Krilo

Шел 1920 год, я устроился работать на верфи, и мы с Китти зарабатывали весьма неплохо. Нам хватало на съемную меблированную комнату, молоко и говядину к завтраку и на кое-какую одежду. Весьма недурно, когда есть возможность хорошо заработать. Еще лучше, если эта возможность существует постоянно.

Китти была моей сестрой. Ей еще не исполнилось шестнадцати, я же переступил порог совершеннолетия. Мы были очень похожи, я и Китти, как две капли воды из одного стакана. С тем лишь отличием, что во мне все-таки преобладали мужские черты, Китти же была воплощением юной женственности.

Мы снимали комнату в доме неподалеку от вокзала Сент-Панкрасс. Не столь далеко, чтобы не слышать гулкого ворчания поездов, но и не так близко, чтобы оно мешало спать. По воскресеньям мы наведывались в церковь Святого Панкратия, но это к рассказу не относится, так как события того времени произошли на территории Сент-Панкрасс.

Если вам когда-нибудь доводилось побывать на этом вокзале, впрочем, как и на любом другом вокзале Лондона, то вы должны были видеть множество нищих, которые, будто мухи, во множестве кружат близ лавок на перроне и выпрашивают подаяние. Согласитесь, не слишком приятное зрелище, особенно для человека чувствительного.

Должно быть, в моих словах присутствует определенная толика жесткости к этим беднягам, обездоленным бессердечной судьбой, но, поверьте, я имею полное право так говорить. Впрочем, как и моя сестра. В свое время мы сами были нищими. После того как отцу всадили нож между ребер в одном из кварталов для черни, нам троим: мне, Китти и матери — пришлось продать почти все. Мать оставила лишь отцовские часы на цепочке, которые впоследствии перешли ко мне и сыграли значительную роль в этой истории.

Я знаю, что такое просить подаяние, потому что мы жили этим больше восьми лет. Думаю, это дало мне право судить о нищих на перроне Сент-Панкрасс. Уверяю вас, это весьма скверные люди, готовые толкнуть вас под поезд только ради того, чтобы занять более выгодное место. Можете не сомневаться лишь в одном — большинство из них невероятно голодны и хотят спать. Проверено на собственном опыте.

Мой путь на работу каждое утро вел через вокзал, по замощенному брусчаткой перрону. Сквозь пар поездов и суету толпы под бой часов на главной вокзальной башне я каждый день шел на верфь. Таким образом я экономил более трех четвертей часа.

Обычно Китти варила мне яйцо, крепкий кофе и заворачивала в газету хлеб с говядиной. С этим-то свертком и связано то, что я обратил внимание на нищенку с ребенком.

Они напомнили мне мать и Китти.

Когда трагически погиб отец, я был достаточно взрослым по меркам лондонского дна. Мне исполнилось восемь. Малышке же, которая впоследствии превратится в моего двойника, едва минул годик.

Я бегал по улицам, обычно там, где много людей, а где еще просить подаяние? Ярмарки, торговые ряды, даже богатые кварталы. Словом, в свое время я подробно изучил все лондонские закоулки. А мать была лишена возможности беспрепятственно ходить там, где ей заблагорассудится. С годовалым ребенком на руках это затруднительно, и тот, кто скажет обратное, получит оплеуху. От меня…

Эта женщина обратила на себя внимание тем, что сидела наособицу, отдельно от остальных. Вроде бы ничего особенного, но моему наметанному глазу показалось странным, что вокруг нее нет ни одного босяка, выпрашивающего подаяние. При этом она расположилась в людном, проходном месте, которое иначе как рыбным не назовешь. В обычное время здесь толпится не меньше полудюжины нищих, но сейчас, когда эта босячка с младенцем просила милостыню, рядом с ней никого не было.

Ее словно бы избегали.

На вид ей можно было дать как сорок, так и шестьдесят лет. Впрочем, опыт общения с обитателями лондонского дна подсказывал, что ей не более тридцати. Непосильная ноша бедности вкупе с отчаянием делают из молодых людей стариков. Как снаружи, так и внутри. Нищенка была худая, словно пугало из прутьев, ее одежда представляла собой ветхое рванье, лучшие части которого могли бы сгодиться разве что на половую тряпку. Острые, необычайно широкие скулы делали настолько разительной худобу лица, что казалось, будто по обеим сторонам его зацепили невидимыми крючьями и теперь изо всех сил растягивали. Когда-то голубые глаза ныне выцвели в оттенок посеревшего от времени теста и были посажены так глубоко, что можно было подумать, будто их притянуло к затылку магнитом.

В руках нищенка держала сверток тряпья, имеющий очертания крохотного человечка. Кто внутри, девочка или мальчик, определить было невозможно.

Это до такой степени напомнило мне детство, что дыхание перехватило. Прошло много лет, мать умерла, а Китти выросла, превратившись в красавицу, но я снова словно был тем самым ребенком, снующим в толпе. Как будто я пришел к родным, чтобы отдать им выпрошенные пенсы — на эти деньги мать покупала для Китти еду, так что я в каком-то смысле был кормильцем.

Не совсем понимая зачем, я остановился. С тех пор, как мы с сестрой стали жить нормальной жизнью, я никогда не останавливался перед нищими. Даже если кто-то из них был родом из моего прошлого.

Костлявое существо с ребенком сидело прямо на брусчатке, а это весьма непросто. Попробуйте стать на колени в рассыпанный сухой горох. Подобные ощущения вы испытаете, если будете долго сидеть на твердой поверхности, имея телосложение смерти со средневековых карикатур.

Несложно было догадаться о том, что нищенка хотела есть. Голод выжигал ее изнутри, заставляя внутренности ссыхаться до размеров вдвое меньших, нежели положено природой.

