Борщ как средство самовыражения
Мама, как дочка военного, в два счёта опустошала тарелку, оставляя её чуть ли не девственно чистой.
Я сначала съедала гущу, затем скатывала из хлеба шарики, забрасывала их в оставшуюся жижу и потом добивала уже эту смесь.
Но круче всех был папа. Перед ужином он вооружался вилкой и ложкой и в процессе вылавливал фасоль (мама всегда делала борщ с красной фасолью), откладывая её чуть в сторонку. Когда в тарелке оказывались только отложенные фасолины, он выстраивал их в ряд (или змейкой, как уж вмещалось) и нарекал фашистским полком. Затем, накалывая их по очереди на вилку, изображал диалог:
- Нет, пожалуйста не ешьте меня! - кричала гнусавым басом фасолина.
- Омномном, - отвечал папа и с удовольствием уничтожал противника. Самую крупную фасолину он называл Фюрером и сгрызал его в последнюю очередь, дабы тот узрел кончину своего войска.
Интересно, сколько воображаемых немецких солдат полегло в этом гастрономическом сражении за всю папину историю?
P.S. Делал он это, естественно, в шутку и без всякого злобления.
спс, напомнило дремучее детство. дед мой, перебирая гречу, откладывал чёрные, прогорклые нераскрывшиеся зёрна в сторону с неизменным комментарием- ууу, фашисты!
Смерть фашистским оккупантам.
Папа завтракает
"Я замолчал и с тех пор играл в такую игру: когда бабушка давала мне тарелку с нарезанным на кружочки бананом, я представлял, что это мотоциклисты.
– Да мы все здоровые, ездим на мотоциклах, тебя плевком перешибем! – говорил я за первый кружочек, представляя, что это самый главный мотоциклист-предводитель.
– Ну попробуй! – отвечал я ему и с аппетитом съедал.
– А-а! Он съел нашего самого главного! – кричали остальные кружочки-мотоциклисты, и
из их толпы выходил на край тарелки следующий – самый главный предводитель. Есть простых мотоциклистов было неинтересно.
– Теперь я самый главный! – говорил второй мотоциклист. – Я перешибу тебя!
Под конец на тарелке оставался последний кружок, который оказывался самым главным предводителем из всех. Он обычно дольше всех грозился меня перешибить, дольше всех умолял о пощаде, и его я съедал с особым аппетитом."
"Похороните меня за плинтусом".