После встречи с Зыбиным Мара Филипповна крайне взволнованной вернулась к себе в контору. И было от чего. Можно было, как угодно относиться к начальнику ЦУП, но дело своё он знал на отлично и всегда доводил начатое до логической точки. Здесь он полностью оправдывал свою внешность: грыз, как хорёк стратосферный, до самой кости, и дальше до мозгов.
«И зачем Гриша придумал самокат этот дурацкий дарить? И кому? Полнейшая чушь. Как будто не знает, что в ЦУП этих самокатов больше чем нужно. Да-а, натворил дел. Неужели нельзя было как-то поделикатнее уплотнить макаронника? Я тоже хороша: надо было самой побеседовать с Бобби. Всё-таки излишне прямолинейный этот Гриша. Нет в нём дипломатии. Опять моя вина. Мужчине энергию девать некуда, а у меня постоянно долгие сборы. Ну что я могу с этим поделать? Вот что? Молодая уже пятьсот лет, как не молода. Только его первобытная энергия и спасает от зевоты. А так бы чаёк с бубликами кушала и грызохвостом в компании», – размышляла Мара, с суровым лицом наблюдая за работой Парамарибо.
– Мара Филипповна, да в чём дело, наконец? У вас такой взгляд, что на нём гвозди можно вешать в авоськах, – отрываясь от печатной машинки, спросила с упрёком секретарша.
– Милочка, а есть за что? – недовольно спросила Мара, погружённая в свои мысли.
– Я усердно работаю, между прочим. Я что, не могу пирожки отправить своему папочке?
– Что это на тебя нашло? Говорила – враги навек, и вдруг такие нежности?
– Вообще-то, я Григорию Михайловичу напекла, но потом подумала, что будет даже и лучше, если он передаст их по собственной инициативе.
– Сан Санычу? Помириться хочешь?
– Ну как сказать. От меня бы не принял ни за что, а когда Гриша расскажет, как я переживаю, может, что и получиться. А он обязательно расскажет. У Григория Михайловича с фантазией всё просто замечательно! Как считаете, Мара Филипповна?
– Интриги за моей спиной? Гришу используешь без его согласия? Ты хорошо подумала?
– Но ведь там мой папа! А нам будет очень полезно извиниться за конденсаторы.
– По глазам сразу поняла – непременно передаст. Он такой предсказуемый. У него очень доброе сердце, Мара Филипповна.
– Можешь не льстить, сама знаю. Только что теперь делать с его ранимостью? Меркулов так озадачился судьбами детей, что я не смогла отказать. Столько неприкрытого возмущения звучало в его голосе. Говоришь, что всё поняла?
– Ой, да у него глазки сразу так блеснули, так и метнулись в сторону. Сразу и представил себе, как будет мосты строить. Это так мило. Как же нам повезло с управляющим, Мара Филипповна.
– Твой Сан Саныч редкий бурундук. Сразу торговаться начал. Я с извинениями позвонила, а он автобусами начал шантажировать. Бурундук и есть.
– Так, родителей не выбирают. Здесь я бессильна. Но если что, то я скала, Мара Филипповна. Сами видите, всё для родного Домкома. Пирожки напекла с яйцом и луком.
– Не ожидала от тебя такой расчётливости. Когда назад объявятся наши работнички?
– Они уже закончили. Нельзя же целый день на верёвках болтаться. Должны вернуться.
Действительно, в небе показались голубые искрящиеся плазменные диски, несущие на себе огромные стратосферные автобусы.
Вскоре дверь распахнулась, и вошёл с хмурым лицом Меркулов.
– Гришенька, что случилось? Что-то не так? – кинулась к мужчине Мара Филипповна.
– Меня пытались убить. Только невероятное стечение обстоятельств спасло. Хотел верёвку подпилить. Негодяй! Хорошо, что у меня природное чутьё на такие дела.
– Китаёза какая-то белобрысый. Тьфу ты, японец. Редкая тварь! И глазки в щёлочку. Смотришь, а в них Японское море с приветом. Попробуй догадайся, что там в нём плещется. Только простоват. Что вообще пугает. Именно такие особенно опасны. Там, где у нормального человека сотни вариантов, у этих – один, и самый невероятный. Я бы на его месте не сдался, а он за кальвадосом побежал! Представляешь?