В кармане пиджака газетный сверток с едой потяжелел. Он камнем тянул меня к земле. Я никогда не смогу съесть камень, каким бы вкусным он ни был. Босякам в этом деле проще, они привыкли есть что угодно.

Как будто ничего не изменилось… Женская худоба. Нет, не худоба — критическое истощение, за которым обмороки, галлюцинации и смерть. Грязный сверток со спящим ребенком внутри. Вокзал, шум, люди, и никому нет дела. Я принес пенни для Китти…

Я стоял и смотрел. Время наворачивало круги на тысячах циферблатов. Секунды спешки, минуты отставания, ржавчина шестеренок и разбитые стекла часов — ничто не способно ввергнуть вас в прошлое. Кроме воспоминаний.

Сверток с едой стал еще тяжелее. Я не мог больше выносить мертвого груза в кармане, а потому вытащил хлеб с говядиной, чтобы отдать это все скелету в тряпье. Еда нужна, чтобы наполнить молоком материнскую грудь. Увы, у этой женщины наполнять было нечего — груди нищенки давно иссохли и не могли выполнять предназначенную им природой функцию. Но камень в кармане я таскать тоже не собирался.

Я протянул нищенке еду, и внезапно произошло нечто, заставившее меня изумиться. Тонкое лицо, череп, покрытый папиросной бумагой, озарилось оскалом. Босячка открыла рот, и я увидел, что добрая половина зубов у нее отсутствует. Что до остальных — они были черные, пропитанные гнилостью и дурным запахом. Впрочем, мое удивление вызвало не это.

Нищенка взглянула на меня притянутыми к затылку глазами и отрицательно помотала головой. Я развернул газету, показывая содержимое. Тонкие губы заходили вверх-вниз, кожа лица еще сильнее натянулась, отчего казалось, что скулы прорвут в ней дыры. Женщина заговорила со мной.

— Нет, сэр. Не надо. Хлеб не надо. Я не буду, и она не будет. — Тонкая паучья рука коснулась ребенка — Нужно другое, нужны деньги. Вы видите? Хотя бы немного. Прошу вас. Иначе она не будет жить… Прошу вас. Деньги… Вылечить.

Только тогда я увидел фанеру с выцарапанной на поверхности надписью. Видимо, писали чем-то вроде обугленной головни, вычерчивая буквы черным и одновременно вытравливая их тлеющим деревом.

«Если вам не безразлично то, будет ли жить моя дочь, подайте на лечение, кто сколько способен».

— Не нужно пищи, прошу вас, сэр… Я не хочу есть. Я должна спасти ее. Она будет жить… Будет, будет, будет… Он сказал, что вылечит. Нужны лишь деньги. — Скелет в лохмотьях закатил глаза. Показались серые, с синевой вен, белки. К моему горлу подступила тошнота.

Нищенка наклонилась над ребенком, коснулась его губами и вновь просительно повернулась ко мне. Она стала тихонько раскачиваться, что-то беззвучно причитая.

Из вороха тряпок, твердых от грязи и шевелящийся от мух, на меня уставилось лицо крохи. Дитя было объято тем самым сном, который иногда пугает родителей, и он, скорее всего, был усугублен голодом или болезнью. Казалось, девочку ничего не разбудит. Синее, в грязных разводах личико застыло совершенно неподвижно. Один глаз был закрыт, тогда как другой невидяще глядел сквозь меня. Возможно, причиной послужил паралич или судорога, а может быть, малышка еще не умела бессознательно контролировать мышцы во сне. Как бы там ни было, выглядело это пугающе.

В следующий миг я отскочил, потому что нищенка сунула вперед своего младенца. Засаленные лохмотья свертка едва не коснулись моего лица. Сработал оборонительный рефлекс, и я вскинул перед собой руки, оттолкнув дитя.

Позже я опишу то непонятное чувство, внезапно завладевшее мной, пока же только скажу, что развернулся и зашагал прочь. Быстро, едва не переходя на бег. Меня знобило от омерзения, но оно возникло не от прикосновения к ребенку. Мне отвратительна была мать, готовая на все, лишь бы выжать из чужого кармана хоть пенни. На любую ложь.

— Деньги, сэр. Прошу вас, очень нужны деньги. Иначе он не будет ее лечить… Ему нужны деньги. А все остальное он умеет. Прошу вас, будьте добры… Сэр! Сэр! Куда вы…

Наверное, впервые в жизни я так быстро миновал перрон Сент-Панкрасс. Позади раздавались вопли, постепенно заглушаемые шумом вокзальной суеты. Сверток с едой я кинул под остановившийся поезд. Тотчас, как крысы, к нему ринулись несколько оборванных фигур, но я не стал следить за тем, что будет дальше.

Прикосновение к ребенку не выходило у меня из головы.

Первоисточник: mrakopedia.org

На улице самая страсть весенней поры, яркое солнце сушит асфальт, всюду спеет зелень и просыпается городская природа; старшеклассники Антон и Сергей праздно гуляют после уроков.

Антон был высоким русским грузином-полукровкой, талантом и круглым отличником с прямым, правильным станом, и уже с грубой щетиной, а Сергей — низкорослым чистокровным евреем, крепким и широким в плечах, а в лице бледноватым и детским, но по натуре — истый хулиган и авантюрист, участвовал в соревнованиях по гиревому спорту, и даже имел разряд.

Проходя мимо мусорных контейнеров близ дома, в котором они оба жили, Сергей неожиданно остановился.

— Стой.

— Чего?

— Взгляни. — Сергей указал пальцем.

— Выброшенный кошачий домик, вроде.

— С торчащим-то проводом. Явно техника какая-то, давай посмотрим.

В куче крупногабаритного мусора лежала, с выглядывающим из неё обрезком провода, большая металлическая коробка, около метра на метр, грубо окрашенная типичной советской краской серо-серебряного цвета.

