Мы вызвали по станции «броню», чтобы подобраться к стенам. Ведь нужно закрепиться, осмотреться, накопиться, разобраться, поставить, наконец, хотя бы одного пулеметчика… А с «броней» получилась вот какая беда: БТР, который должен был доставить нам боеприпасы, подбили. Граната угодила точно в корму, где были топливные баки. «Коробочка» пылала. Внутри нее находились трое: водитель-срочник, совсем еще мальчишка, его командир, младший офицер, и еще какой-то штабной майор, который вез нам… бумажки. Просто бумажки на подпись, что мы боеприпасы приняли. Из-за этих самых дурацких бумаг человек сгорел живьем… Когда мы его достали, он уже обуглился… Водитель, правда, повел себя необыкновенно мужественно.
Машина горела, но он, несмотря на контузию и опасность взрыва, в первую очередь вытащил своего раненого командира, находившегося без сознания, и передал его нам. Пока было возможно, наши бойцы вытащили из-под брони несколько ящиков с БК, но вскоре боезапас взорвался. Первый этаж занять не удалось, потому что без «брони» невозможно было подобраться к стенам.
«Броню» нам больше не дали, связь у меня сдохла, тело Соловова мы сразу забрать не смогли. Без «брони» это невозможно. Нам дали команду отойти на исходные позиции. Воцарилось какое-то затишье.
Но тут влезли «миротворцы». Начались переговоры, реверансы, уступки… Когда правозащитник Ковалев появился, Александр Владимирович Гусев ему в ультимативной форме заявил: если террористы не отдадут нам тело нашего товарища Володи Соловова, вся «Альфа» снова пойдет на штурм. Но тогда уже — битва до последнего… Переговорив с Басаевым, Ковалев выторговал для нас эту гарантию. Сотрудники «Альфы» переоделись в форму МЧС и пошли забирать тело Володи.
Наши осмотрели здание больницы и с удивлением обнаружили всего лишь четыре трупа боевиков. Мы, разумеется, расстроились. Особенно расстроились снайперы. СМИ твердили, что в результате действий спецназа погибло около сорока заложников и только четыре террориста. Нам было горько это слышать… Трое наших сотрудников против четверых бандитов! Однако сразу после боя Басаев освободил около трехсот рожениц. Одна из них нам рассказала, что сам главарь террористов весь штурм просидел, обхватив голову руками, в одном из кабинетов, ни разу из него не выйдя. Он находился в шоке… Российская сторона пошла боевикам на уступки, согласившись дать автобусы. Кроме автобусов Басаевцы заказали… рефрижератор. Вот тогда нам стало понятно, что настреляли мы не четыре террориста. Во время штурма наш спецназ уничтожил не менее десятка бандитов. Это не считая тех, кого отстреляли в городе и при попытке захвата Буденновского УВД.
Автобусы ушли в Чечню, где их приветствовали как героев. Россия была посрамлена.
После этого было много всего. Было Первомайское, где так же бездарно и неграмотно использовали спецподразделения. Были еще многочисленные адресные работы, где и мой отдел приносил пользу, изымая боевиков и их сообщников.
Год спустя, в памятном мне августе 96-го года, мы должны были менять отдел «Вымпела». 5 августа меня срочно вызвал Гусев и сказал, что в Грозном внезапно осложнилась ситуация. Вместе с Копыловым и Торшиным я вылетел в Ханкалу. На тот момент я исполнял обязанности замначальника отдела. Уже пролетая над городом, мы увидели, что Грозный горит.
Царил полный бардак, в результате вопиющей безалаберности, отсутствия дисциплины, связи, взаимодействия многие наши части дрались в полном окружении. Братишки были вынуждены бросать позиции и, оставляя своих убитых, прорываться из гелаевского кольца. Многие просто погибали смертью храбрых. Их жгли и расстреливали в упор. Когда разведчики в Ханкале показали нам «честную» карту обстановки, на которой красные флажки наших позиций в чеченской столице были зачеркнуты, я понял, что две трети города находится под контролем боевиков. Это были черные дни для нашей группировки. На базе мы вновь увидели позабытые уже сцены — санитарные «таблетки», заваленные доверху телами русских солдат.
