Сказка про золотого петушка и курицу⁠⁠

Жила-была одна баба и была у нее дочка, а вот мужа всё не было и не было. От безнадёги познакомилась эта баба с мужиком в интернетах, что в тюрьме сидел за изнасилование, но клялся, что ничего не совершал. Жертва опричного беспредела, каких миллионы. Поверила ему баба, а как срок закончился, сразу к себе и приняла. И стали они жить-поживать, добра наживать. Ну как наживать… Она работала двое суток, сутки отдыхала, а он дома сидел – на работу ведь не возьмут с судимостью, а с евоной – так и подавно. Даже не пытался устроиться – чего ходить попусту. Через год родила она ему сына. И стала работать пуще прежнего, благо, дома двое помощников – мужик, да дочка. Девчонке уже двенадцать лет от роду – готовая нянька – и бельё постирает, и кашку наведёт. Не жизнь, а сказка. Только вот невзлюбила дочка отчима своего почему-то, гадости всякие про него говорить начала. А мать ругала её, мол, где ж я еще мужика нормального-то найду, мне ж сорок лет послезавтра. И вообще, ты, доча, давай папой его называй лучше – любит же тебя как родную. Ну дочь и молчала, пока впервые к гинекологу не попала. Врач говорит: «А давно ль дочь ваша взрослой жизнью жить начала?» Не поняла мать, переспросила. А тётенька-врач всё своё талдычит: «Девочка-то уже не девочка. Гляди, как бы в подоле не принесла…», - а сама бумажку в милицию, да в орган опеки отослала. И тут закрутилось-понеслось. Папашу в камеру посадили, дочку с мамой по врачам, да по следователям водить стали. Выяснилось, папаша ужо полгода как с девчонкой непристойности всякие вытворял. Мамаша вся в расстройстве, да в прострации. Как же быть-то?

А мужик еёный в холодной камере сидит, тоскует, да письма строчит одно за другим. Сначала: «Не виновен я, не трогал её». Потом: «Она сама ко мне приставала, спать со мной ложится и целоваться-обниматься лезет, а я что? Железный что ли?» А напоследок и вовсе: «Это она всё придумала, чтоб от меня избавиться, ибо мамка на меня ласку свою всю без остатка тратит, дочь хитрющая не знает, как ревность свою усмирить».

Да так последние мозги бабе просушил, что уверовала та именно в третью версию, аж дочь свою лютой ненавистью возненавидела. Совсем, видать, без мужика не могла. Вот и пришла баба на суд, да как завоет: «Не виноват он, это дочь всё по глупости напридумала! Отпустите его, хороший он! Как же я двоих детей без мужика поднимать буду?!»

А дочка сидит и плачет. Ну, раз мать супротив своей же дочери на суде пошла, отпустил судья ее домой, а вместо нее бабушку, педагога, да психолога пригласил. Тогда-то она и рассказала: «То, мол, и это он со мною делал, как только мамка на работу уходила. И так с осени до весны». Да как начала рассказывать во всех подробностях – уму непостижимо. Тут ещё выяснилось, она мамке всё почти сразу рассказала, ещё осенью. Он её тогда ещё просто трогал. Мать тогда обоих тааак отругала, а мужику строго-настрого наказала больше так не делать. Он пообещал исправиться, на том и порешили. Но не исправился, естественно, только пуще прежнего свои руки распускать начал. И не только. А дочь мамке рассказать боялась, чтоб снова не попало.

После таких показаний мужик признался, мол, было дело. Но это не утехи ради, а воспитания для. Уж больно шкодная девка растет, за братиком смотреть не хочет, видишь ли. А что ласки касается, так это она сама к нему первая лезть начала. Девка-то, поглядите, почти сформировалась. Признался, да не покаялся голубчик. Вообще вины своей ни в чем не усматривал, спровоцировала, говорит, хоть кол на голове теши.

Да только раскаянья его судье не надобно. Уехал голубчик каши казённые хлебать на годы долгие. А вместо него, пока мать на работе, за детишками бабушка присматривать стала. Она хоть и пьяница горькая, но всё лучше, чем этот. И не дай той бабе себе еще мужика найти, да детей нарожать, прости, господи. Самой бы в тюрьму не угодить…