочек — за предметы коммунистическо-пропагандистского толка. В аспирантуру Хлудов абсолютно искренне не захотел и не пошёл. Его, впрочем, туда и не позвали. Нашёлся деканов протеже. Что уязвило Максимкино самолюбие.
Хлудов всегда, сколько себя помнил, стремился к самостоятельным решениям. И даже в ненужном для себя старался во что бы то ни стало со стороны не смотреться отвергнутым — и, следовательно, униженным. В случае же с аспирантурой вышло откровенное унижение. Максиму предпочли существо совершенно бестолковое и трусливое. Звали то существо Леонидом — в переводе с древнегреческого «подобный льву». Стало быть, Хлудова в довесок раздражало ещё и грозное имя внезапно выискавшегося соперника, решительно противоречащее ничтожному содержанию. Лёня оказался каким-то там дальним родственником крупной партийно-околонаучной шишки. Декан, будучи товарищем карьерно ориентированным, с гибким позвоночником, выбрал Лёню — куда более слабого, нежели Максим. Причём выбрал не абы к кому, а прямиком под своё научное крыло. Столь увесистую оплеуху Хлудов стерпеть никак не мог. Администрация факультета сунула ему под нос врага. А врага лучше бы как следует изучить.
Однажды — уже в конце пятого курса, когда стало понятно, кого возьмут в будущие как минимум кандидаты наук, а кого нет, Хлудов подглядел, с каким сладострастием его невольный противник препарировал лягушек. Тихий, худосочный, забитый «ботаник», стоило ему только приступить к научному заданию, начинал тяжело и томно пыхтеть. Словно перед ним не обмякшее, оглушённое током земноводное, а сочная мадам. «Ух ты! До чего ж, оказывается, народ бывает своим делом увлечённый! — тут же восхитился про себя Максим. — Может, этому чудику и впрямь больше подходит наука, чем, например, мне?!» Подумал так — и забыл до следующего подсмотренного случая. В Ботаническом саду. Где тихушник Лёня сидел мирно на пенёчке, в укромном, как ему, наверное, казалось, местечке и с оргазмическим кайфом попивал внутренности, видимо, только-только выловленной и убиенной ящерицы. Бедолага билась в конвульсиях, а её уже допивали.
После увиденного Максим воспылал к Лёньке пущим интересом, отныне граничащим со страстью. Хлудов увидел в своём вынужденном враге двойника. Свой физический, сугубо визуальный аналог Макс уже давным-давно отчаялся отыскать. Да и есть ли он вообще?! Топчет ли почву, и топтал ли когда-нибудь?! Ещё в выпускном классе Хлудов принял на веру, что двойники — это существа с идентичным генетическим устройством. С этой же верой, ничуть не углубившись в познаниях по данному вопросу, он бодро прошагал до диплома. Несмотря на все свои пятёрки и олимпиады — между прочим, честные. А теперь всё ранее профессионально достигнутое, получается, выходило липой, ибо первоначальный интерес, из-за которого, собственно, и потянуло в науку биологию, в итоге не был удовлетворён. Оказывается, двойник может быть поведенческим и мировоззренческим дублем — вовсе не обязательно поверхностным, внешним. Хлудова ведь тоже тянуло к зверушкам.
— Послушай! — спросил он однажды Леонида по фамилии, к слову говоря, Перепёлкин. — А ты часом никогда не искал себе двойника? — Нет, конечно! — удивлённо ответил тот. — Прям никогда-никогда?! — Дался мне этот двойник! Что ты ко мне с каким-то, в самом деле, бредом пристал?! — А я вот, кстати… с двенадцати лет ищу. — Делать, что ль, тебе нечего?! — Я, между прочим, из-за этого-то в биологию и пошёл! — Из-за чего «из-за этого»?! Скажи ещё: из-за двойников! — Из-за них! Хотелось докопаться, чего ж это вдруг природа так время от времени шалит… — Точно неизвестно, есть лишь пара-тройка официальных версий. — Да я в курсе. Я ж тебе не об этом!..