Тем не менее командующий группировкой генерал Константин Пуликовский, незадолго до августовских событий потерявший в Чечне своего сына-офицера, стянул к Грозному части спецназов МВД и ГРУ и поставил перед боевиками ультиматум — сдать оружие в течение 48 часов. Началась игра нервов. Один из отрядов боевиков попытался выйти из города, но «сушки» разбомбили его. По ночам наша артиллерия обрабатывала места вероятного скопления боевиков. Все это вызывало протесты со стороны правозащитников.
Нам поставили странную задачу — зайти в город и… арестовать зачинщиков из числа боевиков. Учитывая, что город воевал, о каких арестах могла идти речь, да еще силами всего лишь 22 человек из нашего отдела? Идея эта была бездарной. Впрочем, за годы службы в «Альфе» у меня выработалось фатальное отношение к своей работе. Например, я знал, что в плен нам сдаваться нельзя, и всегда носил с собой гранату. Отправляясь из командировки домой, я ее передавал своему сменщику «по наследству».
Приказы, как известно, не обсуждаются. Перемещаться по городу нам было трудно, так как Грозный я знал неважно, и разумеется, всякие карты были бесполезны в такой сложной ситуации. Нужны были разведчики, ориентирующиеся в разбитых кварталах не хуже боевиков. Пришлось импровизировать. В составе одной из бронеколонн мы зашли в горящий город и забазировались у танкистов полковника Яковлева, стоявших возле городской больницы. Полковник дал нам разведчиков для ориентирования в городе, и мы решили прорываться в район, где находилось управление ФСБ. Там же рядом, по слухам, сидели в осаде братишки из «Вымпела», заблокированные гелаевцами в общежитии… В одну из ночей мы остановились на постой у русской семьи, которая жила неподалеку от больницы, ставшей временной базой для танкистов. Мы подкормили славян, чем смогли, поддержали морально. С грехом пополам я с людьми добрался до управления ФСБ. Потом воевали оттуда. Особенно эффективно работали наши снайперы.
Потом, когда дальше оставаться в городе стало бессмысленно, все мы ушли из Грозного. Это произошло 26 числа.
К 11 августа части группировки окружили город двойным кольцом, и командующий объявил боевикам свои условия. Он пообещал стереть их с лица земли массированными артиллерийским и авиационным ударами. СМИ и правозащитники взвыли. Березовский сыграл свою главную интригу, прилетел Лебедь и отправил Пуликовского в отставку. Мне его жаль. Это был порядочный и принципиальный офицер, который честно выполнял свой долг перед страной… Начались мирные переговоры…
В период проведения «адресных мероприятий» в Чеченской республике с 1999 по 2005 год непосредственно перед самими операциями мы всем отделом также тщательно просчитывали и учитывали все нюансы и моменты. Проводилась доразведка и рекогносцировка с выездом на место наших сотрудников, маскирующихся под гражданских лиц, на гражданских машинах с номерами прикрытия.
После этого мы принимали решение, как будем работать — с применением брони (БТРом можно пробить стену, сломать ворота) или же тихо перелезая через стену и проникая в дом незаметно. Мы выясняли, где находится объект штурма, в какой местности, горы там или река, на холме он или в овраге, просчитывали высоту, на которой располагались окна, внимательно считали, сколько их было, включая чердачные. Нас всегда интересовали решетки на окнах, толщина стен, куда именно открывались двери — наружу или же внутрь, и могли ли двери быть «ложными» — металлическими, но замаскированными под деревянные, или же двойными. Разумеется, важно было узнать о наличии домашних животных (собак) и … членах семьи фигуранта.
Никто из нас не хотел бы стать причиной гибели его детей или родителей, поэтому, когда это было возможно, захват подозреваемого преступника мы проводили вне жилья, в машине либо в каком-то другом месте.
Фигуранты, фигуранты… Существовал их список. Мне его показали впервые в 2000 году. Первыми в нем были, разумеется, Басаев и Хаттаб, а также множество других интереснейших людей… Близкие родственники боевиков и террористов, лидеры исламистского подполья, их связи и помощники, были просто уголовники и бандиты, которых разыскивали еще за преступления, совершенные в 1994—1995 годах. Часть списка сопровождалась фотографиями фигурантов, часть — только ФИО и предположительными вторыми именами и номерами других паспортов, которыми преступники все еще могли пользоваться.
