В последний путь. Last Journey
Я вот тут подумал: а что, если делать не классические надгробья, а захерачить лодку с Хароном, и, типа, ты (условный; вряд ли кто с тебя слепок снимет) лежишь, как на рыбалке с удобными глазницами под пятаки. Надпись: "продлеваю поездку" или "не хватает на тот берег". Почтенная соседняя живая публика на Родительский день кидает монетки. Родственники в кои-то веки получают некую компенсацию, возможно неполученную при жизни.
ЗЫ Нужно высверлить в дне лодки отверстие для стока дождя и чтоб удобно было мусор выметать.
Книга в кустах
Найдись чудесник, умеющий извлечь горсть мыслей графа Бадабума Развалинского из его мозга, преобразовать их в еду и отправить в рот наподобие яичницы или шницеля, мысли бы те оказались полны сладостью с переливчатым фруктовым букетом и горькими миндальными нотками. А выглядели бы как смесь букаток всевозможных пастил, мармеладов, суфле и безе, замешанных в меду и вареньях, розово-белого, красно-кораллового, лазуритного и летне-зелёного цветов. Извлечённые из мозга мысли, между прочим, необходимо съедать и переваривать как можно быстрее, ведь это чрезвычайно скоропортящийся продукт. И стоит оставить мысль без внимания хотя бы на несколько секунд, как она быстротечно улетучивается, как дымок с кремневого колёсика зажигалки.
Посвящал же Бадабум Развалинский свои помыслы в основном сластям, уже существующим, и тем, что могли бы существовать. Ибо был граф величайшим кондитером-изобретателем всех времён и народов. До того величайшим, что на долю последующих великих кондитеров он оставил какие-то жалкие поскрёбыши, и те уже были условно “великими”, будто призванными оттенять истинное величие сладострастного гения Развалинского. “Кондиретатель”, такое имел неофициальное прозвище сладких дел непревзойденный мастер среди своих и не совсем своих. До того неофициальное, что сам мастер понятия о нём не имел.
Началось всё достаточно просто, но загадочно. Завершилось, впрочем, также.
Когда Бадабум был младым и беспечным отроком (бывают, знаете ли, и старые беспечные отроки), состоялось его знаменательное, я бы даже сказал, знаковое знакомство с книгой некого Пуловера Муры “Не абыкнавеные десерентные ублюды из абыкнавеных вады муки и сахора”. Фактически это была пачка кое-как сшитых не то чтобы грязных, не то чтобы чистых, листов, но тогда это вполне сходило за книгу (В наши времена книги выглядят посолиднее: крепко скроенные, с красочными обложками, многие в твёрдых переплётах…). Кто этот Пуловер Мура, и как книга оказалась в затасканной сумке в кустах шиповника неподалёку от крыльца дома Развалинских, Бадабум так и не узнал, но выдрал он в тот день из шиповника за растрёпанную лямку именно свою судьбу. Шиповник не сразу отдал Бадабуму его судьбу. Может, Бадабум забрал у шиповника его судьбу, тут уже не дознаешься. Может, величайшим кондитером всех времён, народов и растений суждено было стать шиповнику. Тем не менее, как обычно, победил сильнейший обладатель наибольшего количества возможностей. Да и ладно, назовём этот литературный приём “книга в кустах”. Книги очень могут повлиять на сюжеты других книг, что данный приём и доказывает.
Это был отрывок из книги "Сага о призраках: Живым здесь не место...".
Ответ на пост «Загробная жизнь»
Это все механизм, непрерывно расширяющийся механизм. Как таковой цели в привычном понимании у этого нет, но если попробовать все же обрамить - то цель, это непрерывное движение и наполнение пустоты формами. И все ответы - они на поверхности, но как только мы сами расширяемся (взрослеем), усложняемся, мы перестаем видеть ответы, которые лежат на поверхности. Именно это толкает все сущее к непрерывному познанию, суть всего - это исследование, расширение, движение, изменение и т.п.
Простота форм в их отсутствие, но глубина в наполненности формы. Когда мы бесплотны, мы бесформенны, но мы всегда стремимся к формам - это заложено в основы механизма мироздания, иначе бы движение, наполнение, расширение было бы невозможно.
В так называемом том мире - мы подводим итог своего путешествия, в стремлении познать то, ради чего пришли - и все сводится к наполнению.
Невозможно корректно ответить о месте появления Бога (начал начал), Бог в нашем понимании был всегда, он был в безвремении. Любая попытка обрамления вопросов о Боге, это ограничение самих себя в Его сути. Бог везде, всегда, в вас, во мне, в камне, в воде, в прошлом, настоящем, будущем, в сущем и не сущем. Он ниоткуда не пришел, все вокруг и есть Бог. Вернее будет сказать, что мы появились из Бога. Именно поэтому никогда ничего не нужно боятся, мы пришли от Бога, мы к Богу и вернемся, мы все его частицы.
