lacewars

Книга рекордов Гиннеса утверждает, что это – самая короткая война в истории. Правда это, или нет – сказать сложно, однако даже тех тридцати восьми минут, что она продолжалась, вполне хватило, чтобы унести более пятисот жизней. То есть – примерно по 15 человек в минуту. Тридцати восьми минут хватило британскому Королевскому флоту, чтобы изменить политический курс целого государства, и в очередной раз напомнить миру, что для империи, над которой никогда не заходит солнце, достаточно считанных мгновений, чтобы навсегда погасить его свет для непокорных. Прежде, чем осядет пепел.

Это случилось в Африке, на ее восточном побережье. Сейчас в этом месте существует государство Танзания, а тогда, в 1896 году, там находился Занзибарский султанат. Конец XIX века – очень интересное время. Мир еще не катился к мировой войне, но уже делал в направлении нее первые решительные шаги. Не сталкиваясь еще напрямую в Европе, сверхдержавы тогдашнего мира делили колонии. И вот этот самый Занзибар находился под сильным влиянием Британии. Фактически, это был британский протекторат, то есть государство, находящееся под «покровительством» Лондона и лишенное возможности проводить самостоятельную политику. Да и какая там самостоятельная политика у каких-то «тупма-лумпа», не смешите приличных людей.

Однако «тумпа-лумпа» вдруг взяли, и захотели проводить эту самую самостоятельную политику. Ну, как самостоятельную – под «покровительством» доброго заморского друга, германского императора. Сменить, так сказать, опостылевшие чай и овсянку на колбаски с квашенной капустой. Кто бы их за это осудил?

Все, что заканчивается смертью многих, обычно начинается со смерти одного. Душным днем 25 августа 1896 года в своем дворце завершил земной путь султан Хамад ибн Тувайни. Несколько лет назад его посадили на трон англичане, но даже в таких условиях ему удалось худо-бедно лавировать между двумя империями – Британской и Германской. Но с его смертью кануло в небытие и это шаткое равновесие. Едва «повелитель правоверных» испустил дух, как явился британский консул в Занзибаре, сэр Бэзил Кейв, и в ультимативной форме заявил, что следующим султаном станет Хамуд ибн Мухаммед, двоюродный брат новопреставленного государя. Проблемы была лишь в том, что у покойника были и другие братья. И вот, один из них, по имени Халид ибн Баргаш, тоже захотел стать султаном.

Чтобы не путать читателя сложными восточными именами, далее мы этого достойнейшего человека будем звать просто Баргаш, а имя второго претендента вообще можно забыть – в нашей истории оно больше не всплывет.

Так вот, прежний султан Занзибара умело маневрировал между Британской и Германской империями, однако с его смертью приказал долго жить и этот хрупкий баланс. Англичане хотели посадить на трон своего ставленника, и ровно то же самое хотели сделать и немцы. Их кандидатом и был тот самый ибн Баргаш, двоюродный брат покойного султана. Вся операция была явно спланирована заранее, потому что ровно в тот же день, когда помер прежний султан, и именно – 25 августа, Баргаш за считанные часы собрал вокруг себя небольшую армию численностью около трех тысяч человек. Основные силы мятежников быстро заняли султанский дворец, тогда как еще один отряд погрузился на лодки и без боя захватил единственный военный корабль занзибарского «флота» – вооруженную яхту «Глазго», построенную на британской верфи и ранее купленную у англичан.

Перворот удался, и Баргаш теперь наивно полагал, что британцам не останется ничего, кроме как смириться с текущим положением дел. Он даже не арестовал английского консула Кейва, который продолжал ходить в султанский дворец как к себе домой. Видимо, новоявленный султан плохо понимал, с кем имеет дело, или рассчитывал на помощь со стороны немцев.

Вот только немцы – далеко, а британские морские базы – совсем рядом. Уже на следующий день, 26 августа, британская эскадра из пяти вымпелов – два бронепалубных крейсера и три корытца поплоше – вальяжно подвалила к султанскому дворцу с моря и взяла его на прицел всех наличных калибров. После чего к Баргашу на разговор заявился все тот же консул сэр Бэзил Кейв. С собой он принес грамотно составленный и аккуратно напечатанный ультиматум, суть которого, если отбросить дипломатические формальности, сводилась к тому, что англичане по доброте душевной дают Баргашу времени до 9 утра следующего дня (27 августа), чтобы собрать манатки и отчалить из дворца вон, уступив трон более приятному для Лондона человеку. Если же он промедлит хотя бы на пять минут, на его голову обрушится оболоченный сталью гнев королевы Виктории.

О чем думал в те часы человек, столь страстно желавший стать султаном? Неужели продолжал верить, что слова британского консула – пустой блеф? Даже тогда – а Баргаш не мог об этом не знать – когда морские пехотинцы под командованием генерала Ллойда Мэтьюза начали эвакуировать европейцев в британское консульство? Или он сошел с ума и верил, что несколько пулеметов Максима, пара картечниц Гатлинга и старая бронзовая пушка XVII века – весь «артиллерийский парк» Занзибара – способны остановить бронированные крейсера?

Наверняка нет. Его ночь была долгой, и первые же рассветные лучи разогнали последние остатки надежд. На береговом рейде все так же стояли английские корабли и яхта «Глазго». Только они. Немцы так и не приплыли. В 8 утра, за час до истечения срока ультиматума, Баргаш отправил к сэру Бэзилу Кейву сообщение – он готов к переговорам. Тщетно – пока не будет принят ультиматум, говорить не о чем. Стрелки часов неумолимо отсчитывают последние минуты тишины. 9:00. Над гаванью – звенящая тишина. Неужели?.. 9:02.

Гром волной прокатывается вдоль берега, на палубах далеких кораблей вспыхивают и тут умирают огоньки. И, словно подмигивая им, вспыхивает уже дворец. И тоже умирает. Снова и снова корабельные орудия молотят по застройке, крушат ее. Занзибарская «береговая батарея» – та самая, с несколькими пулеметами и старой бронозовой пушкой – снесена одним залпом. Яхта «Глазго», первый и единственный корабль султанского флота, объятая пламенем, стремительно погружается под воду. Установленные на ней картечницы Гатлинга даже не достали до английских крейсеров.

Баргаш бежал из дворца в числе первых, вслед за дрогнули и начали разбегаться и его воины. Однако над пылающим дворцом продолжал развеваться султанский штандарт – его попросту некому было снять – поэтому британцы расценили это как отказ от капитуляции. И продолжили стрелять. Лишь спустя 38 минут, когда дворец фактически был изведен до состояния горящей братской могилы, британское командование прекратило обстрел и распорядилось готовить высадку десанта. Морские пехотинцы не встретили практически никакого сопротивления, лишь один был ранен, все убитые в тот день были с противоположной стороны.

