DreMinD328

Про то, что это за текст

Глава 00

Глава 1 Рабы

В чреве огромной шахты витал густой, плотный воздух, в котором мельчайшие крупи-цы породы медленно падали, сверкая металлическим блеском. Тусклые лучи пробива-лись на десяток метров в туман, после чего окончательно угасали. Слабое освещение здесь было естественным. Из узких колодцев с поверхности прибывал свет, который рассыпался на сотни лучей в подвешенных под сводами призмах. Тысячи рабочих, разбивая шахту всё глубже, довольствовались лишь полумраком, на ощупь вгрызаясь в породу механически-ми устройствами.

Тянущаяся на десяток километров шахта, на всём протяжении выглядела однообразно. Металлические опоры закреплённые в прочном камне удерживали три яруса платформ, из под которых летел добываемый рабами камень. Измельчённая порода сыпалась к под-ножью платформ, где укладывалась теми же рабами в мешки. При добыче тратилось больше энергии, а значит и большее количество джоулей получал раб, поэтому многие стремились занять место у самых стен, где труд был более тяжким и выматывающим. Од-нако солидарность, не позволяла рабам долгое время заниматься одной работой, отни-мая джоули у других. Одни чёрные, пыльные комбинезоны сменяли другие, отчего общая картина никак не изменялась.

Рабочий день длился уже достаточно долго, тела рабов просили отдыха, инструменты - обслуживания, а шахта - хоть недолгого упокоения. Короткий перерыв не заставил себя ждать. Ведомые внутренним ощущением его надобности, рабы все как один прекратили работу. Многие спустились с платформ, те кто собирал породу в мешки, выпрямившись ожидали своих товарищей. Среди них был и Гилон. Раб уже весьма старый, по меркам но-вого мира. Он дождался пока все спустятся и взвалив на себя тяжёлый мешок тёплой по-роды побрёл впереди долгой колоны рабочих к подъёму на поверхность.

Мешок был тяжёл и обжигал спину, но нести его было одно удовольствие. Гилон сам того не осознавая, был привязан к нему. Это было его. Его труд и старания, и их он хотел поскорее отдать на общее благо, подняв к транспортному узлу, из которого руда будет доставлена в нужное место. И за его спиной, ещё дальше горячего мешка были сотни лю-дей вдохновлённые той же идеей. А за ними, через недолгий перерыв, в следующей сек-ции шахты, ещё сотни и сотни и целые тысячи благородных рабов.

Гилон первым вступил на металлическую ступень лестницы, та, чуть прогнувшись под его тяжёлым шагом, скрипнула. До поверхности было несколько пролётов, около сотни ступеней. Но подниматься было легко, с каждым новым шагом в нагрудном кармане виб-рировал прибор, оповещая о получении новой порции джоулей на счёт раба. Честная сделка успокаивала ноющие мышцы ног и скрипящие позвонки спины. За каждое своё действие раб получал плату в точности равную совершённой им работе.

Гилон сделал ещё десяток шагов и десять раз услышал вибрацию трудомера, он точно знал, что на его маленьком экранчике сейчас одна за другой загораются новые цифры, раз за разом повышая сумму счёта. От этого и было легко подниматься по долгой лестнице, с тяжёлым мешком на спине.

Все рабы кряхтели, по большей части от удовольствия и лишь чуть от изнеможения, усталости, непрекращающейся боли в суставах, да мозолей истёртых до крови.

Несколько минут они друг за другом пыхтя, молча с усердием преодолевали счастли-вый подъём, и когда он наконец закончился, и они смогли сбросить с себя лишний груз, каждому рабу даже немного стало жаль, о того, что трудомер теперь перестал вибриро-вать, а значит нескончаемый поток джоулей прекратился. Для грусти впрочем не было ме-ста, каждый из них точно знал, что уже через несколько минут всё возобновится вновь и они смогут с достоинством продолжить работу.

Мешки теперь лежали в одной большой куче, из которой один за другим перемеща-лись автоматическим манипулятором на транспортную ленту и уносились далеко от шах-ты, к месту своего назначения.

Гилон не знал, куда идёт резиновая лента с добытой им рудой, да и никогда не зада-вался этим вопросом. Сейчас он лишь опёршись на стену слабым голосом бубнил себе под нос:

- Тройная норма… очень хорошо, - он улыбнулся. – Не каждый день так выходит. Так, к концу недели… может быть и на ракету хватит.

Раб Земли. Благородный труженик Гилон вытер тёплые струи пота со лба и уставился на трудомер.

Металлический брусочек, нелепо лежащий в огромной мозолистой ладони владельца, моргал желтыми огнями цифр. Гилон дабы подтвердить верность показаний вдавил един-ственную кругленькую кнопку, расположившуюся на кожаной поверхности прибора. Чер-ная ногтевая грязь бесщадно сражалась с непослушной кнопкой, которая от сырости и песка застряла в рабочем колодце. Прозвучал двойной писк и свирепствующий палец ослабил хватку, экранчик обнулил свои значения, тем самым вызвав у Гилона одобри-тельное бормотание:

- Так-то, так-то…

Труженик с достоинством взглянул на аккуратно сложенные мешки с добытой рудой. Только что принесённые они ещё не успели остыть, и сквозь прочный брезент можно бы-ло учуять приятное тепло магмовой породы. Гилон был удовлетворён проделанной рабо-той – сегодня и вправду выдался очень удачный на джоули день, но его терзали сомнения. Он ужасно хотел есть. И не просто есть, насыщаться пищей, а именно чувствовать её вкус, наслаждаться ароматом, структурой волокон, сладостной сочностью. Гилону отчаянно сейчас хотелось вкусить настоящей пищи, которую конечно можно было получить на каж-дом углу. И соблазн этот был поистине велик. Ничего не стояло сейчас в перерыв сходить до ближайшего паба, заказать стейк мраморной говядины, кружечку успокаивающего напитка, и насладится наконец давно желанной трапезой.