Загробная жизнь
Только не снова
Суд
Федор Константинович Пустозвонов умер быстро. Задумался, отключился от реальности, нырнул в свой личный мир фантазий, и его престижный внедорожник выскочил на встречную полосу, полностью проигнорировав моргание фонарей дальнего света, и визг тормозов летящего на встречу недорогого авто, с наполненными ужасом в лобовом стекле глазами обреченной молодой семьи, держащей путь в свадебное путешествие.
Визг, удар, темнота. Все быстро и безболезненно.
Сознание включилось как электрическая лампочка – резко и все сразу, мгновенно наполнив пространство запахами ладана, серы, а также отдаленным звоном колоколов и осознанием себя как личности. Ничего не болело, и ни где не чесалось. Создавалось ощущение, что он омолодился лет на двадцать-тридцать, вернувшись в то время, когда такие понятия как: головная боль и ноющие, выкручивающиеся к дождю суставы, воспринимались как капризы стариков, желающих привлечь к себе побольше внимания у бесчувственной молодежи.
Федор Константинович оглянулся, и великолепное настроение, от осознания омоложения, как-то разом, крякнув на прощание траурным маршем любимого им Шопена, рухнуло в пятки, и оттуда стекло лужицей на мраморный пол.
Он сидел в высоком, черном бархатном кресле, в полосатой арестантской робе, посреди огромного зала, с горящими свечами в замысловатой золотой люстре в виде спорящих ангела и черта, под покрытой лепниной, изображающей последний божественный суд над человечеством, потолком.
Напротив, в покрытом золотой парчей, кресле, за длинным столом, заваленным бумагами, сидел кряжистый седой старик, и почесывая длинную лопатообразную бороду, внимательно рассматривал Пустозвонова, кивая собственным мыслям и хмуря густые брови.
Справа, стоял, и хищно улыбался кривыми клыками странный субъект, закутанный в алый атласный плащ, зябко передергивая худыми плечами, и болезненно сопя носом пятачком, вытирая подолом слезящиеся, маленькие, черные глазки.
Слева находился еще один, абсолютно белый, опирающийся на длинный, по самую грудь тяжелый меч, двумя скрещенными на рукояти ладонями, положив на последние гладко выбритый, тяжелый волевой подбородок. Его голубые глаза с грустью и осуждением смотрели на Федора Константиновича из-под кудрявых бровей.
- Ну что же. Все в сборе. Приступим, пожалуй. – Пророкотал густым басом сидящий за столом дед.
- Простите. – Пустозвонов имея довольно решительный и смелый, иногда до безрассудства нрав, встал, и подошел к непонятному типу, видимо главному в этой компании. – Что тут вообще происходит? Где я нахожусь? Соизвольте объясниться.
— Вот дурашка. – Засмеялся красный дребезжащим, противным голосом, хрюкнув носом-пятачком. – Объяснений он требует. Тут молится нужно, а не отношения выяснять.
- Он еще просто не осознал, что происходит. – Вздохнул сочувственно белый грудным приятным баритоном.
- Усадите подозреваемого на место. – Велел как-то по-будничному, по-домашнему устало, непонятно кому дед, посмотрев поверх головы Пустозвонова.
Материализовавшиеся из пространства, огромные сильные, полупрозрачные, волосатые руки, схватили посмевшего требовать объяснений героя, приподняли над мраморным полом, и перенесли назад, усадив назад, в кресло. Погрозив на прощание кулаком, растаяли в воздухе.
- Дело мне подайте. – Старик вытянул худую руку из складок плаща и на его ладонь, шлепнулась взметнув облачко пыли толстая книга с огненной надписью на кожаной, коричневой обложке: «Дело номер 48665»
- Я умер, а это суд надо мной. – Внезапно осознал происходящее Пустозвонов. – Тогда получается, что напротив меня бог, справа сатана, а слева архангел? – Подумал он, покрывшись липким потом страха.
- Чести много будет с тебя. – Хмыкнул красный, словно прочитав мысли.
— Это судья третий ступени. – Начал пояснять белый, указав рукой на старика. Я ангел защитник, прижал он ладонь к груди. - А вон тот хамоватый субъект, кивнул он в сторону красного. – Черт обвинитель. Все как положено в судопроизводстве. Все права подозреваемого соблюдены.
- Хватит. – Пробасил судья, не отрываясь от раскрытой на столе книги. – Достаточно с него разъяснений. Расскажи о себе.
