swordmed

Михаил Иванович Драгомиров, ставший национальным героем России в годы Русско-турецкой войны 1877-1888 гг., в своё время начинал службу прапорщиком в рядах лейб-гвардии Семёновского полка.

Будучи в 80-е годы начальником Николаевской академии Генерального штаба, Михаил Иванович на правах старого семёновца (и отца двух семёновцев – в полку в то время служили два его сына) любил посещать офицерское собрание этого старейшего полка русской гвардии. Боевой генерал, герой обороны Шипки и форсирования Дуная, тяжело раненный в бою, кавалер Георгия 3-й степени (за 148 лет существования всего 650 награждений) и вместе с тем блестящий военный учёный и теоретик, писатель, автор оригинальной системы воинского воспитания, известный во всём мире, и особенно среди военных специалистов, Михаил Иванович был охотно встречаем своими однополчанами.

Генералом гордились, сажали на самые почётные места, и во время пребывания его в собрании офицеры старательно за ним ухаживали, подливая постоянно вина в опустевшие стаканы. Особенно молодёжь старалась ловить каждое его слово: Драгомиров славился «словечками», в том числе и тостами, которые всегда были неожиданными, не рутинными, непохожими на то, что говорили другие.

Однажды, произнеся тост (говорил о русском солдате), генерал взял два серебряных стакана, наполнил их шампанским и пошёл к музыкантам. Полковой оркестр по традиции сопровождал особо торжественные застолья в офицерском собрании (не бесплатно: подобные мероприятия считались чем-то вроде сверхурочных работ и оплачивались господами офицерами из собственного кармана каждому оркестранту).

В семёновском полковом оркестре многие годы кларнетистом состоял старший унтер-офицер Братанов – бодрый старик лет шестидесяти, с огромной белой бородой; в годы, когда Драгомиров начинал в полку молодым прапорщиком, этот старик был молодым музыкантом. Человек идеальный и отличный солдат, он был всю жизнь предан полку, служил в нём, казалось, бесконечное число лет, безропотно при всякой погоде месил грязь по петербургским мостовым, дуя в свой кларнет.

Сын кларнетиста закончил военное училище, прослужил несколько лет в 35-м Брянском пехотном полку, позже поступил и окончил по 1-му разряду Николаевскую академию Генерального штаба, был капитаном, потом подполковником Генерального штаба. Братанов, казалось, мог теперь смело оставить полк, жить с сыном, хорошо зарабатывать в каком-нибудь частном оркестре, но он семёновцев не оставил, продолжал исправно дуть в свой кларнет и неукоснительно отдавать честь подпоручикам, которые ему годились во внуки.

Михаил Иванович подошёл к Братанову, подал ему один из стаканов, сказал несколько тёплых сердечных слов, пожал руку, чокнулся, выпив и обнявши, поцеловал. Многие офицеры после этого встали и пошли чокаться с Братановым. Нашлись, правда, такие, кто отрицательно отнеслись к поступку Драгомирова, считая, что генерал паясничает, говорили: «Какое недостойное заигрывание перед солдатами… что же теперь… прикажете каждый обед всему полку ходить и чокаться с Братановым?»

И всё же большинство сошлось на том, что Драгомиров, в отличие от многих генералов, которые в разные годы сиживали в полку на различных обедах, сумел заметить многолетнюю, незаметную, но благородную службу Братанова. Заметил и воздал ему должное. Ну а то, что сцену возвеличения идеального солдата он разыграл умело и красиво, так артистизм Михаилу Ивановичу был присущ всю жизнь. Но сделал он это искренне, и на глазах обоих стариков были слёзы. Наверняка, ведь друг на друга глядя как в зеркало, оба и молодость вспомнили, и всё прошедшее.

Наше поколение связывает слово «гласность» исключительно с неудачными начинаниями М. С. Горбачёва, благодаря чему даже само это понятие оказалось в нашем сознании навеки скомпрометировано.

Всего Сибирский комитет собирался за годы своего существования 42 раза. И после каждого заседания журналы оного печатались для всеобщего, как тогда говорили, сведения. Это было единственное в то время высшее учреждение подобного уровня, журналы заседаний которого печатались целиком. Иногда подобная открытость приводила к неожиданным и весьма значительным результатам.

В опубликованном после 15-го заседания журнале были отражены дебаты членов Комитета о необходимости сооружения школ и церквей как вдоль дороги, так и в переселенческих районах. Известный на всю Россию священник Иоанн Кронштадтский, как оказалось, читал эти журналы и воспринял опубликованное за призыв к пожертвованию на добрые дела. Вскоре, к немалому своему удивлению, председатель Комитета Сибирской железной дороги и по совместительству Управляющий делами Комитета министров А. Н. Куломзин получил по почте 200 рублей от отца Иоанна.

