Loma

Этой истории скоро пять лет.

А все как вчера.

Именно после этой истории я разучилась говорить слово "мама".

Я сейчас напишу ее и выпущу на волю. Выпущу из сердца навсегда.

Всех прощу, отпущу, проветрю душу от плесени обид.

Я расскажу ее тремя диалогами. Иначе утону в подробностях.

А я не хочу. Эти подробности репьями сидят в моей памяти. Выдираются с кожей, со стыдом, с болью, с драмой.

К черту.

Просто диалоги. Мои диалоги.

С тремя главными героями

Все началось с того, что... Мой почти трехлетний сын приболел. Температура не поднималась, но он был немного вял. Вероятно, резался последний зуб.

Педиатр сказала на ночь поставить свечку.

Я вела мероприятие и попросила мужа перед сном выполнить эту манипуляцию.

Сын очень не любил такую процедуру, но что делать. Муж сделал все, как я велела.

Сын плакал, сопротивлялся, кричал: "не надо, не хочу". После свечки быстро заснул.

Муж отчитался мне в вайбер: спит.

В соседней комнате в этот момент была моя мать, смотрела телевизор.

Утром она пошла и написала заявление в ОВД, что мой муж растлевает моего сына.

...

1.

У следователя была смешная фамилия. Пончарик. Нечто среднее между Пончиком и Смешариком. Было какое-то несоответствие фамилии и выбранной профессии.

Пончарику пошло бы работать клоуном.

Или мороженщиком.

А он - следователь.

Разгребает темные стороны человеческих душ.

Пончарик был молод, неженат и бездетен. Есть такое слово? Бездетен... Ну, пусть будет. Бездетен.

Он на допросе смущался меня. Разговаривал чуть виновато.

Долго подбирал слова.

Я его понимаю. Тема очень деликатная.

- Скажите, замечали ли вы, что ваш муж...

- Не замечала.

- Дослушайте вопрос.

- Зачем? Вы полгода спрашиваете одно и то же разными словами, - я вздыхаю, пытаюсь погасить в себе всполохи раздражения. - Послушайте, Сергей Ильич, я же сто раз сказала. Я ничего не замечала, кроме того, что мой муж - прекрасный папа. А моя мама - больной человек. У нее искаженная реальность, понимаете? Она стоит на учете в ПНД. Знаете, что такое ПНД?

- Знаю, я же не мальчик.

- Простите, если обидела. Моя мама...как бы это деликатно... видит тех, кого не существует. В шкафу у нее живут посаженные мною агенты. По дому бегают невидимые собаки. Ее мир населен злодеями.

- Я понимаю.

- Нет, вы не понимаете. Например, на днях она звонила мне в панике, что сиделка хочет ее отравить. Она уверена. И я ехала из другого города, чтобы успокоить ее. И в доказательство того, что сиделка никого не травит, я лично у нее на глазах попробовала еду, которую приготовила сиделка.

После чего мама стала кричать, что значит, мы обе сговорились. И я тоже хочу ее отравить. А ем сейчас это рагу, потому что приняла противоядие. И с четверга она ест только вареные яйца. Выкидывает из лотков то, что готовит сиделка...

- Ольга Александровна...

- Она больной человек. Поймите. Она не ведает, что творит...

- Я понимаю. Но и вы меня поймите. Любое заявление, где пострадавшим числится ребенок, рассматривается и расследуется самым подробным образом. Ваша мать написала страшные вещи. Растление малолетних. Я не могу сделать вид, что этого заявления нет. Я обязан тщательно расследовать...

- Слушайте, больной человек с искаженной фантазией написал бред. А если она завтра напишет, что говорящие голуби напали на нее - тоже будете расследовать? Она мне уже говорила, что они с ней разговаривают и как-то странно смотрят на нее с балкона...

- Это наша работа.

- Вы же делаете ее уже полгода. Мы полгода живем в аду. Допросы, полиграфы, судмедэкспертизы... Что еще вы не выяснили?

- У меня инструкции.

- Слушайте, я тоже чиновник. Я очень хорошо знаю слово "инструкции". Но ведь здесь же люди, судьбы... Я не понимаю. Вы видите нас. Видите семью. Видите ребенка. Видите, как он любит папу.

Вы взяли все заключения экспертов-психологов. Все в один голос говорят о том, что ребенок психически здоров и счастлив. Он социализирован. Вы взяли все характеристики. Из сада. Из кружков. Из бассейна. Вы проверили нас со всех сторон. Вы получили заключение детектора лжи. Что еще? Сколько можно?