Антон стоял на месте, а Сергей, подойдя к коробке, поднял её:

— Ого, тяжёлая.

И поставил на асфальт. Обошёл, чтобы посмотреть на лицевую часть аппарата; но с этой стороны ничего не было. По всей коробке не было ни лампочки, ни кнопки, только торчащий обрезок белого провода.

— По-видимому, 220 вольт, — сказал, подойдя, Антон, — похоже на поделку для дипломной работы.

— Только ни кнопок, ни надписей. — добавил Сергей, обмеряя взглядом коробку. — Работает, как думаешь? У тебя есть дома лишний провод... какой здесь... двести двадцать?

— Провод быть должен, но ко мне запускать не пойдём: я своей квартире не враг.

— Ты, Антох, напрасно трусы переводишь, у меня и в мыслях не было. Ко мне понесём. Тащи провод.

— Я трусы не перевожу; я просто осторожен с такими вещами. — ответил Антон и, удержав паузу, добавил, — если эта коробка вдруг окажется недружелюбной, ты будешь отвечать за последствия? Нет. Вот и всё...

Сергей, увлечённый находкой, слушал вполуха.

— Ладно, сейчас провод вынесу, две минуты. — сказал Антон, развернулся до своего подъезда и быстро ушёл.

Коробка была исполнена грубо, кустарно: швы на гранях шли непостоянно, азбукой морзе; пропорции куба были вульгарно нарушены, металлические листы все были индивидуального размера и во многих местах выходили за черты фигуры. Сергей определил с руки, что весит коробка около 10 килограмм. Когда она была уже осмотрена, а любопытство успокоено ещё не было, Сергея стало подмывать разобрать её, как он услышал шлёпанье по асфальту подбегающего Антона:

— Вот, целых два достал на всякий случай, — с одышкой сообщал Антон, — какой-то один из них сломан.

— Второй точно работает?

— Точно.

— Тогда понесли, — сказал Сергей, поднял с земли коробку и потащил её на прямых руках у живота, Антон шёл рядом.

— Не выронишь? У тебя аж лицо будто паром обдало.

— Не, держу как коршун, хочешь — сверху такую же поставь, — пыхча, ответил Сергей.

Ребята подошли к подъезду.

— Возьми ключи в левом кармане, — сказал Сергей, не выпуская из рук коробки.

Антон достал ключи Сергея, открыл дверь, и вскоре они зашли в лифт:

— Поставь коробку-то, что ж ты корячишься, — сказал Антон.

— Тут постоянно ссут.

— Я ничего не чувствую.

— У нас в подъезде часто убирают, а в лифте почти сразу.

— Ну раз убрано, то и поставь; багровый уже.

— Я этим утром сам поссал.

— На кой чёрт ты ссышь в собственном лифте?

— Не лезь в мою личную жизнь.

Лифт остановился на шестом этаже, двери раскрылись.

— Быстрее открывай, зараза, мне пальцы режет.

Антон спешно открыл оба замка на двери, Сергей рывком завалился в коридор и, поставив коробку на пол, с матом перевёл дух, затем помыл руки и вернулся к Антону:

— Родители лапши по-флотски оставили, ты есть не хочешь? Чай? — спросил Сергей.

— Лапшу я бы сейчас с удовольствием! Чай на твой выбор, спасибо. — отозвался Антон.

Антон разулся, поднял коробку и занёс её в гостиную; постелив газету на стол, поставил на неё коробку, достал плоскогубцы, изоленту и стал заниматься проводом. На кухне зашумел чайник, загудела микроволновка.

Заходит Сергей с простеньким бутербродом в руках, уже надкушенным, падает в кресло в противном от Антона углу и говорит с набитым ртом:

— Наши девки послезавтра хотят тверк в актовом зале станцевать, слышал?

— Слышал.

Сергей продолжил:

— А в школу как раз к мероприятию федеральный канал с каким-то репортажем приедет. Наверняка и в актовом зале поснимают. Надеюсь, наших девок не вырежут потом; во вонища тогда поднимется по поводу испорченного поколения! Что думаешь?

— Местный, а не федеральный. — начал Антон, отняв руки от провода. — Звучит интересно — не нам же потом в пол смотреть; хотя, наверно, и не им; вряд ли у нас такой человек найдётся, который самовольно пойдёт на расстрел, даже, вот, из наших дур возьми. Поэтому думаю, что слухи это.

— Посмотрим, — доев бутерброд, с полным ртом прогудел Сергей и вспорхнул с кресла, открыл в комнате окно, впустив мягкий штиль с пением птиц, и пошёл на кухню; как раз в это время прозвенела микроволновка. Сергей вернулся с двумя горячими порциями лапши по-флотски, затем принёс чай, и встал к сидящему Антону.

— Вот! Готово, — воспрял Антон, аккуратно положив перемотанный изолентой провод, — принеси удлинитель.

Сергей молча сбегал за удлинителем и подключил его в гостиной. Затем взял отремонтированный провод коробки.

— Ну что? Включаем? — спросил он.

— Включай, — ответил Антон, встал и спрятался за угол.

— Я-то, Антох, включу, но подумай дважды — чистых трусов на твой размер у меня нет.

— Шутки шутками, а твой самоподрыв мне будет объяснить легче, если сам цел останусь.

Сергей сверкнул ему улыбкой и повернулся к удлинителю. Он хоть и дул грудь перед Антоном, но защитная поза, в которой он замер, тянусь вилкой к удлинителю, выдала его безнадёжно.

— Чай проводом не смахни, — напутствовал из-за угла Антон.

Раздался щёлчок вставшей в пазы заземления вилки, Антон нырнул за угол, тишина... Сергей стоит в неизменной позе и смотрит на коробку, Антон робко выглянул.

— И что? Где? — спросил Антон и вышел из-за угла.

— Да подожди, может сейчас что-нибудь...