В воздухе повисла натянутая тревога. Словно кого-то — или, чего доброго, обоих сразу — должен был вдарить паралич, который юрко увильнул из-под носа у обоих в самый последний момент. Ещё несколько минут назад заклятые враги, теперь — закадычные друзья, Хлудов и Перепёлкин чувствовали себя паршиво от любого ментального стриптиза, души нараспашку и прочего подобного слюнтяйского бреда. Приятели опасались друг дружку всё меньше. Мололи всё больше. Развязывали себе языки, хоть и по-прежнему натужно. Бледное, с синими прожилками у шеи и с распалившимся у возгоревшихся глаз румянцем лицо Хлудова будто заточилось и заострилось. Инфантильное личико Перепёлкина, совсем наоборот, словно бы скомкалось, скукожилось, сжалось в эдакую расплывчатую кляксу. Максим приоткрылся. И даже не получил за это под дых. Теперь, по всем правилам приличия, должен был состояться ход Леонида. И Леонид отважно промямлил своё — сокровенное и откровенное.
— Тогда, пожалуй, и я тебе, Макс, признаюсь, для чего я здесь! Я всю жизнь интересовался… пауками!.. — Ой! Ты пауками прям, считаешь, удивил?!.. — Да нет! Ты не понял! Я сам — паук! Понимаешь?! — Н-не совсем… — Во-о-от! И никто, сколько я себя помню, меня в этом не понимал! А я всё ж таки паук! Хитрый! В засаде! Плетущий сети! — Пауку ведь нужна добыча. — Всё верно, Макс! Всё верно! Тебе нужен двойник, мне нужна добыча! — И это, надо полагать, наша лучшая деловая встреча? — Вот увидишь: лучшая лет за тысячу!
Прошли годы. Перепёлкин поначалу вприпрыжку побежал по научной стёжке. В двадцать четыре года стал кандидатом наук, в тридцать три — доктором. Самым молодым советским доктором по паукам. Уволился из МГУ, устроился в НИИ, где успехи оказались ещё ярче. Лёне удалось вывести новый вид пауков: ядовитых, как гюрзы, огромных — размером с чайное блюдце, — и при этом поддающихся практически безболезненной дрессуре — через точечные электрические разряды. Достижением, понятное дело, тут же заинтересовались все спецслужбы уважающей себя части человечества. Всем вдруг захотелось устранять конкурентов пауками, не пачкая при этом собственных ручек. И на счету пауков Перепёлкина действительно с дюжину более-менее достоверно зачищенных бонз: двое дипломатов, трое министров, пятеро высших генералов, один медиамагнат и один банкир. Всего-навсего тридцатипятилетнему Перепёлкину дали Ленинскую премию, а Массачусетский технологический институт номинировал его на цельную Нобелевку. Однако всё внезапно пошло прахом.
Когда уже подготовили кулуарное решение об избрании тридцатисемилетнего Леонида Осиповича Перепёлкина член-корреспондентом АН СССР и когда ему объявили, чтоб оттягивал кармашек для главного шведского приза, стремительный взлёт завершился сбитием. Нобелевскую премию вдруг ни с того ни с сего получил малоизвестный японец Тонегава, который и сам, как говорят, был в шоке от внезапной милости, а Президиум Академии наук с позором «прокатил» Лёнькину кандидатуру. Лёня ведь и забыл, что поначалу в нём видели не учёного, а протеже. Тем временем родственные связи «наверху» — в силу перестроечных пертурбаций — сошли на нет. Научные же таланты отныне никого не волновали. В членкоры, а затем и в академики, взяли Подходцева — дуралея с «лапой», который якобы «доработал», а на самом деле просто присвоил себе Лёнино новшество. Взяли, в общем, изобретение, облюбовали его, автора же выперли пинком под зад!
Из института Перепёлкина никто не вышвыривал. Все ведь добрые и гуманные, а главное — оценивают коллег исключительно по их деловым качествам. Просто шустро, словно у них горело, перевели с должности главного научного сотрудника на должность ведущего. На полставки. Пока в стране худо-бедно доживала «власть Советов», терпимо было жить и на такие гроши. Благо жена вышла трудиться учительницей в три смены. Но когда Союз всевозможных квазисоциалистических республик приказал долго жить, задерживаться в НИИ стало откровенно опасно для жизни. Появился риск сдохнуть с голоду. Терпеливая супруга, которая выскакивала-то замуж за будущего Мечникова, про себя проклиная всё на свете, продолжила тянуть учительскую лямку. А Лёня ударился в напряжённые поиски работы. Да только вот никуда его брать не спешили. А в школе, у жены, свободных вакансий долго не подворачивалось. Пришлось ударно потрудиться на ниве наркобизнеса.