- Ольга Александровна. Можно я честно? Я сам зае...ался. Если вы думаете, что мне это в кайф, вы очень ошибаетесь. Но после этого закона "Димы Яковлева" все так ужесточили ! У нас сплошные проверки. Вам просто не повезло. Вы попали в струю, заложники ситуации. Но я ничего не могу сделать.

Я должен выполнять свою работу. У нас вон новое ЦУ пришло сверху. Теперь все дела, где пострадал ребенок, не важно как - обозвали его, ударили или убили - автоматически считаются уголовными... Поэтому я очень вам сочувствую. И Михаилу. Но не мешайте мне делать свою работу.

Я киваю. У меня текут слезы. Но Пончарика это не смущает. В его кабинете мало кто смеется.

- Замечали ли вы, что ваш муж испытывает сексуальное влечение к вашему сыну?

- Нет.

- А могло такое быть, что вы этого просто не заметили?

- Сергей Ильич. Мне 30 лет. Я хорошая мать. Я много времени провожу с сыном. И с мужем. У нас чудесная любящая семья. Которую уже полгода мучают нелепыми подозрениями. У моего мужа влечение ко мне.

Я очень хорошо знаю, как оно выглядит. Сегодня жарко. Я без чулков. А вы не сводите глаз с моих коленок. Где мне написать заявление о сексуальном домогательстве следователя к подозреваемой?

- Вас никто ни в чем не подозревает.

- Вы задаете мне вопросы, из которых следует, что мой муж растлевает моего сына при моем молчаливом согласии.

- Это моя работа. Задавать вопросы.

Я выдыхаю.

- Простите. Простите меня. Давайте просто напишем: "Нет, не могла я не заметить такого страшного преступления, творящегося у меня под носом".

- Почему вы тогда экстренно сменили место жительства?

- По двум причинам. Потому что жить с матерью под одной крышей после такого невозможно. Мы наняли ей сиделку. И потому что, когда ваши сотрудники пришли в детский сад за характеристикой сына, они сказали зачем-то, что Даниного папу подозревают в растлении. И все теперь косо на нас смотрят. Типа, "дыма без огня не бывает"... Каждому же не объяснить...

- Еще вопрос. Ваш муж купает сына?

- Купает, конечно. Мы вместе его купаем. Очень любим эту процедуру.

- А вот когда он его несет после ванны в кровать, в полотенце, вы не замечали, не обнимает ли он сына за попу?

Внутри меня буря возмущения. Мне хочется перевернуть стол с бумагами и дать следователю пощечину.

Это его работа.

Это его работа.

Это его чертова работа.

Внутри бьется одно слово.

Без-де-тен.

Я тяжело молчу.

Мне нечего больше сказать.

...

2.

Я у матери дома. Привезла продукты и деньги сиделке. Собираюсь уезжать. Диалог случился почти в дверях.

- Зачем ты написала заявление? - спрашиваю я у матери. - Зачем?

Я не могу произнести слово "мама". Оно застревает в горле.

- Написала и написала. Я свободный человек.

- Ходить и клеветать на людей - это признак свободы? Как странно ты ее понимаешь.

- Я тебе 10 лет говорю, что ты ошиблась с выбором мужчины . А ты не слышишь.

- Серьезно? То есть то, что я 10 лет живу с ним и не меняю мужика, не наводит тебя на мысль о том, что ты могла ошибиться?

- Ты ж наивная. Дура. А я вот написала на него заявление. И сейчас он раскроет свою низкую суть.

- Ты пошла и написала клевету на моего мужа.

- Будет знать.

- Что знать? Что за человек его тёща?

- Что не надо обижать моего внука.

- Твой внук - его сын. Он его не обижал.

- Дася плакал! И кричал "Не надо".

- Когда я вставляю ему свечки, он тоже плачет. И кричит : "Не надо". Я тоже педофил?

- Мои дети не плакали почему-то.

- Знаешь почему? Потому что не ты их растила. Откуда ты знаешь, плакала ли я и вообще, как меня лечили, если ты в 9 месяцев отвезла меня в другой город и забыла там на 13 лет?

- Начинается. Бедная. Несчастная. Жила в любви у моря. А мать пахала тут...В каменных джунглях. И мать плохая.

- Не переворачивай. Это ты начала. Ты рассказываешь о том, как твои дети не плакали. А я лишь напоминаю, что ты не можешь этого знать.

- У меня сердце рвется, когда плачет ребенок.

- А от того, что Мишу могут посадить ни за что, у тебя сердце не рвется?

- Он довел Дасю до слез. Будет знать.

- Ему три года. Дети часто плачут в его возрасте. Это нормально.

- Не нормально. У нормальных родителей не нормально. Вот и пусть твой муженек знает, что на него есть управа.