– Тут Зыбин прилетел. Так что, может быть, это его человек?
– Начальник бомбы? Во дела, стоит отлучиться на благотворительность, как сразу большое начальство пожаловало. Но ведь мы вроде как ему не подчиняемся?
– Так, пусть забирает к чертям, коль его!
– Начнём снимать – взорвётся. Одноразовое крепление.
– Тогда надо договариваться.
– Как, родненький? Ты уже блеснул самокатом. Теперь не знаю, что и делать. Требует вернуть макароннику храм или взорвёт высотку.
– Терроризм какой-то. Нас же Аристов уверил, что мы теперь свободны?
– Получается, что нет. У них там своя война. Это, извини, не наша сфера.
– Мара, я ведь хотел, чтобы всем было хорошо. Чтобы никто не боялся. И теперь всё напрасно. Никто из местных к этим двудольным умникам не ходит, в рулетку не играют. Ты вон и та палки в колёса суёшь. Покраску эту идиотскую придумала? Ты вообще любое начинание на корню рубишь! Разве не так? Зелёные армейские бидоны нашла. Я как увидел, так сразу понял, что неспроста. Нам здесь ещё имперских солдат не хватало. Откуда они у тебя? Наверняка свою линию за спиной гнёшь. Так и, пожалуйста! Если не ко двору, так и вовсе могу отправиться восвояси.
– Куда, – подняла брови Мара, на самом деле не понимавшая, куда может улететь её энергичный управляющий.
– Ну я не знаю. Хоть в эту Де Борха.
– К проститутке Жерминаль?
– Отчего же сразу и проститутке? Очен-но даже и достойная женщина.
– Женщина? Ты, Гришенька, шутишь или как? – насмешливо растянула уголки глаз Мара.
– Вот только не надо этих грязных намёков! Ничего такого я не имел ввиду. Это я про её рабочие качества.
– Качества? Рабочие? Это верно, у этой твари их в двойном количестве против наших.
– С тобой просто невозможно разговаривать. Я про Фому, а у тебя везде Марфа.
– Уже и Фома объявился? Вот что, Гришенька, у тебя от переизбытка гормонов кровь испортилась. Это ничего, это бывает. Отправим на Венеру, промоем гемодезом. Там тебе быстро норму сделают.
– Я, представь себе, сегодня вспомнил бой под Плевной. Это так странно. Стою один с шашкой под градом шрапнели, вокруг трупы, кровь, стоны, а на мне ни царапины. Это нормально вообще? Я думаю, что я вовсе не из вашего мира. Эх, жалко, что ничего не помню. Проклятая голова. Лучше бы ты меня там оставила, – Меркулов кивнул в окно на защитную сетку.
Неожиданная откровенность смутила Мару, она не ожидала такой быстрой смены настроения, такой искренней жажды смерти.
– Гриша, ну что ты, право! А как же я тогда? Ты брось такие панегирики петь. Ну сам подумай, одним борделем больше, одним меньше? Вот ерунда. Вернём макаронника, и пусть этот Герман лопает свой пармезан. А ты продолжишь в спасителя играть. А как не спаситель, конечно, он и есть! Хочешь, в концертном зале бордель организуем. Места там много. Всё равно народ покраской занят. Спектаклей нет. Тебе занятие. Прямо на сцене пусть и резвятся. Новый формат откроешь?
– Издеваешься? Ты этих гермафродитов совсем за идиотов держишь. Тогда сама и разговаривай с эфорами. Я что, я всего лишь управляющий, а они настоящие хозяева. Графены-то их!
– Недавно у нас тут дождь приключился. Думали, всё, съест высотку зелёная плесень. Ан, ничего, справились как-то. Заглянули печальные эльты в мозг Феоктист Петровича и сдулись. Пшик, и на улицах пусто. Может, и с твоими эфорами так будет. А ты здесь истерику устроил.
– Что? Я? Истерику? Снова-здорово, какая такая истерика, когда населению этот бассейн уже и без нужды. Как обезвредили бомбу, так и перестали ходить. Даже мамаши с детками исчезли. Это что такое? Да что я говорю, им и рулетка не в радость. Не понимаю, что нужно?