Образ знакомого с детства паба всполохнул в сознании раба ярко-серыми плиточными стенами, деревянными сидениями барных стульев, множеством граненых стаканов, в ко-торых подавался всевозрастной напиток «Гармония», массивными столешницами… С того времени почти ничего не поменялось… Разве что всё стало ещё более стеклянным и кар-тонным, но это было, как казалось Гилону, даже к лучшему. Совсем ещё маленьким он видел пьяные драки, которые были хоть и редки, но чрезвычайно жестоки. Мужчины, пользуясь и столами и стульями, нередко калечили друг друга. Стеклянные столешницы, обрушаясь на тела бушующих, рассыпаются мелкими кусочками и не наносят никакого вреда. Может поэтому ими и заменили деревянную мебель, может потому что всю дере-вянную перебили…

А попав головой в тонкую стенку из сотового картона, ничего себе не повредишь, разве что немного поломаешь заведение, да и то скоро подъедет ремонтная машина и залатает стену новым свежим картоном. Наверное картон, потому и пришёл на смену кирпичу, по-тому что и строить из него было проще и ломать было не весело. Гилон не знал почему, да и никогда не думал об этом, он лишь был уверен в том, что все изменения неизбежно ве-дут к улучшению и что они уже очень близко к идеалу Гармонии.

Есть, конечно, хотелось и очень даже, но разве не тем славится благородное сословие рабов, что может сутками заниматься делом без еды и питья. И не тому ли учили его в Ра-бочей школе, что единственный путь к познанию человеческого счастья – это постоянное подавление собственных желаний в угоду общественному благу и энергетической гармо-нии. Гилону вспомнились слова его учителя Жизни.

- Сегодня я расскажу вам историю. Конечно, она, как и большинство тех, что вы услышите в Жизни, выдумана. Наш мир слишком хорош для возникновения таких от-вратительных событий, - учитель обвел глазами школьные парты, за которыми, умирая от зевоты, сидели крепкие мальчишки в оранжевых формах из жесткой материи. Дети еле удерживались, чтобы не заснуть - уроки Жизни были самым скучным в мире занятием. Совсем другое дело – спортивные игры, а лучше трудовая практика.

Впрочем, что на играх, что на работе главным была одна единственная, но невероятно высокая и достойная того цель. Энергия. Её необходимо было выплеснуть. Из себя, из по-земной породы, хоть из всей Земли. Она нужна была этому миру, нужна была для его су-ществования, для его баланса, для Гармонии.

Детям её необходимо было направить в любое русло. Они как никто другой понимали это и стремились осуществить необходимое всеми своими силами. В скучном учебном за-ле потратить свою энергию было некуда. Одно лишь нервное качание ногой и ёрзанье по стульям. Утешало только то, что на неделю занятий приходилось лишь два часа этих скуч-нейших глупостей. Ещё несколько минут вытерпеть невыносимые оковы бездействия и они будут свободны. Их загонят на производство поставят к станкам, и они счастливо смо-гут насладится работой. Той, которую совершают и ту, которую совершат к концу дня, пе-ремерявшись огненными показателями на циферблатах.

Всего несколько нещадных минут…

Впрочем, и старому учителю свой предмет был обузой, ведь это отнимало драгоцен-ное время Жизни, которое любой нормальный человек с удовольствием потратил бы на работу. Поэтому учитель не особо тщательно готовился к уроку и лишь рассказывал детям всем известные истории из «Большого сборника верных, поучительных, образовательных историй», который представлял собой двухсот страничную книгу с большими буквами и яркими иллюстрациями.

По правде говоря, учителю нравилось рассказывать эти истории, он чувствовал акку-мулированную в них великую рациональность, благодаря которой легко была понятна установка, заложенная в строках текста. Рассказывая очередную, он ловил себя на стран-ном ощущении правильности, стройности оглашаемых им мыслей, они понятны любому, для того и создан «Большой сборник». Говорят, когда-то книги не были такими понятны-ми. Слова в них переплетены были, словно узоры вьюнков, и сквозь эту мешанину было нелегко добраться хоть до какого-то смысла. Многие даже и не брались читать, так сложно было извлечь пользу из этого дела. Совсем не просто, надо полагать, заставить себя читать совершенно абстрактные глупые истории, которые размазывались на целые десятки, а то и сотни страниц, хотя их суть можно было передать и одной.

Из тех же, кто, несмотря на это, находил желание барахтаться в грязи размытых фраз и намёков, лишь немногие обнаруживали хоть какой-то смысл. Но таких, кто бы понял текст именно так, как предполагалось автором, и вовсе было не сыскать. Какое-то время чита-телям подобной ерунды полагалось весьма недурное отношение в обществе. Сейчас, ко-нечно, нельзя вспоминать об этом без смеха, но тогда в Бедные времена это было вполне нормальным. Замечательным теперь кажется, что давно уже канула в Лету эта гнусная эпоха.

Сейчас же ровные, максимально простые, меж тем полные рационального смысла предложения лились прекрасной рекой непосредственных мыслей из уст учителя:

- Мальчик шёл по дороге. Ему не нужно было никуда идти, но он шёл. У него не бы-ло забот. У него не было цели. Он шёл думая не о труде, не о первозданной энергии, а о чём-то другом. Мальчик и сам не знал о чём. Он думал. И думал, и праздно тратил энергию своего тела. И тратил впустую! И не мог он остановиться идти. И не мог он остановиться думать. И мальчик шёл долго. Очень долго. И потратил он всю энер-гию своего тела. И не чем было ему питать Жизнь. Он умер. Не стоит думать о пу-стом. Не нужно думать о пустом! Нельзя думать о пустом!!

Гилон удивился, как хорошо он помнит эти по-настоящему правильные истории. Хоть он, как и все остальные спал на уроках Жизни, эти поучительные рассказы запомнились ему очень хорошо. Вспоминая смысл, заложенный в них, всегда становилось спокойнее. В простых словах можно было найти поддержку в любой ситуации. Поэтому сейчас Гилон попытался вспомнить, нет ли, какой-нибудь мысли о еде и работе. Она и в правду была:

Раб хотел кушать. Но дневная норма была не выполнена.

И поступился мужчина совестью. И вместо благородного труда решил набить живот.

Хотя не ел всего четыре дня.

И на следующий день он снова не выполнил норму. И снова он пошёл есть. И к кон-цу недели он посмотрел на трудомер и ужаснулся.

Ему не хватало еще половины джоулей на месячную ракету.

И последний день он работал с максимальной мощностью.

Мужчина так и не смог накопить на ракету! И ракеты всех его товарищей были собраны и запущены! И так и не запустил он свою месячную ракету!

Нельзя не запускать месячную ракету! Нельзя допустить нехватки энергии для запуска ракеты! Нельзя работать меньше чем есть! Нужно заработать на ракету! Потом кушать.