Всего за 38 минут англо-занзибарской войны погибло, по разным оценкам, от 500 до 600 человек. Сколько было раненых – никто толком не считал, да и какой смысл? Султан Баргаш, процарствовавший чуть более суток, укрылся в немецком консульстве – немцы, к их чести, так его и не выдали, несмотря на то, что английский консул Кейв в сопровождении солдат чуть ли не ночевал у них под дверями. В итоге, примерно через месяц такой «осады», немецкий консул придумал хитрый способ вывести бедового союзничка из здания. Когда в Занзибар прибыл немецкий крейсер, его матросы на плечах принесли в консульство шлюпку – так, чтобы она ни разу не коснулась земли. Баргаша усадили прямо в нее, после чего шлюпку точно таким же образом унесли обратно на корабль. Поскольку она так и не коснулась чужой земли, получалось так, что и Баргаш все это время находился на суверенной территории Германской империи, так что британские военные не нашли формального повода, чтобы его задержать.

Бывший султан благополучно отчалил в немецкую Танзанию, и лишь в 1916 году англичане, прибравшие все кайзеровские колонии в Африке, смогли до него добраться и осуществить арест. Отбывать срок его отправили не абы куда, а на остров Святой Елены, где за сто лет до него «чалился» и в итоге умер Наполеон. Слишком лестное сравнение, если сравнивать масштаб деяний обоих государей. Впрочем, и срок оказался не пожизненным, так что после окончания Великой войны Баргаша отпустили на все четыре стороны. Доживал свой век он как частное лицо в британской Кении, где и скончался в 1927 году.

Еще больше контента - на моем канале в Телеграм! Подпишись!

Также я провожу исторические стримы - подпишись, чтобы получать уведомления. Записи доступны на моем канале.

От самого начала и до конца, это – одна из самых нелепых историй, которые вы когда-либо слышали. 4 марта 1881 года Джеймс Гарфилд вступил в свои обязанности в качестве президента США. Он стал двадцатым человеком, занимавшим этот пост. Впрочем, его каденция оказалась слишком быстротечной, ибо уже в сентябре того же 1881 года он скончался от последствий пулевого ранения. В Гарфилда стрелял человек по имени Шарль Гито, который потом на суде утверждал, что в смерти президента виноват не он. И некоторые основания для таких утверждений у него были.

Вообще, про этого Шарля Гито нужно сказать пару слов отдельно. Потомок французских мигрантов-гугенотов, он буквально с юности встревал в разные нехорошие истории. В молодые годы он присоединился к одной религиозной секте, где практиковались принципы «свободной любви», и активно пытался получить там «секс любой ценой, но – бесплатно». Однако местные женщины его не хотели (из-за наличия у него фимоза) и откровенно презирали (из-за навязчивого характера и признаков безумия), так что Гито довольно быстро испортил отношения со всеми адептами и лидером культа, вследствие чего был изгнан из секты. Просто представьте, как должен заколебать всех человек, чтобы его насильно выгнали из секты!

Как бы то ни было, Гито покинул общину с твердым убеждением, что он – реинкарнация апостола Павла, и отныне цель его жизни состоит в том, чтобы проповедовать. Что, впрочем, не помешало ему открыть практику адвоката по банкротствам и страховым делам, и обворовывать собственных клиентов. Ибо чтобы превращать воду в вино и без денег насыщаться двумя рыбами и пятью хлебами, следовало назваться сразу новым Иисусом, а не Павлом. Он путешествовал по стране, спешно покидая очередной город, едва его начинали подозревать в мошенничестве, а летом 1880 года – чудом уцелел в катастрофе, когда парохода столкнулись в проливе Лонг-Айленда. Шок от пережитого был настолько сильным, что у Гито окончательно потекла фляга, и он искренне уверился в том, что является Божьим избранником, мессией.

А что должен сделать любой порядочный мессия, едва он осознает собственную избранность? Правильно – податься в политику. И надо же было такому случиться, что ровно в тот же 1880-й год в США должны были пройти очередные президентские выборы. Нет, сам Гито на выборы не пошел – да и кто бы его зарегистрировал, с таким-то реноме? Однако он сочинил хвалебную речь в честь кандидата от Республиканской партии Джеймса Гарфилда, и устроил пару публичных проповедей в его поддержку, на которых щедро извергал на благодарную публику ядреную смесь из околохристианской эзотерики, политических лозунгов и мессианских наставлений. Американцы подобную фигню любят даже сейчас, так что у «мессии» были все шансы снискатьу спех у аудитории.

И – о, чудо! – Гарфилд побеждает на выборах. Ясное дело, что Гито со своим «колдунством» был там не при чем – это была уверенная победа, и будущий президент без особого труда обошел всех своих конкурентов. Но у сумасшедших – своя логика, и Гито вбил себе в голову, что это именно благодаря его «покровительству» Гарфилд был избран на главный пост в стране. А долг, как известно, платежом красен. И в качестве ответной любезности бывший адвокат захотел себе пост американского консула в Париже, на родине предков, так сказать. И он начал отправлять в канцелярию Белого Дома одно письмо за другим, неизменно требуя для себя этого назначения.

Естественно, его письма игнорировали. Мало ли, что разные городские сумасшедшие пишут? Однако администрация Гарфилда недооценила «мессианское» упорство Гито. Поняв, что письмами он ничего не добьется, бывший адвокат прибыл в Вашингтон и стал пытаться всеми правдами и неправдами попасть в Белый Дом. В ту пору он уже прямо-таки бедствовал. Не имея средств даже для того, чтобы арендовать себе дом, Гито перебивался временным постоем у разных людей, а днем коротал время за тем, что сидел в лобби местных гостиниц и читал выброшенные вчерашние газеты. Так он держал руку на «пульсе» государственной политики и узнавал обо всем, что связано с персоной президента Гарфилда. Он бродил по зимнему городу – одинокий, нищий, в грязном и истертом пальто, без шляпы и в летней обуви. Но он не терял надежды. В какой-то момент ему даже удалось пробиться на прием к государственному секретарю (тогда с этим было попроще, чем сейчас), однако тот, в очередной раз услышав просьбу о консульстве в Париже, в грубой форме выставил Гито за дверь.

Недовольство и разочарование в сердце «мессии» достигли апогея. Гито вбил себе в голову, что Гарфилд хочет навредить стране и разрушить Республиканскую партию. Да и вообще, он без пяти минут Антихрист. А что должен делать всякий Божий человек, когда он встреч на своем пути Зло? Правильно, уничтожать его. Поэтому, заняв пятнадцать долларов, Гито отправился в оружейную лавку и купил красивый револьвер. Почему именно красивый? Все логично. Револьвер, из которого будет убит президент США, наверняка попадет в музей, в имя его владельца будет вписано в учебники истории. На такие судьбоносные дела абы с чем ходить – стыдно.