Протянулась пятисекундная пауза.

— О, послушай... Гудит что-то, слышишь?, — заметил Сергей.

— ...Слышу. Посвистывает ещё, вроде.

— ...Да, есть такое.

— Ага, ну-ка включи что-нибудь, у тебя ничего не перегорело?

Сергей включил свет — всё было исправно, — и выключил.

— И что, получается, она просто гудит и свистит? — хмуро оглядывая и щупая руками коробку, процедил Сергей.

— А что ж ты хотел в конце концов от выброшенной металлической коробки? — ответил Антон.

— А если б что произошло, куда бы покатились твои рассуждения? Сам-то за угол брызнул, только я вилку подобрал.

— Если бы у бабки... — бросил Антон, — зря только пузо напруживал, дурачина. Ну хоть любопытство твоё успокоили.

— На что-то же она, наверное, нужна... — вслух рассуждал Сергей. — Не может ведь просто гудеть и надрывать спину. — затем Сергей обратился к Антону. — Провод точно тот пришил?

— Точно. Второй вообще неисправен. Кстати, надо выкинуть. — Антон свернул оставшийся провод в хаотичный комок. И обратился к Сергею. — Что ты бьёшься над этой вещью: ничего не делает и чёрт с ней, посмотри сам как она заварена, какой, по-твоему, спектакль тебе сыграет сваренная сталь?

Сергей возразил, и около пяти минут они рассуждали о приборе, затем чуть отвлеклись и почти час просплетничали о девушках.

Наконец, Антон сказал:

— Макароны похвальные конечно, спасибо тебе. Но чипсы, сам понимаешь, друг, их бог создал.

— А кока-колу его сын! — добавил Сергей, — её литр мне и возьми, а ещё принглс с сыром, пару упаковок.

— Ни слова больше.

Антон вспышкой оделся и исчез. Уже через две минуты он облетал торговый зал супермаркета. Набрав корзину, Антон встал в длинную вечернюю очередь, а за ним пристроился дед, весь в непонятных язвах, с носовым платком в руке, кашляющий, шмыгающий и чихающий. Антон брезгливо покосился и закрыл лицо воротником футболки. Так он простоял в очереди около 20-ти минут.

Звонок в домофон раздался, когда Сергей валялся в гостиной на диване и читал фэнтези. Открыв замок домофона, он затем распахнул дверь в квартиру и, встав на пороге, стал ждать Антона — в подъезжающем лифте слышалось странное журчание, а когда лифт остановился — оно прекратилось, открылись двери, и оттуда выскочил Антон. Сергей смекнул и посмотрел на его ширинку — она была в свежих каплях.

Антон залетел в квартиру со здоровым пакетом и звонко объявил:

— Пируем! Три пачки чипсов по цене двух, запихнёшь в себя столько?!

— Приятель, ты вдохнул чего-то? — Сергей спросил, закрывая второй замок.

Тем временем Антон уже прошмыгнул в гостиную, едва успев разуться, артистично встал посреди неё, глядя на работающую коробку и взвопил:

— Как, всё это время ты позволял ей, чертовке, гудеть, вот так беспардонно стоять, на этом вот столе, и гудеть? Ты посмотри на её наглую морду! Ну-ка, освободить взлётную полосу!

— Какую взлётную полосу, баран? — скептично вобрал Сергей.

Антон открыл настежь балкон, подбежал к столу, поднял коробку над собой и, не выключая её из сети, вышвырнул с балкона прямо из комнаты.

— ТЫ ЕБЛ*Н — сорвался Сергей, — ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ, ИДИОТ?!

Провод натянулся, высек искру в месте перемотки и разорвался, Антон и Сергей пригнулись и вжались в себя, спустя секунду раздался громкий удар, послышался лязг разлетевшихся металлических частей и звон битого стекла.

— Блестяще, придурок! Мать, если это была чья-то машина или ещё что, я тебя сразу заложу, на другое не рассчитывай.

— Ой, борща чуток дал, — пригнувшийся, с ошалелым взглядом, сказал Антон, одолевая смех.

Сергей украдкой выглянул с балкона: разлетевшаяся коробка лежала на асфальте посреди улицы — ни машин, ни людей рядом не было. Из коробки вылетела куча лампочек, большая часть из них разбилась. Сергей чуть разогнулся, тщательно огляделся, убедился что на улице всё совершенно спокойно, выдохнул и вернулся с балкона в комнату.

— Фуух, повезло, реально повезло... — Сергей закрыл балкон и повернулся к Антону, — что это было, обезьяна?

— Представь только, она мне написала!

— Кто? ...А, подожди, Алина, что ли?

Антон покивал головой с вытаращенными глазами.

— Антох, я, конечно, рад за тебя, но ещё раз ты так отпразднуешь женское внимание, я тебе яйца ножовкой отпилю.

— Понимаю, прости, перегнул, но что пишет! Приглашает в кино! Наедине! Как это возможно?! Её глаза, друг, этот взгляд! Я такого неба не видел, что не расступилось бы перед ним!

— Заговорил-то.

Антон хвастался Сергею, во всех надеждах расписывал их с Алиной грядущее свидание; под эту слащавую трель Сергей включал приставку и распаковывал чипсы — вечер субботы расцветал огнями монитора и раскрывал свой сырный аромат.

— Я с таким гомукнулом в очереди стоял, — сказал Антон за игрой, пережёвывая чипсы.

— В каком смысле?

— Весь в каких-то прыщах, старый, вонючий, всё кашлял и сморкался; ещё и в спину мне чихнул несколько раз. Я там в духоте с ним мариновался, теперь ох боюсь как бы не подхватил чего.

— Ты это, сам-то не заразен теперь? Давай-ка сходи витаминов возьми, на кухне стоят; а то у меня соревнования скоро.