Были также несколько иностранных персоналий, граждан ближневосточного региона, которые отвечали за финансовое обеспечение «чеченского джихада». Одного из таких финансистов уничтожил мой отдел.
23 октября 2002 года я находился в должности начальника 2-го отдела Управления «А» ЦСН ФСБ России. Вечером вместе с ветераном Группы «А» Игорем Ореховым мы возвращались домой на его машине, когда я получил на пейджер сигнал тревоги: «Срочно прибыть в отдел!» Дежурный передал для меня распоряжение генерал-майора Андреева срочно прибыть на улицу Дубровка. Я быстро вооружился, взял автомат, магазины, пистолет, нож и блокнот. Никто из нас даже не знал, что произошло и какое именно место на Дубровке нам нужно…
Пройдя через оцепление, я рассматривал квадратную серую глыбу здания театра с голубой вывеской на фасаде: «Норд-Ост». Над ней жутковато-желтой дыркой в черном небе висела луна. В штабе нам поставили задачу осмотреться, провести рекогносцировку и работать над путями проникновения в здание театра. В сумраке сырой ночи, дворами, соблюдая всевозможные меры предосторожности, пробрались к одной из пристроек театрального комплекса. Там мы нашли бармена, который выдал очень полезную информацию: из этого помещения был проход внутрь театрального холла. Только для изоляции клуба от театральной территории выход этот давно уже был заложен кирпичом. С помощью ножа и доброго слова мы с Сергеем Д. пропилили окошко в гипсокартонной фальшстене, за которой действительно была… КИРПИЧНАЯ КЛАДКА. Это нас не смутило, а наоборот, внушило смутную надежду. Потому что само здание театра было построено из БЕТОНА… В это время из зрительного зала пошли звонки. Звонили сами зрители, несмотря на требование террористов сдать мобильники. Среди них был наш коллега, офицер ФСБ, который сразу же стал обеспечивать штаб ценной информацией, сообщив приблизительное число заложников и террористов, рассказав, что среди них были женщины с поясами смертников, а также, что и как именно минировали эти мерзавцы.
Мы продолжали поиск альтернативных путей подхода и решили прощупать крышу здания. Интуиция подсказывала, что там должны быть чердачные окна и путь прохода через них. Так оно и оказалось. Вот чердак, вот окно. Я посветил фонариком внутрь, но ничего не заметил.
На следующее утро мы снова залезли на ту же самую крышу. К моему изумлению, мы нашли на чердаке людей. Это были рабочие театрального комплекса. Четверо. Все — в сильнейшем шоке, очень испуганы. Среди них находился мужчина, страдавший эпилепсией. Как раз в это время у него начался приступ. Со всеми предосторожностями спустили беднягу вниз, где его уже приняла «скорая». Все это время нас прикрывали снайперские пары. Остальных мы также спустили на землю и сопроводили в наш штаб, где с ними побеседовали наши оперативники и штабисты.
Картина нарисовалась следующая: эта четверка сумела улизнуть от террористов во время захвата и спрятаться на чердаке. Они видели меня с Сергеем Д. ночью, когда мы лазили по крыше с фонариками, но испугались и не открылись нам, приняв за чеченцев. Самое главное — на чердак они пробрались ЧЕРЕЗ КОРИДОР, ВЕДУЩИЙ ИЗ ЗДАНИЯ ТЕАТРА. Ну и замечательно, вот он — путь прохода! Берем бесшумное оружие — и на дальнейшую разведку. Не тут-то то было! Не прошло и часа, как позвонили друзья и с хохотом рассказали, что только что имели удовольствие наблюдать мою седую гриву по одному из телевизионных каналов. «Здорово ты, Саша, в твои-то годы по крышам лазишь!» — язвили они. Я пришел в неописуемое бешенство.
Если бы был рядом тот оператор, который меня подставил в прямом эфире — спустил бы с крыши, но без люльки! Нет, ну так обидно! А телевизионное начальство о чем думало? «Спалили» нам такой коридор! Для них это «информационный повод», а для нас — угробленная возможность еще кого-то спасти! В общем, сразу после этого «телевизионного» инцидента руководство запретило нам работать через этот вход. Через час снайперы подтвердили, что террористы уже обследовали «наш» чердак и наверняка понаставили там мин.
