djet13

Босс вытащил трубки из руки и тут же залепил шунтопластырем. Снял ремень с плеча и передал контейнер Лео. Приглядевшись, последний обнаружил в сосуде лысого хомяка, плавающего в мутной жиже и подключенного десятком трубок к сложной бионической системе. Хомяк дышал.
- Его зовут Афанасиус. С ним на килограмме сахара ты сможешь протянуть неделю без еды и риска откинуть копыта. Он диабетик, плавает в сиропе. Долбанутая система, изобрели Сяоми на закате их империи. Делают из любой мелкой живности и пакета с сахаром батарейки.
- Живодёры! - с блеском в глазах откликнулся Лео.
- Ну, иди.
* * *
Жир капал с потолка. Семья слепошарых троглодитов шарила костлявыми руками по стенам, собирая живительную жижу. Лео в сотый раз ткнул шокером самого крупного из них - даже не пытаясь разобрать, кто он - самец или самка, - и бережно погладил прибор на поясе. Хорошо лысым, нет надобности в нормальной пище. Идеальные рабы подземных синдикатов.
Нестерпимо хотелось нормального хрючева. Особенно грустно было понимать, что сверху, над ним, бушует миллиардом душ богатейший гигаполис Терры, варится вкусная еда, ходят красивые доступные женщины... А он с хомяком и толпой заложников. Ладно хоть заплатить за траффик обещали неплохо.
Лео помнил, что где-то на этом участке должен повстречаться его визави - такой же курьер с чемоданом наркоты, которой оплатили залог за лысых. Ждал встречи с ним час, два, но никого так и не показалось. Подумав, продолжил путь, посчитав, что северяне сами разрулят с боссом, когда платить.
* * *
Свет зала ударил в глаза. Троглодиты толкнули его, выбивая шокер из рук. Их были тысячи вокруг. Осклизкое голое тело прижало шестью грудями к полу, расплескав нечистоты. Контейнер разбился, хомяк пискнул и пополз обратно в туннель, волоча за собой провода и шланги.
- Что за хрень?! - заорал Лео.
Его перевернули на спину.
- Пойдё-ёт! - промычала царица троглодитов. - Хва-атит на не-едее-елю! Тащите куб!
Последее, что почувствовал Лео перед тем, как сотни трубок вонзились в него - это приторный вкус сиропа.