Антон выпил тройную порцию витаминов и вернулся.

— Слушай, а с коробкой-то что? Нашёл от ней какой прок?

— И не искал ничего, думал тебя дождаться, чтобы её разобрать, а ты пришёл — чего, собака, затеял?! — ответил Сергей.

— Да и хрен тогда с ней. Ты с балкона смотрел, понял же примерно что там? Ну и всё.

— В том-то и дело, что ни черта не понял. Из неё явно лампочки какие-то повылетали, но зачем делать светильник в железной коробке?

— Домой пойду, фото тебе сделаю, на форумах позже справишься, если сильно надо. Забей.

Прошло около трёх часов, кола давно выпита, чипсы начали заканчиваться. Раздался звонок телефона Антона.

— Да, мам.

— Сына, ты где? Домой скоро?

— Я рядом гуляю. Скоро приду.

— Хорошо, давай не задерживайся, целую.

Антон положил телефон в карман.

— Всё, Серый, пора мне, одиннадцатый час уже, хорошо посидели.

— Ну ладно, давай. Отпиши там как у вас с Алиной будет.

— Ты же знаешь, не удержусь. Кстати, с тебя десятка за ремонт провода.

— Вали уже, — сказал Сергей, пожал Антону руку и закрылся.

Выйдя из подъезда, Антон сразу сфотографировал остатки неизвестного прибора, скинул Сергею в вотсап и пошёл домой, в соседний подъезд.

1.

Всё началось с того, что восьмилетний Андрей задал своей мамочке довольно странный вопрос:

— Мам, а что там за коридор? — и указал пальцем на дверь, ведущую в кладовку.

Анна, так звали маму Андрея, немножко испугалась вопроса и почувствовала приближающуюся опасность. Сердцем ощутила, что что-то не так.

— Там нет никакого коридора, — попыталась она ответить спокойно, но её голос дрогнул. — Андрюша, там кладовка.

— Нет же… там коридор… длинный такой и тёмный.

— Хватит! Ешь давай!

— Мам, ну что там за коридор? Ну скажи. Я уже взрослый, я должен знать. Почему вы о нём мне ничего не рассказываете?

— Ну какой там коридор, сыночек? — провела Анна тёплой ладонью по голове сына и легонько потрепала его за ухо. — Там кладовка, там папа инструменты хранит. Ты что, раньше никогда туда не заглядывал?

— Почему же, я часто туда заглядываю. Там коридор. Вчера мы с Димкой в прятки играли, и я там прятался. Темно, правда, было и немножко страшно.

— Вот же ты фантазёр!

— Не веришь?! — вскочив со стула, крикнул Андрей. Он бросился к двери и открыл её. — На, смотри, теперь ты видишь?

В кладовке из-за темноты не было ничего видно. Анне сразу стало понятно, почему Андрей думает, что там коридор. Он, видимо, не знал, что у них здесь кладовка. Каждый раз, когда открывал и заглядывал в темноту, думал, что там коридор. Прикольно, надо мужу будет рассказать.

— Лопух ты! Говорю тебе, нет тут никакого коридора.

— Хорошо! — выкрикнул Андрей. — Тогда найди меня в этой кладовке!

Он резко заскочил в темноту и закрыл за собой дверь. Анна улыбнулась и включила свет в кладовке.

— Ну, что, ты там спрятался, можно уже искать? Хотя я не представляю, где там можно спрятаться.

Анна потянула на себя дверь и заглянула в маленькую узкую комнатку с шестью полками, до отказа заваленными всяким никому практически не нужным барахлом, если не считать молоток, топор, несколько отвёрток и перфоратор. Ну, ещё свёрла и саморезы. А всё остальное смело можно выкидывать — сто процентный мёртвый груз. Фуфайка на стене и ветровка. Вот и всё, что она увидела.

— Андрюша, ты где? — взвизгнула Анна. — Андрюша!

2.

Анна закрыла дверь кладовки, простояла перед ней с открытым ртом чуть ли не целую минуту и истерическим голосом попросила:

— Андрюшка, выходи. Хватит прятаться!

А затем, зачем-то взглянув на кухонный стол, добавила:

— Выходи немедленно! Ты полтарелки холодника оставил на столе, не выливать же мне его.

Не получив ответа, она вновь открыла дверь и пробежалась взглядом по полкам. Придирчиво осмотрела всю кладовку, не понимая, где же здесь можно спрятаться.

— А, я поняла, — сказала она и вновь закрыла дверь.

Трясущимися пальцами она потянулась к выключателю. Потушила свет в кладовке и проглотила ком, подступивший к горлу.

— Давай, засранец, выходи! — рявкнула она. — Хватит пугать маму!

За дверью раздался тихий голос Андрея.

— Тут так холодно.

Анна сразу же рванула дверь на себя.

— Андрей, где ты! — завопила она. — Андрей!

Ответа не последовало. До её сознания медленно стала доходить ужасающая мысль: вместе с её сыном из кладовки исчезла темнота. Именно та темнота, из-за которой она, когда заглянула в кладовку вместе с сыном, ничего не увидела. Сейчас Анна и без включенного света видела полки, и даже некоторые инструменты на них.

До её плеча неожиданно дотронулась чья-то рука. Ей она показалась очень горячей. Анна резко обернулась и увидела удивлённое лицо мужа. Филипп как-то очень тихо появился, она даже не слышала, как он вошёл в дом. Странно, ведь он только недавно отправился на работу… И вернулся. Видимо, что-то забыл.

— Что с тобой, Анна? Ты чего так вопишь?

Анна тут же ощутила себя сильно нашкодившим ребёнком, как будто она сделала что-то очень нехорошее.

Она нервно махнула головой в сторону кладовки.

— Андрей там пропал.

— Где там?

3.

— Успокойся и расскажи всё по порядку, — попросил Филипп. — Пожалуйста, сядь и успокойся.