Эту историю им рассказывали много позже, когда они стали юношами совсем уже взрослыми и готовились к настоящему труду. Тогда только, когда они сумели понять, что ракета и вправду пожалуй самое важное, что только может быть для раба, а ракеты в их неисчислимом множестве – самое важное для всего Рабства.

Гилону все стало понятно. И как он мог это забыть?! Ракета, потом еда!

К тому же он несколько минут уже стоял на поверхности и почувствовал будто бы го-лод прошёл. Странно, но часто так бывало, что, поднимаясь из шахты, он чувствовал, как становилось легче. На поверхности был будто другой воздух, но не свежее и чище, а скорее наоборот – плотнее. И в этом воздухе становилось спокойнее. Почти незаметная белова-тая дымка кружила вокруг и словно питала организм, у Гилона не раз создавалось такое впечатление, но может ли это быть на самом деле? Он не знал, да и не хотел знать. Ему достаточно было чувствовать себя хорошо, поднимаясь наверх, а почему это происходило было ненужным вопросом. Иначе на него нашёлся бы ответ в Большом сборнике. Но там его не было, а значит и Гилону не стоило размышлять об этом.

Занятый воспоминаниями Гилон и не заметил, как рабы засобирались обратно в шах-ту, поочереди подходя к лестнице. Чёрные фигуры с массивными автокирками в руках медленно продвигались бесконечной змеёй по петляющему спуску, и раб, поспешив рас-статься с сомнениями, стянул потуже коричневым поясом тёмную форму и поспешил при-соединиться к хвосту колоны, которая своим началом уже уходила в глубь шахты.

Пост про то, что это за текст

26 09 2027

- Господа! Господа! Не отвлекайтесь! Мы начинаем заседание, - тяжё-лый, хрипучий голос, многократно усилившись, раздался из динамиков, вмонтированных в белые стены огромного зала. На синих сидениях, у пла-стиковых подлокотников засуетились люди. Их было много. Разных нарядов, разного цвета кожи, кто ниже, кто выше. Все они были чем-то серьёзно оза-бочены, то и дело переглядывались по сторонам, шептались, стараясь узнать подробнее о чём-то важном, важном для всех них. Зал шумел, и шум отра-жался от белого потолка, составленного из тысячи композитных навесных плит. Шёпот и шорох, сливаясь, уходили к высоким, узким окнам, которые сейчас были занавешены длинными пластиковыми полотнами.

- Мы начинаем! – повторил мужчина, вставший за трибуну. Это был че-ловек уже старый, но всё ещё находивший себя в прекрасной физической форме. Он повысил голос, но помогло это отчасти. Лишь немногие в первых рядах обернулись на его слова, остальные так и оставались заняты своими заботами.

- Господа, я буду вынужден попросить охрану! - мужчина за трибуной стукнул кулаком по дереву, и на него обратили внимание ещё с десяток че-ловек. Он оглянул весь зал, посмотрел на приготовленный листок, лежащий меж его ладоней и обратился через микрофон к стоящей у выхода охране. – Выведите, пожалуйста, господина Рофмана и Алексея Гавайного, они разжи-гают волнения в Парламенте!

После этих слов зал в мгновение затих, а персоны, чьи имена были названы, начали осматриваться по сторонам, пытаясь найти уже следующих к ним вооружённых людей. В момент от Рофмана отстранились все недавние собеседники, Гавайный же ещё что-то успевал говорить, и некоторое время его даже слушали, но когда охранник с винтовкой подошёл ближе приспеш-ники оставили и его. Рофман не сопротивлялся его вели подручки, Алексей же принялся толкаться, пинаться, разве что не укусил скрутивших его людей. Под всеобщими внимательными взглядами их выволокли к выходу.

- Да, да, выводите на улицу, - подтвердил своё распоряжение человек за трибуной.

- Не имеете права! – возразил Гавайный.

- Тише ты, дурень – шикнул на него Рофман, но рот прикрыли им обо-им.

В зале стало много тише, более всего был слышен топот армейских бо-тинок по каменным ступеням да мычание Алексея. Все застыли в ожидании. Теперь в зале не было слышно и шороха. Наконец шаги остановились. Охранник, что-то сказал другому, послышался скрип петель, и двери снизу медленно отворились, впустив в молчаливый зал крики и шум толпы снару-жи.

Люди что-то стройно скандировали, но сейчас слышнее всего был не-человеческий визг Алексея.

- Н-е-е-е-т! Не надо! Не надо меня туда! Не смейте! Неет! Пожалуйста…

Его отчаянный крик внезапно утонул в гуле толпы. Она зажевала его и поглотила под собой, и тогда в зале наконец смогли различить скандируе-мый лозунг.

- Новый порядок! Новый порядок! – гремел многотысячный голос.

Внезапно все звуки пропали, только последним донёсся хлопок за-крывшихся ставень. Тишина так и продолжала висеть в зале, пока динамики не скрипнули. Мужчина за трибуной откашлялся и продолжил говорить.

- Надеюсь теперь мы можем начать? Заседание это очень важное, и провести его мы обязаны как можно скорее. Если кто-либо ещё решится со-рвать мероприятие, разделит судьбу Гавайного, - голос его звучал серьёзно и даже сердито. Депутаты внимательно его слушали, нервно подрагивая нога-ми, кусая шариковые ручки, брякая часами о столешницы.

Когда человек за трибуной наконец убедился, что его готовы слушать, он уже спокойнее произнёс:

- На повестке дня, проблемы экономические, - огласил мужчина. Он поднёс листок к глазам и принялся читать заготовленные строки текста, ино-гда отрываясь от них, чтобы посмотреть поверх голов собравшихся.

На втором ярусе в стеклённой комнатке сидели двое. Старый дряхлый господин, кожа которого не разваливалась разве что от ежемесячной усерд-ной работы пластических хирургов, а пальцы дрожали не в состоянии удер-жать чашку чая. Одет он был, однако, в хороший костюм, идеально подо-гнанный под его расплывшееся тело. На его блестящих ботинках не было и пылинки так, словно он не прошёл и метра в этой обуви. То было недалеко от правды. Этот пожилой мужчина полулежал в мягком кожаном кресле, напротив него на краю широкого стола сидел подтянутый юноша, в поно-шенном пиджаке и джинсах. В его кедах обнаруживалась дырка, а за место дорогих часов он использовал жестянку смартфона.

Здесь было ещё тише чем в зале, только чуть доносился гул с улицы, который, впрочем, полностью перекрывался сопением тяжёлого дыхания старика. Тот с трудом вдохнул в очередной раз и на выдохе попытался задать вопрос:

- Максим, что делается? - получилось хрипло, неразборчиво, но юноша всё прекрасно понял.