Утром 2 июля 1881 года «мессия» Шарль Гито подкараулил президента Джеймса Гарфилда в зале ожидания железнодорожной станции Балтимора и Потомака. Выгадав подходящий момент, он выхватил свой красивый револьвер и выстрелил. И снова. Две пули попали в Гарфилда сзади, он не сразу понял, что случилось, и лишь промолвил «Боже мой! Что это?», после чего упал, как подкошенный. Гито не пытался бежать и сдался тут же, на месте преступления. Тяжелораненого президента погрузили на носилки и быстро увезли, поскольку еще оставался существенный шанс спасти ему жизнь.

Шанс, которым никто не воспользовался. Судите сами: одна пуля попала Гарфилду в руку, и это ранение не было критическим. Оставалась еще одна, угодившая ему в спину и завязнувшая где-то в его теле. Президента отвезли в Белый Дом, за его жизнь боролись лучшие из доступных медиков. Ну, формально они считались лучшими. Первый врач Гарфилда, доктор Уиллард Блисс, просто вставил в рану нестерилизованный палец, чтобы расширить ее края, а затем ввел в раневой канал зонд, чтобы определить местонахождение пули. В итоге он расковырял рану настолько сильно, что другие доктора, что прибыли чуть позже, вообще решили (ошибочно), что пуля попала в печень. И это – не говоря о микробах, которых он туда занес.

И, если вы думаете, что на этом злоключения президента Гарфилда закончились, так нет же! Два других хирурга, сменившие Блисса, также не обеззаразили руки. Решив, что пуля попала в печень, они стали ковыряться в органе, чтобы ее найти. В итоге они фактически проткнули Гарфилду печень, после чего с печалью констатировали, что президент, скорее всего, умрет в течение двадцати четырех часов.

Но Гарфилд, боевой ветеран гражданской войны между Севером и Югом, оказался чертовски крепким мужиком. Он продолжал цепляться за жизнь даже с искромсанной печенью, и, спустя сутки, все еще был жив, пока вокруг него продолжали «колдовать» врачи. В Белый Дом вызвали даже изобретателя Александра Грэхема Белла, одного из первопроходцев телефонии – специально для президента он сконструировал небольшой примитивный металлоискатель, с помощью которого намеревался найти засевшую в его теле пулю. Как только Белл сообщил, что он, судя по всему, нашел местонахождение пули, хирурги тут же начали резать президента в указанном месте. Правда, в итоге оказалось, что аппарат Белла не обнаружил пулю, а среагировал на металлическую пружину в матрасе. Матрацы с винтовыми пружинами в те времена были редкой роскошью, и мало кто о них даже слышал, поэтому неудивительно, что Белл ошибся.

Спустя долгие недели всевозможный манипуляций с президентским телом, рана получилась настолько глубокой и инфицированной, что шансов на выздоровление попросту не осталось. После восьмидесяти дней пыток она выросла в размерах более чем в три раза, и теперь спина президента Гарфилда напоминала кровоточащий кратер. В конце концов, у него случился сердечный приступ со смертельным исходом, и он умер 19 сентября 1881 года. Некомпетентные хирурги ошибочно возложили ответственность за смерть на разрыв кровеносного сосуда в его желудке.

При вскрытии пуля была обнаружена в относительно безопасном месте, далеко от позвоночника. Гарфилд выжил бы, если бы врачи просто оставили его в покое. Именно поэтому Шарль Гито на суде утверждал, что вина за смерть президента США лежит не на нем, а на врачах. Впрочем, суд счел его доводы неубедительными, и «Божий избранник» и несостоявшийся консул США во Франции был повещен 30 июня 1882. Поднимаясь на эшафот, он смеялся и декламировал стихи собственного сочинения.

В середине XIX века гуано (помет морских птиц) начали использовать в качестве удобрения для истощенных пахотных угодий старой Европы. Под «старой» мы имеем в виду Западную, где было не так много пригодной для пахоты земли (в сравнении с Восточной, не говоря уже о Российской империи), зато было очень много людей. Естественно, что за столетия весь этот народ выработал ресурс почвы практически в ноль, так что новое удобрение пришлось кстати.

Собирали это самое гуано почти исключительно на островах Чинча (Перу). Дело в том, что это место буквально кишит птицами, которые это самое гуано-говно и производят (чайки, пеликаны и так далее). Оно годами скапливается на поверхности острова, образуя слой толщиной в несколько метров. Несколько метров птичьего говна! Перу контролировало производство, а Англия контролировала торговлю. Соединенные Штаты остались вне прямого контроля над гуано и, следовательно, были вынуждены импортировать его из Англии по очень высоким ценам.

Как и следовало ожидать, острова Чинча были не единственным местом сбора птичьего говна. Многие другие тихоокеанские острова также были потенциальными производителями драгоценного удобрения. В 1856 году, чтобы сократить расходы и не зависеть от импорта, Конгресс США утвердил Закон об островах Гуано, разрешающий гражданам США вступать во владение островами с залежами этого самого гуано. В законе было прописано:

«Когда любой гражданин Соединенных Штатов обнаруживает месторождение гуано на каком-либо острове, скале или рифе, не находящемся под юрисдикцией какого-либо другого правительства и не занятом гражданами какого-либо другого правительства, и мирно вступает во владение и оккупирует, независимо от того, остров, скала или риф могут, по усмотрению президента, считаться принадлежащими Соединенным Штатам».

Что тут началось! За короткие сроки более ста островов, отвечавших заявленным требованиям, были признаны американскими. Даже сегодня некоторые из этих островов все еще находятся под властью Америки. Ответом Перу и Англии было увеличение добычи на островах Чинча и попытка монополизировать рынок. Для этого им нужно было нанять больше дешевой рабочей силы. Тут же были отправлены корабли в Китай, известное месторождение этой самой дешевой рабочей силы. Причем китайским крестьянам не говорили, что они будут собирать птичье говно. Им обещали хорошо оплачиваемую работу на золотых приисках. Когда же они прибывали в Перу, их массово отправили на острова собирать удобрение. В качестве дневного рациона каждому китайцу выдавали по четыре зеленых банана – по одному на завтрак, обед, полдник и ужин. Условия труда были, прямо скажем, каторжные.

К 1875 году в Перу проживало более ста тысяч китайцев. Однако постепенно набирать китайцев становилось все труднее – ходили разные нехорошие слухи, что вместо золотых приисков и приличного (по меркам китайского разнорабочего) жалования заморские дьяволы заставляют сынов неба ковыряться в птичьем говне за четыре зеленых банана. Само собой, желающих плыть в Перу с каждым годом было все меньше. А те, кого туда все же удавалось заманить, массово дохли от болезней, несчастных случаев и банальных самоубийств. Нужно было срочно найти китайцам замену.