2018 (с) Скоробогатов Андрей Валерьевич

Дед Мороз, вытирая рукавом пот со лба, пытаясь лишний раз не шуметь, подошел ко входу в пещеру. В дрожащих руках он держал подарок, который прижимал к груди. Как же ему не хотелось идти дальше! А ведь там впереди, в темном зеве пещеры, обитала дракониха... И Бог с этой десятиметровой дылдой! Она уже стольких успела сожрать в местных деревушках и такого наворотить, что у Деда Мороза для нее собрался не один чулок с углем! Но ведь ее угораздило родить дракончика! Мелкого такого и еще совсем розового, который не умел дышать огнем. И вот по этой причине он здесь.
Как всем известно, Деды Морозы и их подделка из-за бугра Санта-Клаус, дарят всем детям подарки. И маленький дракончик - совсем не исключение из правил! Он просто обязан в новогоднюю ночь получить сладости!
Проблема, которая доводила Деда Мороза до дрожи в коленках, заключалась в драконихе, которую мелкий и розовый дракончик, наверняка, ласково называет "мама". Да, он, Дед Мороз, ее откровенно боялся! После того как дракониха сожрала его оленя и выплюнула перед офигевшим Санта-Клаусом кости гномов, Дед Мороз стал ее по-настоящему опасаться. Клаус, кстати, с тех пор возле пещеры не появлялся. Видимо, до сих пор из-за гномов дуется. Ну, его понять можно. После выплаты всех страховок и компенсаций родным и близким своих съеденных работников (а у них в Забугорщине с этим строго!), он остался на мели. Писал письма, что с хлеба на воду перебивался.
"Бедняга поддельная" - жалел его Дед Мороз в те времена.
Пришлось даже поделиться своим конфетным фондом из резервного хранилища, а то ведь совсем бы загнулся Клаус.
- Ну что же... Как говориться, перед смертью не надышишься, - произнес Дед Мороз.
Он уже собирался сделать шаг во тьму пещеры, смиряясь со своей печальной участью, как услышал за спиной:
- А чьой* тут происходит?! Деда Мороза?! Неужели самый настоящий?!
Перед остолбеневшим Дедом Морозом выпрыгнул нуп. Шмотки ему явно были не по уровню. Слишком крутые для его пятого левела.
- Деда Мороза, это мне?! - воскликнул нуп и схватился руками за подарок, нагло пытаясь его вырвать из рук старика.
- Деда, а квесты у тебя есть в загашнике?! Мне такие эпические или на крайняк редкие! Ну чтобы там лута много было и опыта! - строчил словно пулемет слова нуп и не прекращал попытки отобрать подарок у старика.
"Иди ты на х..." - хотел озвучить свою мысль Дед Мороз, но вовремя передумал, потому что его осенила идея!
Отодрав наглые руки от подарка, старик произнес:
- Конечно, есть, внучек! Как раз одни эпические задания и остались под Новый год!..
- Вот это мне повезло! Вот это круто! А говорят, что донаторам не везет! - возликовал нуп, радостно прыгая на месте, - Врут, гады!
- Все так внучек! Эти игроки такие плуты! Не то что ты! - согласился Дед Мороз, - Поэтому для тебя я приберег супер-новогодний-экстро-эпический-никому не встречавшийся ранее квест! Все для тебя, Харизматичный Титан Мысли!
Прочитал Дед Мороз имя нупа и понял, что этого ребенка он перекормил конфетами в детстве. Ведь говорят, когда много кушаешь сладкого, то зубы портятся. Тут похоже испортились не только они...
- Да-да-да! - с новой силой запрыгал нуп, - Давай скорее, дед! Не томи! Мне еще дракона здесь грохнуть надо!
Дед Мороз ласково улыбнулся Титану Мысли, поняв, что делает игровому миру услугу, освобождая ее от таких экземпляров, как тот что стоял перед ним.
- Твой квест будет полон опасности и лишений! Но он для настоящих героев подобных тебе, Гигант Мысли и... - чуть не ляпнул старичок следом "отец русской демократии, а также особа приближенная к Императору", но вовремя остановился, продолжив, - Тебе нужно взять священную коробку, которая содержит мощную магию зефира...
- Я знаю! Знаю! Зефир - это ветер в переводе с какого-то языка! - перебил нуп Деда Мороза.
- Ну да, - согласился старик с ним, - И отнести эту коробку в пещеру. Прямо в логово дракона.
- О! Это круто! Это просто эпик! - закивал головой нуп, - А где мне взять эту священную коробку? Сколько она вообще на аукционе стоит?! Не знаешь, дед?! Я могу купить, если чо*!
- Не надо ничего покупать! - замахал руками Дед Мороз, видя как Титан мысли сорвался с места в сторону дороги, - Все уже есть у меня! Вернись!
Нуп резко затормозил и побежал в обратную сторону. Остановившись, он выпалил:
- Хде*, старый?!
- Вот! - сразу же вручил Дед Мороз подарок Титану Мысли.
- А! Ну я побег! - крикнул нуп и как ужаленный рванул в пещеру.
- Я хочу тебя предупредить, что... - проговорил в пустоту Дед Мороз, но собеседник уж скрылся в темном чреве.
Кивнув плечами, старик достал пергамент и вычеркнул от туда позицию, где было написано "Дракончик". Немного подумав и услышав крики из пещеры, Дед Мороз вычеркнул из списка "Харизматического Титана Мысли".

P.S.:
чьой* - не опечатка и не ошибка.
Хде - не опечатка и не ошибка. чо* - не опечатка и не ошибка.

2016 г. (с) Малиновский Дмитрий Юрьевич

Стук в дверь раздался в самый неподходящий момент.

- Чего надо? - сипло крикнул Иван, выбираясь из-под скомканных и скрученных простыней.

- Откройте, пожалуйста. РПН!

Бормоча вполголоса ругательства, Иван накинул простынку на разлёгшуюся разгорячённую девушку, прижал палец к губам - мол, никшни тут и не отсвечивай - и, поправив рубаху и застегнув брюки, вышел в тесный тамбур. Как только он щёлкнул задвижкой, дверь вырвалась из его рук, а в номер, подталкивая его перед собой - "чего вы толкаетесь?", ввалились сразу пятеро полицейских в чёрном.