- Делаются беспорядки, господин, - спокойно но с азартом в глазах от-ветил Максим.

- Беспорядки? – удивлённо и несколько испугано переспросил старик.

- Да. Беспорядки, люди вышли на улицы… - юноша немного запнулся, подбирая слова. – Они хотят перемен, - последнее было сказано лирично, будто слова грустной песни.

- Перемен? – с некоторым возмущение уточнил господин.

- Именно, но вам нечего беспокоится господин Адамс, - успокаивающе ответил молодой человек.

- Нет, мне необходимо беспокоится, - в голосе старика звучал протест. – Я потому и пережил всех… - он закашлялся, - и переживу ещё вас… только потому, что беспокоюсь, - ему стало тяжко дышать и он умолк, пытаясь за-хватить в грудь побольше воздуха.

- Как будет угодно, - услужливо ответил Макс и, встав на ноги, принялся ходить по маленькому кабинету, попутно рассказывая старику беспокоящие его события. – Люди на улицах. Это странно, пожалуй даже для вас, хоть вы ещё и помните времена, когда протестные акции хоть чего-то стоили. Но они на улицах. Все улицы в людях, - юноша широко улыбнулся разворачиваясь у стеклянной стенки комнаты. Старик грузно передвигал свой взгляд не спус-кая глаз со своего собеседника. Его улыбка господину Адамсу не понрави-лась.

- Почему тебя это веселит?

- Потому что все люди на улицах, - будто ожидая этого вопроса ответил Максим и посмотрел старику в глаза. В них не было ещё ни страха, ни пере-живания, только непонимание. Но с каждым мигом мутный взгляд менялся, и к некогда умнейшему человеку медленно, но верно приходило осознание. А за ним появилось и беспокойство и страх. Увидев это молодой человек вновь продолжил ступать по паркету кабинета и говорить. – Все люди Города на улицах. А Город большой… Но самое смешное, самое, что меня развесе-лило, то что эти олухи, - в это момент Максим остановился у стекла, за кото-рым шло тихое заседание Совета. - Эти олухи и не знают ничего. Решают себе свои проблемы… Договариваются… Даже и не понимая, что власти у них уже нет…

- Власти у них нет уже давно… - прохрипел старик, будто напоминая Максиму.

- Ну да? А у кого же она? – хитрым, довольным взглядом Макс снова нашёл заплывшие глаза господина Адамса. - У вас?

Старик что-то пробубнил, понимая видимо глупость своего положения.

- Так поздравляю, теперь её нет и у вас.

- Ничего это они не сделают, - постарался успокоить себя господин.

- Конечно, - заверил его юноша, - ничего не сделают. Просто изменят мир. Перекроят его, как им надо. И всё. Ничего не сделают… Только вам, да им, - Макс кивнул в сторону Совета, - в этом мире уже места не останется.

- Не останется… - тихо повторил старик, задумавшись о чём-то.

Максим тоже замолчал, размышляя об одному ему известных вещах. Несколько минут прошли в сопении Адамса и далёком гуле толпы.

- А что же… - старик снова закашлялся, - тебе в этом мире место найдётся?

Юноша удивлённо взглянул на старика:

- А что? Я молодой, сильный, работать пойду, вагоны грузить, - на его лице расплылась улыбка, которая так и не слезала до следующих слов госпо-дина.

- Ах ты с-с… - прошипел Адамс, - ты всё это устроил?!

Молодой человек сделал обиженное лицо, стараясь сдержать лезущую на него улыбку.

- Нет, я тут не причём, как вы только могли подумать. Это всё народ! – и он демонстративно поднял указательный палец вверх. – Воля народа.

- Курам на смех эта народная воля, - прокряхтел старик, - мы тут все плевали на народную волю!

Не в силах провести рукой, господин обозначил взглядом тех, кто пле-вал. Оказалось, что это и он сам, и Совет, и Максим.

- Ну вот и доплевали, - радостно подытожил молодой человек. – А я, позвольте, всегда был за народ, - улыбаясь как нельзя шире объяснился Макс.

Тут из-за стекла послышался шум и Максим тут же повернул голову в сторону Совета.

- Началось… - блаженно прошептал он, забыв о своём собеседнике и подходя к двери балкончика.

Алюминиевая конструкция легко отъехала в сторону по намасленным рельсам. Максим вышел на узкий балкон и с интересом стал смотреть за за-лом. Он весь теперь был беспокоен, как бы ни орал мужчина с трибуны. Охрана спустившись к дверям, силилась сдержать рвущийся поток толпы.

- Не стрелять, опустить оружие! – кричал снизу командир.

С улицы уже слышны были оры, визги, даже плач ребёнка добежал в зал неведомым образом. Двери были открыты, а скорее всего уже сняты с петель. Толпа рвалась в зал. Охрана сдерживая их отступала всё выше.

- Расходитесь, расходитесь. Соблюдайте спокойствие, - обречённо го-ворили солдаты.

Мужчина с трибуны теперь внимательно смотрел за выходом, его ко-ленки тряслись, микрофон шатался. Толпа была всё ближе, и, когда только первые тела успели проскочить в зал, мужчина панически взвизгнул в мик-рофон:

- Стреляй те же, стреляйте!

Тут же раздались автоматные очереди, отразившиеся от сводов зала, серых и ничем не примечательных. Несколько человек упали, но те что были за ними ринулись вперёд с ещё большей силой и злобой. Понеслись ещё вы-стрелы, которые слились теперь в непрекращающуюся очередь. Бойцы сме-няли один магазин за другим, а у выхода росли алые кучи изрешечённых пу-лями тел.

- Кончились! – крикнул боец держащий оборону у каменной колонны.

Мужчина с трибуны, еле как добравшись до микрофона, в надежде спросил:

- Люди? Протестующие?

- Патроны…

В это время, не думая уже ни о чём по залу бегали испуганные депута-ты. Кто-то пытался найти запасной выход, кто-то сооружал баррикады, кто-то, пав на колени, молился…

Один из депутатов в суматохе попытался вырваться к выходу, толкнув одного из охранников. Тот, внемля выработанным рефлексам, выпустил ему очередь в спину. Депутат упал у самого выхода, но его никто уже не заметил, новые люди прошлись по его телу, не замечая ни дорогого костюма, не ло-мающихся под ногами дорогого механизма часов.