Еще в начале 60-х годов власти Перу обратили свое внимание на остров Пасхи. Да-да, тот самый, где каменные бошки стоят – они называются «моаи». Сам же остров на языке местных аборигенов называется Рапа-Нуи. Тут нужно отдельно сказать пару слов о цивилизации, населявшей остров. Когда-то давно остров Пасхи был покрыт буйной растительностью, в том числе – и деревьями. Приятный климат и плодородная почва способствовали росту населения, но поскольку это был остров, то очень скоро его ресурсов перестало хватать на всех. Между аборигенами начались постоянные войны за землю, постепенно были вырублены все деревья, что, в конечном итоге, негативно сказалось и на плодородии почвы. На острове начался голод, существенно проредивший местное население. В итоге на Рапа-Нуи осталось всего несколько тысяч человек – ровно столько, сколько остров мог прокормить. Остальные или были убиты в межплеменных конфликтах, или погибли. Именно тогда, когда были уничтожены все леса, и островное общество переживало упадок, аборигены и перестали вытесывать огромные каменные головы – на это просто больше не хватало людских и материальных ресурсов. И все это случилось за более чем столетие до прибытия на Рапа-Нуи белого человека (середина XVIII века). Тем не менее, эти несколько тысяч продолжали жить на острове, и об этом было известно в «большом» мире.

И вот теперь, в конце 1862 года, на Рапа-Нуи прибыли восемь перуанских кораблей. Ради этой цели они прошли более трех тысяч километров – настолько была нужна свежая рабочая сила. Высадившись, перуанцы собрали местных аборигенов, торжественно вручили им какие-то цацки, после чего отобрали наиболее крепких мужчин и вежливо попросили их проследовать во-о-он на те корабли. Сталь и огнестрел – весомые аргументы в любом диалоге, так что перуанцы, пристрелив нескольких островитян, быстро убедили остальных в своей правоте. Всего с острова Рапа-Нуи было увезено до трети населения – все взрослые мужчины, за исключением глубоких стариков. Ковыряться в птичьем говне на островах Чинча отправились даже местный король вместе со своим сыном и наследником.

Правда, на дворе уже стояла вторая половина XIX века, нравы в «большом» мире царили довольно либеральные, в далекой России уже отменили крепостное право, в США в половине штатов отменили рабство и теперь активно воевали со второй половиной. В общем, нашлись в старушке-Европе люди, которые обратили внимание на то, что творится на перуанских островах. Как ни странно, первыми стали на эту тему высказываться французы, причем – на государственном уровне. Император Наполеон III очень хотел прослыть освободителем, для чего срочно нужно было кого-нибудь освободить. Лучше – кого-нибудь чужого, чтобы не подрывать экономику собственных колоний. А тут как раз подвернулись перуанцы с их гуано и рабским трудом. Ну и поднялся хай, на Перу начали давить на дипломатическом уровне, тут же подключились англичане, американцы, в общем – все «большие парни». За китайцев, кстати, никто особо и не просил – англичане и французы только-только выиграли вторую Опиумную войну с Китаем, да и вообще, они туда за жалование плыли, так что это – просто бизнес.

Вывезти такой прессинг Лима, конечно, не могла, поэтому пообещала тотчас освободить всех жителей Рапа-Нуи и вернуть их на остров. «Всех» на тот момент осталось что-то около сотни – остальные успели отправиться в страну предков, что за большим туманом. Счастливчиков погрузили на корабль и повезли обратно. Ну а чтобы всем было не так скучно плыть, какая-то добрая душа занесла на корабль оспу. В общем, когда добрались до острова Пасхи, сотня человек превратилась в пятнадцать. Их перуанцы и выгрузили на берег, сердечно попрощались, пожелали всех благ, да и были таковы.

Даже если предположить, что на острове оставалось некоторое количество детей мужского пола, такой половой дисбаланс – это гарантированная гибель культуры и медленное вымирание популяции. Что, в общем-то, и произошло. Последний человек, понимавший рапануйскую письменность, умер спустя несколько лет. Со временем те аборигены, которые не умерли по демографическим причинам, перемешались с испаноязычными колонистами из Чили, крестились по католическому обряду, и, в общем-то, растворились в континентальной культуре. Сегодняшние жители острова Пасхи, называющие себя рапануйцами – это, в лучшем случае, люди смешенного происхождения, имеющие небольшую долю кровей оригинальных островитян. Письменность островной цивилизации не расшифрована до сих пор.

И тут бы по последней моде посетовать, что белые люди разрушили самобытную цивилизацию, но нет – она успела разрушить сама себя задолго до их появления. Скорее, иностранцы просто добили тяжелобольного человека, но сделали это очень жестоко. Да и сами перуанцы, хотя и были очень европеизированными, скорее представляли собой далеких потомков испанских колонистов, причем – с большими примесями кровей местных индейцев. На деле получилось так, что люди, которые еще недавно сами находились во власти испанцев, просто адаптировались к реалиям рынка.

Еще больше контента - на моем канале в Телеграм! Подпишись!

Также я провожу исторические стримы - подпишись, чтобы получать уведомления. Записи доступны на моем канале.

«Он не был особенно высоким, но [он был] сильным и энергичным, и имел вид свирепый и жестокий. Нос у него был большой, с горбинкой, ноздри широкие, цвет лица тонкий и слегка красноватый. Ее очень длинные ресницы обрамляли широко открытые зеленые глаза, я бы сказал угрожающие, под очень густыми черными бровями. Его лицо и подбородок выбриты, за исключением усов. Из-за выступающих висков его голова казалась большой. Бычья шея соединялась с широкими плечами, на которые спадали вьющиеся черные волосы».

Такими словами греческий епископ и летописец Николай Модрушский описал валашского господаря Влада III Басараба, вошедшего в историю как Влад Цепеш или Дракула. Длинные волосы Влад Цепеш носил не из эстетических соображений – по ним в Валахии XV века без труда можно было узнать христианина. Причиной такой моды было географическое положение самого княжества, ибо маленькая Валахия находилась на пограничье христианского мира, под боком у огромного и ненасытного зверя, нареченного Османской империей. Турки-османы были последователями ханафитской школы (самой крупной из четырех правовых школ суннитского ислама), и ханафитские богословы полагали, что правоверный может либо носить волосы равной длины, оставляя пробор посередине головы, либо должен наголо обривать голову. Длинные волосы, косы у мужчин и тому подобное строго порицалось. Поэтому валахи нередко отпускали длинные волосы, демонстрируя свою принадлежность к христианской вере.

Страна гор

Но прежде, чем говорить о человеке, нужно рассказать о мире, который его окружал и воспитал, ибо каждый из нас является продуктом среды, нас взрастившей. Та земля, что мы называем Валахией, имела и другое название – Мунтения, или «страна гор». Если соотносить этот регион с современными политическими картами, то это будет южная половина современной Румынии. Существующая ныне румынская и молдавская фамилия Мунтяну обозначает человека родом из Мунтении, так что если вы повстречаете такого – знайте, что перед вами человек, чьи предки были подданными Влада Дракулы.