- В чем дело, собственно? - попытался показать, кто здесь хозяин Иван.

- Мы получили информацию, что в вашем номере - гостья. А время, - один из "чёрных" акцентировано чётко поднял руку и посмотрел на часы, - уже полночь. Прошу дать необъодимые разъяснения.

- Какие ещё разъяснения? Мы здесь все - взрослые люди! - начал было качать права Иван.

Но тут двое больших и крепких в чёрном подошли к нему, довольно невежливо оттеснили к креслу, толчком усадили. Тут же на обоих плечах оказались чужие тяжёлые ладони, предупреждающие, что встать так просто не удастся.

- Сначала от девушки...

Загорелое лицо высунулось из-под простыни, тонкая рука молча протянула паспорт.

- Так... Сандра... Ишь, имён у них больше нет как будто других... Возраст - совершеннолетняя. Это хорошо. Ага. Семейное... Вдова. Вероисповедание... Ага. Девушка, одевайтесь, распишитесь в протоколе и можете быть свободны. Ну, а теперь - ваши документы, будьте добры.

Паспорт Иван бросил на столик у зеркала, как вошёл. И теперь документ поднесли к его глазам:

- Это ваш паспорт?

- Мой.

- Запишите: принадлежность документа подтверждает лично. Так..., - привычные пальцы быстро перелистывали страницы. - Совершеннолетний. Православный. Наш клиент, я же говорил... Состоит в браке... Оп-па... И как же это следует понимать?

- Там, под обложкой, свидетельство о расторжении брака, нотариально заверенное!

- Под обложкой, под обложкой... Что тут у нас? Записывайте, записывайте: два презерватива импортных, карточка "Виза" - номер потом спишете, три визитные карточки разных людей, две черно-белые фотографии размера три на четыре, записка на обрывке листа в клетку... Все.

- Как - все? - рванулся Иван, но тут же осел обратно, придавленный к креслу тяжёлыми ладонями.

- А так - все, - старший из "чёрных" отодвинулся от стола, на котором раскладывал все найденное.

Он показал буквально вывернутую обложку, повёл рукой над выложенными на стол предметами.

- Всё. Итак, ваши объяснения?

- Может, выпало где-то в коридоре?

- Тут - ничего! - тут же отозвался кто-то из тамбура, продолжая шуршать вещами.

- И тут - ничего. Ну-с? - склонил голову набок старший. - Как же так у нас выходит? А ещё - православный... Нехорошо.

Укоризна в голосе была неподдельной.

- Я прошу позвонить моему адвокату.

- Отказываю.

- Почему?

- Вы ещё не поняли? Мы - не полиция, у нас законы совсем другие. Мы - религиозная полиция нравов!

- А если бы я был атеистом?

- Вот тогда с вами бы разбирались другие люди и по другим законам. Но у вас вот в документе сказано: православный. Вон и крест на груди вижу... Так что, выходит, грешить изволите? Давно ли Библию читали? На исповеди давно ли были? В какой храм ходите? - и уже отворачиваясь, небрежно бросил своим. - Пакуйте его.

Тут же на голову Ивана набросили чёрный мешок, руки связали сзади пластиковыми наручниками, его самого подняли тычками из кресла и повели, поддерживая с двух сторон. И уже на выходе, на самом последнем шаге, услышал Иван тихий голос:

- Спасибо, Сандрочка, тебе это зачтется.

- А-а-а-а! Сука!

Но мешок глушил все звуки, и за руки его держали крепко.

Эти своего не упускают.

Впереди было только плохое. Жизнь, как её знал Иван, закончилась.

2017г. (с) Карнишин Александр Геннадьевич.

Перед тем, как зайти в дом, Олег долго чистил сапоги о решетку, вросшую в тропинку. Потом еще топал ногами на первой ступеньке, тщательно вытрясал на веранде штормовку. Настоящую штормовку, тонкого брезента, почти непромокаемую. Какое-то время непромокаемую. Потом все равно начинается: сначала по швам, потом вдруг протекает на спину. И только голова остается сухой. Потому что капюшон почти совсем не потерся. И даже местами цвет, как у новой штормовки. Везде уже зеленое превратилось в серое, а тут, на капюшоне - просто как старая солдатская форма. Хаки, да? Так это называлось раньше.