Но спустя ещё десяток человек толпа прекратила свой яростный порыв. Стало тихо. Теперь чувствовался противный запах крови, заглушаемый толь-ко порохом стреляных гильз. Солдаты стояли у выхода, направив стволы вин-товок в пустой проём. По очереди перезарядившись, они были готовы к но-вой волне наступления. Но она никак не приходила, и тишина начала сме-нятся испуганным шёпотом и ворочаньем депутатов.

Внезапно яркие лампы, которыми был усеян потолок, погасли, перед тем мигнув несколько раз. Зал погрузился в полную тьму. Солдаты перегруп-пировались и под стволами их автоматов загорелись фонари. Они встали в вкруг, осветив все подступы к их импровизированному оборонному соору-жению.

Но секунды промедления хватило, что бы вспыхнувший свет озарил приближающуюся фигуру человека. У бойца вдруг заклинило оружие. Тогда он набросился на него, уронив на пол, тяжёлой металлической трубой уда-рил по черепу, навсегда упокоив солдатскую душу. В него тут же полетели перекрёстные очереди, но он успел ещё крикнуть:

- Так вам! Падлы…

Снова зал погрузился в тишину, ни одного человека не было видно в проёме. Только далёкий гул толпы и разговоры людей снизу доносились не-ясными звуками. Вдруг всё затихло и даже уличная толпа на секунду, будто перестала существовать.

Но в следующий же миг через лестничный спуск прорвался громоглас-ный грохот тысячеголосого ора. И толпа, поднявшись в секунду по лестни-цам, повалила нескончаемы потоком на вооружённых людей. Тут же вырва-лись десятки пуль и врезались в горячую плоть толпы. Первый ряд упал, но за ним ещё ближе подобрался и второй. В свете ярких фонарей люди бешен-ным потоком, забыв обо всём и, следуя только одной общей потребности, силились сломить гнетущие стены власти. Их было всё больше и больше, это были и женщины и редкие дети, но в основном сильные здоровые мужчины, в хорошей одежде, сытые и успешные в своём деле. Это были обычные люди. Их были сотни, которые складывались в тысячи, а за стенами был слышен бесконечный вой тех, кто не в силах был дождаться своей очереди.

Вход тем временем наполнялся всё большим и большим потоком лю-дей. Учуяв кровь товарищей, люди в отличии от зверей не впадали в страх, не бежали по безопасным норам, они становились только яростнее и злее, и их силу уже невозможно было сдержать, даже оружием.

С другой стороны зала внезапно послышался грохот. Несколько ство-лов сразу же направили лучи фонарей к запасному выходу. Дверь еле дер-жалась на петлях и несколько солдат перебежали, готовые оборонять новый рубеж непрекращающегося сопротивления. Они сгрудили несколько столов и кресел к дверям, надеясь, что эта баррикада хоть на чуть продлит время их обречённого на поражение боя. Дверь теперь трещала и ломилась от сдер-живаемого потока. Но люди, давясь, наваливаясь на тела друг друга, так и не могли сломить её крепкой конструкции.

- Сейчас будут танки. Они уже на площади! – проорал командир, обна-дёживая своих подчинённых.

И вправду через несколько секунд послышались яркие рыки мощных моторов, прорвавшиеся через непомерно громкий гул людей. Танки всё приближались к выходам, поток людей становился меньше. В один момент люди перестали течь из прохода, а за запасным выходом, стали ломиться надеясь уже не прорваться, а пробраться, спасти свою жизнь. Но послышался оглушающий выстрел шрапнельного снаряда крупного калибра и за той сто-роной люди затихли. Экипажи бронированных машин перекрыли оба выхо-да, и теперь не стихал пулемётный огонь, и раз в несколько секунд выстрел пушки разрывал воздух невыносимыми сотрясениями.

Внутри зала стало снова тише. Солдаты, перебирая оружие, дрожали, осознавая ужас пронёсшейся мимо них смерти. Депутаты, вылезая из-за бар-рикад, перешёптывались друг с другом. Танки продолжали стрелять. Казав-шаяся ещё недавно непобедимой толпа отступала.

Её шум становился всё тише и дальше. Орудия танков вращались в мощных башнях, не находя себе новых целей. В скорее и пулемёты затихли.

Казалось, буря миновала, и на несколько мгновений Максим, стоя на балкончике, успел расстроиться. Сильный народ, который был достоин по-беды, был сломлен армейской механикой. Однако, юноше не пришлось дол-го грустить.

Неожиданно послышался звон стекла и в зал полетели тяжёлые бутыл-ки зажигательной смеси. Мгновенно пластик воспламенился и запыхтел ед-ким чёрным дымом. С потолка полилась вода, сочась из множества распы-лителей. Огонь должен был затихнуть, если бы не десятки новых бутылок во-рвавшихся в стены зала, через трескающиеся стёкла.

За огненным штормом в сломанные окна ворвались новые люди. Разъяренные огнём танков, смертью близких, насилием, что сегодня празд-новало пир. Их уже было ничем не остановить. И первый взобравшийся в зал кричал, кричал что-то неразборчивое, зная, что идёт на смерть, но желая оставить хотя был свой голос под сводами зала.

И за ним, за его предсмертным воплем последовала новая волна лю-дей ещё более горячих, ещё более сильных. Они навалились на ослабшую оборону и без труда сломили её, ворвавшись бесчисленным множеством го-лов в священный зал демократии. Они валили из каждой щели. Из каждого окна. Несколько человек вылезли из вентиляции. Не было и мысли уничто-жить их всех. Они уже пришли к победе. Дело было лишь во времени и в оставшейся крови, которую ещё было необходимо пролить. Депутатские баррикады были разрушены в несколько секунд, а сами депутаты без разбо-ра затоптаны, искрошены под тяжёлыми ногами людей.

Мужчина с трибуны в углу жалко засовывал себе револьвер в глотку, но со слезами на глазах, так и не мог спустить курок. К нему побежал молодой парень, выхватил пистолет и завершил жизнь мужчины тяжёлым ударом ку-лака, с намотанной на него цепью. Пистолет тот засунул за пояс, радуясь первому боевому трофею.

Было самое время, решил Максим.

Он нажал пару кнопок на дистанционном пульте, и несколько ламп осветили балкончик, обращая на него внимание людей. Он взял широкий рупор и начал было своё обращение к людям.