На севере Валахия граничит с Трансильванией, которая в ту пору была частью Венгерского королевства, а на юге, сразу за Дунаем, с Болгарией, недавно покоренной османским султаном. Кто-то скажет – «щит Европы», последний бастион на пути турок. А кто-то подумает, что такое положение сродни тому, что испытывает брусок металла, оказавшийся между молотом и наковальней. И, что характерно, оба будут правы.

Валахия была молодым государством – княжество было образовано в 1291-92 годах в результате союза нескольких земель в Мунтении и окрестностях. Гористая, покрытая густыми лесами – такими густыми, что они считались непроходимыми и гиблыми – эта земля была богата каменной солью, которая шла на экспорт. Продавали и рыбу, которую обильно отлавливали в водах Дуная. Все это приносило неплохие барыши. Соль – единственный консервант, доступный в Средние века, и по ценности она была сопоставима с нынешней нефтью. Да и рыба была ой, как важна. Несмотря на соседство с турками, регион был преимущественно христианским, и сила Церкви, и роль ее в обществе были в то время несравненно больше, чем сейчас. Предписанные Церковью посты соблюдались повсеместно и неукоснительно, и в условиях, когда чуть ли не половину календарного года добродетельный христианин не мог питаться мясом и молочными продуктами, рыба оказывалась очень востребованной.

Помимо этого валахи торговали злаками, медом, воском и древесиной. Еще с древности эти ресурсы привлекали разнообразных захватчиков, недаром много столетий назад в эту местность, тогда называвшуюся Дакией, пришли легионы римского императора Траяна. Как показало время, турки умели считать ничуть не хуже римлян. Впрочем, об этом – после.

А кроме всего прочего, Валахия была еще и перекрестием торговых путей между Европой и Востоком. Да, это звучит дико – где та Валахия (читай – Румыния), и где великие торговые пути? Но не все так просто. До того, как португальцы открыли морской путь в Индию, товары с Востока перевозили по суше аж до самого черноморского побережья. Все это дело «крышевали» итальянцы (венецианцы и генуэзцы), у которых на побережье было много колоний и торговых постов. Затем они везли эти товары по Черному морю с восточного побережья и из Крыма – на западное, в портовый городок Килию в устье Дуная, в то время принадлежавших молдавскому князю. Оттуда, по великой реке Дунай, восточные диковинки попадали в Валахию, и уже оттуда – в Венгрию, южную Германию, Польшу и далее по Европе. А в обратную сторону, по водам все того же Дуная, шел так называемые «имперский путь», по которому европейские (в первую очередь – германские) товары шли на восток, на Адриатику и в Константинополь. Получалось, что Валахия была этаким торговым хабом, где можно было не только найти диковинки с разных сторон света, но и повстречать самых разных людей.

Занимательная лингвистика

Но кем были люди, населявшие это небольшое, но такое важное княжество? Само понятие «румыны» уходит корнями аж в середину X века – впервые слова romani или rumani всплывают в сочинениях византийского императора Константина VII Багрянородного. Сами люди, населявшие Валахию, также предпочитали называть себя «романи». Это уже потом с легкой руки греков-византийцев «романи» для всех стали «валахами» (vlakoi), после чего данное наименование в измененном виде стали использовать и другие народы – турки (iflaq), западные европейцы (wahlen, blachi), русские (волохи). Просто потому что Русь имела теснейшие культурные связи с Византией, а на Запад сведения о валахах принесли крестоносцы, ходившие в Святую Землю через византийские владения.

С этим разобрались, но почему «романи» вообще стали именно «валахами»? Откуда произошли эти слова? С «романи» все понятно – регион испытал сильнейшее влияние римской культуры, даже сегодня румыны говорят на романском языке, очень похожем на современный итальянский.  А вот с «валахами» – чуть сложнее. Происхождение этого термина восходит к volcae или volcas – так называлось одно из кельтских племен, описанное еще Юлием Цезарем в его «Записках о Галльской войне». Вольки без особых проблем подчинились Риму и начали активно романизироваться и впитывать имперскую культуру. Спустя несколько столетий, когда самих вольков уже не осталось – они попросту растворились в римской культуре и стали римлянами – термином volcae стали называть вообще всех романизированных кельтов. Затем случилось Великое переселение народов, Европу захлестнули волны вторжений варваров-германцев, и римское volcae превратилось в германское Walh, Wahl и Walscher – «римский, романизированный». К слову, коснулось это не только валахов-румын. Жители современного Уэльса (Wales) – точно такие же потомки романизированных кельтов (только британских), которых словом Walscher называли пришедшие с континента германские завоеватели – англы и саксы.

Ну, Бог с ними, с этими дикими германцами. Почему византийцы, знавшие будущих валахов под именем «романи», в итоге тоже стали называть их vlakoi? Виной тому – большая политика. В 962 году герцог Саксонии и король Германии Оттон I был коронован как первый император только что созданной им же Священной Римской империи. Родился геополитический монстр, который просуществует почти тысячу лет, и в лучшие свои годы раскинет свою необъятную тушу на половину Европы. Но это все – предмет другого разговора, нам же сейчас важно то, что с 962 года термин romanus-romani («римлянин, римский») приобрел совершенно новый политический смысл.

На момент основания Священная Римская империя включала в себя не только германские земли, но также Чехию, Нидерланды, северную Италию с Римом и ну еще много чего по мелочи. Оттон и последующие германские императоры считали себя наследниками римских цезарей. Но и византийцы тоже считали себя наследниками того самого Рима, и даже сами себя величали не иначе, как «ромеями», то есть – римлянами. Неловко вышло, да. Возник неслабый такой конфликт интересов. Ну и германский император заявил, что раз Рим (самый первый, оригинальный) принадлежит ему, то он и есть – наследник Древнего Рима, а значит и господин всех, именующих себя римлянами. Византийцев такой коленкор, ясное дело, не устроил, поэтому они продолжили делать вид, что единственные «правильные» римляне на политической карте мира – это они, а что там этот колбасник себе придумал, то пусть на пергаменте напишет, в трубочку свернет и себе вставит в то место, которое чёрту подставляет. А «романи» от греха подальше переименовали в валахов, и стали засылать к ним священников, чтобы те проводили богослужения только на церковнославянском языке и не соблазняться разной там латынью. Потому что, как известно, сегодня ты читаешь Pater Noster, а завтра – уже разным оборзевшим колбасникам шестеришь. А когда через сто лет, в 1054 году, состоялся великий церковный раскол, валахи вместе с греками и другими соседями оказались в числе православных народов.