Штормовку он повесил на большой гвоздь возле двери, чтобы проветрилась. Это настоящий самодельный гвоздь черного железа. Его ковал дед, а потом вбил сюда, справа от двери. Говорит, что раньше на этом гвозде у него всегда висело ружье. Но это он, конечно, привирает. Сказки рассказывает. Хотя, такой гвоздь, конечно, ружье бы выдержал. Но кто же будет держать оружие на виду? Да и с патронами теперь трудности...

- Ну, долго еще там будешь менжеваться? - раздалось из открытого по летнему времени окна. - Сколько мне тебя еще ждать?

Олег посмотрел на красное солнце, зацепившееся за самый краешек леса вдали, вздохнул и открыл дверь, лязгнув висящим на дверной ручке тяжелым замком.

Раньше - это опять дед рассказывал - замков в деревне вовсе не знали. Дома стояли просто так, незапертые. А калитку закрывали на ветку или на пучок травы, чтобы было видно - нет никого дома. И чтобы никакие чужие животные во двор и в огород не пролезли. А людей чужих тогда не боялись, потому что их просто не было - чужих.

Ага, сейчас вот сделай такое объявление для всех, что нет никого. Сразу ведь налетят! Ну, так время совсем другое, а дед все никак этого не поймет.

Короткий темный тамбур. Свет в нем лишь из маленького - даже голову не просунуть - окошка рядом с дверью. Из того окошка видно все крыльцо и калитку. Тоже ведь из древности пришло. Раньше, наверное, такие окошки специально ставили, как амбразуры. А дом был - настоящая крепость. И никак иначе. Но дед не такой древний. И дом тоже. Сколько ему, дому этому? Вроде, говорили, что ставить стали на старом фундаменте перед самой войной. Значит, дому уже лет восемьдесят. А фундаменту и погребу - так и вовсе за сто лет.

- Олежка! - это опять дед. - Ну, чего застыл? Давай, хвастайся!

- Гордись, дед! - громко сказал Олег, пригнулся и зашел в дом.

Дверь была маленькая, низенькая. Опять же отбиваться можно, если что. Хотя, от кого тут отбиваться? Подожгут - сам выскочишь.

- И ты гордись, внук!

Это у них такая игра с самого детства Олега пошла. Только он сначала начал, как в книжках про древних греков "радуйся" говорить. А дед, выслушав странное приветствие, расспросив, поняв смысл, обдумав хорошенько - он ведь всегда и все обдумывает... Самый умный на деревне. Да в деревне той осталось всего пять жилых домов. Уходит деревня. В общем, обдумав, сказал дед, что радоваться в жизни - это, конечно, правильно. И древние греки были нормальные мужики. Одиссей тот же, например. Или вот еще Александр. Хотя, он немного под подозрением. Вроде, не совсем грек. И лицом не очень греческой породы. Но тоже так всегда приветствовал друзей. Но то - греки. Они жили у Средиземного моря и вино разбавляли ключевой водой. А нам, сказал дед, радоваться еще рано. Ну, или уже поздно - это смотря как посмотреть и прикинуть. Поэтому мы должны так приветствовать друг друга, чтобы поднимать собственную самооценку. И заодно чтобы обдумывать, а что такого сделано сегодня, чтобы можно было эту самооценку поднять?

Вот он тогда первый ответил на "радуйся" от Олега - "Гордись, внук!". И когда внук не понял, подробно рассказал, чем и как сегодня занимался, чем он может гордиться, потому что, сказал, любому человеку всегда есть, чем гордиться. Только надо понять это. И тогда жизнь покажется совсем другой - лучше, чище, живее, что ли. Если ты нормальный человек, конечно.

"Прямо вот - любой человек?" - пытался его поймать Олег. - "И даже вор?".

"Ну, а что же", - отвечал дед. - "Вор тебе - не человек, что ли? И ему есть чем гордиться".

Вот, например, разъяснял он, вор, как в том фильме, что недавно смотрели, влез в богатый особняк, обманул всю охрану, усыпил собак, а потом унес какую-то драгоценность. Ну, разве нет ему повода для гордости? Разве не поднимает его в собственных глазах ощущение, что никто - кроме него? А?