- Дорогие граждане! Новый Порядок! – он говорил уверенно, подго-товлено, его слова громом отражались от округлого потолка зала. Люди с низу застыли, подняв в верх головы, услышав желанные слова, они готовы были поддержать их стройным хором. – Да прибудет Новый Порядок! Мы создадим новый мир! Мир прекрасный. Мир желанный нами всеми!

Из темноты комнатки уже не было слышно сопения, но кто-то тихо прошипел:

-Гни-и-ида.

Но не обращая на это внимание Максим продолжал свою победонос-ную речь:

- Новый Порядок! Он наступит буквально завтра. И все мы, все мы бу-дем его творцами…

Снизу послышались недовольные переговоры.

- Что он мелет…

-… завтра…

- А он вообще кто?

- Да ну его, пускай слазит!

Люди зашушукались и теперь плохо были слышны слова, вырывавшие-ся из воронки рупора.

- А к чёрту его!

Молодой парень с револьвером за поясом, смотрел то на один рот, то на другой и все были недовольны речью того человека сверху. Он был не наш, подумалось парню. Он достал револьвер и прицелившись прямо в центр рупора, зажал крючок. Отдача бросила пистолет ему в лицо, а пуля устремилась в Максима. Тот бездыханно упал сначала на поручни балкона, а потом перевесившись через них, полетел на бетонный пол зала. Его тело раскурочено валялось на камне, а люди, наполнившись вновь пришедшими с улиц, уже и позабыли о нём.

В темноте комнаты сидел старик и его сорочка вздрагивала в такт скрипучему, сиплому смеху. Он положил руку на объёмный живот и, кривя лицо, старался сдержать тяжкий для него хохот.

Был тёплый весенний вечер. Только недавно прошла лёгкая морось дождя, оставив чуть мокрым асфальт и смочив молодые зелёные листочки. Солнце выглянуло из-за рассеивающихся тучек, и капельки тут и там заблестели ярким калейдоскопом. По широкой улице стремительно мчались машины, шелестя мокрыми шинами. Издалека послышался доброжелательный звонок трамвая, девушка пробежала перед самым его передком, заставив волноваться машиниста.

Я посмотрел в её сторону, она уже добралась до нужной стороны улицы и, переведя дыхание, быстрым, широким шагом летела в мою сторону. Сумочка качалась на её плече, и волосы вились на потоках встречного ветерка. Она смотрела под ноги так, как смотрят, когда торопятся, боятся оступится, запоздать хоть на миг. Я безмятежный и освобождённый на сегодня от всех насущных дел, лишь с интересом наблюдал, за этой девушкой. Я засмотрелся на неё, на её стремительность, противоположную, в тот момент моему покою.

Проходя мимо меня, она на секунду подняла глаза. Наши взгляды сошлись, и она уже оказалась ко мне спиной. Поправила сумочку, даже не сбавляя скорости. Я ещё секунду смотрел на её удаляющуюся фигуру, и отвёл взгляд, посчитав затянувшимся и пошлым моё любование.

Вновь помчались машины. Зазвенел трамвай, засуетились люди. Я повернулся к витрине, из-за которой на меня уже смотрело добродушное лицо узбека, приготовившего для меня замечательный ужин в горячем лаваше. Я взял протянутый свёрток, отошёл пару шагов, так чтобы насладится сполна солнечными лучами и приготовился вкусить знакомый вкус уличной пищи большого города.

Девушка всё удалялась, подходя к следующему перекрёстку. Я механически смотрел на неё, думая совсем о своём, неспешно жуя плоды азиатской кулинарии. Свежий ветер разбавлял нагревающийся воздух. Люди вокруг, впитывая приближающееся лето, становились чуть счастливее и, то и дело улыбаясь, уходили от меня по своим делам. И девушка эта, уходя прочь, уже давно должная скрыться из виду, всё ещё мелькала на горизонте.

Только лишь силуэт тёмных джинс и серой блузки, мельтешил еле различимым пятном, которое вдруг пропало. Донёсся слабый рык двигателя, усилившийся в следующую секунду. Из-за поворота, на широкую улицу вырвалась изящная махина джипа, и прибавив газу, понеслась по гладкому, свежему от дождя асфальту.

Через долгие секунды, я понял наконец, что произошло и почему-то ринулся девушке на помощь. В лёгких туфлях в сетку, в сковывающей рубашке, с кожаной сумкой, болтающейся на плече и шаурмой в сжавшемся кулаке. Я побежал, туда, где мгновение назад ещё видел девушку, а позже только силуэт чёрного автомобиля.

И вот я запыхавшийся, с колотящимся сердцем уже у того перехода. На брюках капли, горячего блюда, в руке скомканный пакетик с его остатками, сумка смешно закручена на шее… А девушка на той стороне дороги. Последний рывок.

И я лежу, распластавшись на зебре асфальта, и та самая девушка стоит надо мной, брызгая моё лицо, капельками воды из бутылки. Сбоку капот легкового автомобиля, из которого поспешно, пугаясь и за меня и за себя и за всех и вся сразу, подбегает полноватенькая женщина за тридцать.

- Извините, пожалуйста, но куда же вы на красный? – волнуясь тараторит она, а я смотрю в глаза чуть встревоженной девушки, которая протягивает мне бутылку.

- С тобой всё в порядке? - серьезно и обеспокоенно спрашиваю я.

Она, не сознавая причин моей глупости, убирает бутылку и протягивает руку. Я поднимаюсь на ноги и они вместе с женщиной отводят меня к тротуару.

- Ой, у меня много дел… вы простите, пожалуйста… помогите ему, девушка, я правда тороплюсь, - всё тараторит женщина, но я уже не слышу её.

- С тобой всё в порядке? – ещё раз, чувствуя себя дураком, интересуюсь я.

- Да, только тороплюсь, - отвечает девушка, смотря куда-то в сторону.

- Я увидел, как тебя сбили, решил помочь… - замечая, её отстранённый взгляд поясняю я.

- Меня?

- Извини, я кажется что-то перепутал…

- Ты, уже в порядке, может быть вызвать скорую, - в надежде поскорее уйти говорит девушка.

- Скорой не нужно. Вроде ничего. Ты, если торопишься, иди. Я как-нибудь справлюсь.

- Правда?

- Конечно, - выдавливая улыбку говорю я, и она, посмотрев последний раз мне в глаза покидает место, где я планировал её спасать.

- Удачи, будь осторожнее, - говорит она и уже не слушает, слова моего прощания.