– Гришенька, ты, наверное, забыл. А мы забыли рассказать – Магнето, всему виной Магнето. И с этим ничего невозможно поделать. Без него мы все умрём. Тогда печальные эльфы без приглашения объявятся. Никому бы не пожелала такой смерти. Они ведь душу выпьют без остатка, и оставят умирать без неё.
– Это, что за штука такая, Магнето?
– Вот, не знаешь, а пылишь. Парамарибо, у тебя есть?
– Стоит где-то в спальне, но мне всё некогда. Вы, Мара Филипповна, такая террористка, что сил нет. Все мысли заняты работой. Да и зачем мне эта штука, когда здесь намного интереснее. Я вот на вас смотрю сейчас и радуюсь: скандал – это так здорово! Да у меня и омоложений всего одно. Я, можно сказать, совсем девчонка против вас. Купила, попробовала, а жизненного опыта ноль. Вот и забросила. А что?
– Нужно Гришу просветить. А то он тут развил бурную деятельность, а нас совсем не знает. Гриша, вот скажи мне, пожалуйста, ты кого в ЦК знаешь? – при этом вопросе Мара так и вцепилась глазами в мимическую мускулатуру Меркулова.
– Никого, – небрежно ответил Меркулов, занятый своими переживаниями, и продолжил в раздражении: – Ещё этот ваш Пафнутий. Ты знаешь, что он мне сказал: что всё проходит. Вот только не держите меня за идиота!
– А что обидного, если чего-то пропустил? Бывает.
– С чем? Со мной? Это точно. Я этого японца не тронул. Хотел сначала отправить в полёт. Потом подумал, должен же я узнать хоть что-то о себе.
– Брось, Гриша. Зачем тебе это. Мы вообще после омоложения свою биографию по голограммам вспоминаем, и ничего. Я уже и не знаю, что во мне настоящее, а где фантазия. Привыкай.
– И как оно, многоразрождённая?
– Ты сейчас о чём? – немедленно подобралась Мара, почувствовав опасность.
– Ну, всё знать. Поди и любовь для тебя уже, как пресный хлеб?
– Вот ты о чём, бедненький. Даже и не переживай. С тобой как в первый раз. Ты такой энергичный.
В конторе внезапно повисла необычная тишина, которую нарушил громкий вздох зависти.
Мара с Меркуловым повернулись к секретарю, удивлённые прекратившимся стуком печатной машинки.
– Всё-таки согласитесь, какие мы счастливые! – всплеснула руками со счастливым видом Парамарибо.
– Подождите, дамочки, это в чём?
– Ну как же, нет нужды пялиться в эту проклятую Магнето. Вот оно, всё наяву делается. Вы как хотите, а мне очень даже нравиться. Это как в песне:
Вот и встретились два одиночества,
А костёр разгораться не хочется.
Вот и весь, вот и весь разговор.
– довольно мелодично пропела Парамарибо и с наивным видом дважды хлопнула длинными накрашенными ресницами.
– Чё-то пакостно как-то стало на душе. Вы не находите?
– Григорий Михайлович, вы не подумайте чего плохого. Но без вас сплошная скукотища была в Домкоме. Отчёты эти проклятые. А здесь такие страсти. Прямо детектив с хвостиком. Вот и Мара Филипповна подтвердит. Тут даже серёжки марсианского генерала померкли. Ну что там было? Дождь, зелёная плесень и ничего приличного. А здесь любовь. Трагедия личности. Так бы и прыгнула к вам в койку, против воли Мары Филипповны. Исключительно из благодарности. Но мне и так хорошо, – она опять хлопнула ресницами и надолго зажмурилась от переполнявших её душу чувств.
– Вот, Гришенька, это красноречивей всяких слов, – с торжествующим видом указала Мара Филипповна на свою секретаршу.
От всей этой сцены у Меркулова разболелась голова. Он решительно не понимал, что он делает в этой стратосфере, и что ему здесь вообще надо делать, но один вывод сделал для себя непреложный – его превратили в зайца с бубенчиками в ушах и не иначе.
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