Люди правду говорят: талантливый человек талантлив во всём. Или, во всяком случае, талантлив в смежных областях — так это уж точно. Если бы за ударное перевыполнение наркопланов давали Героя Соцтруда, то Перепёлкин стал бы трижды, а то и четырежды Героем. Такой забористой и разнообразной «дури» не делал, кажется, больше никто и никогда в мире. За неполные два года семейство Перепёлкиных — он сам, его дурная жена и народившийся сын — разжились так, как Перепёлкин бы не разжился и с трёх Нобелевских премий. Супруге было, по всей видимости, наплевать, с чего это вдруг так материально разошёлся её благоверный. Во всяком случае, она ни разу не пикнула по поводу чёрт пойми откуда выскочивших баснословных заработков. Просто с удовольствием сбежала из школы — и отныне «занималась по дому», как сама же обозначила свой новый род домашнего фриланса.
Жена Перепёлкина и не догадывалась, что жила с душевнобольным человеком. При ней Лёня не пил внутренности ящериц и не возбуждался от разрезания лягушек. Умело избегал этого и впоследствии — вплоть до собственной кончины. Вероятно, подсобили изобретённые им вечно голодные пауки-убийцы. Они до того вкусно и плотоядно жрали любую всячину, что можно было с упоением — и, главное, абсолютно легально! — заместить одно зрелище другим. Собственное изнасилование земноводных заменить на паучью трапезу. И, что ещё аппетитней и привлекательней, созерцать вкуснятину можно было на работе. Твари были абсолютно равнодушны к наркотическим пара́м. В общем, за всё время семейной жизни Лёня Перепёлкин ни разу не выдал себя даже намёком. В то время как его жена стыдливо посматривала доступное — уж какое удавалось добыть — скотоложеское порно. И была уверена, что самая грязная в их отношениях именно она.
Перепёлкину же вдруг захотелось поквитаться с обидчиками. От природы мягкотелый, он внезапно отказался примиряться со столь вопиющим хамством в свою сторону, когда его — видать, одного из самых одарённых биологов эпохи, — просто взяли да и выбросили на мусорную кучу. Терпел годами, терпел — и решил-таки взбунтоваться. А может, бунт здесь и ни при чём: просто опять забурлили долго дремавшие, а теперь вновь очнувшиеся и пустившие слюни паучьи инстинкты. В первую очередь хотелось «отчесать» Подходцева — того самого, который выскочил на Лёниной гениальности, сам будучи полнейшей бездарью. Но не это важно. Подходцев тельцем был жирненький. Головёнкой — кругленький. Бровки — домиком. Глазки — навыкате. Усики, бородёнка и остатки волосиков на башке топорщились, будто туалетный ёршик. Вкусный, зараза! Только хитиновых крылышек на жирненьких лопатках не хватает! Перепёлкин заявил, что кое-чего по паукам забыл передать, — и моментально добился аудиенции.
— Приветствую тебя, Евгень Константиныч! Дорогой! — приторно заулыбался Перепёлкин, живо представив, как эта жирная жужжащая тварь вот-вот очутится в его желудке. — Привет-привет, Леонид!.. Вот всё время забываю, как тебя по отчеству! — простодушно, ничего не подозревая, начал Подходцев, но был моментально прерван — со всей деликатностью. — Да я-то чего?! Понятно: старое должно уступать новому!.. — Погоди-погоди! Не наговаривай!.. Мы с тобой же почти ровесники!.. — Да ладно! Кто старое помянет, тому… уж… как говорится!.. У меня к тебе, как ты уже понял, дело!.. — Ещё бы! Не понял только, почему спустя… А!.. Ладно, в общем! Я просто рад тебя видеть! — Ага! Дверку только прикрой! На ключ! — А что, секретное?.. — Секретное, секретное!.. — Как скажешь, дорогой! Как скажешь!..