Рядом оказывается лавочка. Я сажусь на неё и смотрю, как девушка быстро удаляется от меня, как она посматривает на часы, как проходит ещё несколько десятков метров и под тенью большого дерева, останавливается принимая букет, от размытого пятна высокого юноши. Он обнимает её, чуть приподнимая над тёплой землёй, и взявшись за руки они уходят за ограждения парка.

Я улыбнулся им в след и опустил взгляд, на собственное обшарпанное тело, на рваные и обрызганные брюки, на смятые бумажки в сумке, на рубашку, вылезшую из под ремня. Рука в рыжем соусе шавермы, треснувшие очки, блестящие на солнце и успокаивающееся сердце.

Подул вновь западный ветер, ерошащий волосы. Я обтёр руку о негодные брюки, встал и пошёл по тротуару, не замечая заинтересованные взгляды людей, только лишь наслаждаясь приятным теплом и свежестью весеннего вечера.

В дверь постучали.

Я с когиранцем сидел за столом, на котором стояла дюжина маленьких бутылочек с «эликсиром». Половина уже была опустошена, оставшиеся привлекательно мерцали. Когиранец сверлил меня зрением в ультра широком диапазоне волн. Я выглядел как горячее белое пятнышко, перезаряжённое электромагнитными вихрями. Для меня обычного человека когиранец, которого я и звал по-обычному Ваней, был просто сгустком фиолетовых частиц, неумело изображавших собутыльника.

Ваня смотрел на меня. И хоть видел он совершенно невероятно, звуковые волны ему были не доступны. Он ещё и не понял, что кто-то собирается наведать нас в этой комнате.

- Вань, там стучат, - сказал я, а этот инопланетянин, и не думая слушать, прочитал мои мысли.

Мои мысли были такими: «Нам пизда, Вань!».

Он попытался собраться, но от выпитого пойла фиолетовые сгустки только рассыпались по кровати, на которой он сидел. Маленькие, едва различимые шарики материи, или из чего там состоят эти когиранцы, начали просачиваться сквозь тонкие ткани постельного белья.

- Вань, какого чёрта?!

Я думал тогда: «Охуенно попил галактического пивка».

В дверь постучали повторно. Из-за тонкой, просвечивающей во всех мыслимых диапазонах волн двери, донеслись в первую очередь звуковые:

- Открывайте, у ваз есть одна минута! Это Обчажная полидзия!

Надсмотрщиками обычно брали накачанных идиотов с крохотной планетки Гебон. Гебоняне были столь тупы, что даже с автоматическим переводчиком умудрялись перевирать слова.

- Одгрывайте! – истошно проорал надсмотрщик, нервничая, а потому играя за стенкой мышцами и забывая про мышцы языка, которого у него впрочем и не было. Они говорили, простите, тем, что у нас называют анальным отверстием.

Ваня уже сосем слился, протёкши под простынку. На столе всё так же стояли пять полнёхоньких бутылочек когиранского «эликсира», черт бы побрал эту сверхразвитую расу. Каждая бутылочка была буквально на зубок, миллилитров по двадцать. Но, скажем так, давала, как бутылка хорошего первака у нас на Земле. Да и к тому же со своими особыми эффектами. Могло, например, появится какое-нибудь новое чувство.

Чувство вселенской гармонии, например, это если совсем переберёшь. Я собирался перебрать.

- Одгрыфаге! Огдырфгре! – уже не в силах терпеть кричал гебонянин.

- Секундочку, я не одет!

Я и правда был в одних боксерах, которые здесь почему-то считались отвратительно асексуальными, а по мне ничего.

- Убетя мигнлута! – нечленораздельно пробурлило из-за двери.

Да, эти идиоты ко всему прочему ещё были и не в ладах с часами. Потерял секундную стрелочку бедолага. Ну мне это на руку.

Первым делом я надел шорты и футболку, после пяти порций «эликсира» в одну глотку, я буду точно не в состоянии это сделать. Осталось ещё секунд сорок.

- Дрицать пядь! – проорало тело.

По семь секунд на бутылочку. Замечательно, на этикетке написано, употреблять размеренно…

Я открыл все пять сразу, крышечки убрал в горку рядом. Первая пошла хорошо. Даже ничего не почувствовал. Вторая сразу прошла гладенько, хоть в конце и подошла к горлу, вместе с остальным пойлом. Оставалось ещё три. Одну я выпил легонечко, чтобы наверняка не смутить рефлексы. Две оставшиеся одновременно и залпом. Зря, конечно. Но пережил. Только помутнело и потемнело в глазах. Я видел только в узком спектре света, а его как раз выключили. Но тогда я этого не понял, услышал только отдалённо звук вышибаемой двери и топот маленьких ножек гебонянина.

В предвкушении он подошёл ко мне, на удивление твёрдо стоящему на ногах. Достал фонарик и посветил на лицо. Оно вероятно было не идеальным образчиком человеческой внешности. Но вы не представляете какие уроды гебоняне. Его сфинктер захлюпал стараясь произнести слова:

- Подчему не отгыфайге?

- Одевался, - очень странным представительным голосом ответил я и сам удивился.

- Жосты? Будболка?

- Шорты. Футболка, - подтвердил я мягким мужским, дико сексуальным голосом.

- Понему так волго? – сфинктер смешно хлюпал.

- Так вышло, господин полицейский, - обворожительно улыбнувшись ответил я.

Если бы у этих идиотов были глаза, он наверняка бы их округлил в удивлении, но к сожалению удивление выдал только замолчавший анус.

- Как ви сгофорте? – от шока расслабив мышцы на интересном месте спросил надсмотрщик.

- Так получилось, господин полицейский, я спал, когда вы постучались, - мой голос был уже мелодичным. Меня это, впрочем, почему-то не смутило.

- Хомошо, можно мне озмодреть комнату? – уже много спокойнее спросил инопланетянин, пытаясь не свихнутся от такого уважения к нему.

- Конечно.

Теперь я был уверен, ни одной капли эликсира в комнате не было. Все были во мне и в Ване, которые уже очень удачно просочился на пол.

- Так, а это что? – совсем уже спокойно спросил полицейский указывая на бутылки.

- Бутылки собираем, - невозмутимо ответил я, чувствуя, как краешки губ лезут к ушам.

Луч фонаря переплыл к сложенным в горочку крышкам от «эликсира» …

- И крышечки, - пояснил я.

Где-то в темноте гебонянин понимающе кивнул:

- Полездное дело.