Как вспоминал впоследствии Анатолий Николаевич, это, по сути недоразумение, натолкнуло его на мысль опубликовать сообщение об этом пожертвовании, так как нельзя было серьезно думать, чтобы казна нашла большие средства для удовлетворения столь громадной по своим размерам потребности. Задумка удалась: вслед за опубликованием о скромном даре отца Иоанна со всех концов России в адрес Комитета всё расширяющимся потоком полились добровольные пожертвования. Примерно в это время скончался император Александр III, и составившемуся на эти пожертвования капиталу было присвоено имя чтимого в народе царя-миротворца, и вот эти два имени привлекли на это дело свыше 2 млн. рублей.

Что такое два миллиона в 1894 году? Для сравнения, весь годовой бюджет империи в тот год согласно Общей Государственной Росписи доходов и расходов составлял 1083601526 рублей (главной статьёй государственного дохода были поступления от продажи спиртного - питейный доход – 268 млн., вся таможня дала в казну 129 млн., выкупные платежи крестьян за землю принесли 82 млн., а казённые железные дороги 105 млн. - это мы перечислили практически все крупнейшие статьи государственного дохода в тот год. Согласно расходной части, к примеру, Ведомство Священного Синода истратило 12 млн. 606 тыс., из них на строительство и содержание зданий чуть более полумиллиона, Министерство иностранных дел обошлось 5-ю миллионами на всё, Министерство Народного Просвещения - 22-мя млн., Министерство Путей

Сообщений израсходовало 105 млн., это не считая 35 млн., выделенных на постройку Сибирской железной дороги, которая учитывалась отдельной строкой в Чрезвычайных расходах; ну, а больше всего ушло, естественно, на армию - 275 миллионов). Из этих цифр читатель сам может представить, что такое 2 миллиона в 1894 году, просто собранные людьми в пущенную по кругу шапку.

В результате, на собранные деньги были построены 225 церквей и 189 школ. Причём, государство тоже профинансировало это строительство, пусть и косвенным образом. На строительство церквей и школ, по предложению члена Комитета и управляющего министерством государственных имуществ Алексея Сергеевича Ермолова, бесплатно отпускался казённый лес.

Также Куломзин отмечал, что притоку пожертвований, безусловно, способствовало то, что Комитет всё время давал гласный отчёт о расходовании поступавших денег, а для сооружения каждого храма открывался местный строительный комитет, в который обязательно, помимо чиновников, входили местные прихожане и священник. Но! ... при этом на местах был организован постоянный надзор, осуществляемый, ни много ни мало, аж через чинов канцелярии Комитета министров, а руководил всем делом и оказывал ему деятельную помощь Государственный контроль. Можно представить, какое впечатление на местных чиновников и население оказывало участие таких высоких органов!

Кстати, подавляющее большинство из этих крупных пожертвований остались навеки безымянными – люди жертвовали деньги совершенно бескорыстно. Когда через некоторое время поток крупных пожертвований естественным образом схлынул, к делу попытались примазаться различные дельцы, предлагавшие привлечь пожертвования путем обещания жертвователям наград (в общем-то, распространённый обычай вознаграждать отличившихся в благотворительности орденами и знаками отличия), но Комитет все их отклонял. Некоторые награды, как исключение, были даны в тех случаях, когда сооружение церкви, на которую делалось пожертвование, совершалось при личном участии жертвователя.

Летом 1907 года рота 42 пехотной дивизии квартировала в поселении Шостка Черниговской губернии. Время было беспокойное, и пусть революция явно была на спаде, начальство опасалось революционных выступлений.

В Шостке размещался пороховой завод, один из трёх в империи, и хотя на заводе работали, в основном, в большинстве женщины, чьи хрупкие пальчики лучше справлялись с тонкой работой, сам район, населённый в основном фабричными, требовал внимания.

Ротного весьма беспокоила перспектива принимать участие в усмирении беспорядков, ибо в этом случае при неуспехе предварительных уговоров и предупреждений рота должна была стрелять.

К счастью, обошлось. За всё лето ничего не случилось, а все попытки непонятных личностей вести агитацию в казармах успеха не имели: солдаты сами представляли начальству подкидываемые прокламации и задерживали агитаторов.

Пользуясь спокойствием в вверенном районе, ротный даже умудрился не забросить боевую подготовку, ежедневно выводя половину роты на полевые занятия в поле. Во время одного из таких занятий и обнаружили во ржи около межи труп молодого крестьянского парня, с головой, явно разбитой палочными ударами.

Оказалось, что это известный в окрестностях конокрад, и что у крестьян в обычае расправляться с конокрадами таким быстрым и упрощённым способом.

Виновного подстерегали несколько человек и избивали палками до смерти.

А главное, полиция и суд смотрели на подобные случаи сквозь пальцы, ограничиваясь составлением протокола. «Всё равно крестьяне ни за что не выдадут виновных», - объяснили полицейские удивлённому ротному.