С другой стороны, столетия романизации тоже не прошли даром, да и наличие под боком народов, молившихся на латыни, и впоследствии ставших католиками, поспособствовало проникновению латинизмов в валашскую церковную лексику. Поэтому даже в современной Румынии церковь (строение, а не институт) обозначается словом biserica, которое произошло от латинского basilica. Dumnezeu (Господь Бог) – от латинского Dominus Deus, boteza (крещение) – от baptizare и так далее. Славянское влияние прослеживается в таких словах, как raí (рай), iad (ад), blagoslovi («благослови»), vladica (владыко), maslu (помазание), utrenie (утреня), vecernie (вечерня) и прочих. К слову, официальным титулом правителей Валахии был не «господарь», как нередко пишут в интернете, а «воевода» или «домн». Последнее – не что иное, как редуцированный (сокращенный) вид латинского dominus, «господин». А термин «господарь» – просто адаптированный перевод слова «домн» на языки соседних славянских народов.

Вопрос суверенитета

Вообще, Валахии сильно не повезло. В том смысле, что на протяжении нескольких столетий регион был самым настоящим проходным двором для различных завоевателей. В разное время им владели византийцы, болгары, печенеги, половцы, венгры, и даже монголы в гости зашли. В итоге местное романизированное население перемешалось со славянами, что-то зачерпнуло от проезжавших кочевников, крестилось (о чем было сказано выше) по восточному, церковнославянскому образцу, однако, в конечном счете, оказалось подданными венгерского короля-католика. Валахов это не очень-то и устраивало, нужно было придумать способ и как-то отделиться. Да и Венгрия была уже не та – в середине XIII века туда с недружественным визитом зашли монголы. Была страшная резня, венгерское войско оказалось разбито, а король Бела IV, роняя портки, убежал прятаться аж к австрийскому герцогу. После монгольского набега Венгрия так и не оправилась, власть королей стала слабеть, отчего по окраинам подняли головы разные сепаратисты вроде валахов.

На руку валахам сыграли и различные межкультурные конфликты. Например – противоречия в религиозных вопросах. И здесь мы вспоминаем, что валахи – православные, а венгры – католики. Ну и вот, пользуясь слабостью королевской власти, валашский воевода Николае Александру в середине XIII отправил письмо константинопольскому патриарху с просьбой дать Валахии собственную митрополию. Сказано – сделано, у валахов появился свой митрополит, что на деле означало, что если в мирских вопросах они еще худо-бедно оставались подданным венгерского короля, то в делах духовных уже подчинялись только Константинополю. Ну а духовное-то – оно завсегда главнее мирского, это вам любой богослов подтвердит. В 1370 году в Валахии учредили вторую митрополичью кафедру, чтобы уж наверняка.

Примерно тогда же, в середины XIII века, в Валахии, помимо венгерского серебряного дуката, стали ходить собственные деньги – бани. При этом, по размеру и массе серебра эти монеты копировали венгерские дукаты, однако выбит на них был профиль не венгерского короля, а местного воеводы.

Гроза с востока

Отбившись от венгров, к концу XIV – началу XV века валахи (как и вся Южная и Центральная Европа) столкнулись с новой проблемой, по сравнению с которой все прежние были – так, дуновение ветерка. На христианский мир упала тень турецкого ятагана. Всего за полвека (1354-1396 годы) османы  смогли оккупировать практически все Балканы, и лишь Константинополь каким-то чудом еще держался, хотя, как мы знаем из учебников истории, осталось ему недолго.

В Валахии в то время правил господарь Мирча I Старый из рода Басарабов, суровый мужик, поставивший своеобразный рекорд – он двенадцать лет подряд успешно отбивался от турок, и никто из его соседей не мог похвастаться аналогичными результатами. В какой-то момент Мирча оборзел настолько, что начал вмешиваться во внутренние дела Османской империи. А сейчас оторвитесь на пару минут от текста, и посмотрите на политическую карту тогдашней Европы. Сопоставьте размеры державы османов и Валахии. Удивленно почешите репу. И возвращайтесь к статье. Тут будет впору напомнить, что Валахия, несмотря на свои размеры, была весьма богатым княжеством – морская торговля по Дунаю и вот это вот все. А еще – соль. Так вот, Мирча прекрасно понимал, что в открытом поле у него против турок шансов нет – раскатают в тонкий блин. Поэтому он активно застраивал пограничные районы крепостями, а оплачивал строительство этих крепостей… правильно, солью! Легенда гласит, что воевода отдавал по большому (до 100 кг) куску соли за каждый обтесанный камень, использованный при строительстве укреплений.

Да, конечно, очень сильно на руку Мирче сыграл тот факт, что у османов в это время был период безвластия. Дело в том, что прошлый султан, Баязид I, прозванный Молниеносным (хотя прозвище Yıldırım правильнее будет перевести просто как «Молния»), очень неудачно повоевал с тем самым Тамерланом. Настолько неудачно, что угодил в плен, а там – взял, да и помер. Судя по всему, Хромой Тимур в этом конкретном случае был совершенно не при чем – он-то наоборот хотел отпустить султана, попутно «нагрузив» его кабальным договором и фактически сделав его своим вассалом. Но получилось так, как получилось, и несколько сыновей покойного «повелителя мира» тут же принялись делить батюшкино наследство.

И вот здесь и вылез наш славный Мирча. Потому что когда у соседа горит хата, и все носятся туда-сюда с ведрами, разумный человек просто обязан воспользоваться хаосом и под шумок чего-нибудь притырить. А в данном случае «чем-нибудь» была власть, так что господарь последовательно сделал ставку на шехзаде (царевичей) Мусу и Мустафу, причем за первого он даже сватал собственную дочь, чтобы породниться с перспективным соседом. Ну и ничего, что дочка православная – ради государственной пользы может и ислам принять, не переломится. Зря что ли столько лет ее кормили да наряжали?

Увы, ни одна из ставок Мирчи не сыграла. Шехзаде Мехмед одолел и казнил всех своих братьев, после чего в 1416 году провозгласил себя султаном Мехмедом I. Ну и Мирча сразу такой: «Извиняюсь, зря быканул», и быстренько подписал с турками мирный договор, уступив им несколько приграничных территорий вместе с теми самими «соляными» крепостями.

Чем еще запомнилось правление Мирчи I Старого? Ну, во-первых, он первым из валашских воевод организовал у себя двор по европейскому образцу, с кучей «чиновников», ведавших теми или иными сферами жизни государства. Логофат исполнял функции канцлера и занимался государевыми бумагами, составлял и заверял печатью указы и иные документы, ворник (от славянского «дворник») был главным администратором, судьей и военным наместником (командовал армией в отсутствие господаря), комис – ведал государевыми конюшнями, и так далее. Другой особенностью правления Мирчи стало то, что он постепенно начал оттеснять от власти родовую аристократию и постепенно заменять ее собственными чиновниками. Мотивация была логичной и простой. Для аристократов воевода был просто первым среди равных – таким же аристократом, только чуть более богатым и могущественным. Стоило ему проиграть войну, ослабеть здоровьем или оступиться иным другим образом, как тут же появлялась возможность для мятежа и захвата власти каким-нибудь другим князьком (в Валахии они назывались жупанами). А вот назначенный чиновник – это государев человек, всем обязанный воеводе и лично ему лояльный. К слову, окончательно «защемил» жупанов именно Влад III Дракула несколькими десятилетиями позднее.