Анна смотрела на него с какой-то заторможенностью. В её сознание медленно проникали мысли по поводу того, что мужа ни в коем случае нельзя допускать ко всему, что произошло. Если она посвятит его в произошедшие события, то тем самым оборвёт ту последнюю непрочную ниточку, которая связывает её с сыном. Она чувствовала, что эта связь ещё не исчезла, но находится на грани исчезновения.

Что же делать?! Что же делать?!

Анна опустилась на стул и уставилась на тарелку с холодником.

— Ой, что это я… что-то перепугалась совсем… Он, наверное, на улицу выскочил, а мне показалось, что в кладовке закрылся.

— Давно выскочил?

— Пару минут назад.

— Я не видел, как он выскакивал из дома. Я ж Петровича возле дома встретил, он к тебе направлялся, денег хотел занять. Мы постояли, поговорили, — Филипп замотал головой, — Андрюшку я не видел.

— Может, ты не заметил всё-таки.

— Тут что-то не так, дорогая. Ты вся белая, как мел. Я же вижу, что что-то случилось.

— Я просто перепугалась. Сидел за столом, ел холодник, а я мыла тарелки. Разговаривала с ним. Обернулась, а его нет. Вот и перепугалась. Стала его искать.

— Хорошо, я пойду, поищу его во дворе, — сказал Филипп. — А ты будь тут, если объявится, то сразу набери меня. Блин, как всё не кстати, мне шефа в аэропорту встречать надо. Могу опоздать.

— Так ты езжай, я сама найду Андрюшку.

— Нет, я так не могу. Пока не найду, никуда не поеду. Растяпа ты у меня, вечно у тебя что-то не так. Не женщина, а катастрофа.

— У тебя зато всё хорошо! — крикнула вдогонку Филиппу Анна. — Везде успеваешь!

— Уметь надо! — ответил он и хлопнул входной дверью.

4.

Анна потянула на себя дверь кладовки. Зашла внутрь и закрылась. Теперь темнота была полной. Именно этого результата она и хотела добиться.

— Андрей, — тихо позвала Анна сына. — Андрюша.

Сначала раздался треск, как будто треснул кусок пластика. Затем что-то зашелестело. Она подумала, что это открываются врата в другой мир. Если ещё чуть-чуть подождать — вполне возможно, перед ней появится коридор, который видел её сын.

Спустя несколько минут, когда всё затихло, Анна тихонечко протянула руку вперёд и дотронулась до одной из полок. Чёрт! Значит, ничего не изменилось. Что это тогда был за звук?

Врата в другой мир? Как-то всё это неправдоподобно. Если бы её сын не исчез в кладовке, она бы всерьёз о таком явлении никогда бы не подумала. И вообще, какой к чёрту другой мир?! Андрей видел только какой-то коридор. Ещё он сказал, что там холодно. Чем это ей может помочь? Как найти связь с тем коридором?

Анна ногами почувствовала дуновение холодного ветерка. Вновь протянула руку вперёд и вновь нащупала одну из полок, затем другую, которая была пониже. На ней лежал перфоратор, свёрла, саморезы и стояла бутылка с лаком для дерева.

Должна была быть ниже ещё одна полка с отвёртками, молотком и прочей ерундой. Вот её она нащупать никак не могла. Анна присела и уже лицом ощутила прохладный ветерок с примесью какого-то неприятного запаха, но не сказать, что совсем противного. Его можно было описать, как сырой и плесневелый. Такой она встречала в подвале родительского дома.

Анна опустилась на карачки и поползла в сторону ветерка. Её сердце застучало очень сильно, когда она поняла, что проход есть. Только вот всё, что там, за ним, совсем не похоже на коридор. Лаз какой-то. Бетонный пол, бетонные стены. Ползти можно, подняться и идти — нет. Она проползла метра два, когда вновь услышала треск. Трещали стены, словно что-то их разрушало.

Если сначала она могла передвигаться на карачках, то теперь приходилось ползти, касаясь животом холодного и влажного пола. Что я делаю? Туда ли ползу, куда надо? Андрей видел коридор, а я ползу по какому-то лазу.

Анна остановилась и прислушалась. Раздавался всё тот же треск. Она уже собиралась ползти дальше, но неожиданно к треску добавился ещё один звук. Точнее скрип.

Что-то с противным скрипом пробивалось сквозь трещины. Анна это поняла, когда рукой дотронулась до одной из стен лаза. Это что-то было сухим и жёстким, похожим на траву, способную пробивать бетон. Только росло оно очень быстро. Анна почувствовала, как это дрянь оплетает её руки и ноги.

Надо ползти дальше! Надо, и всё тут! Другого выхода нет.

Стиснув зубы, она стала продвигаться ещё дальше. Скрип остался где-то позади.

— Андрюша, — тихонечко Анна позвала сына, на её голову и руки тут же закапало что-то тёплое.

— Андрей, — повысила она голос. — Андрюшенька!

Капли стали горячими, они обожгли её лицо. И закапали быстрее.

Продвигаясь дальше, Анна наткнулась на какую-то одежду: носки, трико, майка — внутри и снаружи всего этого гниль. Сверху всё капало и капало. Правда, капли были уже не такими горячими.

Анна полезла прямо по одежде с гнилью. Среди всей этой мерзости были и кости, она ощущала их руками и ногами. Что это такое? Труп человека? Какой-то он гнилой и мягкий. Кашица какая-то, а не человеческая плоть. Совсем не похоже на разлагающееся тело. Хотя кто его знает — она никогда не сталкивалась с процессом разложения человеческой плоти.

Она руками нащупала голову — не голый череп, а именно голову: губы, нос, лоб, длинные волосы. Что самое странное: голова оказалось тёплой. Глаза, принадлежащие этой голове, резко открылись. И Анна их увидела, они были жёлтые и светящиеся.