Что, убийца? И он найдет, чем гордиться.

Обязательно. Каждый человек, понятно? Каждый.

Вот мерзкий тип. Даже не знаю, что он там делает. Ну, скажем, разрабатывает бактериологическое оружие каждый день с самого утра и до вечера. Такое, чтобы всю планету можно было заразить. Понимаешь? Но он же - человек! Он идет домой, и с дороги звонит жене, и заходит по пути в магазин, и приносит домой две большие сумки всякой еды. Это ли не повод? Пусть хоть этим гордится! Он помог своей жене, он облегчил ей жизнь. Он - мужик. Понимаешь?

Олег, вроде, понимал. Но как-то было это все... Ну, по-детски, что ли. Не по-настоящему.

"А твое радуйся - не по-детски, что ли?" - хмыкал дед. - "Так уж лучше я гордиться буду. А уже от той гордости за тебя, скажем, радоваться!"

"А бомжи? Грязные вонючие бомжи?" - хитро спрашивал Олег.

"А он баночку нашел - вот уже и гордится перед другими такими же", - отвечал дед, так же хитро прищуриваясь. - "Хотя, я им не скажу, конечно, такого слова - гордись. Вот тебе - скажу".

И сказал. И в тот же день разъяснил, чем он конкретно гордится.

Вот и сейчас.

- Я, Олежка, сегодня дочитал ту книгу. И знаешь, что я скажу? Автор-то прав. Хоть он, может и преувеличивал там где-то - но это специально, чтобы подчеркнуть, выделить то, что его тревожит. В общем, можно ему гордиться такой книгой, можно. Еще принесешь такого, хорошо?

Вот так. Дед, старик. А фантастику читает.

- Ну, а ты, внучек? Чем гордишься сегодня? Чем меня порадуешь?

Сам он уже давно не выходит на улицу. Днем сидит в кресле у стола. Может в окно посмотреть, воздухом подышать.

Так теперь вот рассказывай ему, доказывай повод для гордости.

- По грибы ходил, - ляпнул Олег.

Вот, чего он про грибы, когда ясно же - не время.

- Ну, ну?

- Нету сейчас никаких грибов.

- Гордись внук! Теперь у тебя появился опыт. Теперь ты знаешь, что есть грибной сезон и есть не сезон! - захохотал дед и закашлялся.

Да так закашлялся, что Олег уже его и поддерживал, и стакан к губам подносил. В общем, забыл тему. Хотя, вроде и ответил. Вроде, как в детстве и сказал, что есть все равно повод для гордости.

Как в самом тогда начале, в давнем теплом детстве, Олег пожаловался, что опять в футбол проиграли, и повода для гордости или радости просто нет теперь. Он тогда, правда, чуть не плакал. Маленький еще был.

- Гордись, внук! - сказал тогда строго дед. - Сегодня у тебя особый день. Ты понял, что отрицательный опыт - тоже опыт. А еще, ты теперь знаешь, как горько бывает в жизни. И это - тоже опыт. И в будущем поэтому тебе будет легче.

А на самом деле Олег гордился. Вот им, дедом своим, гордился. Столько лет, а ведь голова ясная, речь чистая. Книжки читает даже без очков. Это потому что у него старческая дальнозоркость легла на усиливающуюся старческую же близорукость. И осталось нормальное зрение. Ну, более или менее нормальное.

Поэтому, уложив деда спать, выходя уже, он оглянулся и прошептал:

- Гордись дед, ты у меня - лучше всех!

2013 г. (с) Карнишин Александр Геннадьевич

И был пляж. Было море, лениво пытающееся лизнуть ступни. Был горизонт с белыми треугольниками яхт.

Голубев снял рубашку, раскатал плед, лег на правую половину. Сощурившись на солнце, пыхтя, освободился от брюк. Остался в плавках, белый, с куцей растительностью на груди.

-А хорошо, да?

Наталья села рядом, прижала панамку, что-то высматривая из-под нее в море. Закусила губу. Отставленная в сторону пухлая рука заслонила Голубеву солнце.

-Эй-эй! - вскрикнул Голубев.

-Что?

-Я вообще-то загораю.

Наталья улыбнулась, косясь. Подвинулась.

-Ну, загорай, загорай.