Готовя флот к войне, адмирал Эссен подобрал в свой штаб и решительно двинул по служебной лестнице целую плеяду молодых и талантливых офицеров. Большинство выпестованных им птенцов проявили себя более чем ярко в годы Первой мировой, оставив свой след в военной истории России.

Самым известным из этих выдвиженцев Николая Оттовича был, наверное, Колчак, будущий адмирал и командующий Черноморским флотом, а вот другой, тоже будущий адмирал и тоже комфлота, только Балтийского, Адриан Иванович Непенин известен, пожалуй, только любителям военно-морской истории. Хотя человек был не менее яркий и талантами одарённый. В 1914 году он занимал пост начальника Службы связи и наблюдения Балтфлота.

В ночь с 12 на 13 августа 1914 года на Балтийском море произошло событие, без преувеличения оказавшее влияние на ход всей Первой мировой войны.

Краса и гордость германского флота крейсер «Магдебург» в результате навигационной ошибки выскочил на камни острова Оденсхольм (ныне Осмуссаар), что на входе в Финский залив. Попытки сняться со скал успеха не принесли, а располагавшийся на острове русский наблюдательный пост сработал чётко – своевременно доложил в штаб флота о происшествии. Наутро к месту катастрофы подошли русские крейсера, и для немцев всё было кончено. Командира и часть экипажа взяли в плен, а крейсер обыскали от трюма до клотика, даже прислали водолазов, которые обшарили дно моря вокруг. Старались не зря: водолазы обнаружили труп унтер-офицера, оставшегося верным долгу и так и ушедшему на дно с зажатой в руках книгой сигналов.

Это была вторая, первую нашли ещё в первый день, просто на столе в радиорубке. Это был успех, по сравнению с которым потеря самого крейсера была просто сопутствующей мелочью, не стоящей большого внимания.

Теперь русские могли, и действительно всю войну читали немецкие радиосообщения в реальном режиме времени; русские штабы ориентировались в действиях немецких кораблей не хуже штабов немецких.

Более того, второй экземпляр найденной сигнальной книги отправили в Лондон, английскому адмиралтейству. Между русской и британской разведками было установлено тесное сотрудничество, в частности, шло даже негласное соревнование, чьи дешифровщики первыми вскроют новый порядок перекодирования немцев и сообщат результаты союзнику. Немцы за всю войну так и не поняли, отчего противник – что русские на востоке, что британцы на западе - предугадывает каждый их шаг.

Днем 13 августа Адриан Иванович, конечно, не мог знать в деталях, какую выдающуюся роль сыграет сегодняшняя находка, но, будучи офицером грамотным и талантливым, он, конечно, вполне представлял себе значение произошедшего. И оттого, наверное, переполненный радостью не сдержался, совершил ошибку, чуть не ставшую роковой.

Эссен лично вышел утром к месту крушения немца на крейсере «Рюрик». Увидев флагмана под адмиральским флагом, Непенин, видимо, на волне эмоций выдал в эфир открытым текстом: «На крейсере Магдебург поднял русский флаг; взял сигнальную книгу, сдались в плен командир, два офицера, 54 нижних чина. С крейсера можно снять шесть пушек. Начальник службы связи».

Можно представить себе гнев адмирала. Возможности радиоперехвата в то время были уже всем известны и – чёрт с ними, с пушками, но оповещать немцев о взятой сигнальной книге! Оповещать на той самой волне, на которой немцы ведут свои радиопереговоры. И кто это делает? Лично начальник связи! Тот, кто сам активно занимался радиоперехватом немецких сообщений.

Уже вечером Непенину был устроен заслуженный разнос. Эссен отчитывал жёстко. Непенин не оправдывался, понимал – виноват. Как вспоминал очевидец: «Адриан Иванович стоял, понурив голову, пока адмирал пыхтел, кряхтел и кипятился, и, наконец, обезоружил начальство ответом, который едва ли кто другой сумел бы найти: «Прос…рал, Ваше превосходительство!»

Эссен простил.

В сентябре 1916 году Непенин заслуженно сел в его кресло, заняв должность командующего Балтийским флотом. К сожалению, долго командовать флотом ему не пришлось. Адмирал Адриан Иванович Непенин был убит в Гельсингфорсе революционными матросами 4 марта 1917: неизвестный из толпы матросов выстрелил ему в спину. Известно, что тело адмирала убийцы воткнули в сугроб, в рот воткнули папироску.

В таком виде его разыскал лейтенант Тирбах, обмыл и устроил похороны на православном кладбище Гельсингфорса, который сейчас Хельсинки. Непенин стал, таким образом, одной из первых жертв начинавшейся Гражданской войны. О его смерти ходили разные слухи: много позже, когда пришло время увлекательных историй, нашлись и претенденты на авторство смертельного выстрела, выдвигали даже версию, что на самом деле с адмиралом под видом революционеров расправились немецкие спецслужбы, отомстив тем самым за успехи на ниве тайной войны, хотя, на наш взгляд, всё это не доказано.