Несмотря на то, что конец его правления получился немного «смазанным» («не угадал» с султаном), Мирча сумел отстоять независимость Валахии и передать трон своему сыну Михаилу, ставшему новым воеводой 1 января 1418 года сразу после смерти отца. Увы, «Мишка» батюшкиных надежд не оправдал – вляпался в военную авантюру, прельстившись посулами венгерского короля. История, надо сказать, вышла довольно анекдотичной. Венгерский король Сигизмунд собрался воевать с турками, и позвал Михаил выступить вместе с ним. Дескать, а помнишь, друг Миша, как папенька твой туркам без боя пограничные крепости сдал? Ну, те самые, на «соляные» деньги построенные? Так вот, мы сейчас вместе кааак навалимся, и все себе вернем. Тебе, то есть. Ну и Михаил согласился, и отправился вместе с венграми в поход. Поначалу все шло неплохо, благодаря фактору внезапности удалось отбить несколько городов, правда тут же случилась первая «неприятность» – заняв крепости, Сигизмунд быстро рассовал по ним венгерские гарнизоны, и начал упорно делать вид, что оно так всегда и было. Дескать, потерпи, друг Миша, вот следующий городок – он точно твоим будет! Ну а дальше случилось вторая «неприятность» – турки ударили в ответ.

Султан Мехмед I ураганом пронесся по валашскому пограничью и устремился вглубь княжества, вынудив незадачливого воеводу просить мира. Условия турки навязали, прямо скажем, поганые – Михаил был вынужден отдать еще несколько крепостей на Дунае, жертвуя доходами с речной торговли, да еще и обязался выплатить султану «харадж» – дань, взимаемую с завоеванных мусульманами земель.

Минутка про налоги

Здесь нужно сделать небольшое пояснение, чем харадж отличается от джизьи – дани, которую христиане, проживающие в мусульманском государстве, платят за «покровительство» (фактически – покупают себе право на жизнь). Мусульмане (изначально это были арабы) захватывали какую-то территорию, на которой проживали христиане либо представители других религий (за исключением язычников), после чего у завоеванных было два пути. Первый – принять ислам и пользоваться всеми правами, доступными для правоверных. Второй – сохранить собственную веру и получить статус «зимми» («пользующихся покровительством»). «Зимми» не имели права занимать никакие государственные должности, а также должны были платить джизью, особый налог для иноверцев.

Помимо этого, естественно, были и подоходные налоги. Мусульманин должен был платить «ушр» (десятину) – либо с продуктов земледелия, либо в качестве пошлины с дохода от торговли. А «зимми» платил так называемый «харадж», который был больше. В итоге мусульманин платил только ушр, а «зимми» – и джизью, и харадж. Надо сказать, что первым арабским завоевателям, в целом, было выгоднее, чтобы «неверные» продолжали молиться своим богам вместо обращения в ислам – так с них можно было получать больше денег. Однако многие «зимми» предпочитали становиться мусульманами, чтобы получить доступные тем права, а также облегчить налоговый гнет. В итоге захваченные территории вроде Ирана или Средней Азии быстро исламизировались. Тогда (в VIII – IX веке) власти халифата начали бить тревогу из-за сокращения налоговых отчислений. И тут им в голову пришла гениальная в своей простоте идея – сделать харадж постоянным налогом для всех территорий, которые относительно недавно были приобретены силой оружия.

В итоге получилось так, что на каких-то землях с мусульман взимался ушр, а на каких-то – харадж. Если какая-то территория находилась под властью мусульман очень давно, ее население уже в достаточной степени арабизировалось – населяющие ее правоверные платили ушр. Однако новообращенные мусульмане из числа бывших неверных, населявшие недавно завоеванные регионы, все равно платили харадж. Таким образом, переход в ислам для этих людей означал лишь отмену джизьи. Более того, если какой-нибудь потомственный мусульманин из, скажем, Багдада переезжал в такой регион и покупал там землю у неверного – он обязан был платить с нее харадж, и его статус никак ему не помогал. В итоге харадж как вид налога, изначально (как и джизья) имевший религиозное обоснование, стал сугубо территориальным, что позволило халифам набивать карманы, почти как прежде. В разных мусульманских государствах в разные времена харадж как вид налога имел свои нюансы, но общий его смысл сохранялся плюс-минус везде. Спустя несколько веков, когда турки-сельджуки захватили власть на землях халифата и основали Османскую империю, они, также будучи мусульманами, сохранили все арабские налоговые практики.

Смутное время, призрак свободы на коне

Теперь, когда мы разобрались с разными непонятными арабскими словами, можно возвращаться в Валахию начала XV века. Итак, военная авантюра воеводы Михаила закончилась, мягко говоря, совсем не так, как он изначально планировал. Вместо возвращение утраченных еще его отцом территорий, ему пришлось отдавать туркам новые, да еще и – выплачивать харадж. Тем самым он фактически был поставлен на положение подвластного султану кафира (неверного). И что сделал Михаил? Просто взял, и не стал платить туркам эту дань. Очень вряд ли, что это была банальная скупость – не в том положении был воевода, чтобы вот так дерзить султану. Вероятнее всего, он просто не смог собрать нужную сумму. Война всегда стоит больших денег, а проигранная война увеличивает расходы в несколько раз, так что в княжеской казне в те годы едва ли водилось что-то, кроме тараканов.

Вот только какое султану дело до чужого горя? Ты договор подписал? Подписал. Харадж платить обещал? Обещал. Ну и где мои деньги, собака ты неверная? А раз не платишь, то я… нет, не пойду на тебя войной, это просто невыгодно. Говорят, у тебя там братец сводный есть, по имени Дан, который спит и видит, как бы у тебя трон отнять? Ну, так вот я его поддержу, а еще и денег ему зашлю. Он тебя скинет и убьет, а сам будет править и исправно платить мне харадж.

Так думал «повелитель мира», раздувая пламя гражданской войны в Валахии. А теперь в очередной раз посмотрим на карту и сравним размеры (и, соответственно, ресурсы) Валахии и Османской империи. Представьте, что на вас кидается мелкий, но задиристый хулиган, а как только вы хотите выписать ему сдачи – он тут же прячется за широкую спину приятеля-громилы. Противостояние воеводы Михаила с его сводным братцем Даном выглядело примерно так же. Видя, что за дерзким претендентом стоят турки, на его сторону начали переходить вчерашние сторонники Михаила, и вскоре князь оказался в меньшинстве. Летом 1420 года армии воеводы и претендента встретились на поле битвы, чтобы раз и навсегда закрыть все вопросы. Был жестокий бой, завершившийся разгромом Михаила. Сам он погиб, и вместе с ним, казалось, погибла мечта его отца, Мирчи Старого, о сильной Валахии.