- Я? – Не понял Пустозвонов, к кому относились последние слова, и решил разъяснить столь взволновавший его в данный момент вопрос.
- Конечно ты. О себе и остальных тут присутствующих я и так все знаю. – Хмыкнул, не поднимая глаз дед, перелистнув первую страницу толстой книги скрюченным пальцем.
- Я писатель, прозаик… - Начал заикающимся голосом Федор Константинович объяснения, но был резко перебит чертом.
- Каких еще заек? Причем тут длинноухие? Не темни, и не уводи судебное разбирательство в сторону. Отвечай по существу вопроса.
- Писатель он, пишет прозу, про жизнь, это у них так называется, у людей: «писатель-прозаик». – Пояснил улыбнувшийся ангел.
- Так-так. – Пробубнил отстраненно судья, не отрываясь от книги.
— Это к делу не относится. – Подскочил к Пустозвонову обвинитель, нависнув над ним разъяренной тушей. – Зачем на встречку выскочил? Зачем молодоженов убил? Говори!
- Я нечаянно. Я задумался. – Запричитал Федор Константинович, вжавшись от страха в кресло.
- Он обдумывал последнюю главу книги. – Пришел ему на выручку защитник. – Он творческая личность. Живет в своих фантазиях, и частенько теряет связь с действительностью.
- Так-так. – Послышался заинтересованный голос склоненного над столом судьи, водящего пальцем по строкам. – Очень забавно, его губы растянулись в улыбке.
- От этого не легче той молодой паре, что погибла от его фантазий. – Рявкнул черт. - Требую пожизненных сковородок, и личного кочегара для поддержания адского огня.
- Протестую. – Ангел замахал перед носом обвинителя указательным пальцем. – Это не преднамеренное убийство. Этот несчастный случай можно квалифицировать, как производственные нарушения техники безопасности, повлекшие за собой гибель одного или нескольких людей. Это другая статья наказания, с кратковременным прижиганием пяток, на божественном факеле.
- Так-так. – Хмурился чему-то своему судья, не отрываясь от чтения.
- Квалифицировать можно все, что угодно. – Гремел гневом черт. – Только вот кто вернет к жизни молодую семью?
- Вернуть конечно же очень трудно, тут нужна божественная воля. Но и карать столь сурово за преступление, совершенное по неосторожности непозволительно.
- Ты-то что молчишь? Убивец. Что в свое оправдание сказать имеешь? – Кривой палец обвинителя больно ткнул в грудь Пустозвонова.
- Я нечаянно – Проблеял тот глотая слезы. – Я больше не буду.
- Конечно не будешь. Кто же тебе на машине по аду кататься позволит. – Засмеялся черт.
- Он заслуживает снисхождения, потому что… - Попытку оправдания страшного поступка подсудимого прервал гневный судья, ожесточенно грохнув по столу кулаком:
- Ну вот почему всегда на самом интересном месте! – Рявкнул он, и резко поднялся с кресла. Уперевшись руками в стол, он склонился к замершему в страхе, вжавшему голову в плечи Федору Константиновичу. - Почему книгу не дописал? Чем расследование закончилось? Кто бабку прибил? Отвечай!
- Я не успел, как раз и думал над финалом, когда все случилось. – Прозаикался подсудимый, еще больше вжавшись в кресло.
- Ясно. – Сел на место судья и задумался. – Выслушал я перебранку между защитником и обвинителем. – Заговорил он канцелярским бездушным голосом. – Правы оба. Потому решение мое будет нестандартным, тем более тут замешано мое личное, так сказать любопытство. – Он встал и вновь грохнув по раскрытой книге кулаком вынес вердикт:
- Волей, данной мне Богом Единым, Вседержителем. Выслушав все стороны. Постановляю. Вернуть этого убивца на место преступления за миг до аварии, дабы дать ему шанс исправить проступок свой! – Он замолчал и потом тихо, словно опасаясь, что его подслушают добавил. - Ну и книгу дописать конечно. Дюже любопытно мне, кто же там преступник.
Кулак вновь с грохотом опустился на крышку стола, ставя точку в судебном заседании. Мир перед глазами писателя Пустозвонова завертелся и погас, чтобы тут же, спустя мгновение, вновь вспыхнуть морганием приближающихся фар дальнего света и визгом тормозов, несущегося на встречу автомобиля. Успев в последний момент вывернуть руль влево Федор Константинович избежал аварии. Нажав на тормоза, писатель остановил внедорожник у обочины.
- Привидится же такое. – Вытер он липкий пот со лба трясущейся рукой. – Так кто же всё-таки у меня бабку убил? Кого преступником-то сделать?...