Кретин Подходцев, силою обстоятельств возомнивший себя гением наук и интриг, не догадывался, что доживает последние минуты своей никчёмной карьеристской жизни. Он-то, напротив, думал, что некое халявное счастье впереди. Пулей метнулся к двери своего кабинета и закрыл её на ключ. Хотел было повторно расцеловаться с «придурком», которого в своё время — по меркам человеческой жизни, совсем недавно — так ловко подсидел. А «придурок», улучив момент, распахнул окно. В которое, перебирая мохнатыми лапками, вползло изобретённое Перепёлкиным чудище — исполинских размеров тарантул, коих не бывает в природе. «Погоди! Я же… так понял… ты мне рацион хотел передать, а не самого!..» — выкрикнул Подходцев, и паук вцепился ему в сонную артерию. Перепёлкин ухмылялся и звонко поигрывал шарами гантань в ладони. От них шёл ток к ганглиям паука, полностью подчиняя мохнатого палача воле заклинателя, приводя смертный приговор в исполнение.
Пауку стоило лишь надкусить артерию, впрыснув туда струйку своей галлюциногенной слюны. Остальное жертва доделает за убийцу. Подходцев, полежав на полу без сознания минут десять, вдруг вскочил, сделал себе петлю из не пойми откуда взявшегося провода и повесился. Перепёлкин испытал колоссальное удовольствие и даже облизал труп, обеспечив против себя улики. Само собой, это не было самоубийство от отчаяния. Хотя для закрытия дела всегда преподносится именно так. Сразу после укуса Подходцева сбила с ног вмиг навалившаяся слабость. Но спустя десять минут он ощутил себя космическим штурманом. Полез на Альфа Центавра по смастерённой им самим лестнице. А по правде — повесился на проводе. Яд пауков Перепёлкина обладает удивительным свойством. Будучи легко различимым вначале, он растворяется в крови без остатка спустя восемь-десять-двенадцать минут. Экспертиза покажет сбой в выработке мелатонина, то есть простое переутомление. И шито-крыто.
Тем не менее то злодеяние Перепёлкина быстро вычислили. Лёнечка был гениальный биолог и биохимик, но увы, напрочь дерьмовый конспиратор, не способный убирать за собой. Трое засекли их свиданку. Ещё четверо оказались в курсе их переписки — в красках и в деталях. А один зевака с улицы заприметил на стене НИИ гигантского паука, каковых в природе не бывает и перед которым на четвёртом этаже зачем-то распахнули окно. Дело запахло жареным. Прямых улик супротив Перепёлкина не было ни одной, зато косвенных — ложкой черпай. Леонидом заинтересовались доблестные органы, которые к тому же прознали о причастности дарования к изготовлению забористой синтетической «дури». Жена от Перепёлкина свалила. А может, и нет. Самому фигуранту до того было на это фиолетово, что он вовсе не замечал наличия или отсутствия жены у себя под носом. Ему хотелось новых мошек.
В общем, дела у Перепёлкина шли перво-наперво лучше не придумаешь, а затем — хуже не придумаешь. У Хлудова же получилось наоборот. Чем старше, тем радужнее прорисовывались для него перспективы. На протяжении первых пяти лет Макс, было дело, завидовал Лёньке. Пока этот «блатной» прохлаждается у себя на кафедре — со всеми сопутствующими, практически гарантированными перспективами, — Хлудову приходилось начинать чиновную, совершенно не относящуюся к полученному образованию карьеру с самых низов. Чтобы подняться из промозглого погреба административно-государственной постройки на самый её сияющий шпиль, пришлось жениться по расчёту — на дочке жирной шишки — и всё пошло как по маслу. До тридцати лет проторчавший на стартовой позиции Хлудов благодаря удачной любви вдруг взмыл аж в кожаное кресло главы министерского управления. Занимался лёгкой промышленностью, которая, вопреки бравурным заявлениям советских бонз, благополучно дышала на ладан. Карьере этот «пустячок» не мешал.
Грянули девяностые. Как и все большие советские начальники, Хлудов слетел с должности — по сути, в никуда. Только если другие на хлудовском месте спились, скурвились и почём зря скоропостижно ушли из жизни, то Хлудов снова сорвал джекпот, даже когда всем вокруг было плохо. И снова благодаря супруге. Точнее, благодаря её жабообразной подруге-однокурснице. Максиму удалось подружиться с её братом-коммерсантом, войти с ним в долю, окрутить саму эту жабу в мешкообразной юбке и отфутболить куда подальше свою прежнюю супружницу. Детей у Хлудова так и не завелось. Они ему были не нужны, как квартирные тараканы. К возрасту Христа бывший биолог втянулся в игру под названием «деньги», а игра под названием «семья» занимала его с каждым годом всё меньше. Покуда интерес к ней не растаял окончательно, подобно заутреннему туману, рассеиваемому блеском золотого тельца.