А переговоры уже шли вовсю. Иностранные журналисты, Политковская, Кобзон, Рошаль… Все шло по классическому сценарию. Террористам давали «конфетки», мы же работали по своему плану. По спецназовскому. В течение следующих суток технари ФСБ аккуратно, не потревожив покой террористов, «усовершенствовали» архитектурные достоинства зала. Ребята вырезали гипсокартонную стеночку, разобрали по кирпичику кладку и обнаружили деревянную дверь, служившую выходом… непосредственно в театральный холл.
Дверь, разумеется, была забаррикадирована террористами изнутри. Просверлив с еще большими мерами предосторожности махонькую дырочку в мягком дереве, мы ввели туда микротелевизор, определили, где пол, где потолок, убедились, что «выходим» именно в холл… Перед самым штурмом через этот самый проход 70 бойцов спецназа ФСБ и проникли в театральный комплекс.
…Про то, что будет применен газ для снятия агрессии у террористов, введения их в транс (особенно шахидок) и притупления у них бдительности, нам сообщили за час до его применения. Всех настоятельно попросили надеть противогазы. Вот я набегался, разыскивая себе «намордник».
Команда «Штурм!» прозвучала в 4.58 утра. Перекрестившись, пошли. Мы не знали, подействует ли газ. Но были вынуждены идти ва-банк, потому что никакого другого варианта не было.
Проникнув в холл, мы сразу же устремились в зрительный зал. Наверху, на втором этаже, грохотал бой, рвались гранаты и строчил пулемет — там бойцы из «Альфы» и «Вымпела» добивали «паладинов джихада».
С Бараевым, Абубакаром и их охраной, заседавшей в закусочной, также было покончено — об этом позаботились параллельно работавшие тройки из соседних отделов.
С моего фланга плотного боя почти не было, отдельная стрельба. Перед входом в зал уже валялись в луже крови два убитых боевика. Ломая дверь, мы нарвались на неприятность: боевики ее заминировали, прозвучало два сильных взрыва, но, к счастью, никого не задело. Неожиданно один их моих бойцов рухнул как подкошенный.
Что это было — непонятно: воздействие газа, взрывная волна… Наши девушки-медики сразу же его эвакуировали. Вскоре выяснилось, что дверь капитально забаррикадирована во всю высоту. Видимо, именно мебель, из которой была сложена баррикада и приняла на себя осколки растяжек. Плюнув на эту дверь, мы зашли в зал через второй вход, сделанный «Вымпелом». Зал нас встретил храпом. Люди спали или сидели в креслах, открыв рты, с мутными глазами. Кто-то валялся на полу с пеной у рта, кто-то блаженно улыбался… Сорок минут до прибытия первых медиков мы вытаскивали заложников самостоятельно. Медики отказывались заходить в зал, пока не обезвредят все мины. Мы вытаскивали всех подряд, ломали кресла, чтобы вытащить самых тяжелых, откачивали, делали искусственное дыхание, кололи антидоты. Делали что могли, и кому могли помочь — помогли. Спасли не всех…
После операции я 15 дней пролежал под капельницей и проходил диспансеризацию. Лечился от воздействия того самого газа. Многие из нашего подразделения тогда жаловались на плохое самочувствие: у кого печень, у кого почки… У некоторых ребят началась депрессия.
Прошли годы. Я часто вспоминаю эти страшные часы и тоже задаю себе вопрос: кто виноват, что заложники погибли? Время бескровных штурмов 80-х прошло… Тогда профессионалы в деле освобождения заложников были мудрее самих террористов, да и сам терроризм еще был в колыбели. Сейчас терроризм повзрослел. В советское время найти гранату или взрывчатку дома у советского гражданина — ЧП на весь Союз. Сейчас по всей стране ходят десятки тысяч незарегистрированных стволов. Из-за того, что кто-то или взял у террориста деньги, или просто невнимательно отнесся к выполнению своих служебных обязанностей, погибли десятки людей, а на героев из специальных подразделений вылили ведра помоев. Ведь мы, спецназ, не убиваем, а спасаем заложников. Это наша работа. Мы умеем ее делать. Но лучше бы, если бы ее стало меньше. Лучше для всех нас…
Подготовил Дмитрий БЕЛЯКОВ.
Фото Владимира СВАРЦЕВИЧА, Дмитрия БЕЛЯКОВА.
И из личного архива Александра МИХАЙЛОВА