— Они не выпустят тебя отсюда, — прошептала голова, — ты им нужна здесь, как и все мы. Жёлтоглазая ты моя.

На этом запас смелости у Анны закончился. Она рванула назад, ругая себя за то, что не поползла дальше.

«Жёлтоглазая ты моя! Жёлтоглазая» — Анна всё дальше и дальше отползала от этого шёпота. Вновь раздался знакомый скрип. Значит, до кладовки не так уже далеко. Зачем она вообще сюда полезла? Ей нужен был коридор, а она полезла в лаз. Дура! Дура! Дура! По-другому не скажешь!

— Аня! — раздался голос Филиппа, и она поняла, что он вернулся в дом. — Аня, ты где? Аня!

Господи, только бы он не открыл дверь в кладовку. Это будет конец всему. Аня изо всех сил стала двигаться в обратном направлении. Если она сейчас закричит, чтоб он не открывал дверь в кладовку — он её тут же откроет.

— Аня, твою же мать! Я ж тебя просил быть дома.

Подожди, милый! Только не открывай, молила она. Ещё чуть-чуть и я вернусь в кладовку. Ещё чуть-чуть.

Кто-то схватил Анну за волосы, так резко и неожиданно, что она чуть не заорала. Было очень больно, потому что в этот момент она как раз делала серьёзный рывок в сторону кладовки.

Может быть, она за что-то зацепилась? Нет! Нет! Нет! Этот кто-то или что-то очень сильно потянул волосы на себя. Анна не выдержала и заорала. Взметнув голову чуть кверху и в сторону, она больно ударилась головой о стену лаза. И почувствовала, как дрянь, вцепившаяся в её волосы, вырвала целый клок.

Анна не стала ждать, когда она вцепится ещё раз, и двинула назад с такой дикой скоростью, что успела очутиться в кладовке быстрее, чем её муж включил свет и открыл дверь.

Филипп и Анна увидели, как тварь, похожая на частично разложившуюся молодую женщину с жёлтыми глазами, рванула в закрывающийся проход в стене. Её перекошенное от злости мертвое лицо сдавила со всех сторон заполняющая своё пространство стена кладовки. Раздался хруст её черепа, он лопнул, как грецкий орех в щелкунчике. И тёмная густая кровь окрасила серые обои.

5.

— Я не буду ничего объяснять! — заорала Анна теряющему сознание мужу.

Филипп шлёпнулся на пол, а она, перескочив его тело, оказалась на кухне.

— Так! Так! — стала она громко думать. — Мне не нужен этот хренов лаз! Мне нужна связь с коридором, в котором пропал мой сын. Как же мне эту связь найти?!

«Через кладовку», — проскочила мысль в голове.

— Это понятно, — ответила Анна сама себе и уставилась в окно.

Она увидела, как по дорожке возле их дома, выложенной плиткой, бредёт Димка — друг Андрюшки. И в её мозгу тут же выстроились необходимые нейронные связи, словно щёлкнул нужный переключатель. Не взгляни она в окно, вполне возможно этих связей не произошло.

«Вчера мы с Димкой в прятки играли, и я там прятался», — вспомнила Анна слова сына. — «Темно, правда, было и немножко страшно».

Анна, открыла форточку и закричала:

— Дима! Димочка! Зайди, пожалуйста, ко мне.

6.

Димка вытаращенными глазами наблюдал, как Анна тянет ещё не очухавшегося мужа по полу. Выглядело это довольно зловеще. Как будто мамка Андрюшки сделала с мужем что-то нехорошее и теперь пыталась избавиться от его тела.

— Надо помочь? — спросил напуганный этим зрелищем мальчишка.

— Ага, — кивнула Анна.

Тяжело вздохнув, Димка засучил рукава рубашки и двинулся в сторону Анны.

— Нет-нет, что ты, с этим я справлюсь сама… Пускай здесь полежит, главное, чтоб не под ногами. Скажи, Димочка, вы вчера в прятки играли?

— Играли, — кивнул мальчишка.

— А где Андрюшка прятался?

— Под кроватью, в туалете, в шкафу. Ой, много где.

— А ты вспомни ещё где.

— Вон, там, в коридоре, — Димка показал пальцем на дверь, ведущую в кладовку, — потом…

— Стой! Стой! А как ты его нашёл в том коридоре? Открыл дверь и зашёл туда?

— Не-а, я открыл, а он чихнул. Я его и позвал.

— А можешь ещё раз открыть дверь и позвать?

Димка с важным видом ринулся выполнять просьбу. Анна опередила его и выключила свет в кладовке. Друг Андрюшки потянул дверь на себя и взглянул в темноту. Не один мускул не дрогнул на его лице.

— Дрюха, вылазь, мамка тебя ищет.

— Что-то долго она ищет, — раздался голос Андрея. — Тут так холодно. Я уже собирался сам выходить. Думал, ещё чуть-чуть подожду и выйду.

Из кладовки вышел Андрюшка и пожал руку Димке.

— Представляешь, а она мне доказывает, что здесь кладовка.

— Глупая какая, она, что, коридор от кладовки отличить не может?

Когда мальчишки взглянули на Анну, у неё уже были жёлтые светящиеся глаза.

Автор: Булахов А.А.

Уже не помню, где я в нулевые нарыл ту инструкцию. Может, это и вовсе была цитатка из фэнтези-книги, которую я не опознал, или шутка газетного эзотерика. Но выглядело все настолько легко и понятно, что молодой охламон, которым я тогда был (и сейчас не особо повзрослел), просто не мог не попробовать — чисто по приколу.

Суть заключалась в том, что надо было в темное время суток сесть в любой общественный транспорт, прочесть про себя заклинание (тупое на редкость, что-то типа миу-тиу-шибо-рибо, только длиннее, подзабыл я его, увы) и внимательно смотреть в отражение вагона за окном. Когда там появится предмет или человек, которого нет в реальности — не реагировать, а ждать, пока моргнет свет.