В две тысячи восьмом году грянул всему миру известный кризис. А Хлудов как раз тогда впервые угодил в список «Форбс», став счастливым обладателем четырёх миллиардов долларов личного состояния. К тому времени он свёл в могилу и свою постельную жабу, и её надоедливого братца, который вечно требовал к себе особого отношения. Максик Хлудов окончательно и бесповоротно превратился в Максима Ильича — главного в СНГ по лекарствам и ядам. Хлудовская фирма под названием «ПАО “Интернэшнл Фарм Корпорейшн”» распустила свои липкие капиталистические щупальца по всему миру. А мыслящую «голову» держала по адресу: Новый Арбат, 19. Туда время от времени захаживал и сам мсье Хлудов — погорланить на подчинённых и напомнить им, что незаменимых среди них нет, что за дверью целая очередь из им подобных, ну и далее по списку.
Временами Максиму Ильичу до тошноты надоедало однообразие, повторяемое изо дня в день, пускай и за огромные деньги. Давняя Максимкина мечта — изучение биологической природы двойников — стала звёздочкой на небосклоне бесплодных знаний, вспыхнувшей и погасшей. Теперь Хлудов просто вынужден был вспомнить о своём ментальном двойнике, о котором не вспоминал с тех пор, как их должностные и профессиональные дорожки разошлись. Мультимиллиардеру Хлудову дали задание наладить производство яда для спецслужб. А от таких предложений не отказываются, даже если их выполнение за гранью фантастики. Максим Ильич, забыв о личности своего вынужденного друга как таковой, все эти годы тем не менее постоянно держал руку на научном пульсе — и по своим каналам прознал-таки про чудо-пауков. Ещё разочек, как в былые времена, посокрушался, что не ему, а Лёньке было в науке самое место, — ну и принялся за дело.
Разыскать Перепёлкина оказалось проще пареной репы — даже несмотря на то, что ему покамест удавалось ныкаться от следствия по левым адресам. Можно скрыть собственную тушку, но вот собственные пристрастия — чёрта с два. Аборигены из Капотни в ужасе наблюдали по вечерам, как ни с кем не общавшийся и даже не здоровавшийся новый жилец по вечерам ловил во дворе кошек, яростно потрошил их и выпивал их внутренности. Особенно неистово, особо исступлённо чавкал кошачьими кишками, набитыми не переварившейся за день едой. Брезгливые отворачивались. Старушки крестились как заведённые. Малые детушки в приступах любопытства прилипали к оконным стёклам. А Перепёлкин, похоже, думал что его выходки никто не видит. Меж тем полиция всё уже про него, про психа, прекрасно знала. И не «вязала» исключительно из-за государственной значимости Лёни — для Макса в частности и для госслужб в целом.
Встреча двух не то врагов, не то друзей состоялась на Новом Арбате, по месту работы «заказывающего музыку», в старом добром ресторане «Жигули». Разумеется, угощал Хлудов. Лёне и не на что теперь было по ресторанам шиковать. Да к тому же он не знал ещё того делового предложения, с которым пришёл к нему Макс. Догадывался только, что Макс просто так никогда бы о нём не вспомнил. И коли уж вспомнил — так совершенно очевидно тем или иным боком из-за пауков, ведь больше, откровенно говоря, и не из-за чего. Перепёлкина всегда воротило от пива, от этой слабоалкогольной, разжижающей мозги и выливающей их с мочой газировки. Но Хлудов — паскуда! — пиво любил. Поэтому приходилось терпеть. После обмена ритуальными воспоминаниями и опосля дурацких хлудовских компромато-угроз, на которые Перепёлкин тоже ритуально ужаснулся, приятели взяли быка за рога.