Почему «погибла»? Потому что смерть Михаила не привела к окончанию гражданской войны. Да, в рамках привычной для нас логики все должно было выглядеть так: Дан (при поддержке турок) побеждает и убивает Михаила, после чего узурпирует трон и приводит княжество к состоянию мира и спокойствия, восстанавливая разрушенную экономику. Проблема была только в том, что в Валахии существовала гибридная система наследования, которую можно назвать выборно-наследственной. В переводе на человеческий язык это означало, что претендовать на княжеский престол могли все мужчины из рода Басарабов, причем не только законнорожденные дети умершего воеводы и его братья, но и бастарды. Единственным условием было отсутствие физических дефектов – князь не мог быть слепым, увечным или патологически уродливым. Естественно, там этих кандидатов набиралась просто целая толпа, и первые случаи междоусобной поножовщины обычно начинались еще задолго до того, как правящий воевода начинал чувствовать недомогание.

Причем «поножовщина» – в буквальном смысле, потому что при такой системе мало было просто разбить соперника на поле боя. Ну, разобьешь – и что? Он к венграм убежит или к туркам, получит от них денег, соберет новое войско, и тебе опять придется с ним воевать. Оппонента нужно было гарантированно вывести из игры. Наиболее гуманные наследники своих врагов насильно постригали в монахи. Правда, при таком раскладе всегда оставался риск, что оппонент сбежит из монастыря и снова включится в борьбу. Так было, например, со сводным братом Влада III Дракулы – Владом IV, которого за такой фокус так и прозвали Владом Монахом. Более жестокие и прагматичные своих соперников уродовали. Ослепляли, например, или нос могли отрезать. И получалось так, что ты его и не убил, то есть каинов грех братоубийства на душу не взял, и, вместе с этим, гарантированно вывел из «предвыборной гонки». Вот что такое настоящая политика!

Когда правящий воевода погибал в бою или умирал своей смертью, те потенциальные наследники, которые соответствовали критериям отбора (были Басарабами и не были калеками), заявляли о своем праве на престол (это делали далеко не все, многие благоразумно отказывались от притязаний, чтобы целее быть). После чего собиралась целая комиссия, которая должна была провести медосмотр всех наследников и подтвердить, что они не имеют увечий и, главное, являются теми, за кого себя выдают. Ну, просто чтобы какого-нибудь самозванца нечаянно не выбрали. Для того, чтобы подтвердить личности княжичей, их матери и ближайшие родственники составляли подробные письма, где перечисляли все их родинки и прочие физиологические особенности. Также отличительной чертой могла быть маленькая татуировка – например, в виде месяца или солнца, – которую младенцу делали вскоре после рождения, чтобы его, не приведи Господь, не подменили.

Как только личности всех претендентов подтверждались, происходили выборы. А кто должен был выбирать? Конечно же, «лучшие люди» страны, и именно – та самая родовитая аристократия, которую столь усердно давил Мирча Старый и которую впоследствии продолжит давить Влад Дракула. Если прижать аристократию к ногтю, можно сделать выборы простой формальностью, а власть – наследственной. Что, в частности, тот же Мирча и попытался сделать, еще при жизни обеспечив трон своему сыну Михаилу. То есть вполне типичный процесс укрепления центральной власти и дрейф в сторону абсолютизма. Обычное дело для тогдашней Европы – в соседних державах происходило плюс-минус то же самое.

А вот «Миша» проэтосамил все, что оставил ему папенька, да еще и сам погиб. Авторитет покойного Мирчи был настолько силен, что его хватило еще на то, чтобы новым воеводой выбрали княжича Раду, брата новопреставленного Михаила. Вот и получилось так, что братец Дан, вроде как, войну-то выиграл, а трон – не получил. А раз так – то вот вам еще десять годочков гражданской войны.

Несколько раз Дан захватывал власть и прогонял Раду, затем тот возвращался и уже прогонял Дана. На все это с интересом смотрели соседи, турки и венгры, помогавшие то одному, то другому, и взамен требовавшие новые и новые уступки. Из богатой и сильной региональной державы, каковой она была при Мирче Старом, Валахия превратилась в натуральное «дикое поле», где власть менялась чуть ли не каждый год. В конце концов, из эпохи гражданских войн княжество вышло в интересном статусе. С одной стороны, воевода был прямым вассалом венгерского короля, а с другой – обязан был платить харадж турецкому султану и отправлять к нему своих детей в качестве заложников.

Быть слугой двух господ весело и интересно только в комедии Карло Гольдони. В политических реалиях Европы XV века это означало даже не выбирать между двумя пресловутыми стульями с разным интересным, а сесть на оба сразу. Без смазки. У тебя и с севера, и с юга – по большому и могущественному соседу, и каждому из них ты обязан клятвой, а это значит, что каждый из них будет от тебя чего-то требовать. При этом, они еще и между собой могут воевать, буквально вынуждая тебя выбирать сторону. Угодил одному – рассердил другого. Со всеми вытекающими последствиями.

И здесь бы взять, и сказать, что вот пришел Влад III, он же Цепеш, он же Дракула. Он же – внук того самого Мирчи Старого. Пришел – и прекратил это безобразие. Но – нет. Даже Дракула, при всей своей былинной суровости, дважды терял княжеский престол, был вынужден бежать, чтобы вернуться спустя годы. Да и впервые-то он стал воеводой не иначе, как при помощи турок, которые дали ему войска, с помощью которых Влад в 1448 году прогнал предыдущего воеводу (к слову – сына того самого Дана). Это случилось осенью, а в начале зимы бежать из Валахии пришлось уже самому Дракуле. Первое правление не продлилось и трех месяцев.

Вообще, если суммировать все время княжения Влада Дракулы в период с 1448 года по 1476-й (первый и последний годы в его жизни, когда он носил титул воеводы), то получится, что за эти 28 лет Влад III был воеводой в общей сложности… меньше семи лет. За три «подхода». Все остальное время он либо скрывался от врагов, либо боролся за престол. Да, тот легендарный Дракула, самый знаменитый князь Валахии в истории, правил всего шесть с лишним лет. Однако и этого времени ему хватило, чтобы навсегда войти в историю, хотя при нем Валахия даже близко не вернулась к тому могуществу, которым обладала при Мирче Старом. Но он очень старался, и об этом мы поговорим в следующий раз, ибо наше путешествие только начинается.

Продолжение следует…

Еще больше контента - на моем канале в Телеграм! Подпишись!

Также я провожу исторические стримы - подпишись, чтобы получать уведомления. Записи доступны на моем канале.

А еще я перевожу темное историческое фэнтези с польского - обязательно посмотри!

Мои премиальные статьи