У меня болит сердце. Я понимаю, что никогда не смогу нормально разговаривать со своей матерью. Разговор - это бадминтон. Подал. Отбил. Но мы играем на разных этажах. Невозможно отбивать эти воланчики бреда.

Так думаю я. И она тоже.

- Как тебе такое вообще в голову пришло? - спрашиваю я устало.

- Я по НТВ видела. Можно так любому жизнь испортить. Так сказали.

- Ты понимаешь, что испортила жизнь не только ему? А мне? И Дасе? Ты понимаешь, что по твоей милости мы ходим на судмедэкспертизы, где ребенка в динамике проверяют на "наличие механических повреждений в районе рта и ануса"? Ты понимаешь, что я трехлетнему ребенку вру, что это все для справки для бассейна? Ты знаешь, что такое жить в аду?

- Знаю. Я живу. В аду. Вы меня за идиотку держите? Твой муж умнее всех, да? Населил тут своих друзей. Я вам что, гостиница?

- Каких друзей?

- Своих! Двое в шкафу живут. Смеются по ночам. Один в холле. Храпит. В твоей комнате человек 10 сразу живёт. И не убирают за собой. Пахнут. И от них мухи!

- Какие мухи? - говорю я почти шёпотом. Я понимаю, что ее видения принимают совсем страшный оборот. И что моя мать представляет опасность. Прежде всего для себя самой. Надо обсудить с сиделкой, что делать дальше.

- Мухи! Ну везде же летают! Ну вот же! Ты слепая что ли? - мать машет руками, отгоняет невидимых мух.

Я тяжело молчу. Мне нечего больше сказать.

...

3.

Разговор с мужем.

- Оль, купи водки.

- Водки?

- Водки. Вод-ки. Владимир. Олег. Данила. Костя. Илья.

- Зачем?

- В смысле зачем? Зачем покупают водку?

- Ты не пьешь алкоголь.

- Я не пил алкоголь. Но я и на полиграфы раньше не ходил. А теперь хожу.

- Миш...

- Купи.

- Я не буду.

- Хорошо, я сам куплю.

- Ладно, куплю .

Я прихожу из магазина. Муж встречает в прихожей, забирает пакет с продуктами.

Я разуваюсь, захожу на кухню.

Вижу, что он выставил на стол бутылку водки. Ищет стопку.

У нас в семье никто не пьет алкоголь. Совсем никто и совсем не пьет.

Поэтому найти бокалы и стопки под алкоголь очень сложно.

- Я сегодня, Оля, отвечал на разные вопросы. Сначала безобидные. Про погоду. И природу. А потом, Оля, как бы между прочим у меня спросили, засовываю ли я свои гениталии в рот своему сыну...- Миша достал стопку. Под водку. Но передумал. Стал наливать водку в обычный стакан.

- Мне очень жаль, Миш. Прости меня.

- А ещё у меня спрашивали, возбуждает ли меня мой ребенок.

- Прости.

- Спросили, купаю ли я сына обнимаю ли я его за попу, когда несу из ванны.

- Господи....

- Люблю ли я целовать своего сына... Оль, я сказал правду. Я обожаю своего сына. И целую его часто. Но в контексте задаваемых вопросов это звучит как...признание в педофилии.

- Прости.

- Да хватит извиняться. Ты то тут причем.

- Ну, это же все из-за моей матери.

- Я предупреждал тебя. Много раз. Что твоя мать - манипулятор.

- Знаю.

- Знаешь? Что ты знаешь? Знаешь, я взрослый веселый мужик. Но на такие вопросы, Оль, я не смог ответить спокойно.

- Никто бы не смог.

Миша залпом стал пить водку. Он страшно морщился и пил. Выпил весь стакан. Долго и тяжело смотрел на меня через новые ощущения в организме.

Потом сказал:

- Я ее ненавижу.

- Она больна.

- Это, конечно, её оправдывает, да?

- Не оправдывает. Объясняет.

- Кому и что объясняет, Оль? Она сломала мне карьеру. СБ-шники из той конторы, в которую я собирался переходить, пробили, что по мне такая тема развивается. И на всякий случай решили не рисковать. Объяснишь им?

- Если бы была такая возможность...

Миша допивает водку и говорит, чеканя буквы:

- Я-её-ненавижу.

Я тяжело молчу. Мне нечего больше сказать.

....

Эти три диалога произошли в один день.

19 мая. 2013 года.

Тогда был очень жаркий день. Как сегодня.

Спустя месяц мы получили на руки долгожданный документ - отказ от возбуждения уголовного дела.

В этот день я второй раз в жизни видела мужа пьяным. Потому что он второй раз в жизни пил водку.

Из стакана...

отсюда