— Не буду перед тобой юлить, дружище! Я жажду на тебе заработать большие… очень большие деньги! — с удовольствием источив из себя пивную отрыжку, проговорил Хлудов. — Цена вопроса?! — в ответ угрюмо спросил Перепёлкин, резонно предчувствуя подвох. — Ух ты! И что, тебя совсем-совсем не интересует, чем тебе предстоит заниматься?! — Брось! Сам же обещал не юлить!.. — Так я и не юлю! Подозрительно мне просто такое слышать. От тебя — особенно. Сколько тебя помню, вечно не пикнешь без перестраховок. — Прекрати издеваться! А то ты не знаешь, что жизнь меня, как крысу, в угол загнала!.. — Ну не буду, не буду!.. — Не будет он!.. Чем заниматься!.. Грязью — чем ещё с тобой займёшься! А чем я теперь занимаюсь!.. — Всё, всё, дружище! Не кипятись! Я был некорректен, за это приношу… прощения, в общем! А что до дела, то «грязь» — это ты тоже прав: лучше и не скажешь. Но грязь целебная. Для выведения паразитов. — А под паразитом ты не меня ли имеешь в виду? — Ха-ха! Ну зачем же так пессимистично? Нам, дружище, с тобой ещё жить да жить! И бок о бок работать! — Ну-ну!.. — Так вот, настоятельно просят меня авторитетные товарищи добыть для интересов «конторы» нервно-паралитического яду. Убойного. Чтоб каплей валил с ног бизона. И чтоб след его простывал сразу после применения. Понимаешь, о чём я тебе? — Более чем. — Во-о-от!.. А если пройдёт испытания, то поставим на поток — и тогда уж!.. Мама не горюй, словом!
Леонид Перепёлкин покивал головой и расстался с закадычным своим супостатом на мажорной ноте. Оба были пьяны — и вроде бы довольны друг другом. Но экс-учёный не думал идти на поводу у кровопийц и палачей. Уж коли злодействовать — так самолично, а не по чьей-либо указке! Тем более быть под пятой у того, кто… заведомо дурнее! И денег никаких не надо! Не всё ими меряется! И раз уж жизнь припёрла к стенке, то и уйти надобно достойно! Лёня вновь зазвенел гантанями в ладони. Собрал своих пауков — и попросил их выручить его в последний раз. Через мгновение Перепёлкин был уже весь облеплен членистоногими тварями. А ещё через десять минут выскочил голышом на улицу и швырнулся под фуру, размазавшись по асфальту так, что нечего оказалось хоронить. Себя он в этот миг представил воином, побеждающим судьбу.
Хлудов искренне горевал о погибшем товарище. Ведь он уже дал согласие на работу, уже нарисовал себе в башке объёмную и красочную дольче виту, уже распиарил своего знакомого ленинского лауреата — можно сказать, поднял его из небытия — и тут такое!.. И что же теперь будет с ним самим? Ведь явно ж по головке не погладят! С гэбэ в принципе шутки плохи, тем паче на такие бабки! Пока Максим сидел у себя на Новом Арбате, покрикивал на подчинённых по средствам связи и рефлексировал, к нему за ушко ласково и незаметно прокрался паук-убийца. Хлудов почувствовал игольный укол под ушную раковину, после чего мир вдруг изменился до неузнаваемости. Словно душа вышла из тела, оставшись в теле. Жив — и мёртв! Стало темно, страшно и холодно. А потом Макс очутился в каком-то жутком лесу — между липами, в паутине.
Стоило Хлудову дёрнуться пару раз, как паутина закрутилась в плотный кокон — под горло. А кругом гоготала нечисть. Какой-то не то леший, не то вурдалак лупил Максима Ильича кнутом. Но жертве было уже всё равно. Удары, кажется, рассчитывались по-аптекарски точно — с тем чтобы добить аккурат к приходу перепёлкинского фантома. Друзьям суждено было снова встретиться! И каждому — в своей роли! У каждого наконец-то сбылась мечта! Хлудов уверился-таки в двойнике. Перепёлкину досталась муха в сетке. Хлудова долго и поначалу безрезультатно искали. Шутка ли: пропал человек из своего кабинета средь бела дня! При запертых окнах и дверях! Обнаружили спустя месяц — распятым на дворовой стороне дома девятнадцать по Новому Арбату. Совсем свеженького, ничуть даже не подгнившего! Отчего-то игнорируемого местными жителями! Новость о жутком убийстве миллиардера, разумеется, облетела весь мир. Но виновных так и не нашли.