Метрах в десяти играли в волейбол. Метались по песку стройные, загорелые фигуры, слышались хлопки ладоней по мячу и азартные вопли.

Голубев отвернул голову. Потом вообще закрыл глаза.

Жар придавил, мягко покусывая тело. Наталья, судя по шуршащим звукам, распаковывалась, доставала из сумки лимонад, завернутые в газету помидоры, бутерброды, плюхнулась книжка, бок Голубеву щекотнуло полотенце.

-Масик, а, Масик...

-Какой я тебе Масик?

Масик! Что я - животное какое? - недовольно подумал Голубев. Масик, барсик, котик... И взяла ведь откуда-то...

-Ну, Ма-асик...

Голубев открыл глаза.

Перед носом плавала ладонь. На ладони лежал тюбик с кремом. Требовательно так лежал. Типа, возьми меня.

Несколько секунд Голубев сверлил спину отвернувшейся к морю Натальи тяжелым взглядом.

-Что, намазать?

-Да, Масик, - Наталья приспустила лямки купальника. - И плечи.

-А сама?

-Ну, пожалуйста.

Голубев скрипнул зубами. Вырвался, называется. Позагорать!

Представляя Натальино горло, он с силой стиснул тюбик. Белое брызнуло на пальцы.

-Не двигайся.

-Ма-асик, - простонала Наталья, когда Голубев принялся резко втирать крем в ее красную, с пятнышками родинок спину.

-Это... терпи...

Сука. Сука. Сука!

Слово скакало в голове в такт движениям кистей.

-А я так люблю море, слышишь, Масик?

Под Голубевскими руками Наталья слегка клонилась вперед. Волосы из-под панамки липли к шее.

-Слышу.

-Меня в детстве раза два и возили всего. Но я запомнила. Акации, белые набережные, мороженое. Ах, какое было мороженое, Масик!

Голубев скрипнул зубами.

Пальцы как-то сами оставили спину, пробежались по плечам - к горлу, к горлу.

Что мне детство твое?

-Все слышу.

-А море было светло-синее. И продавали леденцы на палочке. И было шумно. Арбузы, финики. Музыка.

Голубев замер.

Что это я? - подумалось ему. Он отдернул руки от шеи.

-Масик! - обернулась Наталья.

Темный овал солнцезащитной линзы, нос, подбородок в профиль.

-Все, все, намазал, - Голубев торопливо подал тюбик.

-Ну, весь выдавил...

-Все.

Голубев упал обратно на плед.

Наталья, обиженно поерзав, посопев, поднялась:

-Пойду искупнусь.

-Иди, - сказал Голубев.

Он проводил фигуру жены неприязненным взглядом.

Спокойно, одернул себя, мы - пара. Мы уже год живем вместе. Она мне нра...

Черт! Нравилась!

Наталья зашла в воду по колено.

Голубев нащупал бутерброд. Слопал его, не чувствуя вкуса. Что там было - колбаса, огурцы? Пальцы замаслились.

Наталья осторожно плескала море себе на грудь.

Голубев скривился. Чтобы крем, что ли, не смыть? И какого тогда...

Рядом, брызнув песком, приземлился мяч.

Расплывчатый от солнца волейболист, весело дыша, пришлепал за мячом. Высокий, коричневокожий.

-В волейбольчик?

Голубев отмахнулся.

-Загораю.

Волейболист нагнулся. Сверкнула улыбка.

-Как знаете. - Он выпрямился и крикнул: - Подаю!

Шлепок ладони прозвучал как выстрел.

Мяч взмыл в небо. Голубев раскинул руки. Вернувшаяся Наталья потопталась, рассыпая капли, затем все же легла.

-Масик, а, Масик...

-Что?

-Скучно, Масик.

Голубев резко сел.

-Ты мне позагорать дашь?

-Ну, давай хотя бы в "города"?

Наталья смотрела на молчащего Голубева с прозрачной обидой. Вокруг губ собрались морщинки. Глаза потемнели.

Ну что за дура?

Голубев вздохнул, сдерживаясь, потом, отвернувшись, произнес:

-Архангельск.

-Калуга.

-Архангельск.

Наталья стукнула по плечу.

-Было уже.

Голубеву захотелось стукнуть в ответ.