Он пошёл дальше по комнате, а я остался на месте, чувствуя, как лишний «эликсир» рвётся наружу, вместе с отвратительным ужином в «Старплаксе». Впрочем я не был в состоянии осознавать хоть что-то и просто по-идиотский улыбался.

Полицейский прошёлся по кругу, я заметил, что забавно, когда ходячий анус пускают по кругу, но решил не делится с ним этим занимательным наблюдением.

- Что же, вроде всё в порядке! – радостно ответил он, любовно смотря на первого человека, назвавшего его как-то иначе тупорылого идиота.

Я кивнул и понял, что вот он «эликсир».

На несколько долгих и мучительных секунд комната озарилась невероятным, ослепительным белым блеском смешанного спектра всех цветов. Я прокашлялся не открывая выжженных глаз. Второй приступ рвоты был ещё мощнее и ослепительнее. Солнечным ветром гебонянина отнесло на метр от меня.

- Извините, господин полицейский, - я попытался загладить ситуацию.

Но новый прилив рвоты, последний и самый сильный свалил моего собеседника с ног, ответить он уже ничего не мог.

Я открыл глаза, вся комната была залита тонким радужным слоем слизи.

«Вот такой я единорог» - подумал я, садясь на корточки. Из под кровати медленно поползли фиолетовые шарики Вани, он единорогов никогда не видел. Любопытные когиранцы.

Мне стало почему-то чрезвычайно хорошо. Я опёрся на боковую стенку кровати спиной. Напротив меня то же сделал и полицейский.

- Дмитрий, - протянул я ему руку.

Он скинул радужную жижу с лица и протянул свою культяпку:

- Пугпукбран, - представился он.

- Будешь Пашей, - предложил я.

Гебоняне не умели спорить.

Мы выехали из вечернего мегаполиса, который уже успел заблистать огнями архитектурной подсветки, фонарями широких улиц и нагромождениями рекламы. Солнце ушло за горизонт высоток, на замену свету естественному пришёл соблазняющий и порочный свет рукотворный.

Наша машина мягко съедала асфальт колёсами, увозя нас прочь из чужой столицы. Дорога, как всегда случается в России была долгой, скучной повисшей в вакууме тёмного одинакового леса, в темноте неба затянутого облаками. Впереди было, освещённое дальним светом полотно дороги, позади всё оно же, погрязшее в темноту. С флангов набегали ленивые деревья, когда-то давно посаженные вдоль дорог, да так и оставшееся на своём скучном посту.

Вокруг был вакуум. Жизненно важная атмосфера сохранялась только внутри салона, благодаря странным разговорам обо всём, которые и могли возникнуть только так, от нечего делать между водителем и пассажиром в ночной час. Мы говорили о чём-то возвышенном. О космосе и сопутствующих технологиях, о нашем мире и человеческой цивилизации, о всём том, о чём способен рассуждать только скучающий человек, забывший о своих насущных проблемах.

Облачное небо осталось позади и теперь мы ехали под белым светом бесконечного космоса. И теперь мысли наши были где-то далеко от скучного асфальта и тёмных полос леса.

За очередной дугой затяжного поворота из посадки елей выглянуло большое застроенное низкими зданиями пространство. Такие изредка встречаются на пути дальних дорог. У обочин и на специальных стоянках там дремали многотонные фуры, их водители отдыхали рядом в ветхих мотелях и кафе. Немного городской вульгарности в виде ярких светодиодных вывесок и выцветших баннеров добралось и сюда. Самый яркий щит, красными буквами извещал: «ГОРЯЧИЙ ДУШ». Все остальные попытки привлечь внимание проезжающих дальнобоев меркли перед этим словосочетанием.

Тогда мы ненадолго замолчали, и я, рассматривая этот оплот дорожного отдыха, подумал, какими же низкими категориями приходится жить путевым людям, раз важнейшая их потребность всего лишь горячий душ.

Я не обвинил их и не принизил, мне только стало немного грустно от осознания судьбы этих людей. Правда вскоре этот эпизод нашего пути мне совсем забылся и разговор снова продолжился в том же фантастически возвышенном мире.

Уже через год тот город, из которого ещё недавно я уезжал стараясь забыть его шум и ночное беспокойство, оказался моим новым домом. Студенчество теперь занимало меня. Его скучные будни и многообещающие выходные. Наступила весна, и от меня, рассуждающего о высоком космическом, о судьбах мира, озабоченного не собой одним, а обществом, не осталось и следа. Захотелось вновь женской ласки, полуночных разговоров, шумной кампании, дурманной безмятежности.

Целая неделя прошла в ожидании этого события. Я ходил поглядывал на неё, иногда замечая и её взгляды на мне. Когда приходилось мы заговаривали, но никогда не подбирались к главному моменту моего интереса. Всё что должно было случится, принято было оставить до установленного момента.

Этот день наступил. Наступило и время.

Путь к месту встречи был долгий, по тем же дорогам, с тем же лесом по бокам, но водителем теперь была она, и я говорил и шутил, а она улыбалась и смеялась. В предвкушении предстоящего все мы были радостны и даже самые глупые шутки вызывали улыбки, вызывали трепетание наших сердец. Мы приехали только под вечер, туда, где уже поднабралась компания, где уже было весело, куда хотелось сразу же без промедления влиться.

И мы не стали медлить. И мы бросились в этот огонь надеясь согреться. И согревали нас и напитки и объятия после них, и помутневшие взгляды друг другу в глаза. Она рассказывала что-то о себе, а я заворожённо слушал, поедая её жизнь, как проголодавшийся пёс. События её жизни, её эмоции, чувства наполняли меня, а я так и не решался прекратить всё это, наедаясь только тем, что она говорит со мной.

В беспамятство ушла ночь, на утро было гадко от голода и сонного состояния. Я поднялся и беспомощно стараясь вспомнить самое главное, убирался за всеми ещё спящими. Тихое загородное утро наступало, и мирно чирикали птички, и солнце поднималось из-за леса.

Через какое-то время все встали, вышли во двор. Она тоже вышла, мне было стыдно смотреть в её сторону. Прошли ещё долгие мучительные минуты, и мы сели в её машину. Я на заднее сидение. И они говорили о чём-то, теперь смеясь над словами сидевшего рядом с водителем. И она смеялась. А я смотрел в окно и пытался выключить осознание произошедшего, происходящего.

Машина остановилась у общаги. Мы попрощались. Поднялись в свои комнаты. Через несколько минут я спустился к душевым кабинкам. Сбросил пропахшую костром одежду и повернул вентили.

Душ был горячим.