В общем, так я и сделал. В троллейбусе предпенсионного возраста, когда ехал домой с подготовительных курсов. Понятно, что свет по закону подлости погас до того, как я удостоверился, что парня, сидевшего чуть позади, раньше там не было. Когда свет включили и я обернулся, он уже там сидел. Длинноволосый блондин с черным рюкзаком, в косухе и стилах, типичный такой нефор. Он вышел на следующей остановке, мазнув по мне взглядом напоследок, а я доехал до дома.

Там ровным счетом ничего не изменилось. Ни цвет тапочек, ни масть кота, ни даже файлы на компе. В телике ведущие ни во что не превращались и за Ктулху голосовать не агитировали. Не нашел я только листика с заклинанием, но искал я его в своем творческом беспорядке, чтобы выкинуть, ибо фуфлом оказалось. Поэтому забил.

Задумываться о чем-то я начал уже потом, когда закончил универ. Чем дальше, тем сильнее мне казался неправильным окружающий мир. Как будто что-то в нем сломалось, сдвинулось. Происходили странные вещи, на которые люди реагировали совсем не так, как я предполагал. Люди творили нечто настолько запредельное, о чем я даже в девяностые в желтой прессе не читал (а школотой я был очень падок на жареное и втихую покупал в киосках криминальные газетки). Попытки поговорить об этом с приятелями напарывались на предложение вырасти, наконец, и отказаться от глупой веры в человечество. Мол, все такие, не поворачивайся спиной ни к кому и не пытайся изменить мир. Лучше и полезнее пить пиво, а по пятницам — водку.

Я почти им поверил. Ужираться, правда, не начал, но другие методы мягкого эскапизма применял постоянно. Все окончательно рухнуло вчера, когда я увидел того парня. Он не постарел ни на год, и даже рюкзак не сменил. Обогнал меня на улице, а я, кретин, рванул за ним, как тонущий из проруби. То ли убедиться, что обманулся, то ли...

Он остановился. Посмотрел мне в глаза и сказал, как знакомому:

— Пойдем, сядем где-нибудь.

Устроились мы на ближайшей лавочке, прозаичной, как моя жизнь — вокруг сплошные бычки и наплевано. Но мне было пофиг. В свете фонаря я очень хорошо рассмотрел собеседника. Больше двадцати ему нельзя было дать при всем желании.

Моих вопросов он не ждал, да я и не смог бы их задать — так во рту пересохло. Он просто снял рюкзак, поставил на колени и произнес:

— Да, ты родился не в этом мире. И я тоже.

Черт побери, звучало это... ну, не как на сходке двинутых ролевиков точно. Скорее, как диагноз «не годен» в военкомате.

Я наконец справился с языком и спросил:

— А домой вернуться можно? — мне почему-то подумалось, что там все лучше. Не так дебильно, как здесь, может быть.

— По развалинам пошастать? — грустно хмыкнул он. Вытащил из рюкзака непривычной формы бутылку и, свернув ей пробку, протянул мне. Я принюхался: пахло чем-то похожим на «Куба либре». — Там недавно отгремела третья мировая. В живых осталось около трех миллионов человек. Ты вроде не похож на выживальщика.

На махровый постап я и правда никогда не дрочил. Предпочитал вещи полегче, без ядерных зим, зомбей и всего такого прочего. Озверелых людей мне и в реале хватало. И я уже достаточно искоренил свою наивность, чтобы понимать, что именно они при любом раскладе и выживут.

— Да, у меня мозги есть, — я попытался тоже спрятаться за шуткой. Как-то не получалось осознать, что все то, благодаря чему этот мир иногда казался не таким отвратным, для другого меня не существует. Да и другого меня, который отсюда, тоже нет, наверное. А если он и жив, то моему ежедневному туплению в интернетике, менеджерской работе и отсутствию личного фронта готов позавидовать.

— Я так и понял, — парень вытащил вторую бутылку. — Но именно домой тебе идти не обязательно. Могу отвести тебя куда угодно или просто вытащить на дорогу. Дальше сам решай.

— Сейчас? — у меня что-то екнуло внутри. Свалить я очень хотел, но...

Могу ли я верить этому парню, которого вижу второй раз в жизни? Я ведь даже имени его не знаю.

И хватит ли у меня совести просто исчезнуть, никому об этом не сказав?

— Когда захочешь, — он криво усмехнулся. — Пей, на трезвую голову такие вопросы не решают. Я когда-то тоже сомневался. И места, которое мог бы назвать домом, так и не нашел, везде одно и то же начинается со временем.

— А сколько тебе вообще лет? — мне вдруг стало интересно. Возможно, потому, что я таки попробовал это пойло. Вкус приятный, ничего так. И теплее сразу стало.

— Не считаю. В дороге не стареют, знаешь ли, — он запрокинул голову и, закрутив винтом жидкость, осушил свою бутылку залпом. — Ладно, пойду я. Как меня позвать, ты знаешь.

Он встал и вышел из освещенного круга, сразу растворившись в темноте, вместе со звуком шагов. Я сидел еще минут двадцать, растягивая выпивку, рассматривая этикетку на бутылке и усиленно шевеля извилинами, а потом двинул домой.

После того, как выложу эту историю в сеть, я положу ноут в сумку и пойду на вокзал. Билет взял до Владика, чтобы с гарантией. И отпуск сразу на месяц, чтобы на работе привыкли к моему отсутствию. Вдруг вместо меня в этот мир никто не придет.

Заклинание я так и не вспомнил, и нагуглить не смог, но думаю, что не в нем дело. Надо только достаточно долго смотреть в темноту, и тогда в моем купе появится попутчик.