Как же я ее... Душа бурлила, вызывая черные мысли об убийстве. Надо было горлышко-то...

-Антананариву!

-Нет такого!

-Есть.

Волейболисты с воплями, толпой ринулись в воду.

Наталья приподняла панамку.

-Ах, какие мужики! Масик, хоть раз бы спортом занялся!

-Да иди ты... - тихо, в нос, сказал Голубев.

Наталья не услышала.

-Ты бутерброд уже съел?

-Один.

Голубев снова упал навзничь. Над ухом зашелестела газета. Наталья зачавкала, задышала шумно, прерывисто, зафыркала, глотая, поплыл запах жареной курицы, захрупали кости на зубах.

-А потише? - спросил Голубев.

-Прости, Масик...

Наталья извинительно коснулась его жирной ладонью.

-Ай! - Голубев заизвивался от отвращения. - Ты что?

Пятно на животе, сгусток куриного жира показался ему проказным - ни больше, ни меньше.

-Прости! - От испуга Наталья уронила еще и помидорный кружок. - Я не хотела.

-Да что ж ты! - рыдающим тоном произнес Голубев.

Он рванул из-под Натальиного зада полотенце.

Сука. Сука! Нарочно ведь! Еще и извиняется, типа. "Прости"...

Не прощу, подумал Голубев, с остервенением обтирая живот, на всю жизнь не прощу.

На какое-то время Наталья затихла. Волейболисты повыскакивали из моря и скучковались в отдалении.

Голубев задремал.

Волны шумели колыбельную. Покачивался сквозь слипающиеся веки горизонт.

-Масик, а, Масик...

-О-о-о!

Тонкую пленку сна продырявило лицо жены. Голубев сжал кулаки.

-Масик, массажик мне сделай, пожалуйста.

Что-то внутри Голубева натянулось и лопнуло.

-Ложись.

Наталья перевернулась на живот. Панамка слетела. Голубев сел верхом. Вздохнул. Долго смотрел на свои ладони.

-Мас...

-Ш-ш-ш, - прошипел Голубев. - Помолчи.

Он огладил круглые плечи жены, легко вдавливал пальцы, отпускал, и снова вдавливал, потом просунул их к подбородку.

-Ма...

Наталья заколотила о плед руками. Пятки ее небольно стукнули в поясницу.

Голубев посмотрел на волейболистов - все хорошо, не обращают внимания, все хорошо. Шея под пальцами сжималась и дергалась.

-Ма...

-Я тебе не Масик, - зло сказал Голубев. - Не Ма-сик!

-Стоп! Сеанс окончен!

Голубев заморгал.

Исчез куда-то пляж. Исчезли волейболисты. Исчезла умирающая, хрипящая Наталья. Серая стена встала перед глазами.

Чувство катастрофы овладело Голубевым.

-Что, я опять? - он завертел головой.

-Да.

Кто-то ловко вынул иглу из вены. Зачмокали, отлипая, датчики. Последним сняли стягиваю-щий лоб обруч.

-К сожалению, - сказали Голубеву. - К сожалению.

-Но почему?

Голубев попробовал заглянуть через плечо, но у него ничего не получилось - у кресла оказалась широкая спинка, а руки, как обнаружилось, были прихвачены к подлокотникам ремнями.

-Потому что вы - предатель.

Голубев почувствовал дыхание говорившего на затылке.

-Ваша любовь к Родине - миф. Вот погрузили вас опять в тестовое пространство, а вы тут же Наталью, проекцию Родины, и того...

Твердые пальцы сомкнулись у Голубева на горле. С неохотой разжались.

-Я не думал... - Голубев сглотнул.

-Ничего, в камере подумаете, - пообещал голос. Потом добавил с удивлением: - И откуда вы такие беретесь? Все вам не так, все вас раздражает, и забота, и внимание, и сами-то вы ничего не хотите... Хорошо, вовремя профилактику ввели, сажать и сажать вас... А через годик снова на проверочку, вдруг вы все-таки Родину нашу полюбили...

Из глаз Голубева покатились слезы.

-Но я же не знал, что Наталья...

-О, это подсознание! - сказали ему. - Опасная штука!

Голубев ощутил, что чужое дыхание переместилось к уху.

-В волейбольчик?

2010г. (c) Кокоулин А. А.